Со стылого зимнего неба опускалась на Сухой лес темнота. Черные деревья, на чьи ветви почему-то не ложился снег, постепенно утрачивали четкость, растворяясь во все сгущавшихся сумерках. По лесной дороге, недавно проложенной и уже порядочно раздолбанной, полз бронеавтомобиль, ревя и погромыхивая на многочисленных неровностях, тяжело покачивая вверх-вниз тупой мордой. Свет зарешеченных фар брызгал на глубокие колеи, время от времени выхватывая из полутьмы корявые космы ветвей, свесившихся над дорогой.

И вдруг лес расступился широкой поляной, и сразу стало много светлее. Бронеавтомобиль выкатился на открытое пространство, за пределами дороги ощеренное торчащими из заснеженной земли свежими пнями, проехал еще несколько метров и остановился.

Дальше дороги не было. Дальше громоздились темные массивные ворота, поблескивала в рассеянном свете фар металлическая сетка забора с извивами колючей проволоки поверху, вздымались вышки с глухими будками, из бойниц которых выглядывали пулеметные стволы.

Глухо щелкнув, включился прожектор над воротами, утопив бронеавто в ослепляющем свете. Затем, загудев, поползли в стороны створки ворот.

Бронеавтомобиль проехал за ворота, затормозил у КПП, из которого тотчас выскочил плотный коротконогий военный с полковничьими погонами. С лязгом поднялась боковая ставня бронеавто, оттуда подбежавшему полковнику что-то коротко сказали, и он тут же развернулся и замахал руками:

– Открыть второй шлюз!

Бронеавтомобиль пересек еще одну линию ограждения и снова остановился, теперь уже окончательно. Из машины один за другим вышли двое.

Комиссар был одет в серое полупальто, которое тут же принялся сосредоточенно отряхивать. Появившийся следом Спиридон в простом бушлате военного образца, дождавшись, пока Комиссар покончит с этим занятием, протянул ему фетровую шляпу с широкими полями. Полковник, запыхавшийся, с красным мокрым лицом, подоспел как раз в тот момент, когда Комиссар водрузил эту шляпу на голову.

– Здра… жла… трищ… – заквакал, натужно сопя, подбежавший. – Полк… ник… Кр… бочка…

– Как? – не понял Комиссар.

– Полковник Коробочка, – перевел Спиридон.

– Коробочка, – подтвердил отдышавшийся полковник. – Фамилия такая. Распространенная русская фамилия.

– Ну, здравствуй, Коробочка, – усмехнулся Комиссар.

Спиридон отвел полковника в сторону, зашуршал какими-то бумагами. К бронеавто подбежали еще двое бойцов – вооруженных автоматами, в касках, под которыми поблескивали стекла защитных очков.

Комиссар, неглубоко приседая на каждом шагу, чтобы размять затекшие ноги, прошелся вдоль забора, подергал залязгавшую металлическую сетку ограждения, недовольно поморщился.

Неподалеку бахнули два одиночных выстрела, потом протрещала недлинная очередь. Комиссар оглянулся. Спиридон с полковником уже спешили к нему. Бойцы с автоматами остались у бронеавто, принялись объяснять что-то водителю, высунувшемуся в приоткрытую дверцу.

– Почему стреляют? – строго осведомился Комиссар у полковника Коробочки.

– Дык… порченые лезут! – развел руками тот. – Лезут и лезут, замучились уже с ними. Прямо через ограждения карабкаются. Тянет их сюда… Им-то колючка нипочем. Отстреливаем, конечно, чтобы на территорию не проникли. Вот бы ток пустить по сетке! Да генераторов пока мало, мощности не хватает…

– Ограждения у вас… – Комиссар снова дернул сетку и снова поморщился. – Вы бы еще штакетником Объект обнесли.

– Это временно же! – быстро сказал Коробочка. – В ускоренном темпе трудимся же! А объем работы о-го-го какой! Пока территорию от деревьев очистили, пока то да се… Но в план укладываемся! Южную стену заложили, за восточную принимаемся, грузовики со стройматериалами каждый день идут! Снег еще не стает, тут таких бастионов настроим, ракетой не пробьешь!

Распаренное от бега лицо полковника дышало жаром служебного энтузиазма. Редкие белесые ресницы угодливо подрагивали. Комиссар вздохнул:

– Ну, допустим…

Мимо, козырнув, прошли четверо караульных. На лице каждого были защитные очки.

– Мышь не проскочит! – сообщил еще полковник. – Режим чрезвычайной готовности! Если что – сразу стреляем на поражение!

– А вот это правильно, – похвалил Комиссар. – Это хорошо…

– Нам бы бойцов побольше… – расхрабрился перейти к просьбам Коробочка. – А то, знаете…

– Знаем, – пробасил за его спиной Спиридон. – Бегут твои солдатики с базы. Как тараканы разбегаются.

Искренняя скорбь отразилась в глазах полковника Коробочки.

– Тык ведь как оно у нас тут… тяжело! – простецки пожаловался он. – Атмосфера такая… некоторые не выдерживают, срываются. Нам бы вот… более подготовленный контингент, а? Можно? Вот таких, как вы, а?

– Как я? – поразился Комиссар. – Формировать гарнизон из ЛОПСов? Эк ты, служивый, размечтался.

– Нет, не рядовой состав, само собой! Офицерский!..

– Закалять надо контингент, – наставительно произнес Спиридон. – Пусть сами справляются. А то привыкли на ЛОПСов надеяться…

– И кстати, – добавил Комиссар, неодобрительно глянув на своего спутника, – что-то я ничего экстраординарного не чувствую. Вполне приемлемый для человека фон.

