Глава 5
Это «…ка» на огрызке указателя и впрямь обозначало Моршанку.
Мы въехали туда ранним утром – всего-то и надо было, что вернуться на дорогу, идущую мимо кладбища, и прокатиться еще несколько километров. Правда, до того пришлось нам с Дегой потратить около часа на то, чтобы вытолкать из рытвины, захлебываясь брызгами грязи, наш исцарапанный, исклеванный и погрызенный зверьем внедорожник.
Моршанка разительно отличалась от виденных нами ранее Питерки и Мироновки. Заброшенных домов тут не было вовсе. А были крепкие усадьбы, похожие на средневековые форты, большие, с множеством добротных пристроек, с обширными огородами, окруженные мощными высокими заборами. Всего таких «фортов» было пять или шесть. Или больше – сосчитать трудно, потому что передние усадьбы своей разлапистой громоздкостью заслоняли дальние… Усадьбы отстояли довольно далеко друг от друга, и пространство между ними чернело безобразными пятнами пепелищ. Видно, оставшиеся в деревне жители, разобрав покинутые жилища по бревнышку и кирпичику, ненужные развалины попросту сожгли от греха подальше.
Здесь тихо и мирно было, в этой Моршанке, под нежарким осенним утренним солнцем. Гигантскими ровными лоскутами лежали вокруг деревни старательно вспаханные участки, разделенные протянутыми между кольями веревками, из-за заборов усадеб доносилось мерное квохтанье кур, утренние коровьи стоны и забавно мультипликационное блеянье овец.
Мы остановились у первого же «форта».
– Лю-у-уди… – протянул Дега, прислонив ухо к плотно прилаженным друг к дружке обтесанным бревнам. – Слышу, разговаривает кто-то… И пахнет как! Едой, братцы, пахнет!
На его заляпанном подсохшей грязью остром лице расцвела умильная улыбка. Должно быть, так – с изможденным умиротворением – улыбались потерпевшие кораблекрушение моряки, неделями блуждавшие в утлой шлюпке по бескрайнему океану и заметившие наконец на горизонте спасительное судно.
Макс покидать автомобиль не стал, даже двигателя не заглушил. Я, выбравшись вслед за Дегой, постучал в ворота. Сразу грубо забухал собачий лай, зазвенела цепь.
– А теперь замолчали, – несколько удивленно проговорил Дега, все прислушивающийся к происходящему за забором.
Я подергал калитку в воротах – заперто, конечно. Толкнул ставенку маленького окошка, вырезанного над калиткой на манер бойницы, – тоже заперто.
– А я бы поел чего-нибудь, – размечтался Дега, ерзая ухом по древесине. – Может, нас покормят? А что, бабки есть, заплатим. Чем же пахнет так вкусно?.. Что-то знакомое, только не могу понять что…
– Куриный суп! – с некоторым усилием определил я. – Возможно, с лапшой…
И как только я проговорил это вслух, в голове моей с удивительной отчетливостью всплыл, казалось бы, полузабытый образ куриной лапши, щемяще трогательный, как и все воспоминания детства: глубокая тарелка с голубым цветочным узором, наполненная прозрачным бульоном с золотыми монетками жира, морковными звездочками, нежно-податливыми извивами полосок теста…
Это когда же я ел последний раз?
Сглотнув слюну, я ожесточенно забарабанил в ворота.
Лязгнув щеколдой, отворилась вовнутрь ставенка «бойницы». В проеме замаячило чисто выбритое очень полное лицо с круглыми черными, подозрительно сощуренными глазками.
– Привет хозяину! – немедленно отлипнув от ворот, воскликнул Дега.
– Чего долбитесь? – высоким, как у большинства толстяков, голосом осведомился этот хозяин. – Чего вам еще надо?
«Еще»?..
– Пожрать надо! – воззвал Дега, заплясав перед окошком. – Ты не думай, дядя, мы заплатим!
