ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«ЛИГА ДЕВСТВЕННИЦ»
I
Девушки спускались к воде дважды. В первый раз — на следующий день после бури, накрывшей округ Вентура и за одну ночь обрушившей на Паломо-Гроув осадков больше, чем выпадало обычно за год. Ветер пригнал ливень от океана, но это не смягчило жару. Слабый ветерок из пустыни раскалил температуру в городе почти до ста градусов. Дети, все утро изнурявшие себя играми на улице, к полудню прятались от жары за стенами домов. Собаки проклинали свою шкуру, птицы переставали петь. Старики не вылезали из постелей. Впрочем, как и любовники, истекавшие потом. Те несчастные, кто не мог отложить свои дела до вечера, когда температура должна была (если даст бог) снизиться, шли по улицам, устремив взгляд в плавящиеся тротуары, с трудом волоча ноги и обжигая легкие каждым глотком воздуха.
Но четырех девушек это пекло не пугало. Жар был у них в крови в силу их возраста. На всех им было семьдесят лет; правда, Арлин в следующий вторник исполнялось девятнадцать, и, значит, им станет семьдесят один. Сегодня она почувствовала свой возраст, эти несколько важных месяцев, отдалявших ее от лучшей подруги Джойс, и еще больше — от Кэролин и Труди, которым едва исполнилось семнадцать и которые оставались совсем девчонками по сравнению с ней, взрослой женщиной. И сегодня ей было что рассказать, когда они прогуливались по опустевшим улицам. Приятно гулять в такой день. Мужчины, чьи жены отдыхали дома, не провожали их влюбленными взглядами, зная каждую из четырех по имени; и приятели матерей не отпускали вслед девушкам сальных шуточек. Они брели, как амазонки в шортах, через городок, охваченный каким-то невидимым огнем. Это пламя вспенило воздух, но оно не убивало — лишь уложило местных жителей у дверей распахнутых холодильников.
– Ты его любишь? — спросила Джойс у Арлин. Старшая из девушек тут же ответила:
– Господи, нет. Ты порой бываешь такая дура.
– Я просто подумала… Ты говоришь о нем так…
– Что значит «так»?
– Ну, про его глаза, и все такое.
– У Рэнди и правда красивые глаза, — согласилась Арлин. — Но и у Марта, и у Джима, и у Адама тоже.
– Ну, хватит, — прервала ее Труди раздраженно. — Ты просто шлюха.
– Нет, я не такая.
– Тогда довольно перечислять имена. Мы все знаем этих парней не хуже тебя. И мы все знаем почему.
Арлин смерила ее взглядом, который, впрочем, никто не заметил — все девушки, кроме Кэролин, были в темных очках. Несколько ярдов они прошли молча.
– Кто-нибудь хочет колы? — сказала Кэролин. — Или мороженого?
Девушки подошли к подножию холма. Впереди был молл, манивший своими магазинами с кондиционированным воздухом.
– Я хочу, — сказала Труди. — Я пойду с тобой. Она повернулась к Арлин.
– Хочешь чего-нибудь?
– Не-а.
– Ты что, дуешься?
– Не-а.
– Отлично. А то слишком жарко, чтобы выяснять отношения.
И две девушки направились в магазин «Продукты и лекарства от Марвина», оставив Арлин и Джойс на углу улицы.
– Прости… — сказала Джойс.
– За что?
– За то, что я спросила про Рэнди. Я думала, что у вас… Ну, понимаешь… Что у вас это серьезно.
– В нашем Гроуве никто не стоит и двух центов, — пробормотала Арлин. — Не дождусь, когда смогу уехать отсюда.
– Куда? В Лос-Анджелес?
Арлин сдвинула очки на нос и внимательно посмотрела на Джойс.
– Зачем? — спросила она. — Чтобы оказаться последней в длиннющей очереди? Нет, я поеду в Нью-Йорк. Учиться лучше там. Потом устроюсь на работу на Бродвее. Если я им понадоблюсь, то они найдут меня и там.
– Кому «им»?
– Джойс!.. — с деланным раздражением сказала Арлин. — Людям из Голливуда.
– А-а, ну да. Из Голливуда.
Она одобрительно кивнула, соглашаясь с планом Арлин. У нее самой ничего подобного и в мыслях не было. Но Арлин — другое дело. Та была настоящей калифорнийской красавицей, светловолосой и голубоглазой, с улыбкой, покорявшей всех мужчин. К тому же мать Арлин была актрисой и уже сейчас считала свою дочь звездой.
Джойс повезло меньше. Ни матери-актрисы, ни внешних данных. Даже от стакана колы она покрывалась сыпью — чувствительная кожа, как говорил доктор Брискмен, возрастное, пройдет. Но его обещания были вроде Судного дня — в одно из воскресений проповедник обещал, что этот день наступит, однако обещание никак не исполнялось. С моим везением, думала Джойс, у меня пропадут прыщи и вырастут сиськи как раз к тому самому Судному дню. Тогда она проснется и увидит, что все у нее в порядке, потом откроет занавески — а Гроува-то и нет. А Рэнди Кренцмен так никогда ее и не поцелует.
Здесь таилась истинная причина любопытства Джойс. Каждая ее мысль была о Рэнди; ну, или почти каждая, хотя она видела его лишь три раза и всего дважды с ним разговаривала. В первую встречу она была с Арлин. Тогда Рэнди едва взглянул на Джойс, и она ничего ему не сказала. Во второй раз соперницы рядом не оказалось, и на ее дружеское «привет» последовало недоуменное: «А ты кто?» Пришлось напомнить и даже рассказать, где она живет. Во время третьей встречи («Привет», — сказала она. «А мы знакомы?» — ответил он.) она набралась смелости рассказать о себе и даже спросила его, с неожиданно нахлынувшим оптимизмом, не мормон ли он. Как она потом поняла, это было тактической ошибкой. В следующий раз она решила использовать прием Арлин и обращаться с парнем так, будто едва терпит его присутствие, не смотреть на него и едва улыбаться. А потом, когда уже будет пора расходиться, она поглядит ему прямо в глаза и промурлычет что-нибудь неопределенное или неприличное. Правило контраста. У Арлин это получается, почему бы и Джойс не попробовать? И теперь, когда главная красавица публично объявила, что ей наплевать на идола Джойс, у той забрезжила надежда. Если бы Арлин всерьез заинтересовалась Рэнди, Джойс оставалось бы одно — бежать к преподобному Мьюзу и уговаривать его поторопить Апокалипсис.
Она сняла очки и посмотрела на белое раскаленное небо — не началось ли уже? День был странный.
– Не стоит этого делать, — сказала Кэролин, выходя из магазина. За ней следовала Труди. — Солнце глаза выжжет.
– Не выжжет.
– Выжжет, — ответила Кэролин. Она была просто кладезем бесполезной и неприятной информации. — Сетчатка глаза — это линза. Как в фотокамере. Свет фокусируется…
– Ладно, — сказала Джойс, опуская взгляд к твердой земле. — Верю.
Перед ее глазами несколько секунд мелькали разноцветные пятна.
– Куда теперь? — спросила Труди.
– Я — домой, — отозвалась Арлин. — Устала.
– А я нет, — бодро сказала Труди. — Не пойду домой. Там скучно.
– А что толку торчать у молла? — спросила Кэролин. — Тут ак же скучно, как и дома. Только изжаримся на солнце.
Она уже слегка обгорела. Она была рыжеволосая, плотня — на двадцать фунтов тяжелее своих подруг, ее бледная кожа не выносила солнца. Проблем с лишним весом и кожей должно было хватить, чтобы загнать ее домой, но ее, казалось, не смущали никакие физические неудобства, кроме голода. В прошлом ноябре вся семья Хочкисов попала на шоссе в большую аварию. Кэролин, слегка контуженная, самостоятельно выбралась из машины. Полиция нашла ее неподалеку с зажатыми в обеих руках недоеденными шоколадными батончиками «Херши». Лицо Кэролин было измазано шоколадом больше, чем кровью, и когда полицейский попытался отобрать у нее батончики, она истошно завопила — по крайней мере, так говорили. Позже обнаружилось, что у нее сломана половина ребер.
– Так куда? — спросила Труди. — Куда можно пойти в такую жару?
– Давайте просто погуляем, — предложила Джойс — Может, сходим в лес. Там должно быть попрохладнее.
Она взглянула на Арлин.
– Пойдешь?
Арлин выдержала десятисекундную паузу и наконец согласилась.
– Лучше не придумаешь, — сказала она.
Каждый городок, даже самый маленький, развивается по принципам большого города. И даже самые маленькие городки отличаются друг от друга так же, как и большие. Есть белые и черные, есть «голубые» и «нормальные», есть богатые и не очень, бедные и совсем нищие. Паломо-Гроув, население которого тогда, в тысяча девятьсот семьдесят первом, составляло не более тысячи двухсот человек, не был исключением. Раскинувшийся по склонам пологих холмов, и в плане он задумывался как воплощение демократических принципов: каждый житель имел одинаковый доступ к административному центру города — моллу, расположенному у подножия холма Санрайз, который обычно называли просто Холмом. Там обосновались четыре района: Стиллбрук, Дир-делл, Лорелтри и Уиндблаф. Их главные улицы расходились лучами в разные стороны, как роза ветров, в направлении четырех частей света. Однако замысел был воплощен плохо. Само расположение районов делало их неравными. Из Уинд-блафа, занимавшего юго-западный склон Холма, открывался самый красивый вид, и, соответственно, цены на недвижимость там были самые высокие. В верхней трети Холма стояло около полудюжины самых богатых особняков, чьи крыши едва виднелись в густой листве. Чуть ниже склоны его опоясывали «пять полумесяцев» — пять изогнутых улиц, что являлись следующим (если вы не могли позволить себе дом на вершине Холма) наиболее желанным местом обитания в этом городе.