– Это потому что вы недолго здесь, – сказал полковник. – Первые два-три дня никто ничего такого не чувствует. Я имею в виду, если за третью линию не заходить, понимаете, да?.. Вы сегодня осмотр проводить будете? – спросил он, кинув взгляд на часы. – Или, может, завтра с утра? А то время позднее. До захода солнца двадцать минут всего осталось, ничего толком и не успеете осмотреть. Лучше уж сегодня поужинать хорошенько, в штабе для вас сколько всего наготовлено! Поужинать, значит, выспаться, а завтра…

– Сегодня, – сухо проговорил Комиссар.

– Сегодня – так сегодня, – моментально согласился полковник. – Как вам угодно будет. Только ведь все равно не успеете… Пожалуйте за мной, я вам сейчас покажу куда…

– Погоди, – остановил его Комиссар. – Еще кое-кого захватить надо.

– Кого? – насторожился Коробочка. – У меня по документам только… – Он вдруг оборвал себя и, побледнев, даже чуть присел. – Вы… этого, что ли, привезли сюда?..

– А как ты думал? – строго сказал Спиридон. – Мы в предмете осмотра не больше твоего понимаем. Тут настоящий специалист нужен.

– Давай, – сказал Комиссар.

Спиридон, пробормотав:

– Слушаюсь! – метнулся к бронеавтомобилю. Обогнул его и, повозившись немного, резко распахнул дверцу грузового отсека. И отскочил. И не оглядываясь побежал обратно.

Многотонная машина заметно качнулась, когда Консультант шагнул наружу. Он стал еще больше, Консультант. Рост его был теперь не менее трех метров, но двигался он стремительно и ловко, огромное его тело, задрапированное в грубовато пошитую черную хламиду, перестало быть неуклюжим. Не оглядываясь по сторонам, Консультант пружинисто двинулся прямо к ожидавшей его троице. Чудовищные ступни со скрюченными когтеподобными пальцами бело мелькнули под взметнувшейся при ходьбе полой хламиды.

Полковник Коробочка с натугой сглотнул.

– Как… оживший памятник… – просипел он, шаря зачем-то по карманам бушлата.

– Да успокойся ты, Коробочка, – насмешливо сказал ему Комиссар. Но полковник уже извлек защитные очки и принялся судорожно прилаживать их на лицо.

Консультант воздвигся над ними. Он был безмолвен, и белое, как кость, плоское лицо его было неподвижно, но «чаинки» в черноте глаз роились бешено.

– По… пойдемте… – неожиданно пискляво выговорил полковник и, поспешно отвернувшись, развинченно подпрыгивающей походкой устремился туда, где за зданиями казарм поблескивала металлическая сетка третьей линии ограждения.

Комиссар двинулся следом. За ним, ступая мягко, почти неслышно, шел громадный Консультант. Спиридон замыкал процессию. Немного поотстав, он достал из кармана фляжку, украдкой отхлебнул немалый глоток и фляжку сразу спрятал.

На территории базы тем временем закипала суета. Вспыхивали один за другим прожекторы – сначала по периметру первой линии ограждения, затем – второй и третьей. Пулеметы втягивались вовнутрь будок на вышках, клацали, закрываясь, бойницы, грохотали запоры ставень на окнах казарменных строений, собранных из цельных стальных листов. Слышались командные выкрики разводящих, караульные смены, лязгая автоматами, покидали посты, строились на плацах… Гарнизон военной базы готовился к наступлению ночи.

Когда до третьей линии осталось не больше десятка шагов, Комиссар остановился на секунду. Покрутил головой, точно принюхиваясь. Придержав шляпу, зачем-то посмотрел на темнеющее небо, затем – себе под ноги. И передернул плечами.

– Да, – серьезно сказал он. – Теперь чувствую.

На воротах третьей линии имелась большая табличка с яркой люминесцентной надписью: «Проход строго воспрещен! Смертельно опасно!» Видимо, для пущей убедительности надпись подкреплялась изображением черепа с перекрещенными костями.

Но сквозь сетку забора ничего страшного не наблюдалось. Там вообще ничего не было, за третьей линией ограждения. Только мерзлая комкастая земля без малейшего намека на снежный покров да посередине пустого пространства – большое черное круглое пятно. И полковник Коробочка, и Спиридон, и, конечно, Комиссар прекрасно были осведомлены, что это за черное пятно. Котлован пятнадцати метров в диаметре и восьми в глубину. То, ради чего вырубали в самом сердце Сухого леса полуторакилометровую площадку, ставили заборы и вышки, стягивали из разных воинских частей бойцов для формирования гарнизона, располагалось на дне этого котлована.

– Открывай! – еще издалека пронзительно пискнул полковник часовым. – Открывай шлюз!

Бойцы не пошевелились. Они будто окаменели, вцепившись в свои автоматы.

– Открывай! – снова крикнул стиснутым голосом Коробочка, а когда и на этот приказ не увидел никакой реакции, развернулся и позвал: – Начальника караула ко мне! Быстро!

Четверо приблизились к воротам. Тогда один из часовых снопом повалился на землю, а второй, внезапно ожив, задергал затвором, тыча стволом автомата в гигантскую фигуру Консультанта, остановившегося чуть поодаль. Из горла бойца вырвался рваный рев.

– Отставить! – вякнул полковник.

Негромко стукнул пистолетный выстрел – часовой переломился пополам, шагнул вперед и ткнулся головой в землю.