– Нужны мне ваши фантики… – проворчал «дядя». Черные его глазки скользнули туда-сюда, зацепились за внедорожник, прощупали наклейку со строгой надписью: «Правительство Заволжского округа» на лобовом стекле. – Здесь до ближайшей лавки полдня ехать… И нету у нас лишнего, самим в обрез…
– Трофим Ладогин! – крикнул Макс из автомобиля. – Знаете такого?
– Ну, знаю…
– Где нам его найти?
– Опоздал ты, служивый. Перехватили уже твоего Трофима. Вашинские же коллеги и перехватили, не переживай. Во-о-он там, четвертый дом его, Трофима-то. Отсюда не видать, надо до конца улицы доехать и повернуть, тогда сразу найдете. Там машина стоит у ворот, вот как ваша, такая же…
Пока я соображал, что может означать обращение «служивый» и кто такие эти «коллеги», в глубине двора звякнул вопрошающий женский голос.
– Да насчет шептуна нашего! – ответил хозяин особняка на этот голос. – Вторая партия охмурял поспела!.. Полчаса уже его, Трофима, укатывают, – повернулся он снова к нам и продолжил раздраженно: – Чего, у вас, в городе, своих шептунов мало, а? До наших добрались… Трофим – он у нас, почитай, один на всю округу. Уедет он, а нам что делать? С хворью не к кому пойти, скотину, опять же, полечить некому… Да и зверье совсем замучает…
– Садитесь в машину! – окликнул нас Макс, но Дега, судя по всему, не оставил еще надежды подхарчиться.
– Да ты не шурши зазря, дядя! – обнадеживающе подмигнул он, тесня меня от окошка. – Может, Трофим еще никуда и не поедет, с вами останется! Так что там насчет пожрать?..
– Останется он, как же… В городе, знать, послаще жить, особенно когда на хорошее место пристроен. Тут крутишься от света до света, чтоб семью накормить, а там…
Тут уж я разозлился. Ах ты, куркуль чертов! Домина у него какой, и хозяйство, и земли сколько!.. А морда – вся от жира лоснится. Сразу видно – жрет вдосталь и еще два раза сверх того, а голодным миску супа вынести жадничает!
– А ты бы сам, дядя, в город переехал, если там житье слаще! – посоветовал я. – Вот и проверил бы, каково там.
– Кому я в том городе нужон? – сморщился хозяин особняка. – Я ж не шептун. Это шептунов с руками отрывают. Вон – аж на двух тачках прикатили наперегонки.
– В машину! – рявкнул наш брахман, снова неожиданно перевоплотившись из Макса-добряка в грозного Макса. – Кому сказано?
– Зажал, значит, жратву, дядя? – многозначительно произнес Дега. – Ладно…
– А ты не угрожай мне, не угрожай, сопляк! – заволновался толстяк. – Как за ружьем схожу…
– Закатайся в рубероид! – огрызнулся мой кореш. – Вместе с ружьем своим! Свидимся еще, дядя. Земля-то, она, знаешь, круглая… Я бы на твоем месте передумал…
Но дядя передумывать явно не собирался. Не вняв угрозе, он захлопнул ставенку.
Мы прыгнули в автомобиль, тотчас же тронувшийся с места.
– Как же мы их проглядели, а? – пробормотал Макс, нервно заправляя волосы за уши. – Видно, когда из рытвины вылезали, – мотор орет, колеса визжат, грязь летит во все стороны…
– А кого – их?.. – поинтересовался я. – Проглядели-то?
Макс не ответил. Доехав до конца улицы, он вдруг остановил машину. Положил руки на руль, длинно выдохнул, глядя прямо перед собой. Нервничает, значит… Как и тогда – на подходе к дому Лешего…
– Пойду один, – безапелляционно заявил он. – Ты, Умник, пересаживаешься за руль…
– Я-то, конечно, пересесть могу, – сказал я. – Но толку от этого мало будет. Я водить не умею.