Полной противоположностью был район Дирделл, стоявший в долине, запертой с двух сторон лесом. Эта часть города очень быстро превратилась в нижний сектор рынка недвижимости. Здесь возле домов не было бассейнов, а стены нуждались в покраске. Для некоторых этот район стал прибежищем отступления. Уже в семьдесят первом там поселились художники, и их сообщество неуклонно росло. Но если где в городе люди и опасались, что их машины разрисуют краской из баллончика, так именно в Дирделле.
Между этими двумя полюсами, географическими и социальными, лежали Стиллбрук и Лорелтри. Последний находился в верхней части маргинального сектора рынка, потому что некоторые его улицы поднимались на Холм. Чем выше они взбирались, тем выше поднимались и цены — цены, но не качество домов.
Никто из нашей четверки не жил в Дирделле. Арлин жила на Эмерсон — второй сверху из пяти «улиц-полумесяцев», Джойс и Кэролин — на Стипл-Чейз-драйв в Стиллбрук-ви-лидж, в квартале друг от друга, а Труди — в Лорелтри. Прогулка в восточную часть города, куда и родители-то их почти никогда не заглядывали (если вообще заглядывали), сама по себе была приключением. Но если их родители и спускались сюда они точно не бывали там, где сейчас оказались девочки, — в лесу.
– Здесь ничуть не прохладнее, — пожаловалась Арлин через несколько минут. — Даже еще жарче.
Она была права. Хотя листва и укрыла их от неумолимого солнечного ока, жар все равно прокладывал себе путь сквозь ветви и превращал влажный воздух почти в пар.
– Сто лет здесь не была, — сказала Труди, размахивая из стороны в сторону очищенным прутиком, чтоб разогнать облако мошек. — Я приходила сюда с братом.
– Как он? — спросила Джойс.
– По-прежнему в больнице. Он никогда оттуда не вернется. Все в семье это знают, но молчат. Меня тошнит от такого.
Сэма Катца призвали в армию и отправили во Вьетнам, признав годным к службе по всем параметрам. Через три месяца он напоролся на противопехотную мину во время патрулирования. Двое его товарищей погибли, а самого Сэма тяжело ранило. Возвращаться домой ему было стыдно и тяжело. Встречать искалеченного героя явился весь немногочисленный свет Гроува. Было много речей о самопожертвовании и патриотизме, много выпивки, кто-то пустил слезу. А Сэм сидел с каменным лицом, безучастный к общему празднеству, будто мысленно так остался там, где его молодость разлетелась на куски. Через несколько недель его отвезли обратно в больницу. Мать сказала любопытным, что Сэму будут делать операции на позвоночнике, но прошли месяцы, потом годы, а Сэм не возвращался. Об истинной причине догадывались, но никто не говорил вслух. Телесные раны Сэма давно зажили, но разум так и не восстановился. Смерть товарищей, собственные страдания, возвращение домой калекой вызвали ступор.
Все подруги Джойс знали Сэма, хотя разница в возрасте у брата и сестры была такая внушительная, что он считался существом чуть ли не другого биологического вида. Он был не просто мужчина, что само по себе достаточно странно, но еще и взрослый мужчина. Слишком взрослый. Когда они сами перешагнули порог детства и колесо жизни стало набирать обороты, девочки начали понемногу понимать, что такое двадцать пять лет. Пусть не совсем отчетливо, но все-таки начали понимать, что потерял Сэм. Прежде для них, одиннадцатилетних, это не имело смысла.
Они замолчали, погрузившись в печальные размышления о нем. Молча они шли по жаркому лесу, случайно касаясь друг друга плечом или рукой. Труди вспоминала, как в этих зарослях они с Сэмом играли в детские игры. Ей было семь или восемь лет, ему тринадцать, и он, как хороший старший брат, позволял ей таскаться за ним везде и всюду. Через год его кровь забурлила и подсказала ему, что сестры и девочки — совсем другие существа, и он перестал откликаться на ее предложения поиграть в войну. Тогда Труди очень тосковала по нему, но это была лишь репетиция той тоски, что ей предстояло пережить в будущем Сейчас она представила себе его мальчишеское лицо, а потом взрослое; она думала о его жизни, которая осталась в прошлом, и о смерти, которой он жил. Мысли причиняли ей боль.
Что до Кэролин, то в ее жизни — по крайней мере, сознательной — боли было мало. Вот и сегодня она жалела лишь о том, что не купила второе мороженое. Другое дело — по ночам. Ее мучили кошмары, ей снились землетрясения. В этих снах Паломо-Гроув складывался, словно шезлонг, и проваливался под землю. Отец ей сказал однажды, будто это плата за то, что она слишком много знает. Она унаследовала от отца жадное любопытство и пыталась его удовлетворить, читая обо всем на свете — от падения святого Андрея до описания почвы, по какой они сейчас шли. Прочность ее была обманчивой. Кэролин знала, что эта земля испещрена трещинами, готовыми в любой момент разверзнуться и поглотить все, что на ней находится. Впрочем, то же было и под Санта-Барбарой, и под Лос-Анджелесом, да и в любом месте западного побережья. Кэролин потакала своим слабостям именно из страха, что земля ее поглотит; это своего рода симпатическая магия. Кэролин была толстой, потому что земная кора слишком тонкая, — вот такое она нашла оправдание для своего обжорства.
Арлин искоса посмотрела на толстушку. Однажды мать сказала ей, что в компании людей менее привлекательных, чем ты, никогда не бывает больно. Хотя сама Кейт Фаррел, бывшая звезда, больше не появлялась на широкой публике, она по-прежнему окружала себя женщинами неказистыми, на чьем фоне выглядела неотразимой вдвойне. Но для Арлин это казалось слишком высокой платой, и особенно сегодня. Ее спутницы выгодно подчеркивали ее внешность, но она не очень-то их любила, хотя и считала ближайшими подругами. Сейчас они были лишним напоминанием о жизни, которую она пока не могла изменить. Но чем еще заполнить время в ожидании, что судьба изменится? Даже сидение перед зеркалом надоедает. Чем скорей я уеду отсюда, думала она, тем скорее стану счастливой.
Если бы Джойс могла прочесть эти мысли, то наверняка поддержала бы их. Но сейчас она думала об одном: как устроить случайную встречу с Рэнди. Если она начнет расспрашивать о его привычках, Арлин обо всем догадается, а она достаточно эгоистична, чтобы не оставить Джойс ни единого шанса. Она заберет его себе, хотя он ей не нужен. Джойс неплохо разбиралась в людях и знала, что Арлин на это способна. Но имеет ли право Джойс порицать ее за это? Она сама хотела заполучить парня, виденного всего три раза в жизни и оставшегося к ней совершенно безразличным. Почему бы ей просто не забыть о нем, чтобы не оказаться отвергнутой и не разбить себе сердце? Потому что любовь прекрасна, хотя и заставляет тебя лететь навстречу очевидному, каким бы оно ни было. Она громко вздохнула.
– В чем дело? — поинтересовалась Кэролин.
– Просто… жарко, — ответила Джойс.
– Мы его знаем? — вмешалась в разговор Труди. Прежде чем Джойс нашлась что ответить, впереди между деревьев что-то блеснуло.
– Вода, — сказала она.
Кэролин тоже увидела блеск и прищурилась.
– Много воды, — сказала она.
– Я и не знала, что здесь есть озеро, — заметила Джойс, поворачиваясь к Труди.
– Его не было, — ответила та — По крайней мере, я его не помню.
– А теперь есть, — сказала Кэролин, уже продиравшаяся к воде сквозь заросли, не думая о том, чтобы поискать тропинку. Она прокладывала дорогу.
– Похоже, нам все-таки удастся охладиться, — сказала Труди и побежала за Кэролин.
Это действительно оказалось озеро шириной футов в пятьдесят. Если бы не полузатопленные деревья и островки кустов, его поверхность была бы идеально ровной.
– Затопило, — сказала Кэролин. — Мы ведь у подножия холма Наверное, это после грозы.
– Что-то много воды, — сказала Джойс. — Неужели собралась за одну ночь?
– Если нет, тогда откуда она? — спросила Кэролин.
– Какая разница? — вмешалась Труди. — Главное, что выглядит она прохладной.
Труди обошла Кэролин и приблизилась к самой кромке воды. Земля под ногами была влажная, ноги с каждым шагом утопали в ней все глубже, и грязь поднималась вверх по босоножкам. Когда Труди наконец добралась до воды, вода не обманула ее ожиданий — оказалась свежей и прохладной. Труди присела, зачерпнула полные пригоршни и умыла лицо.
– Не советую, — предупредила Кэролин. — Тут наверняка полно химикатов.
– Это же дождевая вода. Что может быть чище? Кэролин пожала плечами.
– Как знаешь.
– Интересно, здесь глубоко? — спросила Джойс — Можно поплавать?
– Похоже, да, — ответила Кэролин.
– Не узнаем, пока не попробуем, — сказала Труди, заходя в озеро. Под водой возле своих ног она видела цветы и траву дно было мягкое, и от каждого шага в воде поднимались облачка грязи, но Труди продолжала идти вперед, пока не замочила краешки шорт.
Вода оказалась холодной. По коже побежали мурашки, но это приятнее, чем пот, от которого блузка липла к груди и спине. Она оглянулась.