– Весело у вас тут… – проговорил Спиридон, убирая пистолет.

– Как часто часовых меняешь? – спросил Комиссар.

– Каждый час, – отчего-то начав задыхаться, сообщил полковник Коробочка. – Как и положено по инструкции. Самых психически выдержанных ставлю. Как и положено по инструкции.

– Если эти – самые выдержанные, каковы тогда невыдержанные? – медленно произнес Комиссар. – Ну, чего сам-то встал? Открывай…

– Дык… человеческим возможностям есть же предел… – забормотал полковник, прыгающим пальцем тыча в кнопки кодового замка. – Как же им не взволноваться-то? Когда вон какой… на них движется?.. Тут любой паниковать начнет… Ну, вот и все. Сейчас откроем… И – добро пожаловать!

– Что значит «Добро пожаловать»? – хмыкнув, осведомился Спиридон. – А ты с нами разве не собираешься?

Палец полковника застыл над кнопкой ввода. И тут над территорией базы протяжно провыла сирена.

– Десять минут до заката, – пролепетал Коробочка, словно не веря тому, что ему сказал Спиридон. – Всему личному составу положено в укрытие. Солдатье – в казармы, а нам, значит, в бункер надо, где штаб… А сюда – никому нельзя. Строго воспрещается. Как же я… это самое… инструкции нарушать-то буду?

– Пока мы здесь – мы для тебя инструкции, – сообщил Спиридон. И сам ткнул кнопку ввода.

Створки ворот загудели, раздвигаясь. Гигант Консультант тронулся с места, устремился в образовавшийся проем.

Комиссар проворно отпрыгнул в сторону. Спиридон метнулся к ограждению, прихватив с собой и сомлевшего Коробочку.

Консультант прошел через ворота, не обратив на людей никакого внимания. Чавкнуло и хрустнуло под чудовищной его ногой тело застреленного Спиридоном часового, но и этого гигант словно не заметил. Не останавливаясь, шагал Консультант к темному провалу, оставляя за собой ровную цепь вдавленных следов, в которой чередовались черные и красные отпечатки.

– Полковник! – позвал Комиссар. – Коробочка! Слышишь меня? Эй, распространенная русская фамилия, ты меня слышишь?

Нет, кажется, не слышал его полковник Коробочка. Раскрыв рот, он смотрел на то, что осталось от одного из его солдат. Комиссар толкнул полковника, тот пошевелился от толчка, но ничего не сказал. Только громко икнул открытым ртом. Тогда Спиридон, шепотом выругавшись, сунул полковнику под нос свою фляжку.

– На, хлебни! Помогает от икоты. Да расслабься, никто тебя туда не тащит. Пошутил я! Мы ж не дураки, в самом-то деле, отчеты твои читали… А ты подумал, что мы сами осмотр проводить будем? Да я к ней, этой Штуке, и близко не подойду! Пошутил я, говорю… Хлебни, говорю!

– Ты, я уж вижу, нахлебался, – покосился на Спиридона Комиссар. – Нашел тоже время для шуток. Глянь на него, он едва живой.

– Мама… – тихо выговорил полковник Коробочка и, закатив глаза, осел на землю.

Глоток коньяка приободрил его. Но все равно – голова кружилась, а к горлу то и дело подкатывала тошнота. Ноги едва слушались, он бы точно упал, если бы его на ходу не поддерживал под руку… этот краснолицый усач… как его?

Полковник Коробочка вдруг осознал, что напрочь забыл, как зовут прибывших сегодня к нему на объект высоких гостей. А ведь внимательно прочитал документы, сверился с полученным накануне секретным донесением, чтобы никакой ошибки не вышло…

Странное это его состояние вряд ли было вызвано лишь зрелищем растоптанного в кровавую лепешку тела да устрашающим видом громадной человекоподобной твари. За свою жизнь полковник насмотрелся всякого… Такой мерзости, правда, лицезреть еще не приходилось, но все-таки…

Это, конечно, воздействие Объекта. Чертовой Штуки – как все этот Объект называют.

Поначалу, когда только строили эту непонятную ерунду, все было нормально. И ничего, в общем-то, не предвещало того, что в дальнейшем будет как-то иначе. Военные инженеры отдавали распоряжения, солдатики работали, а он, полковник, контролировал весь процесс. Недостроенная Штука была нежива и безобидна.

Все изменилось в тот самый день, когда строительство закончилось.

Тогда Коробочка в последний раз осмотрел сооружение, привычно подивился его жутковатой несуразности и отправился в бункер – рапортовать командованию об исполнении задания. За третьей линией остались главный инженер и двое солдат, что-то там еще отлаживали незначительное, сверяя по чертежам. Полковник на радостях, что уложился в отведенный срок, принял на грудь литр разведенного спирта, закусил пайковыми галетами и прикорнул в своем кабинете на диванчике. Разбудил его, уже вечером, дежурный по гарнизону. Заикаясь от волнения, дежурный доложил, что на территории – чрезвычайное происшествие.

В голове непроспавшегося Коробочки полыхнула ужасная догадка: главный инженер, обнаружив какую-нибудь недоделку, не сообщил о ней, как полагается, вышестоящему начальству, то есть ему, полковнику Коробочке, не собрал своих коллег для экстренного совещания, а решил, гад этакий, устранить ее самостоятельно. Что-то отвинтил, что-то привинтил – и вся конструкция, кропотливо собираемая два месяца, рухнула к чертям собачьим. Похоронив под собой не только паскудного выскочку и его подчиненных, а еще и карьеру самого полковника Коробочки.