– Ты ведь сын дальнобоя? – удивленно глянул на меня брахман.
Сколько же раз мне приходилось сталкиваться с такой вот реакцией на известие, что я, оказывается, не умею управлять автотранспортом! Ну не хочет папахен, чтобы я по его стопам пошел, не хочет – и все тут… Профессия дальнобоя довольно прибыльна, спору нет. Только вот насколько она прибыльна, настолько и опасна.
– Я умею, я! – выкрикнул Дега, подняв руку, как когда-то – очень давно – на школьном уроке.
– Значит, ты садишься за руль. Если через пять минут я не возвращаюсь…
Дега опустил руку.
– С какой это стати вы можете не вернуться? Что там, у вашего Трофима?..
Он не договорил, ужас скакнул в его глазах. Видимо, вспомнил мой кореш, каким оказался наш предыдущий визит к одному из товарищей-брахманов Макса.
– Что там у Трофима, я наверняка сказать не могу, – отрезал Макс. – Не разговаривайте, только слушайте. Если через пять минут я не возвращаюсь, вы сразу же разворачиваетесь и мчите отсюда на полной скорости.
– Куда… мчим? – все-таки вякнул, несмотря на запрет, Дега.
– Как на федеральную трассу вернуться, помните, я надеюсь? Возвращаетесь. Едете в том же направлении, как мы сюда ехали. Следите за дорожными указателями, ищете поворот на Белозерск. Это поселок такой, располагающийся на берегу озера, которое называется…
– Белое… – встрял снова Дега.
– Молодец, догадливый. В сам поселок не заезжаете, останавливаетесь у Белого озера, у самой воды. Все равно где. Главное – у воды. Останавливаетесь и ждете. Вас встретят.
– Кто? – не удержался и я.
– Друзья.
– Ваши?
– Теперь уже и ваши тоже.
– А если не встретят?
– Встретят, факт, – уверенно ответил Макс. – Все, хватит болтать. Засек время? Вот и славно. Ну… с Богом!
Он достал из бардачка травматический пистолет и вышел из автомобиля. Свой рюкзак, между прочим, оставил на сиденье.
– Зря он Макарова-то выбросил, – прошептал Дега, когда брахман, ступая быстро, но осторожно, пригибаясь к земле, свернул за забор последнего дома на улице.
– Сам же слышал. Нельзя шептунам боевым оружием пользоваться, – напомнил я.
Дега посмотрел на часы.
– Может, сразу развернуться, а? – предложил он. – Ну, время сэкономим и все такое…
В глазах кореша я без труда прочитал жадное желание: чтобы не вернулся Макс через пять условленных минут и мы получили бы возможность укатить отсюда. С чистой совестью, да. Он ведь сам оставил такое распоряжение. Укатить в родной Заволжск, в родную Гагаринку. И плевать, что там нас ждет. Что бы ни ждало, уж, верно, всяко лучше, чем эта бешеная круговерть, в которую мы оказались втянуты и которая треплет нас, как пару окурков в водовороте унитаза, и все никак не успокаивается.
Да что говорить – в тот момент я и в самом себе ощутил такое желание. И почему-то этого желания испугался. То есть не «почему-то», а из-за возникшей непонятно откуда уверенности, что Макс через пять минут все-таки не вернется. И даже не только поэтому. Была еще одна причина…
В тот момент я вдруг понял – вот она, точка перехода. Настоящая. Не вчера, близ заволжского городского парка культуры и отдыха неизвестно чьего имени, решалась наша судьба… Она решается сегодня и здесь, в чудом выжившей деревеньке Моршанка.
У меня, кажется, волосы на затылке встали дыбом, когда я вдруг понял, что мне предстоит сейчас предпринять.
– Развернуться, а? – повторил Дега, снова искоса глянув на часы. – Ну вроде как ради удобства. Чтоб потом не суетиться?
