Одним из аргументов любителей древнерусской народности является утверждение о том, что Русь объединила «восточных славян», которые, очевидно, определяются по лингвистическим критериям, — поэтому-то славяне и должны были тяготеть жить вместе и ощущать свое единство. Но само понятие «восточные славяне» — результат не лингвистических и не исторических исследований, а определенного политического заказа для нужд российского и советского государств, пытавшихся объяснить невозможность отдельной жизни украинцев, русских и белорусов.

Если уж идти на принцип, то куда в таком случае девать из древнерусской народности ильменских словен — новгородцев и псковичей, — которые по языку были ближе к польским говорам, т. е. к полякам, и тогда их нужно было бы отнести к «западным славянам». И определили это не украинские националисты, а русские лингвисты. Правда, в российских учебниках истории об этом почему-то не пишут — неудобно как-то… Потом уже, после захвата Новгорода и Пскова Московским государством, в результате репрессий и депортаций XV–XVI вв., этот край «обрусел».

Кроме того, если была «восточнославянская народность», то почему тогда не образовалась «западнославянская народность», ведь степень взаимной близости западных славян была такая же, как и восточных. То же можно спросить и о южных.

А теперь — о том, как можно делить славян. Я особо углубляться не буду (поскольку не лингвист), но некоторые принципиальные моменты укажу, опираясь на консультации языковедов.

Делить языки на группы в пределах языковых семей можно, используя разные критерии — фонетические, морфологические, грамматические, лексические. К примеру, то мнение, что русский язык относится к восточнославянским, опирается на его грамматическую близость к украинскому и белорусскому, но лексически (по словарю) русский ближе к болгарскому (южнославянскому). В этом — наследие использования в деловодстве православной (церковнославянской) лексики. Украинский от белорусского отличает практически лишь фонетика (произношение). Есть поэтому и спорные области в Полесье и на Брестчине (Берестейщине). Если брать в качестве критерия использование фрикативного (взрывного) «г», то русский делится на северорусский, где «г» — звонкое, и на южнорусский — где «г» взрывное (как у украинцев). Все эти признаки разделяют славян на множество разных групп, поскольку чего-то «эксклюзивного» в каждом славянском языке, такого, что бы не объединяло его с другим славянским, — крайне мало. Например, украинский язык выделяется среди славянских наличием простого будущего времени (как в латыни — «ходитимемо», «робитимете», «читатиме»).

Если брать древнерусский книжный язык, освящающий своим единством древнерусскую народность, то в нем мало общего с украинским (хотя писалось на этом языке много среди живых украинских диалектов) и много общего с русским, хотя носители этого книжного языка оказались на территории современной центральной России гораздо позже, чем в Киеве.

Если же судить обо всем комплексно, то сейчас более адекватным и научно корректным представляется разделение на центральнославянскую группу языков и периферийные. К центральным относятся: украинский, белорусский, чешский, словацкий, верхнелужицкий, малопольские (южнопольские) говоры, а к периферийным: велико(северо)польские говоры и русский. У центральной группы — максимальное совпадение многих критериев и общих исторических факторов. Причем, не следует в этом видеть какое-либо предубеждение автора относительно того, кто «главный», а кто «периферия» — речь идет о совершенно других нюансах. Центральные языки — менее архаичные, они больше изменялись за историческое время, а вот «периферия» — она древняя, то есть русское и великопольское произношение получаются старше украинского.

Основным историко-лингвистическим критерием для центральной группы является иранское степное влияние — от взрывного «г» до множества лексических заимствований. Если не принимать во внимание разницы в произношении, то носители языков этой группы понимают друг друга без перевода, поскольку их словари максимально близки. Когда дружинники Ярослава Мудрого «задирали» дружинников польского князя Болеслава (окончательно присоединившего, кстати, Краков и носителей малопольских говоров к Польскому государству), интересуясь, не влияет ли лишний вес Болеслава на его способность влезть на коня, то они делали это без переводчика. Читать и понимать по-польски для украинца, нормально знающего украинский язык, — не проблема. Это сейчас, когда часть украинцев знает русский как родной, кому-то может казаться, что украинский и русский необычайно близки, — но так кажется лишь потому, что они только эти два языка и знают. Если бы знали (как это было в XVI–XVII вв.) польский в тех же объемах — выбор был бы не в пользу русского. Вспомним еще, что в XVII в. в Москве для переговоров с малороссами и литвинами (белорусами) держали толмачей (переводчиков) — странно, правда? Сейчас не держат из экономии — поскольку все украинцы могут говорить по- русски. А вот в XVII в. не могли…