Поэтому первое, что спросил полковник, прервав путаный рассказ дежурного офицера, было:

– Объект цел?

– Цел-то цел, – ответил дежурный. – А вот инженер с бойцами…

Коробочка облегченно выдохнул, наполнив кабинет перегаром. И только после этого заметил, что глаза офицера (защитные очки его были сдвинуты на лоб) совершенно безумны. Поэтому полковник, кряхтя, перенес свое тело в сидячее положение и налил дежурному стакан спирта, придвинул кружку с остывшим чаем.

– Разбавляй по вкусу, – предложил он. – Пей и докладывай.

Офицер ахнул спирт, как воду, и, вместо того чтобы продолжить рассказывать, вдруг разрыдался. Привести его в чувство посредством командирского рыка и отрезвляющих оплеух не удалось. Коробочка, оставив его всхлипывать и сучить ногами на своем диванчике, сам помчался к третьей линии ограждения. Нельзя сказать, что полковник был очень уж напуган. Скорее, взволнован и рассержен. Для страха особых оснований не наблюдалось. Проект исключительной важности успешно завершен, доверие высшего командования, следовательно, оправдано. Значит, и любые человеческие потери ему, полковнику Коробочке, легко спишут. Нехорошо, конечно, что эти три идиота умудрились подпортить ему торжество под самый конец, но… куда деваться? Неприятности случаются.

У ворот третьей линии шумно толпились бойцы вперемешку с офицерским составом. При появлении полковника гомон несколько поутих.

Навстречу Коробочке выступил его заместитель, майор Талалаев, мужик деловой и ко всяким там рефлексиям не склонный. Ледяная иголка кольнула полковнику сердце, когда он увидел, что костистое лицо Талалаева, обычно бесстрастное, было бледно и растерянно.

– Распорядился никого не пускать к месту происшествия… – незнакомо заторможенным голосом доложил майор.

– Да что там такое произошло-то? – осведомился полковник.

– Следствие нарушений техники безопасности, – искривив рот, ответил Талалаев. И Коробочка сразу понял, что это высказывание с истинным положением дел не имеет ничего общего.

– Они живы хоть, эти балбесы?

– Никак нет…

– Ну, пойдем посмотрим, майор! – буркнул Коробочка, которого вся эта таинственность начала нешуточно бесить.

– Слушаюсь, – ответил майор и, двинувшись вперед, на ходу расстегнул кобуру и зачем-то достал пистолет.

Они добрались до котлована, начали спускаться по скрипучим деревянным сходням, винтообразно идущим по стенам до самого дна. Талалаев ничего не говорил, Коробочка ничего больше не спрашивал. Зачем? Если сейчас сам все своими глазами увидит и наконец поймет.

Однако когда майор – приблизительно на середине спуска – остановился и со словами:

– Вот здесь, товарищ полковник… – показал стволом пистолета, Коробочка ничего не понял.

– Что это еще такое? – спросил он, удивленно разглядывая развешанные на ломано кривых трубках конструкции Штуки какие-то мокрые багровые тряпки. Много-много тряпок…

Майор Талалаев не успел ответить. Полковник Коробочка неожиданно и сам догадался, что это за тряпки. И немедленно изверг полупереваренные пайковые галеты прямо себе под ноги.

– Он, товарищ полковник, инженер-то, обоих солдатиков кончил, – глухо проговорил Талалаев. – Всю обойму своего Макарова в них высадил. Странно, что ни выстрелов, ни криков никто не слышал. Верно, около полудня дело было. На обед они не ходили, дежурный подумал: мол, последний лоск наводят, решили не отвлекаться. А уж во время ужина хватились. Пришли проверить, а тут… Главное, инструментов у них особых не было. Измерительные приборы, разводные ключи да саперные лопатки. Видимо, этими лопатками он тела и разрубил… раскромсал на лоскуты. Там, на самом дне, кровавая жижа по щиколотку. Принес сюда и развесил.

– Зачем? – прохрипел полковник, вытирая рот. – Он с ума, что ли, сошел?

– Другого объяснения у меня нет, – дергано повел плечами майор. – Да его и быть не может… Когда мы сюда пришли, он сидел рядом и улыбался… умиротворенно так. Успел еще сказать: «Вот теперь точно все как следует…»

– Где он сейчас, псих этот долбаный?!

– А я его грохнул, товарищ полковник, – просто сказал Талалаев. – Прямо в лоб пулю пустил. Вы бы на моем месте точно так же поступили. До сих пор эта картинка передо мной… Сидит на сходнях, кровищей весь залит, живого места нет, а улыбается, как именинник. Будто бы любуется своим… произведением. Хотя у самого… – Тут майор приблизился к Коробочке вплотную и договорил, понизив голос: – Глаз-то и нету. Сам их себе выцарапал. Причем, что интересно, товарищ полковник… Глазные яблоки мы внизу нашли, на дне, раздавленными. Случайно берцем подцепили, пригляделись – вон оно что… Получается, он там же, внизу себя ослепил – и уже незрячий все это мясное ассорти сюда поднимал и развешивал. Как такое может быть? И, главное, зачем он это сотворил?

– Псих потому что… – простонал, морщась от новых рвотных позывов, Коробочка.