– Здорово! Я искупаюсь.
– Прямо так? — спросила Арлин.
– Нет, конечно.
Труди вернулась к подругам, на ходу стягивая блузку. От озера тянуло манившей прохладой. Под блузкой на Труди ничего не было, и в иной ситуации она постеснялась бы даже подруг, но сейчас у нее не было сил отказаться от купания.
– Кто со мной? — спросила она, выйдя на берег.
– Я. — Джойс развязывала тесемки штанов.
– Думаю, разуваться не стоит. Кто его знает, что там на дне?
– Трава, — отозвалась Джойс. Улыбаясь, она села на землю и возилась со шнурками.
Арлин презрительно наблюдала за ее радостным энтузиазмом.
– Вы не идете с нами? — спросила Труди.
– Нет, — ответила Арлин.
– Боишься, тушь потечет? — спросила Джойс, и ее улыбка стала еще шире.
– Никто ведь не увидит, — вмешалась Труди, чтобы не завязалась перепалка. — А ты, Кэролин?
Та пожала плечами.
– Я не умею плавать.
– Да тут не так глубоко, чтобы плавать.
– Ты этого не знаешь, — возразила Кэролин. — Ты прошла всего несколько ярдов.
– Так держись поближе к берегу. Там безопасно.
– Может быть, — неуверенно согласилась Кэролин.
– Труди права, — сказала Джойс, угадав, что на самом деле Кэролин боится показать свое толстое тело. — Кто нас увидит?
Когда она снимала шорты, ей пришло в голову, что за деревьями все-таки можно спрятаться и подсматривать за ними, но что с того? Жизнь коротка, говорил проповедник. Так что не стоит ее упускать. Она сняла трусики и вошла в воду.
Уильям Уитт знал всех четырех купальщиц по именам. Вообще-то он знал по именам всех женщин в городе моложе сорока, а также где они живут и куда выходят окна их спален. Но он не делился познаниями ни с кем из ребят своей школы, опасаясь, что те станут злоупотреблять его сведениями. Он не видел в подглядывании ничего зазорного. Раз уж ему даны глаза, почему бы ими не пользоваться? Что плохого в том, чтобы смотреть? Это ведь не воровство, не убийство, не обман. Он использовал зрение так, как было предназначено Богом, и не видел в этом ничего предосудительного.
Вот и теперь он притаился за деревьями в полудюжине ярдов от кромки воды, подальше от девушек, и смотрел, как они раздеваются. Он огорчился из-за того, что Арлин Фаррел не хочет купаться. Увидеть ее голой — вот настоящее достижение. Он даже мог бы раскрыть тайну знакомым и рассказать о своем увлечении. Арлин была первой красавицей в Па-ломо-Гроуве: стройная, светловолосая и длинноногая, как кинозвезда. Труди Катц и Джойс Макгуайр уже вошли в воду, и он переключил все внимание на Кэролин Хочкис — она как раз снимала лифчик. У нее были большие розовые груди, от вида которых ему вдруг стало тесно в штанах. Она сняла шорты, потом трусы, а он продолжал смотреть на ее груди. Он не понимал, почему другим мальчикам (ему было десять) так нравится нижняя часть женского тела. Ведь грудь — это самое восхитительное, она такая же разная у разных девушек, как, скажем, бедра или нос. А в нижней части — ему не нравилось ни одно слово, обозначающее это место, — всего пучок волос и притаившаяся посередине щелка. Что тут такого особенного?
Он смотрел, как Кэролин заходила в воду — от прикосновения холодной воды она тихонько взвизгнула, отступила назад, и ее тело заколыхалось, как желе.
– Иди сюда! Здесь так здорово! — позвала ее Труди.
Собравшись с духом, Кэролин продвинулась вперед еще на несколько шагов.
И тут — Уильям с трудом поверил своему счастью — красавица Арлин сняла шляпу и начала развязывать тесемки на блузке. Она решила присоединиться к подругам. Уильям забыл об остальных и уставился на мисс Совершенство. Когда он понял, что девушки собираются делать, — а он почти час незаметно следовал за ними — его сердце забилось так, что он испугался. Теперь от предвкушения вида грудей Арлин сердце забилось еще быстрей. Даже под страхом смерти он не мог бы в этот миг отвести глаза. Он старался запомнить каждое движение, чтобы потом правдоподобнее описать всю сцену для тех, кто усомнится.
Она раздевалась медленно. Не знай он наверняка, что его не заметили, он бы заподозрил, будто она знала про зрителя — до того она красовалась и позировала. Ее грудь разочаровала Уильяма. Не такая большая, как у Кэролин, и без нагло торчащих темных сосков, как у Джойс. Но впечатление от того, как она снимала свои шорты из обрезанных джинсов и спускала трусики, было потрясающим. Он смотрел на нее почти в панике. Зубы стучали, словно его бил озноб, лицо горело, а внутренности переворачивало. Через много лет Уильям расскажет своему психоаналитику, что в тот момент он впервые осознал, что умрет. Но это, конечно, будет преувеличением. Тогда он был далек от мыслей о смерти. Хотя вид наготы Арлин и сознание собственной невидимости оставили в его душе неизгладимый след, и с этим переживанием он и не смог справиться до конца. События, что должны были вот-вот произойти, заставили его на какое-то время пожалеть, что он сюда пришел (воспоминания долго нагоняли на него ужас), но через несколько лет страх рассеялся и он начал мысленно, как к иконе, возвращаться к образу Арлин Фаррел, входившей в воды того внезапно возникшего озера. Не в первый раз он понял тогда, что умрет. Но, возможно, он впервые осознал: смерть не так страшна, если к ней тебя сопровождает красота.
Озеро манило. Его объятия были холодны, но спокойны: ни подводных течений, ни волн, ударявших в спину, и соль не щиплет глаз. Это бассейн, сооруженный лишь для них четверых; иллюзия, куда не мог окунуться больше никто в Гроуве.
Труди плавала лучше остальных. Именно она, уверенно удаляясь от берега, обнаружила: вопреки ожиданиям, озеро становится глубже. Наверное, тут какая-то низина, решила она; может быть, тут все-таки было маленькое озеро, которого она не запомнила во время прогулки с Сэмом. Донная трава под ногами сменилась голыми камнями. — Не заходи далеко! — крикнула Джойс. Труди оглянулась. Берег оказался на большем расстоянии, чем она думала, и подруги показались тремя розовыми пятнами в сверкании воды — одна блондинка и две брюнетки, наполовину погрузившиеся, как и она сама, в восхитительную прохладу озера. Жаль, что это райское место не удастся сохранить в тайне. Арлин разболтает. Сегодня секрет выйдет наружу, а завтра о нем будет знать весь город. И прощай, уединение. С этими мыслями Труди двинулась дальше, к середине озера.
Джойс смотрела на Арлин. Та находилась ярдов на десять ближе к берегу, она заходила в озеро, разводя воду руками. Вода доставала ей до пупка, и Арлин наклонялась, чтобы смочить грудь и плечи. Джойс охватила волна зависти к ее красоте. Неудивительно, что мальчишки сходят по ней с ума. Джойс вдруг подумала о том, как приятно, должно быть, гладить волосы Арлин или целовать ее грудь и губы. Мысль так поразила ее, что она потеряла равновесие и хлебнула воды. Тогда она повернулась спиной к Арлин и, поднимая брызги, поплыла на глубину.
Труди что-то кричала ей издалека.
– Что ты сказала? — отозвалась Джойс, стараясь меньше брызгать, чтобы лучше слышать. Труди засмеялась.
– Теплее! — сказала она, плеснув водой. — Здесь теплее!
– Издеваешься?
– Плыви сюда, сама почувствуешь!
Джойс поплыла к Труди, но та уже направлялась вперед, следуя зову тепла. Джойс не смогла удержаться и обернулась посмотреть на Арлин. Та наконец тоже вошла в воду и поплыла к середине озера Длинные волосы обвивали ее шею золотым воротником. При приближении Арлин Джойс испытала чувство, похожее на страх. Ей почти захотелось на берег.
– Кэролин! — окликнула она. — Ты идешь? Кэролин помотала головой.
– Здесь теплее! — сказала Джойс.
– Я тебе не верю.
– Правда! — прокричала Труди. — Тут чудесно!
Кэролин наконец поддалась на уговоры и пошла в воду.
Труди проплыла еще ярдов десять. Вода здесь не потеплела, но стала более активной: она быстро наполнялась пузырьками, словно в джакузи.
Почему-то испугавшись, Труди попыталась нащупать дно, но его уже под ногами не оказалось. Всего в нескольких ярдах отсюда глубина не превышала четырех с половиной футов, а тут даже кончиками пальцев она не достала до дна. Похоже, в том месте, откуда шло теплое течение, озеро резко уходило вниз. Ободренная присутствием подруг, Труди погрузила лицо в воду.
Несмотря на близорукость, вблизи она прекрасно различала все. Вода здесь была прозрачной. Она увидела свое тело до кончиков болтавшихся ног. Однако сразу под ними начиналась непроницаемая темнота Дно просто исчезло. От изумления Труди вздохнула, и вода попала ей в нос. Отплевываясь и отфыркиваясь, она рывком подняла голову, пытаясь глотнуть воздуха.
Джойс закричала ей:
– Труди? Что случилось, Труди?
Она попыталась их предупредить, но животный страх сковал ее, мешая сформулировать мысль. Все, что она смогла, — это рвануться обратно к берегу.
«Там внизу бездна, в ней что-то теплое, и оно хочет меня утащить».
