ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДЬЯВОЛ И Д'АМУР
I
1
— Вот она, эта пакость, — сказал человек в розовом, цвета лососины, галстуке, указывая пальцем на картину, висящую на стене галереи. — Как она, черт возьми, называется?
Он заглянул в листок с каталогом цен.
— «Апокалипсис в Бронксе», — подсказал стоявший рядом с ним.
— «Апокалипсис в Бронксе», — фыркнул критик. — Господи!
Потом подозрительно скосил взгляд на незнакомца.
— Вы ведь не он, нет? — спросил он. — Не Дюссельдорф?
Незнакомец — плотно сбитый мужчина не старше сорока, с трехдневной щетиной, с красными от недосыпа глаза ми — покачал головой:
— Нет. Я не Дюссельдорф.
— Но вы есть на одном из его полотен, не так ли? — спросила женщина с азиатскими чертами, стоявшая рядом с Лососевым Галстуком.
— Разве?
Она взяла у своего спутника листок и пробежалась глазами.
— Здесь, — сказала она. — «Д'Амур на Уикофф-стрит».
В соседнем зале, огромное полотно. Небо цвета разлившейся желчи.
— Омерзительно! — скривился Галстук. — Может отправляться обратно торговать героином, или чем еще он там занимался. Не стоило выставлять такое дерьмо, чтобы все его видели.
— Тед не торговал наркотиками, — ответил Д'Амур.
Он сказал это тихо, но в голосе явно слышалось предупреждение.
— Я выражаю свое личное мнение, — проговорил критик, защищаясь.
— Тогда не распространяйте ложных слухов, — сказал Д'Амур. — Не нужно лить воду на чертову мельницу.
Была пятница, восьмое июля, и дьявол занимал все мысли Гарри этим вечером. В Нью-Йорке, как всегда, стояла удушающая жара, и Д'Амуру, как всегда, хотелось уехать, но ехать было некуда. В любом другом месте его сразу бы вы числили и нашли. А здесь, в этом вдоль и поперек исхожен ном городе, он задыхался от жары, но, по крайней мере, знал, где укрыться и куда пойти, кто его боится и кого ему бояться. Кто враг и кто Друг.
Одним из немногих его друзей был Тед Дюссельдорф, бывший героиновый наркоман. Некогда он устраивал перформансы, а теперь стал рисовать городской апокалипсис.
Сейчас Тед, одетый в клетчатый мешковатый костюм, стоял в окружении почитателей своего таланта возле одной из новых скандальных работ — все полотна высотой до по толка — и жевал сигару такой длины, какую не часто встретишь даже на Манхэттене.
— Гарри! Гарри! — обрадовался он, увидев Д'Амура— Хорошо, что ты пришел. — Он бросил своих немногочисленных слушателей, подошел к Д'Амуру и взял его под руку. — Знаю, ты не любишь сборищ, но хотел тебе показать, что теперь и у меня есть поклонники.
— Продал что-нибудь?
— Не поверишь, продал! Одна милая еврейская дама, известный коллекционер, купила вот это. — Он ткнул сигарой в направлении стены, где висело «Избиение агнцев на Бруклинском мосту». — Для столовой. Наверное, она вегетарианка, — добавил он с горловым смешком. — А потом купили еще пару рисунков. Я, конечно, не сильно разбогател, но все-таки кое-что, правда?
— Правда.
— Пойдем, покажу свой шедевр, — сказал Тед, увлекая Гарри прочь сквозь толпу.
Публика отчетливо делилась на три категории. Одни — жертвы собственного снобизма, ходившие на подобные мероприятия, чтобы их увидели и упомянули в газете. Вторые — серьезные коллекционеры, невесть как сюда попавшие и чувствовавшие себя неуютно. Третьи — друзья Теда; кое-кто из них щеголял татуировками не менее живописными, чем картины на стены.
— Подходит ко мне один, — говорил Тед. — Туфли модные, стрижка от дизайнера. И говорит ваши фантазии, мол, немного passe* (* Старомодны (фр.)). Я спрашиваю: какие такие фантазии? Он на меня смотрит так, будто я пернул. Отвечает: я имею в виду эти ваши картины. Я ему: это не фантазия, это жизнь. Он покачал головой и испарился. — Тед наклонился к Гарри. — Знаешь, иногда мне кажется, что люди делятся на две категории. Одни в состоянии что-то понять, другие — нет. И не надо пытаться им объяснять, все равно не поймут.