– Делаем так, – заговорил я каким-то не своим, оледенело ломким голосом. – Я иду за Максом. А ты – если мы раньше не вернемся – через… те же пять минут подъезжаешь к дому этого Трофима. Двигатель не глуши на всякий случай. Подхватишь нас.
– Башней тронулся? – взвыл Дега. – Ты что? Зачем тебе это надо?!
Зачем? Я и сам не смог бы этого внятно объяснить. Мне было надо – и все. Не сделай я того, на что сейчас решился, я всю оставшуюся жизнь буду жалеть, что судьба дала мне возможность стать частью чего-то настоящего, чего-то неизмеримо большего, чем обыденное выживание… а я струсил и сбежал.
– Зачем?! – потряс меня за плечо Дега.
– Да ни за чем, – высвободил я руку. – На мне ведь футболка счастливая.
– Тогда я с тобой пойду, – с отчаяньем выговорил мой кореш.
– А кто нас подхватит… если что? Я водить не умею. Хоть и сын дальнобоя.
Дега опустил глаза, облизнул губы. Судя по всему, он попытался скрыть от меня облегчение, но получилось у него это плохо.
Я выпрыгнул из машины.
Дом Трофима Ладогина почти не отличался от других домов-усадеб Моршанки: такое же монументальное здание, многочисленные пристройки, высоченный глухой забор. Но ворота были распахнуты настежь, и стоял в этих воротах – задом во двор, а мордой на улицу – точно такой же внедорожник, как и тот, на котором приехали сюда мы, только целенький, чистый, немного лишь забрызганный грязью понизу. И наклейка на его лобовом стекле была, как у нас: «Правительство Заволжского округа».
Я как раз добежал до внедорожника, присел, сдерживая дыхание, чтобы не шуметь, когда со двора донесся сдавленный крик и сразу после него – негромкий упругий хлопок. А спустя мгновение – глухой мягкий удар. Словно мешок бросили на землю.
Я рванул во двор, стараясь все-таки держаться в тени автомобиля. Впрочем, долго оставаться незамеченным шансов у меня было маловато.
Прямо передо мной, в середине просторного, чисто подметенного двора, шагах в десяти от ворот, стоял крупный мужик в светлом спортивном костюме. Позади мужика лежал на земле огромный продолговатый черный пластиковый пакет, в котором угадывались очертания человеческого тела.
Этот… в спортивном костюме неотрывно смотрел на меня широко распахнутыми неподвижными глазами. Губы его были стиснуты до синевы и дрожали словно от великого напряжения. Мужик подергивал ногами, силясь оторвать их от земли, но они почему-то не отрывались, точно были приклеены. Правую руку он запустил за пазуху и теперь пытался вытащить ее обратно – безуспешно пытался, потому что рука его по какой-то причине накрепко увязла за отворотом куртки.
Наши взгляды встретились. Мужик затрепыхался сильнее и замычал, явно не в силах разжать губ.
И тут я увидел второго. Он был пониже своего товарища, но пошире в плечах. Одет был в джинсы и толстый свитер с растянутым воротом, и половину лица его закрывали большие солнцезащитные очки с непроницаемо черными стеклами.
Очкастый шел ко мне, опустив голову, со злой досадой бормоча что-то под нос.
– Говорил же дураку: не снимай очков… – разобрал я.
Очкастый шел ко мне, но меня не видел, потому что внимание его было занято пистолетом с удлиненным глушителем стволом. Он тискал оружие в руках, пытаясь стронуть с места заевший затвор.
Нет, не ко мне он шел, а к Максу, который лежал на земле между мной и этими двумя.
Он лежал на боку, наш брахман, скорчившись, суча ногами, обнимая себя обеими руками. Растрепавшиеся волосы закрывали его лицо, а между пальцами, впившимися в левый бок, сочилась кровь. Травматический пистолет валялся рядом. Макс не успел из него выстрелить.
Я выхватил джагу из-за голенища.