Из укрытия на берегу Уильям Уитт наблюдал, как борется девушка. При виде ее паники эрекция у него пропала. На озере происходило нечто странное. Он видел, как вокруг Труди Катц появилось пятно ряби, будто в воде резвилась стая рыб. Потом пятно разделилось и направилось к остальным девушкам Он не осмелился закричать — тогда они узнали бы, что он подглядывал. Оставалось только смотреть и с нараставшим страхом ждать, что произойдет.
Вскоре после Труди Джойс тоже почувствовала тепло. Оно разлилось по ее телу и проникло внутрь, как глоток рождественского бренди, обволакивающего внутренности. Это ощущение отвлекло ее от Труди и от опасности, угрожавшей уже ей самой. Она смотрела, как вокруг нее, словно вулканическая лава, медленно вскипают и лопаются водяные пузыри, льнувшие к коже. Даже когда она не смогла нащупать дно, мысль о возможности утонуть лишь мелькнула в ее сознании и тут же исчезла. Джойс волновали более важные вещи. Во-первых, воздух, который вырывался из лопавшихся вокруг нее пузырей, был дыханием озера, и вдыхать этот воздух — все равно что целовать его. Во-вторых, скоро рядом окажется Арлин в своем воротнике золотых волос. Соблазненная нежностью теплой воды, Джойс не стала гнать от себя мысли, казавшиеся запретными несколько минут назад. Они обе, она и Арлин, были здесь, в одной и той же ласковой воде, передающей вибрации каждого движения. Они ближе и ближе подходили друг к другу. Может быть, они растворятся в этой воде, их тела станут жидкими и смешаются с озером. Она и Арлин, освобожденные от стыда, поднявшиеся выше секса, блаженно сольются в единое целое.
Ощущение было настолько реальным, что она не стала ему сопротивляться. Через мгновение Джойс подняла руки и позволила телу уйти в воду с головой. Но вся магия озера не смогла до конца заглушить животный страх, охвативший девушку, как только вода сомкнулась над головой. Против ее воли тело разрушило чары. Джойс бешено рванулась, выбрасывая на поверхность руки, будто хотела ухватить полную пригоршню воздуха.
Арлин и Труди видели, как Джойс скрылась под водой. Арлин тут же устремилась на помощь, она плыла и звала Джойс. Поднятые ею волны слились с движением ожившей вокруг нее воды. Рядом с ее телом вскипели пузыри. Она почувствовала, как они гладят ее живот, груди, ложбинку между ног.
Эти ласки несли те же грезы, что охватили Джойс и уняли панику Труди. Конкретного объекта желания не было. Джойс представляла себе Рэнди Кренцмена (кого же еще?), а Арлин увидела какой-то безумный коллаж из лиц знаменитостей. Скулы Дина, глаза Синатры, ухмылка Брандо. И Арлин, подобно Труди и Джойс, уступила искушению. Она подняла руки и позволила воде себя поглотить.
Кэролин с безопасного мелководья в ужасе смотрела на то, что происходило с девушками. Когда под воду ушла Джойс, Кэролин казалось, будто кто-то схватил и потащил ее подругу вниз, но поведение Труди и Арлин было совершенно иным — они просто перестали плыть. Это не походило на самоубийство. Кэролин стояла довольно близко от Арлин и видела: прежде чем ее лицо исчезло под водой, на нем отразилось удовольствие. Арлин улыбалась! Улыбалась и тонула.
Три девушки были единственными друзьями Кэролин. Она не могла просто стоять и смотреть, как они гибнут. Вода в том месте, где только что исчезли девушки, бурлила, но Кэролин направилась туда, неуклюже барахтаясь по-собачьи. Она знала, что законы природы на ее стороне — жир не тонет. Когда она почувствовала, как из-под ног уходит дно, ей стало не по себе. Потом страх исчез. Кэролин плыла над расщелиной, только что поглотившей ее подруг.
Впереди из воды показалась рука. В отчаянии Кэролин потянулась к ней. Дотянулась, схватила. Вода вокруг забурлила с новой яростью. Кэролин в ужасе закричала. И рука потащила ее вниз.
Мир стал меркнуть, подобно угасающему огоньку. Кэролин потеряла способность воспринимать окружающее. Если она все еще и держалась за чьи-то пальцы, то не чувствовала этого. Глаза ее были открыты, но ничего не видели в темноте. Смутно, будто издалека, Кэролин понимала, ее тело тонет, через открытый рот в легкие уже хлынула вода, и она вот-вот окончательно задохнется. Тут сознание Кэролин оставило свою оболочку и стало отдаляться прочь от плоти, что так долго была ему домом. Кэролин увидела свое тело, но не глазами (они остались там, вместе с телом), а мысленным взором. Увидела кусок сала, что погружался в воду, дергаясь и переворачиваясь. Она не испытывала никаких чувств по поводу своей смерти, кроме легкого отвращения при виде жировых складок и бессмысленных нелепых движений. Чуть дальше в воде пытались бороться за жизнь остальные девочки. Но их телодвижения были скорее инстинктивными, чем намеренными. Наверное, сознание каждой из девочек, как и сознание Кэролин, тоже покинуло тело и бесстрастно взирало на происходящее. Тела подруг были гораздо красивее, так что, возможно, с ними жалко расстаться. Однако всерьез никто не сопротивлялся — зачем впустую тратить силы? Все они скоро умрут, утонут в этом летнем озере. Но почему?
Стоило Кэролин задать себе вопрос, и безглазое зрение тут же нашло ответ. Внизу, в темноте, под ее парившим сознанием присутствовало нечто. Она не увидела его, но почувствовала. Там, внизу, была сила… нет, две силы. Это их дыхание вспенило пузырями воду, их руки-водовороты манили в объятия смерти. Она снова взглянула на свое тело, еще рвавшееся за глотком воздуха. Ноги бешено дергались. Между ними — ее девственное влагалище. Кэролин пронзило острое сожаление о том, что она не смела и думать о плотских радостях, а теперь не вкусит их никогда. Какой же дурой она была — грош цена ее идиотской гордости. Собственное достоинство сейчас казалось ей полной ерундой. Нужно было просить о сексе каждого мужика, оглянувшего на нее, и не отставать, пока тот не согласится. А теперь сложная система нервов, трубок и клеток, призванных давать жизнь, обречена умереть нетронутой. Эта единственная мысль добавила привкус горечи в то, что происходило.
Кэролин снова взглянула во тьму расщелины. Две силы, чье присутствие она почувствовала, все еще были там. Теперь она видела в воде их неясные формы. Одна была светлой — по крайней мере, светлее другой. Только этим они различались между собой. Если у них и были лица, то черты их оставались слишком размыты, а остальные части тела — торс и конечности — терялись в потоке поднимавшихся темных пузырей. Но их намерения были более чем очевидны, девушка ясно поняла это. Они поднялись из трещины, чтобы овладеть плотью, от которой сама Кэролин была милосердно освобождена. Пусть наслаждаются трофеем. Собственное тело являлось для Кэролин тяжкой ношей, и она с радостью от него избавилась. Подводные силы не посягали на ее мысли — им нужна была плоть. И каждая из сил хотела заполучить всех четверых подруг. Зачем еще им было сражаться друг с другом? Подводное облако света и подводное облако тьмы нападали друг на друга, пытаясь дотянуться до тел девушек.
Кэролин рано обрадовалась. Едва одно из облаков коснулось ее ноги, прекрасным мгновениям свободы пришел конец. Ее призвали обратно. Дверца черепной коробки громко захлопнулась, приняв вернувшееся сознание. Мысленное зрение сменилось физическим, и на смену отстраненности пришли боль и страх. Она увидела рядом с собой двух сражавшихся духов. Они бились за обладание ее телом, тянули девушку то в одну сторону, то в другую, пытаясь вырвать друг у друга. Ее уже не интересовало, почему. Через несколько секунд ее не станет. Кэролин было все равно, кому достанется труп, светлому или тому, кто немного темнее. А если им нужен секс (до самого последнего момента она чувствовала, что это им тоже нужно), она не сможет им доставить никакой радости. Никто из четверых не сможет. Они уже умерли, все четверо…
Как только из ее легких вырвался последний воздух, в глаза ударил солнечный свет. Неужели она снова всплывает? Может, они решили, что тело Кэролин не подходит для их целей, и отпустили его? Она ухватилась за этот шанс, каким бы ничтожным он ни был, и рванулась вверх. Вместе с ней к поверхности устремился новый поток пузырей, который, казалось, поддерживал ее и помогал ей подняться. Через мгновение она была почти у цели. Если она останется в сознании на еще один удар сердца, то выживет.
Бог любит ее! Она вырвалась на поверхность, выплевывая воду и глотая воздух. Конечности онемели, но теперь те же силы, что недавно тащили ее вниз, поддерживали девушку на плаву. Сделав три-четыре вдоха, она увидела, что остальных тоже отпустили. Они откашливались и пытались отдышаться неподалеку. Джойс уже плыла к берегу и тянула за собой Труди. Арлин последовала за ними. Твердое дно ждало их всего в нескольких футах отсюда. Кэролин с трудом могла пошевелить ногами и руками, но она проплыла это расстояние. Наконец все нащупали ногами землю. Всхлипывая, девушки направились к берегу. Они поминутно оглядывались, боясь, как бы то, что напало на них, не продолжило преследование и на мелководье. Но вода в центре озера оставалась гладкой.