– Не скажите. Медкомиссию он без нареканий прошел, как и все, кого сюда посылали. И раньше за ним никаких странностей не замечалось… А бойцы? Двое против одного, пусть даже вооруженного, но в тесном пространстве? Оба рукопашники неплохие – как могли подставиться? Словно и не сопротивлялись…

Полковник прислонился к холодной земляной стене. Снял фуражку, положил ладонь на пылающую лысину. Было ясно, что это происшествие непременно нужно отразить во внеочередном докладе, уложить эту кровавую чехарду в ровный ряд служебных формулировок. Вот так работка предстоит…

«А ведь Штука-то начала функционировать, – вдруг осознал Коробочка. – А так ли, как задумано? Вдруг что-то неправильно смонтировали, просчет где-то допустили?.. Ох, что тогда начнется! И, что хуже всего, на истинного виновника, главного инженера то есть, уже ответственность не спихнешь. Самому отдуваться придется…»

Майор Талалаев, завороженно рассматривавший жуткое инженерово произведение, вдруг снова заговорил.

– А впрочем, в этом есть смысл… – произнес он. – Какая-то гармония в этом есть. И все равно чего-то не хватает…

– Слушай, Степаныч… – холодея, позвал Коробочка. – А ты сколько в этой яме находился, а?

– Не считал, – медленно ответил Талалаев. – Пока все осмотрел, пока с инженером… решил вопрос… Потом вниз спускались… Вот только и вышел, чтобы вас встретить. И опять сюда.

Полковник медленно, по стеночке, осторожными шажочками, двинулся вверх по сходням. Взгляда с узкой спины майора он не спускал.

«Портупею, как назло, в кабинете оставил…» – свистнула в голове полковника тоненькая, как нитка, мысль.

– Все же чего-то не хватает, – повторил Талалаев, разворачиваясь с пистолетом в руках.

Двигался он неловко и как-то… неправильно. Корпус он почти уже повернул к полковнику, а голову – нет, голова оставалась в положении, позволяющем майору неотрывно смотреть на кошмарную мясную гирлянду…

Дальше полковник действовал инстинктивно, не думая. Зажмурившись, он изо всех сил пихнул Талалаева и бросился бежать. Майор сорвался со сходней. Коробочка слышал, как его тело в падении несколько раз ударилось о замысловато изогнутые металлические трубки конструкции, а потом мягко шмякнулось на самое дно котлована.

Полковник вылетел на поверхность. Оказавшись на виду у личного состава, попытался перейти с бега на шаг, но не смог. Несколько офицеров бросились ему навстречу.

– Стоять! – заорал им Коробочка. – Все за ограждение!

Очутившись за воротами, он долго хрипел и откашливался, одновременно мучительно соображая, что теперь делать и что говорить. Когда дыхание более-менее восстановилось и Коробочка, все еще держась обеими руками за грудь, выпрямился, кто-то из офицеров осмелился спросить:

– Разрешите обратиться, товарищ полковник? А товарищ майор-то где?

– Несоблюдение техники безопасности, – ответил Коробочка и жестом подозвал спросившего поближе. – Значит, слушай меня внимательно. За третью линию никого больше не пускать без моего личного распоряжения. Если кто… – он облизнул губы, – покажется из котлована, немедленно открывать огонь на поражение. Кто угодно, понял меня?

– Понял… – ошарашенно выдавил офицер. – А… товарищу майору, может, помощь нужна?

– Ни черта ты не понял! – скривился полковник Коробочка. – Не нужна товарищу майору никакая помощь. Нет больше товарища майора, вот так!.. Повторить приказ!

Через три часа, отупев от полусотни сигарет, еще одной склянки спирта и беспримерного умственного напряжения, полковник закончил доклад, в котором впервые в жизни отразил происшествие ровно так, как все на самом деле и было. Наверху, за пределами подземного бункера приглушенно провыла сирена, оповещая о наступлении ночи. Полностью опустошенный, Коробочка опрокинулся на диванчик в своем кабинете. Передислоцироваться в личные апартаменты, располагавшиеся всего-то в нескольких метрах дальше по коридору, уже не было сил. Укрывшись бушлатом, полковник принял решение – что бы там еще ни случилось, до утра с диванчика не вставать.

Намерению этому осуществиться было не суждено.

Не успел Коробочка провалиться в сон, как ему позвонили. Полковник со стоном натянул на лицо полу бушлата, стиснул зубы и заткнул уши. Но телефон не умолкал, к тому же кто-то начал барабанить в дверь его кабинета.

Полковник вскочил, сбросив с себя бушлат, растоптал его ногами, схватил со стола портупею в отчаянном желании расстрелять и звонившего, и стучавшего, и телефонный аппарат в придачу.

За дверью нервно топтался дежурный сержант с наблюдательного пункта. Тщедушный сержантик, специалист по техоснащению.

– Там… – пролепетал сержант, с испугом глядя на зверское лицо Коробочки… – вам глянуть обязательно надо.

Через минуту полковник, сгорбившись, сидел в соседнем кабинете перед мониторами, на которые выводились изображения с камер, снимавших Объект с нескольких ракурсов. Воспаленные глаза полковника часто-часто моргали, нижняя челюсть непроизвольно дрожала. Чтобы унять эту дрожь, Коробочка изо всех сил стиснул зубы. За его спиной с хлюпаньем затягивался сигаретой дежурный по наблюдательному пункту.

– Это… прямо сейчас происходит? – расцепив челюсти, осведомился полковник.

– В реальном времени, – подтвердил сержантик.

– Что ж такое мы построили-то? – с мукой в голосе промычал Коробочка.