Они вошли в зал, где на стене прямо перед ними висело большое, восемь на шесть футов, полотно, отличавшееся от других более четким сюжетом и яркими красками.
— Я, знаешь, не спятил до сих пор только потому, что умею рисовать. Если бы я не сбрасывал на холст всю эту херню, давно бы крыша поехала. Не понимаю, как ты выдерживаешь, Гарри. В смысле, после всего, что ты видел и знаешь…
Заметив появление художника и его модели, группа людей возле картины расступилась, давая Теду возможность полюбоваться своим творением На полотне, почти как на всех картинах Дюссельдорфа, была изображена простая городская улица. Однако эту улицу Д'Амур узнал. Это была та самая бруклинская Уикофф-стрит, где однажды, почти десять лет назад, в прекрасный солнечный субботний день на кануне Пасхи, он впервые услышал шелест дьявольских крыльев.
Тед изобразил улицу такой, какой она и была, запущенной и неуютной. В центре он поместил Д'Амура, придав его лицу изумленное выражение, словно говорившее зрителям: видите ли вы то, что вижу я? При первом взгляде казалось, будто улица вполне обычная, но так только казалось. Тед, не пожелавший прямо и примитивно подать идею картины, придумал метод куда более тонкий. Сквозь стены мрачных зданий — коричневых, цвета сепии, и серых, — сквозь кирпич и железо, сквозь асфальт проступала истинная сущность события. Улица пламенела кармином и охрой, сочилась темно-красными каплями, будто перезревший гранат, и пейзаж, несмотря на реалистично выписанные детали, напоминал полупрозрачный задник театральных декораций, прикрывавший нечто значительное и грозное.
— Похож, а? — спросил Тед.
Гарри признал; да, похож, и его только что узнали; но не обрадовался этому. Лицо у него было крепкой лепки — так сказала Норма, едва ощупала его в первый раз, — но почему же черты такие резкие? Тед выписал его, будто высек из камня, — длинный нос, твердый подбородок, высокий лоб и прочее. Возраст явно преувеличен: в волосах седина, на лбу по перечные складки. Если так будет лет через десять, это не плохо, подумал Д'Амур. В лице на полотне не чувствовалось той спокойной ясности, что компенсирует утрату юности, взгляд и улыбка были полны тревоги. Тем не менее вид у него вполне осмысленный, руки и ноги целы, что, учитывая род его занятий — вольную борьбу с бестиями преисподней, — уже неплохо, так что он вполне годился для перевода в первую лигу.
— Видишь? — спросил Тед.
— Что?
Тед подвел его на пару шагов ближе к полотну и показал на что-то под ногами изображенного Д'Амура:
— Вот, смотри.
Гарри посмотрел — сначала на тротуар, потом на сточную решетку.
— У тебя под ногами, — не выдержал Тед.
Под правым каблуком Гарри на картине извивалась черная змейка с горящими углями вместо глаз.
— Это и есть дьявол, — заявил Тед.
— Решил мне польстить? — спросил Гарри. Тед усмехнулся.
— Эй, это же искусство. Можно немного и приврать.
По просьбе Теда Гарри прождал его примерно час, пока не поредела толпа посетителей. Он устроился в служебных комнатах за выставочным залом, уселся за стол, задрав ноги, со стопкой старых номеров «Таймс». Иногда полезно вспомнить нормальную жизнь, какой живут обыкновенные люди, которых интересуют подковерная политическая борьба, проблемы бедности в мире, скандалы, светские сплетни, мода и криминальная хроника. Он завидовал их неведению и лег кости, с какой они растрачивали жизнь. Сейчас он все отдал бы за то, чтобы неделю пожить так же — заниматься свои ми делами и позабыть о присутствии чужих, проглядывавших сквозь внешнюю оболочку вещей.
Их присутствие не было бредом или фантазией. Гарри встречался лицом к лицу с теми из них, у кого имелись лица. Он видел их в квартирах, на улицах, в лифте. Видел, как они роются в больничных отходах, высасывают кровь из грязных бинтов. Видел их на берегу реки, где они потрошили дохлых собак. Они были повсюду и наглели день ото дня. Гарри знал, что пройдет немного времени, и они появятся на улицах средь бела дня. А когда они появятся днем, никто не сможет им противостоять.