Они еще не успели дойти до берега, как Арлин забилась в истерике. Она выла, ее затрясло. Никто не подошел успокоить ее. Все силы они тратили на то, чтобы идти, и не могли отвлекаться. Арлин вышла на берег первая, раньше Джойс и Труди. Рыдая, она принялась машинально натягивать блузку и запуталась в рукавах. Труди в ярде от берега упала на колени, и ее вырвало. Кэролин отвернулась — она знала, что, если почувствует запах рвоты, с ней тут же случится то же самое. Однако предосторожность не помогла, звуков оказалось достаточно. Кэролин почувствовала, как желудок ее сжался и исторг на траву мороженое и желчь.
Даже когда эротическое зрелище превратилось в страшное и закончилось блевотиной, Уильям Уитт не мог оторвать от него взгляда. До конца своих дней он помнил, как девушки поднялись из глубины, которая должна была поглотить; как они вылетели из воды по грудь, будто их что-то вытолкнуло.
Теперь воды озера успокоились — ни волн, ни пузырьков. Но Уильям твердо знал: тут произошло нечто большее, чем едва не случившееся несчастье. В озере был кто-то живой. Уильям не знал, кто там, только заметил рябь на воде и слышал крики, но и это потрясло его до глубины души. Он не мог ни о чем спросить у девушек, иначе пришлось бы признаться, что он подсматривал. Ему предстояло остаться наедине с увиденным.
Впервые в жизни избранная им роль наблюдателя оказалась тяжкой. Он поклялся никогда больше ни за кем не шпионить. Впрочем, клятву свою он нарушил на следующий же день.
Но вернемся к нашим событиям. Теперь Уильяму были видны лишь спины и ягодицы распростертых на траве девушек, слышны звуки рвоты и глухие рыдания.
Как можно тише он двинулся прочь.
Джойс услышала шорох и села на траве.
– На нас кто-то смотрит, — сказала она.
Она вгляделась в залитые солнцем заросли, которые снова слегка шевельнулись. Нет, это ветер играет в листьях. Арлин натянула блузку и села, обхватив плечи руками.
– Я хочу умереть, — сказала она.
– Нет, не хочешь, — возразила Труди. — Мы только что избежали смерти.
Джойс закрыла лицо руками. Она думала, что справилась со слезами, но они нахлынули опять.
– Что с нами было, господи? — всхлипнула она. — Я думала, это просто… озеро.
Кэролин ответила бесцветным, слегка дрогнувшим голосом:
– Под городом есть пещеры. Наверное, их залило водой во время бури. Мы оказались над входом в одну из них.
– Там так темно, — сказала Труди. — Вы смотрели вниз?
– Там что-то было, — проговорила Арлин. — Что-то внизу. Кроме темноты.
В ответ прозвучали усилившиеся всхлипы Джойс.
– Я ничего не видела, — ответила Кэролин. — Но я чувствовала.
Она посмотрела на Труди.
– Вы все чувствовали это, правда?
– Нет. — Труди замотала головой. — Это просто течение из пещеры.
– Оно пыталось меня утопить, — сказала Арлин.
– Это просто течение, — повторила Труди. — Со мной уже бывало такое, на море. Подводное течение. Тянет за ноги вниз.
– Ты же не веришь в это, — сухо сказала Арлин. — Зачем врать? Мы все знаем, что мы там чувствовали.
Труди в упор взглянула на нее.
– И что же? Что именно?
Арлин покачала головой. С размазанной тушью и слипшимися волосами она уже не казалась той королевой красоты, какой была всего десять минут назад.
– Я знаю только, что это не течение, — сказала она. — Там были два существа. Не рыбы. Точно не рыбы.
Она не смотрела на Труди, опустив взгляд себе между ног.
– Я чувствовала, как они касаются меня. — Арлин передернуло. — Касаются меня изнутри.
– Замолчи! — внезапно взорвалась Джойс. — Хватит об этом!
– Это же правда, — ответила Арлин. — Ведь так?
Она снова подняла глаза — сначала на Джойс, потом на Кэролин и, наконец, на Труди, которая кивнула.
– Они хотели нас, потому что мы женщины. Рыдания Джойс возобновились с новой силой.
– Утихни, — резко сказала Труди. — Надо подумать.
– О чем? — спросила Кэролин. — Что мы скажем дома.
– Скажем, что пошли поплавать, — начала Кэролин.
– И что?
– Пошли поплавать и…
– И нечто напало на нас? Пыталось в нас забраться? Нечто нечеловеческое, да?
– Ну да, — кивнула Кэролин. — Как было.
– Не говори глупостей, — сказала Труди. — Нас засмеют.
– Но это ведь правда, — настаивала Кэролин.
– Какая разница? Скажут, что не надо купаться в незнакомом месте. И решат, что нас схватила судорога.
– Она права, — сказала Арлин. Но Кэролин не желала отступать.
– А если еще кто-нибудь сюда придет? И с ним случится то же самое? Или он утонет? Представьте себе, что кто-нибудь утонет. Мы будем виноваты.
– Если это озеро образовалось после грозы, то вода сойдет через несколько дней, — сказала Арлин. — А если мы расскажем кому-нибудь, в городе пойдут толки. Мы не сможем жить спокойно. Вся наша жизнь превратится в кошмар.
– Хватит ломать комедию, — сказала Труди. — И так понятно, что нельзя ничего говорить. И никто из нас ничего не скажет. Так? Так, Джойс?
Джойс согласно всхлипнула.
– Кэролин?
– Наверное, да, — последовал ответ.
– Нужно просто договориться, что сказать дома.
– Ничего, — сказала Арлин.
– Ничего? — спросила Джойс. — Посмотри на нас!
– Ничего не объясняй, никогда не извиняйся, — пробормотала Труди.
– Что?
– Так всегда говорит мой отец. — Казалось, от воспоминания о семье она немного приободрилась. — Ничего не объясняй…
– Мы слышали, — перебила ее Кэролин.
– Значит, договорились, — сказала Арлин и встала. — Будем молчать.
Возражений не последовало. Девушки молча оделись и, не оглядываясь, побрели по тропинке прочь, оставив озеро наедине с его тайнами.
II
Поначалу ничего не было. Даже ночных кошмаров. Только приятное томление охватило всех четверых — вероятно, следствие того, что они благополучно вырвались из объятий смерти. Они скрыли от посторонних глаз свой страх и продолжали жить прежней жизнью, храня свою тайну.
В каком-то смысле их тайна сохраняла себя сама. Даже Арлин, которая первая назвала насилие насилием, вскоре начала испытывать при воспоминании о случившемся странное удовольствие. Она не осмеливалась признаться в этом даже подругам. Впрочем, они вообще редко друг с другом разговаривали. Теперь им это было не нужно. Каждая из них исполнилась странным ощущением собственной избранности. Вслух произносила это слово одна Труди, имевшая мессианские наклонности. Арлин же укрепилась в своей всегдашней уверенности, будто она — уникальное прекрасное создание и для нее не существует законов и правил, по каким живет остальной мир. Кэролин приняла это ощущение за эхо откровения, явившегося ей, когда смерть казалась неминуемой; отныне каждый миг, не потраченный на удовлетворение желаний, казался ей потерянным впустую. Для Джойс все было еще проще. Она спаслась ради Рэнди Кренцмена.
Она не стала больше терять времени. В тот же день, вернувшись с озера, она отправилась прямо в Стиллбрук, в дом Креннменов, и объявила Рэнди, что любит его и хочет с ним спать. Он не засмеялся. Он посмотрел на нее изумленно и почти смущенно спросил, знакомы ли они. Раньше подобный вопрос разбил бы ей сердце, но в тот день что-то в ней изменилось. Она перестала быть уязвимой. Да, сказала она, мы знакомы. Мы встречались несколько раз. Но мне плевать, помнишь ты меня или нет. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Он смотрел на нее, слушал, а потом спросил: это шутка, да? На что она сказала: нет, не шутка, она отвечает за каждое свое слово, и чего ждать, когда погода хорошая, а дом в их распоряжении?
Изумление не повлияло на либидо Рэнди Кренцмена. Он так и не понял, с какой стати девушка подарила ему себя, но, поскольку подобные дары он получал нечасто, нельзя было упускать возможность. И он согласился, сделав вид, будто с ним это происходит ежедневно. Они провели остаток дня вместе и проделали то, что хотели, не единожды, а трижды. Джойс вышла от него примерно в четверть седьмого. Когда она шла через город, ее наполняло странное чувство выполненного долга. Это была не любовь. Рэнди оказался бестолковым, эгоистичным и неопытным любовником. Но, возможно, он заронил в нее жизнь или, по крайней мере, внес свою толику в таинственную алхимию жизни, а больше от него ничего и не требовалось. Она безоговорочно смирилась с такой сменой приоритетов. Джойс четко знала одно: она должна зачать и родить. Остальная жизнь — прошлое, настоящее, будущее — будто бы расплылась и не имела значения.
Ранним утром следующего дня, выспавшись так, как не высыпалась уже много лет, Джойс позвонила Рэнди и предложила продолжить сегодня же днем. «Я что, был так хорош?» — спросил он. Она ответила, что он был более чем хорош, что он гигант, а его член — восьмое чудо света. Он легко принял и ее грубую лесть, и предложение.
Из всей четверки ей, пожалуй, больше всех повезло с любовником. Рэнди оказался неопытным пустоголовым болваном, но он все же был безобидным и по-своему нежным, Арлин, Труди и Кэролин охватили те же желания, что и Джойс, но судьба подтолкнула их завязать отношения гораздо менее стандартные.