Очкастый увидел меня наконец. Надо отдать ему должное, соображал он быстро. Он тут же оставил бесполезные манипуляции с пистолетом и метнул мне оружие в лицо. Я инстинктивно отклонил голову, но пистолет все же задел меня вскользь над правым глазом. Окажись удар полноценным, я бы точно свалился без сознания. Но и без того мало мне не показалось. Голову пронзила такая боль, что я на мгновение ослеп, а половина лица надолго онемела.
Когда зрение вернулось, я увидел, что очкастый подбежал ко мне почти вплотную. Все, что я успел сделать, – это выбросить вперед правую руку. Я предполагал схватить врага за горло, но он ловко ушел в сторону, поймав мою руку в захват и тотчас выкрутив ее до ослепительной боли в плечевом суставе.
И швырнул меня через себя.
Я грохнулся на землю, дыхание вышибло из моей груди, перед глазами опять поплыли пульсирующие черные пятна. Силясь вздохнуть, я перевернулся, приподнялся на локтях и получил мощный пинок по ребрам.
Подчиняясь инерции удара, я несколько раз перекатился, встал было на четвереньки, но тут очкастый настиг меня. Он снова ударил ногой со всего размаха – на этот раз в лицо. Метил он, очевидно, в подбородок, но попал в скулу. Меня отбросило шага на два, опрокинуло навзничь. Джага вылетела из пальцев, звякнула, приземлившись где-то далеко…
Странно, что я еще оставался в сознании. Так быстро, как мог, я перевернулся на живот, закрыл руками голову, ожидая очередного удара. Кричать, чтобы позвать на помощь, я не мог. Да что там кричать – у меня едва получалось дышать – ребра жгло огнем, словно меня поперек туловища стиснули чересчур тугим ремнем.
В голове моей, казалось, распухшей вдвое, оглушающе пульсировала боль – раз-два, раз-два… А удара – последнего, добивающего удара – все не было.
Тогда я отнял руки от лица и кое-как сел.
Очкастый стоял надо мной, чуть покачиваясь.
– Гнида… – удивленно выговорил он.
…Только в боевичках, которые нам крутили вечерами по телику, видел я, что в драках киношные драчуны машут друг у друга перед носами джагами, пытаясь даже ими фехтовать. В жизни так никогда не бывает. Джага не меч и не шпага. Зачем ею финты крутить? В надежде, что противник испугается, что ли? Если он нормальный боец, он пугаться не станет, а легко и просто уйдет от выпада, потому что клинок – вот он, на виду… Или, что скорее всего, перехватит вытянутую к нему руку, отберет оружие…
Джага должна быть спрятана от глаз противника до поры безошибочного удара, молниеносного, будто жало змеи. Безоружной рукой действуешь, как необходимо по ситуации, – хватаешь, толкаешь, бьешь, защищаешься… Да хотя бы просто машешь ею по воздуху. Тут главное – отвлечь на нее внимание. И лишь когда сверкнет перед тобой тот самый, желанный и ожидаемый момент, упускать который нипочем нельзя, – тогда давай, выстреливай всем телом вперед, режь или коли! Молниеносный выпад – и джага, уже испачканная кровью, снова спрятана. До следующего выпада.
Если он, конечно, понадобится…
В общем, когда этот очкастый скручивал мне руку, чтобы выполнить бросок, я успел дважды пырнуть его в живот. Хорошо пырнул – на всю длину клинка, а последний раз получилось еще клинок и провернуть и вытащить его из тела с протяжкой, расширив рану. Но не по моей воле получилось, откровенно сказать, а само собой, потому что начал я в тот миг свой полет через вражеское бедро…
В горячке махалова, правда, зарезанный обычно не сразу понимает, что произошло, и какое-то время еще активно функционирует…
– Гнида… – удивленно повторил очкастый, глядя, как набухает кровью подол его свитера.