Окончательно полковник пришел в себя уже в бункере – вернулся к реальности, выпутавшись из липких паутинных воспоминаний. Краснолицый усач (как же его, черта, зовут?) бесцеремонно свалил Коробочку прямо на пол, как мешок картошки. Подбежавшие офицеры тут же кинулись поднимать своего начальника, а один из них сунулся было закрыть тяжелую стальную входную дверь. Краснолицый грубо оттолкнул его:

– Не лезь! – Потом взглянул на свои часы и, яростно выматерившись, прохрипел: – Четыре минуты с небольшим осталось… Вот гад, куда его понесло?!

Он выглянул наружу, в густую, по-ночному уже морозную темноту. И моментально подался обратно.

– Куда его понесло?! – с тоской повторил краснолицый. – И с чего вдруг? Зачем?!

Из котлована поднималось мутноватое красное свечение, слабое, точно жидкий дым. Исполинская фигура Консультанта маячила впереди, всего в пяти метрах от котлована.

Комиссар шел за гигантом, и каждый следующий шаг давался ему труднее предыдущего. При этом он понимал… вернее, знал откуда-то, что стоит ему повернуть обратно – и идти будет легче, намного легче. Возможно, даже удастся побежать.

Зачем он направился вслед за Консультантом?

Это получилось как-то само собой. Решение пришло мгновенно; точно оно, долго и нечувствительно созревавшее где-то в дальнем закоулке мозга, вдруг выбрало момент прорваться на поверхность сознания.

«А впрочем, ничего удивительного, – подумал Комиссар, продавливая всем телом путь сквозь холодную темноту, словно сквозь вязкий черный кисель. – Сколько уже?.. Да, два месяца… Два месяца подряд не было ни дня, чтоб ты не задумывался: что это за штука – Штука? Зачем она? Для чего? Возможно, единственный из тех, кто несет ответственность за возникновение этой Штуки, ты мучился подобными мыслями. Почему? Да потому что все остальные, имевшие причастность к появлению в этом мире существ, называемых Консультантами, – люди. Человеки. А ты не человек. Ты – ЛОПС. Шанс, дарованный Всевышним, чтобы человечество добилось большего, чем позволяют его, человечества, возможности. И твое изначальное предназначение – служить людям, исполняя их волю. И ты служишь. Мир катится в пропасть. Кто его спасет, как не ты и такие, как ты? Скверно, что не все, далеко не все ЛОПСы избрали тот путь спасения, на который ты встал. Большинство поверило блаженным сказочкам Всадника… Что ж, это их выбор. Простите, собратья, ничего личного, как говорится, только бизнес. То есть дело, если по-русски. Дело спасения мира… великое дело! Следовательно, и платить за него нужно великую цену. Иначе нельзя. Иначе не победить. Тем более все уже зашло слишком далеко, чтобы вдруг начать сомневаться. А ты – сомневаешься. Да, да, сомневаешься. Стронулось что-то в твоей душе, поколебалась былая уверенность. Иначе не рванул бы ты сейчас к этой жуткой Штуке, чтобы вот так, всей шкурой своей попытаться прочувствовать, что это все же такое?»

Он вдруг с удивлением ощутил, что по лицу его бегут слезы. Он плакал, Комиссар. Не от боли, не от страха, не от навалившейся слабости. Просто плакал – и все. Такая, должно быть, реакция организма на излучение Штуки.

А Консультант – там, впереди, у котлована – остановился. Развернулся к нему и словно бы ждал.

Идти стало еще тяжелее.

«А ведь этот червячок сомнения был в тебе всегда. С самого начала. Ты давил его, давил, убеждая себя, что прав, а он ускользал из-под ногтей, зарываясь поглубже в душу. А теперь вот высунулся наружу, прогрызя себе ход. С чего бы это – именно сейчас? Не когда убивали ЛОПСов, отказавшихся работать на «Возрождение», не когда жгли детей, чтобы призвать пастуха…»

Комиссар мазнул рукой по лицу, отирая слезы. Ладонь оказалась испачкана красным… Кровь? А, это из носа… Ничего страшного, просто перенапряжение, тонкие сосуды не выдержали.

«Какая разница, почему именно сейчас задергался, всполошился паскудный червячок? Это не важно. Важно то, откуда он вообще взялся. Откуда же?..»

Ответ появился немедленно, сразу и остро, как вспыхивает боль в оголенном нерве. И не было в этом откровения. Ничего того, что Комиссар не мог понимать и раньше.

«Они и не стремятся, идеологи «Возрождения», ни к какому возрождению. И никогда не стремились. Они, нынешняя элита, с привычной ловкостью нащупали и ухватили жирный кусок выгоды. Им нужно абсолютно то же самое, что и чужакам – зверью и пастухам. Полноуправляемая кормовая база. И уверенность в грядущей стабильности. Стабильности не для всех, а лишь для себя и своих детей. Разве ты не знал этого с самого начала? Безусловно знал, тонко чувствующий и глубоко понимающий, ЛОПС, сверхчеловек, знал. Но безвозвратно шагнул на их сторону, потому что разумной альтернативы этому пути не видел. Потому что не сомневался: худой мир лучше доброй войны. Потому что существование человечества, пусть даже в качестве кормовой базы, все же предпочтительнее планомерного и полного его, человечества, уничтожения. Потому что жизнь – какой бы она ни была – лучше смерти… Да ты и сейчас так думаешь. А как может думать иначе любой нормальный человек?»

– Но я же не человек… – беззвучно прошептал Комиссар. – Я же – сверхчеловек. Шанс, данный Всевышним…

«Уже нет», – пропищал в ответ ему беспокойный червячок.

Красный дым, поднимавшийся из котлована, уже не был ему виден. Гигантский пастух закрывал от Комиссара небо.