Кэролин решила завести роман с Эдгаром Лоттом — пятидесятилетним мужчиной, поселившимся год назад на их улице неподалеку от ее дома. За год никто из соседей с ним так и не сблизился. Эдгар был одинок, и его жизнь разделяли лишь две таксы. Одиночество, отсутствие женщины, педантичность в подборе цветов одежды (носовой и шейный платки и носки у него вечно были одинакового пастельного тона) составили ему репутацию гомосексуалиста. Но Кэролин при всей своей неопытности поняла его лучше, чем ее родители. Несколько раз она ловила на себе его взгляды, говорившие больше, чем слова. Вскоре она подстерегла его на утренней прогулке с таксами. Пока собаки метили территорию, она завела разговор и спросила, нельзя ли к нему зайти. Позже он говорил, что его намерения были совершенно добропорядочными и, если бы она не разложилась перед ним на кухонном столе и не потребовала близости, он бы и пальцем к ней не притронулся. Но разве можно отказаться от такого предложения?
При такой разнице в возрасте и телосложении их секс был чрезвычайно пылким, хотя свершался под визг ревновавших такс, изгнанных за дверь, где они гонялись за собственными хвостами, пока окончательно не выматывались. После первого раза он рассказал ей, что у него не было женщины уже шесть лет, с тех пор как умерла жена, что после ее смерти он стал сильно пить и что жена его тоже была крупной женщиной. Разговоры о пышных формах снова возбудили его, и они продолжили. Собаки уже спали.
Сначала все было хорошо. Они не отпускали никаких замечаний по поводу внешности друг друга, когда раздевались, они не тратили времени на взаимное восхищение красотой (это звучало бы как насмешка) и не притворялись, будто у них любовь навсегда. Они были вместе, потому что следовали зову природы, не думая об условностях. И никакой романтики. День за днем она навещала мистера Лотта — так она называла его в присутствии родителей, — и, едва закрывалась дверь, его голова оказывалась между ее грудей.
Эдгар с трудом верил в свое счастье. То, что это она его соблазнила (такого с ним не случалось даже в молодые годы), что она возвращалась, что она не отрывалась от него, пока он не завершит акт, казалось ему настоящим чудом.
Поэтому через две недели и четыре дня, когда она не пришла, он не удивился. Еще через неделю он встретил ее на улице и вежливо спросил, нельзя ли продолжить их отношения? Она странно посмотрела на него, а потом сказала: нет. И хотя он не требовал объяснений, объяснила сама. Ты мне больше не нужен, мягко сказала она и похлопала себя по животу. Лишь потом, сидя в своем одиноком жилище с третьим стаканом бурбона, он осознал, что означали ее слова и этот жест. Он налил себе четвертый стакан и пятый. Он быстро надирался, как раньше. Как ни старался он не поддаваться чувствам, но, когда эта толстая девушка его оставила, он понял: она разбила ему сердце.
У Арлин не было ничего подобного. Путь, который она избрала, следуя тому же неслышному зову, что влек остальных, привел ее в компанию людей не с открытыми сердцами, но с синими сердечками-наколками на предплечьях. Вслед за Джойс у нее это началось на следующий день после того, как они чуть не утонули. Арлин надела лучшее платье, села в машину матери и отправилась на Эклипс-пойнт — узкую полоску пляжа к северу от Зумы, знаменитую своими барами и байкерами. Далеко не все обитатели этого места удивились, увидев здесь девушку из обеспеченной семьи. Богатые дети часто приезжали сюда, чтоб отведать вкус дна или дать дну отведать себя. Обычно им хватало пары часов, и они отправлялись обратно — туда, где воплощением грубости был персональный шофер.
В свое время Пойнт инкогнито навещали довольно известные люди. Здесь бывал Джимми Дин — в свои самые дикие дни, когда он искал того курильщика, кому нужна живая пепельница. Один из баров гордился бильярдным столом, на котором, по слухам, отымели Джейн Мэнсфилд, хотя даже сейчас об этом говорили исключительно шепотом. В другом баре на дощатом полу был обведенный краской силуэт женщины — якобы Вероники Лейк, которая напивалась там до смерти. Арлин, однако, приехала сюда не на экскурсию. Она явилась в первый попавшийся бар с приглянувшимся ей названием «Ловкач». В отличие от многих искательниц приключений, ей для разогрева не понадобился алкоголь. Она просто вошла и предложила себя. Желающих нашлось немало, и никто не получил отказа.
Она вернулась и в следующий вечер, и через день. Она смотрела на мужчин голодными глазами, словно одержимая. Не все принимали ее предложения. Одни после первого визита Арлин решили, что так предлагать себя может лишь сумасшедшая или больная женщина; другие, обнаружив в себе неожиданный для них самих альтруизм, пытались уговорить ее подняться с пола и отправиться домой. Но она так бурно протестовала, что альтруисты оставили свои попытки, а некоторые опять встали в очередь.
Если Кэролин и Джойс сумели сохранить свои приключения в тайне, то поведение Арлин не осталось незамеченным. Через неделю таких отлучек из дома на всю ночь, когда она возвращалась перед рассветом и на вопрос, где она была, отвечала недоуменным взглядом, будто сама толком не знала, ее отец Лоуренс Фаррел решил проследить за дочерью. Он всегда считал себя либеральным отцом, но, если Арлин связалась с дурной компанией — какими-нибудь футболистами или хиппи, — он обязан дать ей отеческий совет. Он старался следовать за дочерью на безопасном расстоянии, но в миле или двух от побережья потерял ее и только через час с лишним, обследовав местные парковки, нашел ее машину возле бара «Ловкач». Репутация этого заведения достигла даже его либерально заткнутых ушей. Он вошел внутрь, опасаясь за свой пиджак и бумажник. В баре царило оживление. В дальнем его конце стояла толпа оравших мужчин — разгоряченных от пива животных с волосами ниже лопаток. На полу в центре этой толпы что-то происходило. Арлин нигде не было. Он обрадовался, что ошибся (наверное, дочь гуляет по пляжу и смотрит на серфингистов), и уже хотел уходить, как вдруг кто-то из толпы начал скандировать имя его принцессы:
– Арлин! Арлин!
Он повернулся. Неужели и она смотрела на то, что происходило на полу? Фаррел протиснулся сквозь толпу и там, в центре, нашел свое прекрасное дитя. Один из животных вливал ей в рот пиво, пока другой делал с ней то, о чем Лоуренс, как все отцы, и помыслить не мог без дрожи, разве что в кошмарных снах, где проделывал с ней это сам. Арлин лежала на полу под мужчиной и выглядела как ее мать. По крайней мере, как ее мать когда-то давно, когда она еще была способна на страсть. Арлин билась в счастливых судорогах, лежащий на ней человек сводил ее с ума Лоуренс выкрикнул: «Арлин!» — и шагнул вперед, чтобы согнать с нее эту скотину. Кто-то посоветовал ему встать в очередь. Он ударил доброхота в челюсть и отшвырнул в толпу жаждущих — кое-кто из них уже расстегивал брюки и был в полной боевой готовности. Парень вскочил, размазывая по лицу кровь, бросился на Лоуренса, и тот упал, повторяя только, что это его дочь, его дочь… Господи, это его дочь. Он твердил так до тех пор, пока его губы могли шевелиться. Даже потом он пытался доползти до Арлин, чтобы отхлестать ее по щекам, чтобы она пришла в себя и осознала, что творит. Но ее поклонники попросту оттащили его и выкинули на обочину шоссе. Там он и лежал, потом смог подняться на ноги и добраться до автомобиля. В машине он прождал несколько часов, время от времени принимаясь плакать, пока не появилась Арлин.
Ее, казалось, совсем не тронули его синяки и окровавленная рубашка. Когда он сказал, что видел ее, она только коротко кивнула, будто не совсем понимала, о чем он. Лоуренс велел дочери перейти в его машину, и она безропотно подчинилась. Домой они ехали молча.
В тот день так ничего и не было сказано. Она сидела у себя в комнате, слушала радио, а Лоуренс говорил с юристом о закрытии «Ловкача», с полицией — о привлечении к ответственности своих обидчиков, и с психоаналитиком — о том, где он ошибся в воспитании дочери. Вечером Арлин вновь попыталась сбежать. Отец перехватил ее уже у машины. Тут Лоуренс потребовал от нее объяснений по поводу прошлой ночи, но она просто смотрела на него в упор стеклянными глазами. Ее взгляд привел отца в ярость. Она отказалась вернуться в дом и объяснить, почему она делала то, что делала. Тогда голос Лоуренса поднялся до крика. Он обозвал Арлин грязной шлюхой, отчего во всех соседних домах шевельнулись занавески. Ослепленный слезами, он ударил ее и бил бы еще и еще, если бы не вмешательство Кейт. Арлин не теряла времени даром. Разъяренный отец отбивался от матери, а она сбежала и поймала машину до побережья.
В ту ночь «Ловкач» посетила полиция. Двадцать один человек был арестован, в основном за хранение наркотиков, а бар закрыт. Вошедшие стражи порядка обнаружили принцессу Фаррел за тем же занятием, которому она еженощно предавалась всю прошедшую неделю. Несмотря на старания Лоуренса, замять такую историю оказалось невозможно, и она попала в газеты. Арлин стала главной сенсацией побережья. Ее поместили в больницу для полного медицинского обследования. Обнаружились две неприятности, сопряженные с сексом: лобковые вши, а также несколько разрывов и повреждений, вызванных ее ночными подвигами. Но, по крайней мере, она не была беременна. Лоуренс и Кейт-лин Фаррел благодарили Господа и за эту милость.