В начале своей карьеры — тогда он, только что ставший частным детективом, расследовал одно дело и впервые по пал в компанию нелюдей, — Гарри тешил себя надеждой, что со временем они исчезнут сами, стоит только о них рассказать и призвать народ к бдительности. Довольно быстро он понял, что все не так просто. Никто не хотел ничего знать. Есть границы восприятия, и люди не хотят, да и не могут, раздвигать их, чтобы впустить в свою жизнь кошмары. Когда Гарри попытался рассказать о том, что знал или о чем догадывался, в ответ на свои неловкие теории он получал не доверчивый взгляд или раздражение, а пару раз и удар по физиономии. Он отказался от поиска единомышленников и стал воевать в одиночку.
Однако он был не совсем одинок. Изредка попадались люди, которым довелось столкнуться с тем же, что и Д'Амуру. Через несколько лет образовалась небольшая компания, где самым важным для Гарри человеком стала Норма Пэйн, слепая негритянка-медиум. Никогда не покидая своей двух комнатной квартирки на Семьдесят пятой улице, она могла рассказать все, что творится в любой точке Манхэттена. Она общалась с духами, прилетавшими к ней за советом, как лучше перебраться в другой мир. Раньше был еще отец Гесс — вместе с ним Гарри пытался выяснить природу нелюдей, появлявшихся в городе. Но их совместные изыскания продлились недолго и прервались в ту субботу на Уикофф-стрит, где они попались в ловушку. Отец Гесс канул в небытие, не успев выскочить на лестничную площадку, а одолевший его демон сидел на кровати и повторял одно и то же, требуя, чтобы Гарри разгадал смысл слов: «Я есть ты, ты есть любовь, потому-то и крутится мир. Я есть ты, а ты…»
Никогда с тех пор Гарри не встречал человека, чьим суждениям доверял бы до такой степени, как суждениям отца Гесса. Гесс был ревностный католик, однако широта его взглядов изумляла. Он с интересом изучал все религии и верования, а любовь к жизни со всеми ее тайнами горела у него в сердце. Беседы с ним походили на путешествие по речным порогам, настолько головокружительны и рискованны были повороты. Он мог вести речь о теориях черных дыр, тут же мгновенно перейти к достоинствам перцовой настойки, а потом с величайшим почтением рассуждать о таинстве не порочного зачатия. Но как бы далеко ни отстояли друг от друга эти темы, между ними всегда была внутренняя логическая связь.
Не проходило дня, чтобы Гарри не вспоминал о нем и не заскучал.
— Поздравь меня, — сообщил Тед, появившийся в дверях офиса с улыбкой до ушей. — Только что продал еще одну картину.
— Молодец.
Тед закрыл за собой дверь. В руке он держал бутылку белого вина. Он сел на корточки возле стены и отхлебнул глоток.
— Бог ты мой, ну и вечер, — сказал он, и голос его дрожал от переполнявших его чувств. — Я чуть не испекся за эту неделю. Я сам не знал, хочу ли выставлять на всеобщее обозрение то, что я вижу и о чем думаю.
Он привалился к стене, закрыл глаза и тяжело вздохнул. Помолчал минуту. Потом продолжил:
— Я нашел то, что тебе нужно, Гарри.
— Ад?
— Но я все еще думаю, ты что-то путаешь…
— Когда церемония?
— В следующий вторник.
— А где, ты узнал?
— Само собой! — Тед взглянул на него с шутливым негодованием.
— Так где?
— Дальше по Девятой и…
— Ну и куда дальше?
— Может, лучше я тебя туда провожу?
— Нет, Тед. Не впутывайся.
— Почему? — спросил Тед, протягивая Гарри бутылку.
— Потому что ты поклялся никогда больше не прикасаться к этому дерьму, не забыл? Героин, магия и все такое — им не место в твоей жизни. Разве ты не говорил?
— Говорил. Ты будешь пить или нет?
Гарри сделал большой глоток. Вино было кислое и теплое.
— Вот и держи слово. Тебе теперь есть что терять. Тед самодовольно хохотнул — Приятно слышать, — сказал он.
— Ты собирался назвать адрес.
— Идешь дальше по Девятой. Квартал между Тринадцатой и Четырнадцатой. Здание стоит углом. На вид заброшенное, — проговорил он, снизив голос до шепота, и забрал у Гарри бутылку. — В свое время я умел вытряхивать тайны, но добыть этот адрес было не легче, чем выдавить кровь из камня. Что там такое?
— Тебе этого не нужно знать.
— Чем меньше ты расскажешь, — честно предупредил Тед, — тем сильнее разожжешь мое любопытство.