Облапив живот мгновенно окровавившимися руками, он повернулся и пошел куда-то прочь, точно все на свете перестало его интересовать, кроме собственных изрезанных кишок. Прошел он всего четыре шага. На пятом ноги его подломились, и он упал ничком, звучно стукнувшись о землю уже мертвым лицом.
Я поднялся. Оглянулся в сторону дома, дверь в который была открыта… Вряд ли там есть еще кто. Если бы был – наверняка выбежал бы на шум драки.
Посмотрел на мужика в спортивном костюме. Тот так и стоял посреди двора, таращась в никуда, дергаясь всем телом, стараясь освободиться от невидимых пут.
Голова моя кружилась, ребра впивались в плоть огненными сгустками боли. Одно, а то и два ребра сломаны – это уж как пить дать… Ничего. Еще где-то с час или два я продержусь на адреналине. А вот потом станет по-настоящему плохо, это я по опыту знаю.
Я подошел к Максу.
Брахман уже сидел, широко раскинув ноги, одной рукой держась за окровавленный бок, другой упираясь в землю. Он морщился от боли. Лицо его было бледным и мокрым, волосы свисали сосульками.
– Ловко ты его… – в перерыве между частыми вдохами и выдохами, проговорил Макс. – Брюшную аорту вскрыл… Не впервой людей убивать, а?
Я не стал отвечать. Почем я знаю: впервой, не впервой?.. В махалове как бывает – сунешь джагу одному, второму… Разбежимся, а потом поди угадай, кто кого подрезал.
– Помоги встать…
Поддерживаемый мною, Макс подошел к черному пакету, вдоль которого, как теперь выяснилось, тянулась пластиковая молния.
– Расстегни, – попросил он, – не на всю длину, только лицо. Да пусти меня, я устою…
Коротко вжикнула молния и застряла в густой бороде. Очень спокойно было лицо убитого брахмана – будто он просто спал. Только вот черная дырочка от пули в середине лба и засохшая струйка крови, пролегшая к переносице, ясно говорили об истинной природе этого сна.
– Закрывай…
Я попытался закрыть, но не смог – молния застряла в бороде накрепко. Впрочем, Макс уже ковылял прочь, не оглядываясь. Я последовал за ним. По дороге поднял свою джагу, воткнул в землю, очищая от крови, сунул за голенище.
– Крепко за нас взялись, за лобстеров-то, да? – не обернувшись, проговорил он, когда я догнал его. – Простая и ясная, проверенная временем программа: кто не с нами, тот против нас… Тут уж не отсидишься в норке. Или на одну сторону, или на другую…
Я опять не нашелся, что ответить. Я и не понял толком, о чем он говорил… Выйдя за ворота, Макс пошатнулся и упал бы, не подхвати я его.
В эту секунду к воротам с ревом подлетел наш внедорожник. Дега, увидев нас, затормозил так резко, что автомобиль развернуло поперек дороги.
– Сиди, не вылезай! – слабо и тихо – как бы тенью крика – приказал ему Макс.
– Говорил я! Я ж говорил тебе! – завопил Дега, повиснув на открытой уже дверце.
– И варежку закрой, – посоветовал корешу и я. – Требуху простудишь.
Я усадил… скорее даже уложил Макса на заднее сиденье. Распахнул ему рубаху, сорвав пуговицы. На худощавой груди брахмана брякнула, сбиваясь на сторону, дюжина, наверное, серебряных нательных крестов и крестиков самых разных размеров. В левом боку Макса обильно кровоточило маленькое – палец не пролезет – пулевое отверстие. Дега сунул мне тонкий рулон бинта, извлеченный, верно, из рюкзака брахмана. Я поспешно размотал бинт и получившийся ком ткнул в рану, а на ком наложил руку Макса. Холодной была эта рука и вялой.
– Теперь слушайте внимательно, детвора, – заговорил брахман каким-то… извиняющимся тоном. – Действуем быстро. Перво-наперво проверьте багажник у этих сволочей, бензин заберите, если есть. Потом… Дега!