Известия о похождениях Арлин в «Ловкаче» привели к тому, что все родители в Паломо-Гроуве ужесточили контроль за детьми. Даже в восточной части города парней и девушек, гулявших после наступления темноты, заметно поубавилось. Найти себе партнера стало довольно сложно. Даже для Труди, последней из четверки, хотя та нашла почти идеальное прикрытие — церковь. Она задумала соблазнить Ральфа Контрераса, полукровку-садовника, что служил при лютеранском храме Князя Мира в Лорелтри. Ральф заикался так, что почти не разговаривал, чем и приглянулся Труди. Сделает то, что от него требовалось, и будет помалкивать. Идеальный любовник. Какой он сам, не имеет значения. Труди рассуждала практически. Когда он выполнит свое предназначение и ее тело просигналит об этом, она забудет о садовнике. По крайней мере, так она думала.
Но из-за неосторожности Арлин о романах всех четверых подруг быстро узнали. И если для Труди забыть о свиданиях с Ральфом Молчаливым было просто, то город забывать об этом не собирался.
Новости о тайной жизни красавицы из маленького городка, попавшие на страницы газет, были откровенны настолько, насколько позволял юридический отдел печатных изданий. Однако самые пикантные детали оказались достоянием слухов. Появились даже предлагавшиеся за немалую цену фотографии знаменитых оргий, но на них трудно было что-либо разобрать. Семья Фаррелов — Лоуренс, Кейт, сестра Джоселин и брат Крейг — также привлекла к себе повышенное внимание. Весь город повадился ездить за покупками через район «полумесяцев», чтобы взглянуть на их дом. Крейга пришлось забрать из школы, поскольку соученики безжалостно издевались над ним за позор старшей сестры; а Кейт наглоталась транквилизаторов и не могла выговорить ни единого слова, если в нем было больше двух слогов. Но случилось кое-что и похуже. Через три дня после помещения Арлин в больницу в «Кроникл» появилось интервью с одной из сиделок. По ее словам, дочь Фаррелов пребывала в постоянном сексуальном возбуждении и без умолку говорила непристойности, замолкая лишь тогда, когда ее начинали душить слезы. Одного этого хватило бы, чтоб скандал разгорался дальше, но в статье говорилось еще и о том, что болезнь пациентки будто бы выходит за обычные рамки. Арлин Фаррел была одержимой.
История, которую Арлин рассказала в больнице, была довольно странной. Будто бы Арлин и три ее подруги купались в озере неподалеку от Паломо-Гроува, где некое существо напало на них и проникло в них. Когда существо находилось у Арлин внутри, оно потребовало, чтобы она (а возможно, и все ее подруги) зачала ребенка от любого, кто способен оплодотворить девушку. Отсюда и похождения в баре «Ловкач». Дьявол в ее утробе высматривал среди той компании подходящего суррогатного отца.
В статье не было никакой иронии. Текст так называемого признания Арлин был достаточно абсурдным сам по себе и не требовал дополнительных комментариев. Во всем городе только слепые да неграмотные не читали признаний свихнувшейся от наркотиков красавицы. Никто ни на йоту не поверил этому — кроме, конечно, родственников трех ее подруг. Она не назвала имен Джойс, Кэролин и Труди, но люди прекрасно знали, с кем она дружит. Любой человек, хоть немного знакомый с Арлин, ни минуты не сомневался, кого именно она описывала в своих сатанинских фантазиях.
Скоро стало ясно, что девушек необходимо защитить от последствий этих нелепых заявлений. В домах Макгуайров, Катцев и Хочкисов произошли практически одинаковые сцены.
Кто-то из родителей спрашивал:
– Не хочешь ли ты уехать из Гроува, пока все не уляжется?
На что дочь отвечала:
– Да нет, мне и здесь хорошо.
– Ты уверена, что тебя это не огорчает, дорогая?
– Я что, выгляжу огорченной?
– Кажется, нет…
– Значит, я не огорчена.
Какие же уравновешенные у них дети, решили родители, как они стойко переносят несчастье, случившееся с их подругой, ну чем не гордость семьи?
Так продолжалось несколько недель. Их считали примерными девочками, пережившими эту мучительную историю с невозмутимостью, достойной восхищения. Потом в поведении подруг обнаружились странности, и картина начала меняться. Странности были мелкие, и на них вполне можно было не обратить внимания, если бы родители не следили отныне за чадами особенно пристально. Сначала они заметили, что дочери предпочитают спать днем и гулять по ночам. Потом появились капризы в еде. Даже Кэролин, никогда прежде не отказывавшаяся от пищи, теперь испытывала отвращение к некоторым блюдам, особенно к дарам моря. Затем девушки потеряли свое спокойствие. Они то болтали без умолку, то смолкали и говорили односложно; холодное равнодушие сменялось раздражительностью. Бетти Кати первой решила показать дочь семейному врачу. Труди не протестовала. И не удивилась, когда доктор Готтлиб нашел, что здоровье у нее в полном порядке и она беременна.
Затем медицинское объяснение переменам в поведении дочери принялись искать родители Кэролин. Ответ доктора был аналогичным, с одним дополнением: если Кэролин хочет благополучно выносить ребенка, ей придется похудеть фунтов на тридцать.
Надежда на то, что это совпадения, рухнула после третьего и последнего доказательства. Родители Джойс Макгуайр дольше других тянули с решением, не желая вовлекать в скандал свою дочь, но в итоге и они были вынуждены обратиться к врачу. С ее здоровьем тоже все оказалось в порядке, и Джойс тоже оказалась беременной. Эта новость требовала переоценки всей истории, рассказанной Арлин Фаррел. Может ли быть, что в ее безумном рассказе кроется доля истины?
Родители девушек встретились, чтобы обсудить все вместе. Они пришли к самому простому выводу: разумеется, девочки сговорились между собой. По какой-то причине, им одним известной, подруги решили забеременеть. Троим это удалось, Арлин — нет, что и привело ее, и без того впечатлительную, к нервному срыву.
Тогда перед родителями стояли три задачи. Во-первых, выявить будущих отцов и наказать их за распущенность. Во-вторых, как можно скорее и безопаснее прервать беременность. В третьих, попытаться скрыть происшествие, чтобы репутация их семей не пострадала, как пострадала репутация Фаррелов — к ним праведные жители Гроува теперь относились, как к париям.
Во всех трех пунктах они потерпели неудачу. Что касается отцов, то девушки попросту отказались назвать имена преступников, несмотря на родительские угрозы. Что касается абортов — все трое наотрез отказались и от этого. И, наконец, не удалось сохранить тайну. Любой скандал в конце концов приводит к огласке. Хватило одной не в меру болтливой медсестры, чтобы журналисты бросились вынюхивать новые подробности.
Все открылось через два дня после совместной встречи родителей. Паломо-Гроув, чьи устои уже были подорваны похождениями Арлин, получил едва ли не смертельный удар.
История обезумевшей Арлин сначала затмила собой даже сплетни о летающих тарелках и чудесном излечении от рака, но известия о ее подругах затронули самые чувствительные нервы жителей города. Размеренная и казавшаяся незыблемой жизнь четырех уважаемых семей пошла прахом из-за тайного сговора детей. Пресса потребовала ответа: не было ли это делом рук какой-нибудь секты? Или же человека, соблазнившего всех четверых? И что на самом деле произошло с дочкой Фаррелов — первой из так называемой «Лиги девственниц», которая пролила свет на эту историю? Возможно, как отметила «Кроникл», на столь отчаянный шаг ее толкнуло бесплодие? Возможно, оставшиеся три подруги еще не раскрыли своего истинного лица? Слухи полнились. В них было все: секс, одержимость, рухнувшие семьи, маленькие сучки, секс, безумие и еще раз секс.
Пресса следила за тем, как протекала беременность подруг. Предположениям не было конца. Три ребенка должны появиться на свет — родятся ли тройняшки, или черные, или мертвые младенцы?
Ох уж эти предположения!
III
В центре бушевавшей бури было спокойно и тихо. Девушки слушали упреки и проклятия родителей, прессы и горожан, но ничто их не трогало. То, что началось в водах озера, развивалось дальше неисповедимым путем. Подруги отдали во власть неведомого души, как прежде отдали тела. Все трое были спокойны, подобно озеру: даже самое бурное вторжение вызывало не более чем рябь на поверхности.
Они не встречались. Их интерес друг к другу, да и ко всему внешнему миру, сошел на нет. Каждая хотела только сидеть дома и лелеять свой плод. Вокруг бушевали страсти, но со временем они утихли. Внимание горожан переключилось на новые скандалы, однако равновесие в Паломо-Гроуве так и не восстановилось. Из-за «Лиги девственниц» маленький городок в округе Вентура оказался в положении, к какому никогда не стремился, но все же пытался извлечь из ситуации выгоду. В ту осень Гроув посетило больше людей, чем когда-либо с момента его основания. Люди хотели побывать в «том самом месте», в этом Крейзивилле, где по приказу дьявола молоденькие девушки ложатся под любого, кто в состоянии двигаться.
Произошли в Гроуве и другие перемены, не столь явные, как переполненные бары и суета у молла Дети горожан, особенно дочери, вели отчаянную борьбу с родителями за свои права. Эта внутренняя война шла постоянно, она уже разбила несколько семей, и незримым ее спутником был алкоголь. В октябре-ноябре прибыль от продажи спиртного в магазине Марвина резко возросла и взлетела до небывалых высот к Рождеству, когда водоворот пьянства, наркомании, супружеских измен, драк и эксгибиционизма закружил Паломо-Гроув, превратив его в настоящий рай для грешников.
