Об особой ванне

Фройляйн Шаумбергер сидела в своем кресле. Она была бонной господских детей.

Несмотря на то что дети давно уже выросли, она оставалась в прежнем статусе.

Ее воспитательная миссия заключалась в присутствии. Челядь, как правило, сторонилась ее. По большим праздникам Шаумбергер сидела за господским столом.

Еще в молодые годы она не знала сомнений на тот счет, как правильно строить жизнь. Она не пропускала ни одной мессы, усаживаясь на мягкую бархатную скамью, и своим присутствием существенно влияла на ход богослужения. Все знали, насколько привередлива фройляйн Шаумбергер.

Священник Иоганн Вагнер не мог не считаться с ее волей, которую она никогда не скрывала. Он то и дело косился на нее и оглашал желание своей прихожанки.

Порой создавалось впечатление, что она готова жить в церкви. Она ведала певческим репертуаром, сама выбирала песнопения и не терпела пропуска строф.

Во время мессы причетники брали на кухне у Марии Ноймайстер раскаленные угли и относили их в ризницу. Прежде чем вновь подойти к алтарю, они насыпали ладан в кадильницу с угольным жаром. Запах ладана был отрадой фройляйн.

Она умела улыбаться. Улыбкой Елены. Так ее называл лишь один человек. Это был домашний учитель Фауланд.

В голубой ванне сидел Алоис Фауланд. В стенных нишах лежали розовые губки. Одна из стен ванной была обтянута пестрой китайской тканью.

Елена сидела спиной к ванне. Елена читала пассаж из «Римской истории» Диона Кассия.

«И она некоторым образом уповала на сердце Цезаря».

У Алоиса тоже было детство. Его отец служил жандармом. У жандарма Фауланда имелась книга с изложением истории Пипина Короткого, мажордома, служившего основателем династии Каролингов. Неудивительно, что жандарм, будучи высоким мужчиной, видел особый знак в малорослости своего сына Алоиса, который в двадцать четыре года имел рост один метр шестьдесят сантиметров.

«Для этой цели у нее имелись воспламеняющиеся устройства, дабы сжечь свои сокровища» (Елена была целомудренна).

«А также аспиды и другие виды змей наготове, коих ядовитое действие она испытывала на других людях, желая видеть, какая смерть следует за укусом».

Елена знала, что Фашинг, сестра старухи Липп, прижила сыночка от барона по имени Понгратц — Макса Кошкодера. Аспид Понгратц сделал внезапный выпад. Горничная Фашинг не отбивалась. Совокупление совершалось под знаком большого змея. Барон Понгратц любил фразу из «Речи мертвого Христа с высот мироздания о том, что Бога нет» .

«Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю...» «И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих .

Фашинг ничего не знала о змее.

«Цезарь, однако, пожелал прибрать ее сокровища и завладеть ею самой и в будущем выставить ее напоказ в триумфальном шествии».

Алоис выжал набухшую губку над головой. Струйки мыльной воды бежали по его телу. Елена слышала звук падающих капель. Она знала, как нежит кожу тепло воды.

«Потом царицу доставили в ее обычный дворец, не убавляя ни пышности свиты, ни почтительности услужения, дабы она пребывала в доброй надежде».

Алоис видел комнату Елены. Зарешеченные окна выходили во двор замка. Не исключено, что там как раз гуляла графиня. Потолок подпирали острые ребра сводов. Кресло, в котором сидела Елена, стояло на возвышении — у окна растрескавшийся пол заканчивался ступенью. Когда Алоис подходил к ступени и целовал Елене ручку, она смотрела на голубой занавес, скрывавший ее широкую кровать. Она отдернула занавес. И лишь в этот момент вспомнила о матери. Хозяйка под окном может в любой момент призвать к себе.

«Октавиан не мог отступить от своего замысла — пробудить в себе любовь и сострадание. Однако он не терял лица и, уставившись в пол, только и сказал: „Не унывай, царица“».

Елена прервалась. Раскрытая книга в кожаном переплете намокла. Не глядя на Алоиса, Шаумбергер протянула ему полотенце. Алоис встал. Она продолжила чтение.

«Но это мое страдание предрешено роком, так отправь же меня вслед за Антонием и не завидуй моему упокоению в одной могиле с ним. Я умираю во имя любви и даже в царстве теней желаю быть только с ним».

Винки числилась компаньонкой обеих дам. Дамы всегда прогуливались под ручку. Они носили черные береты. Часами бродили по дорожкам парка. Винки могла присматривать за ними из окна виллы. Дамы обходились без часов. Когда же раздавался бой курантов, они неизменно оборачивались в сторону башни. Смерть Винки была для всех полной неожиданностью. Макс Кошкодер обходил все жилые уголки и оповещал людей о кончине.

Графиня имела изрядный опыт по части похорон. Еще ребенком она любила фобы. Для Винки заказали белый гроб. Алоис услышал от Елены на редкость тривиальную историю:

«Винки заслужила такой гроб. Графиня с детства знала красавицу Винки. Она не сомневалась в том, что Винки никогда в жизни не имела дела с мужчиной. Белый гроб был готов для погребения. У гроба стояли священник, Анна Хольцапфель, я... Остальных не помню. После похорон Анна Хольцапфель, которая всегда резала правду-матку, пошла к графине и сказала, что узнала от священника, будто Винки, как ее ни караулили, однажды не совладала с собой. Графиня ужасно осерчала, но белый гроб менять было уже поздно. Досталось ли священнику за нарушение тайны исповеди, я не знаю».

Фауланд слушал этот рассказ стоя. В руке он держал полотенце. В мыслях он возвращался к Дио Кассию.

(Любовь сестры и брата из царского рода Птолемеев и зеркало, в котором он в данный момент видел Елену.)

«Итак, для того, чтобы в будущем с ней можно было обращаться как с пленницей и невольницей, он отправил к ней всадника Гая Прокуллия и своего вольноотпущенника Эпафродита с приказом об аресте и подробным наставлением. Эти люди вступили с ней в разговор, держась поначалу любезно, однако же объявили ее своей пленницей, прежде чем она успела опомниться и оговорить какие-либо условия».

Долгое заточение в белых гробах.

Любимец Афродиты.

Спина Елены.

Жар кадильницы.

Черная бархатка графини.

Розовая губка в нише.

Ноги в призме воды.

Кресло Елены.

Голубой занавес.

Кровать Елены.

Перлы истории.

Интонация, созвучная анналам.

Расхожая мудрость рапсодов.

Пар от жаркого тела, когда поднимаешься из ванны.

Старость, угрожающая Елене.

Мир за стеной ванной.

Финал истории, точка, поставленная укусом змеи.

Елена встала перед голубым занавесом. Алоис облачился в свой белый махровый халат. Он вышел из ванной и направился к себе в комнату. Проходя мимо спальни графини, он поднял правое плечо.

Засыпая, Елена успела прочесть:

«О том, какой смертью она умерла, с достоверностью сказать невозможно, известно лишь, что на руках ее были обнаружены крошечные следы укусов. Иные утверждают, что она взяла аспида и...»

Придворный священник Иоганн Вагнер любил повторять в своих проповедях мысль о том, что символы суть источники, из которых изливается божественное начало. Мысль, как он полагал, купается в божественном. Он внушал это крестьянам, пришедшим на мессу в церковь замка.

Остывая после ванны, Алоис погрузился в грезы о тождестве Клеопатры и Богоматери. Несколько дней спустя Анна Хольцапфель выгладила большое белое полотенце и вывесила его на прачечном дворе так, чтобы его могла видеть из окна Елена Шаумбергер.