– Ага, я!
– Деньги, которые ты из бардачка в карман себе переложил, отдай кому-нибудь из местных, по пути закинешь, как тронемся. Пусть Трофима похоронят, как полагается. Да и другого… который тоже мертвый. А со вторым убийцей нехай поступают, как он того, по их мнению, заслуживает. Понятно?
– Понял, понял, да! Я ж бабки не специально… это самое… У меня болезнь, клептомания называется…
– Все, детвора, начинаем действовать. До Белого озера все-таки далековато, я могу и не дотянуть. А дотянуть мне надо, факт. Это важно. Это очень важно, детвора…
Дега затормозил, заглушил двигатель.
– Дальше нельзя. Песок, увязнем, – пояснил он, хотя и без этого пояснения было все понятно.
Я вышел из машины. Джинсы, намокшие от крови, неприятно липли к бедрам. Голова гудела, от малейшего движения в ней перекатывались чугунные шарики боли. Глаз заплыл, а на скуле налилась шишка размером с хороший лимон. И это еще не говоря о том, что сломанное ребро (а то и несколько!) ощущалось раскаленным клинком, загнанным в бок. Даже дышать было трудно. Если честно, я едва стоял на ногах.
А Макс уже минут сорок как отключился. Всю дорогу я его тормошил, тормошил, разговаривал с ним, не давая потерять связь с реальностью. Но, видно, и у брахманов есть свой предел сил…
Я сполз с невысокого обрывистого берега, морщась и кусая губы от боли. Подошел к самой воде, оставляя за собой в мокром песке неровную цепочку следов, тут же наполнявшихся водой.
Белое озеро походило на гигантскую голубую линзу, аккуратно вставленную в земную твердь. Оно было совершенно неподвижно, это озеро, я даже наклонился и коснулся пальцем воды, ровно стоявшей в границах берега, словно в иррациональном ожидании, что это на самом деле стекло, а не вода. Вода, конечно… Только необычно смирная. Правда, и ветра совсем не чувствовалось…
И никого не было вокруг. Ни одной живой души, кроме нас.
Я не знал, что делать дальше.
Дега нервно курил, топчась у машины. В проем открытой двери заднего сиденья были видны бессильно разведенные подошвы кроссовок Макса.
Жуткая мысль мелькнула в гудящей моей голове. Я поспешил к внедорожнику, оскальзываясь на песке. Но прежде чем я успел вскарабкаться на обрыв, Дега догадливо сунулся в салон.
– Дышит он, дышит! – сообщил мне кореш, выныривая обратно.
Я провел рукой по лбу, вытирая пот. Дега внимательно посмотрел на меня.
– Ты тоже об этом подумал? – почему-то шепотом проговорил он.
– О чем?
– Ну… Если он вдруг помрет, то нас никто и не встретит. Не, не так. Нас потому и не встречают, что он уже… того… Они же, брахманы эти, все на расстоянии чувствуют. Об этом подумал, да?
– У дураков мысли сходятся, – не стал спорить я. – Только Макс-то живой. Дышит Макс-то…
– Дышит на ладан, – уточнил Дега. – Может, ему остались-то… считаные минуты.
– Да хватит каркать!
– А что еще нам делать? Бензин почти кончился – сюда-то еле дотянули. У этих… которые на другой машине, только полканистры оказалось. Скоро темнеть начнет…
– Тут вроде поселок неподалеку.
– Ага, поселок. Да он, скорее всего, заброшен давно, этот твой поселок. Или живут там такие же куркули, как в той Моршанке. Переночевать попросишься, а они бахнут в тебя в окошко из берданки. И вся любовь. А чего им? Копы же сюда не доедут…
Негромкий плеск заставил Дегу заткнуться на полуслове. Глаза его расширились, брови полезли вверх.
Я оглянулся.