После таких каникул несколько семей решили покинуть город, в результате чего незаметно стала меняться его социальная структура. Дома в самых престижных кварталах (например, в «полумесяцах», запятнанных соседством с Фаррелами) дешевели, и их приобрели люди, не мечтавшие об этом еще прошлым летом.
И все это — результат одного купания в беспокойном озере.
Это купание не прошло бесследно не только для девушек. Уильям Уитт, за свою недолгую жизнь соглядатая узнавший немало тайн, был бесценным свидетелем. Не раз он хотел рассказать кому-нибудь о том, что видел на озере, но удерживался от искушения, ибо прекрасно понимал: за кратким мгновением славы неизбежно последуют осуждение и, возможно, наказание. Была и другая причина его молчания — он боялся, что ему никто не поверит. Чтобы освежить воспоминания, Уильям часто возвращался на место событий. Собственно говоря, он вернулся к озеру уже на следующий день. Он надеялся подсмотреть, кто же там обитает, но вода уже убывала. За ночь озеро уменьшилось на треть, а через неделю исчезло окончательно, обнажив расщелину, которая, очевидно, была входом в подземные пещеры.
Не он один приходил сюда. После признаний Арлин в лес ринулись толпы зевак. Самые дотошные быстро вычислили озеро. Схлынувшая вода оставила после себя пожелтевшую траву, покрытую высохшим илом. Несколько человек попытались проникнуть в расщелину, но края ее были отвесными и спуститься туда оказалось невозможно. Поэтому через пару дней интерес к этому месту исчез. По-прежнему появлялся здесь лишь Уильям. Одинокие посещения внушали ему, несмотря на страх, непонятное удовольствие. Он ощущал свою общность с пещерами и их тайнами, и эротическое возбуждение накатывало на него всякий раз, когда он стоял там и снова и снова представлял себе обнаженные тела купальщиц.
Судьба девушек мало его интересовала. Однажды он что-то прочел, потом услышал, как их обсуждают, но его мало волновало то, что нельзя увидеть. В городе в те дни было на что посмотреть и за кем пошпионить. Вокруг царил хаос: совращения и рабские унижения, ненависть, побои и раздоры. Когда-нибудь, подумал он, я напишу об этом книгу. Это будет «Книга Уитта». Все прочтут ее и поймут, что для меня здесь нет тайн.
Если он все же задумывался о том, что теперь происходит с девушками, он вспоминал Арлин. Она влекла его, поскольку находилась в больнице и он не мог взглянуть на нее при всем желании, а невозможность увидеть всегда дразнила Уильяма. Говорили, Арлин повредилась в уме, но никто толком не знал почему. Она постоянно хотела мужчин, чтобы зачать ребенка, но оказалась не способна на это и заболела. Однако и Арлин перестала интересовать Уильяма — он подслушал чей-то разговор о том, что она потеряла красоту.
– Выглядит почти как труп, — говорили люди. — Обколотая и полумертвая.
И Арлин Фаррел перестала для него существовать. Она сохранилась в памяти как прекрасное видение — скинувшая одежду на берегу сверкающего озера. Мысли о том, что озеро сделало с ней, он напрочь изгнал из сознания.
К сожалению, ее подруги могли избавиться от последствий происшествия на озере не иначе, как естественным образом. Второго апреля, когда первая из «Лиги девственниц» дала жизнь своему ребенку, Паломо-Гроув вступил в новую полосу несчастий.
Ховард Ральф Катц родился у восемнадцатилетней Труди в 3. 46 утра, путем кесарева сечения. Он был хилый и весил всего четыре фунта и две унции. Ребенок, по общему мнению, походил на мать, что послужило небольшим утешением для его дедушки и бабушки. У Ховарда, как у Труди, были темные глубоко посаженные глаза и — уже при рождении — темные курчавые волосы. Как и его мать, тоже родившаяся недоношенной, он первые шесть дней боролся за каждый глоток воздуха, а потом стал быстро набирать силы. Девятнадцатого апреля Труди вернулась с ним домой в Паломо-Гроув.
Через две недели после Труди подошла очередь второй подружки из «Лиги девственниц». На этот раз пресса получила больше поводов для обсуждения, чем обычное рождение болезненного младенца: Джойс Макгуайр родила близнецов — мальчика и девочку, с интервалом в одну минуту. Она назвала их Джо-Бет и Томми-Рэй в знак того (Джойс никогда не призналась бы в этом даже себе), что у них два отца — Рэнди Кренцмен и существо в озере. Третьим их отцом, как она считала, был Отец Небесный. Хотя Джойс подозревала, что благодать Его обошла ее детей.
Еще через неделю после рождения близнецов Макгуайр Кэролин тоже произвела на свет двойню — девочку и мальчика, но мальчик родился мертвым. Крупная сильная девочка получила имя Линда.
На этом, казалось бы, сага о «Лиге девственниц» подошла к естественному завершению. На похороны сына Кэролин собралось не много народу. Все четыре семьи вели теперь довольно уединенную жизнь. Друзья перестали им звонить, знакомые не хотели их узнавать. История «Лиги девственниц» опорочила доброе имя Паломо-Гроува. Скандал принес городу доход, но все желали бы поскорее забыть о случившемся, будто на самом деле ничего не произошло.
В результате семья Катцев решилась переехать в Чикаго — родной город главы семейства. В конце июня они за бесценок продали дом и через две недели покинули Паломо-Гроув.
Они успели вовремя. Задержись они на несколько дней, им пришлось бы участвовать в последнем акте драмы. Вечером двадцать шестого июля старшие Хочкисы вышли пройтись, оставив дома Кэролин с маленькой Линдой. Они вернулись домой после полуночи, то есть уже двадцать седьмого июля, и обнаружили: Кэролин отпраздновала годовщину купания в озере тем, что задушила дочь и покончила с собой. Девушка оставила записку, где подтвердила все, рассказанное Арлин Фаррел. Они действительно купались в озере. На них действительно напали. До сегодняшнего дня она не знала, кто именно, но чувствовала присутствие его в себе и в своем ребенке. Она уверена, что это зло, потому задушила Линду и собирается вскрыть себе вены. «Не судите меня строго, — просила она. — Я никогда в жизни никого не обидела».
Родители поняли письмо по-своему: девушек кто-то изнасиловал. По каким-то причинам, только им известным, подруги не желали выдавать преступника или преступников. Поскольку Арлин была в больнице, Кэролин умерла, а Труди переехала в Чикаго, подтвердить или опровергнуть эту версию предстояло Джойс Макгуайр.
Сперва она отказалась говорить. Сказала, будто ничего не помнит. Будто от пережитого потрясения воспоминания о том дне стерлись. Но ни Хочкисы, ни Фаррелы не успокоились. Они попытались нажать на девушку через ее отца. Дик Макгуайр не был силен ни телом, ни духом, а его мормонская церковь поддержала наседавших на Джойс Правда должна была выйти наружу.
Чтобы спасти отца от лишних бед, Джойс заговорила. Это была странная сцена. Шестеро родителей и пастор Джон, духовный наставник мормонского сообщества Гроува и его окрестностей, собрались в столовой Макгуайров и слушали худенькую бледную девушку, которая попеременно протягивала руку то к одной, то к другой колыбельке, чтобы покачать не желавших засыпать малышей. Сначала она предупредила слушателей, что им не понравится то, что она расскажет. И правда, им это не понравилось. Она рассказала все. О прогулке, об озере, о купании, о непонятных силах, утащивших подруг под воду; о спасении. О своей страсти к Рэнди Кренцмену, чья семья уехала из города уже месяц назад — вероятно потому, что он сообщил родителям о своей вине. Об охватившем четверых девушек желании забеременеть и родить ребенка любой ценой…
– Так во всем виноват Рэнди Кренцмен? — спросил отец Кэролин.
– Рэнди? — отозвалась она. — Да нет.
– Тогда кто?
– Ты обещала рассказать всю правду, — напомнил пастор.
– Я и рассказываю, — ответила она — Все, что знаю. Я выбрала Рэнди. О выборе Арлин известно всем. Кэролин тоже, конечно, кого-то нашла. И Труди. Понимаете, не важно, кто отец. Это всего лишь мужчина.
– Ты хочешь сказать, что в тебе сидит дьявол, дитя мое? — спросил пастор.
– Нет.
– Тогда в детях?
– Нет. Нет. — Теперь она ухватилась за колыбельки обеими руками. — Джо-Бет и Томми-Рэй не одержимые. По крайней мере, не так, как вы думаете. Просто они не дети Рэнди. Хорошо, если они возьмут немного от его красоты… — Она слегка усмехнулась. — Мне бы этого хотелось. Он очень красивый… Но на самом деле их сотворил дух из озера.
– Там нет никакого озера, — возразил отец Арлин.
В тот день было. И возможно, появится снова, если пойдет сильный дождь.
– Нет уж, я такого не допущу.
Поверил Фаррел рассказу Джойс или нет, но он сдержал свое слово. Вместе с Хочкисами они собрали денег, чтобы замуровать вход в пещеры. Большинство горожан подписывали чеки, лишь бы Фаррел побыстрее убрался с их порога. С тех пор как его принцесса лишилась рассудка, общение с ним стало занятием не более приятным, чем разминирование бомбы.
В октябре, через пятнадцать месяцев после рокового купания, трещину залили бетоном. Она могла появиться вновь, но лишь через многие годы.
А до того момента дети в Паломо-Гроуве будут спокойно играть в свои игры.