– Хорошо, – прогудел Консультант, ловко развернув свое грузное тело к нему. – Штука – очень хорошо. Вы все сделали правильно. Вот так… – Он поднял лапищи, сильно, едва ли не до разрыва губ, растянул себе длинными пальцами рот в жуткую улыбку. – Я верно выразил у-дов-лет-во-ре-ни-е?

Комиссар ничего не сказал. Не смог. Сил уже хватало только на то, чтобы дышать. И тут внезапным набросом петли его захлестнуло странное чувство. Кожу на голове стянуло, и волной – от шеи ко лбу – вздыбились волосы, приподняв шляпу. В глазах болезненно потемнело, точно кто-то сильно надавил на них железными пальцами. И все его существо охватило могучее, никогда ранее не испытанное ощущение ужасной беды, будто все несчастья мира сфокусировались в нем одном. И он понял в тот миг, что народное выражение «смертная тоска» никакое не фигуральное.

– Вам нельзя близко к Штуке, – проговорил Консультант, и какая-то даже озабоченность промелькнула в его глухом голосе. – Даже высшим. Сейчас уходи. Это опасно. Ты нужен.

Комиссар не пошевелился. Всякая способность к движению, к слову, даже к мысли оставила его.

– Зачем ты здесь? – спросил Консультант. Теперь озабоченность в интонации его речи переросла в тревогу. – Что тебе здесь по-тре-бо-ва-лось?

Морозная темнота стала оживать.

Захлопали сверху невидимые крылья. Издалека долетел гулкий, какой-то костяной клекот. Лес вокруг военной базы, укрывающей в себе ОСО-один, зашумел, просыпаясь. Затрещали, словно в костре, сухие ветви. Забренчала, загремела, колеблясь сама по себе, сетка ограждений. В свете дальних прожекторов мелькнула разлапистая тень, затем еще одна и еще… Электричество заметно потускнело, один из прожекторов вдруг мигнул и погас. И, словно торжествуя по этому поводу, Сухой лес всколыхнулся многогласым воющим хохотом…

Это пришел час зверья.

– Беги, – выговорил Консультант.

Чужая воля наполнила тело Комиссара. Чужая воля развернула его, толкнула, погнала вперед – прочь от Штуки, кровоточащей вверх, в черное небо, раскаленным красным дымом.

Примерно через полминуты отчаянно матерящийся Спиридон втащил Комиссара в бункер, со звоном захлопнул стальную дверь, тут же залязгал многочисленными запорами.

– С ума сошли, что ли? – завопил Спиридон, отпустив его и воздев над головой кулаки, словно намеревался обрушить их на голову своему шефу. – Кто вас просил-то?

Комиссар несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Поднял руку к макушке… шляпы, конечно, уже не было, но и волосы не стояли торчком, лежали как надо.

– Зачем вам это понадобилось? – все наступал на него Спиридон. – Неужто через мониторы нельзя наблюдать? Зачем вам это понадобилось?!

– Заткнись, – негромко проговорил Комиссар.

И Спиридон неожиданно заткнулся. Вытащил снова свою фляжку, отпил глоток, протянул ее Комиссару. Тот отрицательно мотнул головой.

– И все-таки – зачем? – настойчиво спросил еще раз усач.

– Тебе-то какое дело?

– Значит, есть дело… – буркнул Спиридон, впрочем, отступая.

Комиссар внимательно посмотрел на него:

– То есть?

– А то и есть. Присматривать я за вами приставлен, неясно, что ли, какое дело? Чтоб ничего не случилось такого… непредвиденного…

Комиссар еще на секунду задержал на лице своего спутника пристальный взгляд. А потом усмехнулся и вдруг шутливо дернул его за ус:

– Эх, Спиридоша! Душа ты простодырая… Все-то для тебя понятно и бессомненно. Приказали – выполнил. Ладно… Пошли к твоим мониторам. Дай на плечо опереться, верный мой оруженосец. Что-то ноги ослабли…

В помещении наблюдательного пункта они застали Коробочку. Полковник пребывал в одиночестве, успокаивая нервы коньяком из пузатой бутылки. При появлении Спиридона и Комиссара он поперхнулся очередной стопкой и поспешно встал из-за стола.

– Вот, – растерянно указал он на бутылку, – специально для вас берег. Неприкосновенный запас, так сказать…

Коньяк в бутылке поплескивался почти на самом дне.

– Премного благодарны, – отреагировал на этот широкий жест Спиридон. – Ты что-то про ужин говорил? Распорядись, чтобы здесь накрыли.

– Слушаюсь! Располагайтесь поудобнее. Извините, что здесь у нас все так… неказисто. Сами понимаете, на скорую руку сооружалось. Но это временно. Дайте срок, поправим…

– Везет тебе, распространенная русская фамилия, – заметил Комиссар, усаживаясь на место Коробочки. – То, что ты имеешь возможность каждую ночь наблюдать, не всякому дано увидеть… вот так – в прямом эфире.

– Да уж, насмотрелся… – пробормотал полковник, поднимая трубку телефона внутренней связи.

Комиссар крутнулся на стуле, развернулся к центральному монитору. И тотчас прекратил разговор, резко отключился от происходящего в комнате.

Камеры не передавали звука. Но изображение было цветным, отчетливым, качественным.