Откуда она взялась у самого берега, эта большая лодка с крутыми бортами, похожая на древнескандинавский драккар?
В лодке находились двое. На веслах, толстенных и длинных, как телеграфные столбы, сидел широченной спинищей к нам огромный мужик в пошитой, кажется, из овечьих шкур косматой безрукавке, обнажавшей могучие руки, сплошь покрытые синей татуировкой. Орлы, змеи, звериные морды, кинжалы, многострочные изречения – типичная тюремная роспись. А на носу лодки стоял, напружинившись, тонкий паренек в потрепанной толстовке с капюшоном.
Я понял, что не сильно и удивился. Больше обрадовался.
Не успела лодка причалить, паренек соскочил прямо в воду, побежал к нам так стремительно, что капюшон откинулся назад, из-под него плеснуло волной густо-рыжих волос. И паренек оказался вовсе не пареньком, а девушкой, и красивой девушкой. Очень красивой. Как-то даже неожиданно красивой…
– Где он? – крикнула она на бегу. – Макс где? С вами?
Я не успел ответить, я только начал разворачиваться к машине, а она уже взлетела на берег.
Громадный мужик поднялся, обернулся, явив устрашающую физиономию: расплющенный нос, глубоко запрятанные под кустистые брови глаза, черная, с проседью, густая раздвоенная борода… Поперек мощного лба синела четко вытатуированная колючая проволока.
Без усилий втащив исполинские весла в лодку, он шагнул на берег и тоже направился к внедорожнику. Я невольно попятился – страшно было смотреть на этого типа, надвигавшегося на нас, точно авианосец на сельскую пристань. Я попятился, внезапно оступился и едва не упал. Удержался на ногах, схватившись за пучок сухой травы на кромке берега над собой, но шатнулся так неловко, что от этого движения в боку будто разорвалась бомба. Пару минут я ничего не слышал, кроме боя крови в ушах, ничего не видел, кроме кровавых пятен, расцветавших перед глазами. А когда пришел в себя, все уже было кончено – Макса забрали.
Страшный бородач, держа в руках мертво обвисавшее тело, влезал в лодку, за ним спешила рыжеволосая с рюкзаком в руках.
А мы с Дегой остались на берегу – он наверху, я внизу. Растерянные, лишние, ненужные, но все чего-то ожидающие. Как таксисты, которым забыли заплатить.
Бородач и девушка погрузились в лодку. Рыжеволосая совершенно скрылась из виду, усевшись на дно рядом с Максом. А бородач, спустив на воду весла, вдруг обернулся к нам.
– А вы чего же? – спросил он необыкновенно мягким – точно масло мял ласковыми пальцами – голосом. – Кого ждете?
– Никого… – пролепетал Дега. – А… нам тоже можно?
– Садитесь. И поплывем.
– Куда? – спросил я.
– А вы разве не видите? – удивился он.
И мы увидели.
От этой неожиданно открывшейся грандиозной картины у меня перехватило сердце. Из самой середины Белого озера, прямо из неподвижной воды, поднимался к небу колоссальный скальный массив, переходящий в серые каменные стены, являющиеся основаниями стремящихся ввысь башен, которые венчали серебряные купола. И холодно, и ярко кипело на этих куполах отраженное солнце.
– Что это? – прошептал я.
– Церковь? – изумился и Дега. – Ух ты, никогда вживую не видел. Только по телику…
– Монастырь, – услышал нас бородач. – Не церковь.
– Какой монастырь?.. – забормотал я. – То есть чей?.. Или кого? То есть не знаю, как правильно… Новодевичий? – стал я зачем-то выуживать из дальних закоулков памяти ранее никогда не используемые мною сведения. – Воскресенский?
– Монастырь, – словно ставя точку в расспросах, ответил бородач.
– Просто Монастырь? Так и называется? А… почему?
– Потому что другого такого нет. Так вы идете или дальше болтать будем?
– Идем! – поспешно заверил его Дега.