Более всего Штука походила на установленный вертикально дикий улей. Вернее… что-то вроде скелета улья, чрезвычайно сложного, скрупулезно собранного из великого множества металлических трубок и реек, среди которых не отыскать было ни одной одинаковой. И ни одной прямой. Каждая «косточка» этого скелета, длинная ли, короткая ли, была причудливо изогнута, и бог знает, скольких трудов стоило инженерам и рабочим изогнуть компоненты Штуки точно так, как того требовали чертежи.

«Впрочем, – тут же поправил себя Комиссар, – Бог здесь совершенно ни при чем…»

Светящиеся красные струи дыма окутывали Штуку. И никак нельзя было понять, где же находится источник этого дыма. Красные струи обвивали несуразную конструкцию и текуче втягивались в черное небо.

– Во… – проговорил полковник Коробочка, смотревший в один из боковых мониторов. – Поперла орда… Начинается…

– Как там с ужином-то? – прервал его Спиридон.

– Несут, несут. Уже несут.

– Коньяк не забудь. Не одна же у тебя бутылка была…

– Слушаюсь!

Комиссар отвлекся ненадолго, когда Спиридон вложил в его руку стопку с коньяком. А когда снова повернулся к мониторам, картинки на них уже не были статичными. Комиссар застыл с поднесенной ко рту стопкой. Только взгляд его перепрыгивал с экрана на экран.

Зверье слеталось, сползалось, сходилось к Штуке со всех сторон. Сетчатые заборы с колючей проволокой поверху не представляли для них сколько-нибудь серьезной преграды. Вышки с закрытыми бойницами молчали. Неподвижно и безмолвно громоздилась у котлована гигантская фигура Консультанта. Потоки зверья аккуратно огибали пастуха, словно скальный утес. Потоки зверья обрушивались в котлован и почти сразу же выхлестывались обратно, бурлили в противоположном направлении и растворялись в ночной темноте.

Происходящее на экранах мониторов напоминало ожившие полотна Иеронима Босха. От обилия и разнообразия чудовищ даже видавшего виды Комиссара на миг замутило.

Почти каждая из сонма тварей, влекомых Штукой, имела вполне узнаваемые очертания. Почти каждая из тварей являлась уродливой пародией на человека, животного или насекомого. Или объединяла в своем облике черты и первого, и второго, и третьего…

«Все правильно, – мельком подумал Комиссар. – Чтобы передвигаться, нужны ноги, лапы и крылья… Чтобы хватать – когти и щупальца. Чтобы кусать – клыки и клювы. И в нашей реальности есть свои правила, которым они вынуждены подчиняться. Интересно было бы глянуть на истинный облик чужаков… Хотя нет. Совсем не интересно…»

Извивы красного дыма, текущие вверх по металлическим переплетеньям Штуки, стали гуще и ярче. И зазмеились быстрее.

«Они пчелы, – мысленно проговорил Комиссар. – Пчелы, несущие в улей собранный нектар…»

Консультант вдруг пошевелился. Сноровисто вытянув в сторону ручищу, он сграбастал ковылявшую мимо него на паре длинных многосуставчатых лап гадину. И другой рукой принялся деловито обрывать с короткого бочкообразного туловища лоскуты кожи, серой и ломкой, словно древесная кора, обнажая розовую, мерзко пульсирующую плоть.

– А вот и ужин! – ласково пропел где-то позади полковник Коробочка. – Пожалуйте кушать! Я вам на стол сразу все судки поставлю, а вы уж сами выбирайте, чего душе угодно…

Гадина мелко затрясла изогнутым клювом и бессильно обвисла. Консультант, поднеся добычу ко рту, впился в нее губами… Тело твари потемнело и съежилось, мгновенно иссохнув. Пастух отшвырнул высосанные останки в гущу зверья. И тут же выхватил еще одну жертву – беса. Тварь, похожая на изломанную человеческую тень, оказавшись в его руках, сразу потеряла обычную свою скользящую бестелесность, застыла, как мокрая кукла на сильном морозе. Консультант скомкал беса в ладонях и целиком закинул в широко разинутую пасть. И потянулся за очередной добычей, которая, будучи пойманной, с той же безропотной покорностью позволила себя разорвать на куски и сожрать…

«Высшим надо есть низших, – вспомнил Комиссар. – Высшие всегда едят низших. Так должно быть…»

Изображение на мониторах зарябило. Нет… кажется, дело тут было вовсе не в неполадках техники, отчего-то ясно понял Комиссар. Рябь шла не по экрану. Это что-то происходило с тканью реальности, там, наверху…

Потом наблюдаемая панорама вдруг смазалась, превратившись в разноцветное мельтешащее само в себе пятно. Секунда – и картинка вновь обрела четкость… И опять по экрану запрыгали одна за другой ломаные полосы искажений.

И опять картинка стала чистой…

И вдруг на неуловимо короткий миг сквозь копошение зверья вокруг глыбистой громады пастуха, сквозь черное небо, подкрашенное вьющимися вверх струями красного дыма, проступил иной пейзаж, еще более фантасмагоричный, настолько ненормальный, что ничего подобного Комиссар не видел и не мог увидеть в пределах своего мира.

За его спиной гортанно вскрикнул Спиридон. Пробормотал что-то сквозь бульканье замерший с бутылкой в руках полковник Коробочка.

Комиссар мгновенно покрылся испариной. Странно, но он тут же забыл все подробности своего видения. В памяти его остался только сплошной чернильный океан тьмы, без берегов, без дна и без верха. И ослепительные, точно сотканные из белых молний вихри, беспорядочно блуждающие в этом океане.

– Это что такое… показалось? – сдавленно проговорил Спиридон.

– Ад, – пьяно хихикнул полковник Коробочка.