Гарри сокрушенно покачал головой:
— Но ты ведь не поддашься ему, а?
— Вряд ли, — ответил Тед, пожимая плечами. — Ты же знаешь, я склонен поддаваться.
Гарри молчал.
— Ну? — не унимался Тед. — В чем там дело?
— Ты когда-нибудь слышал об ордене Заим-Карасофия?
Тед мрачно уставился на Гарри.
— Ты что, шутишь? — Гарри покачал головой. — Это же орден конкубов?
— Да, именно так мне и сказали.
— Гарри_ Ты понимаешь, куда суешься? Их, говорят, вы слали сюда из другого мира.
— Неужели? — сказал Гарри.
— Гарри, не морочь голову. Черт, ты отлично знаешь, о чем речь.
— Кое-что слышал, понятное дело.
— И что ты думаешь?
— О чем?
— О том, откуда они явились, — ответил Тед, все больше нервничая.
— Говорю тебе, я лишь слышал кое-что краем уха…
— Ну и?..
— Я думаю, они пришли из Субстанции.
Тед тихо присвистнул. Ему не нужно было объяснять, что такое море сновидений. Он и сам лет пять занимался оккультной практикой, пока случайно, под героином, не вызвал к жизни какую-то тварь с явно психопатическими наклонностями. Гарри пришлось применить все свои знания и умения, чтобы загнать ее обратно. Тед тогда поклялся больше не прикасаться к магии и в тот же день записался на курс деинтоксикапии. Но оккультные термины до сих пор его завораживали, а особенно слово «Субстанция».
— Что они здесь делают? — спросил Тед.
Гарри пожал плечами.
— Откуда я знаю? Я даже не уверен, что они существуют на самом деле.
— А если…
— Если они существуют, то мне нудою задать им несколько вопросов и получить на них ответы.
— Что за вопросы?
— Про ту самую змейку, что ты изобразил у меня под каблуком.
— Я изобразил Антихриста.
— Они его называют Иад.
Тед схватывал с полуслова.
— Значит, иад-уроборос и Антихрист — одно и то же? — сказал он.
— Это всего лишь разные имена дьявола, — отозвался Гарри.
— Как бы можешь быть уверен?
— Я верю, — ответил Гарри.
2
На другой день Гарри пошел взглянуть на тот самый дом по добытому Тедом адресу. Дом был обыкновенный, много квартирный, четырехэтажный и явно нежилой: окна заколочены, на входной двери висячий замок, кое-где пустые проемы заложены кирпичами. Гарри дважды обошел вокруг дома, стараясь разглядывать его незаметно, на случай если за ним наблюдают. Потом направился за советом к Норме.
Порой беседы в ее квартирке вести было нелегко. Норма, еще будучи подростком, стала надеждой и опорой для заблудших душ (особенно недавно умерших) и так жила всю жизнь. Порой она уставала от своих подопечных и включала на полную громкость сразу несколько допотопных телевизоров, чтобы грохот отпугивал духов, и разговаривать становилось невозможно.
Когда Гарри пришел в этот раз, телевизоры были включены, но без звука. На экранах мелькала реклама, предлагая купить машины, таблетки для похудания и жизнь вечную. Норма, конечно, ничего этого не видела. Она была от рождения слепа.
Но говорила она как зрячая.
— Посмотрите на него! — воскликнула Норма, едва Гарри переступил порог. — Заболел, что ли?
— Нет, спасибо. Просто мало спал.
— Делал новые татуировки? — спросила Норма.
— Только одну, — признался Гарри.
— Покажи.
— Норма…
— Покажи, — потребовала Норма и протянула к нему руку из глубины удобного кресла, где сидела, обложившись подушечками.
Гарри снял куртку, бросил ее сверху на телевизор и подошел к Норме, расположившейся возле открытого окна. Снизу в квартирку долетали людские голоса и шум машин.
— Почему ты не включишь кондиционер? — поинтересовался Гарри, закатывая рукава рубашки. — Дышать нечем.
— Люблю слушать жизнь, — сказала Норма. — Меня успокаивает. Ладно, давай посмотрим, что тут у тебя. — Она взяла руку Гарри, поднесла ее ближе к себе, пробежав пальцами от запястья почти до локтя, где он недавно сделал татуировку.
— Так и ходишь к этому мошеннику Войту? — спросила Норма, немного сдвинула наложенный татуировщиком бинт и ощупала кожу. Гарри поморщился. — Хорошая работа, — заключила Норма — Хотя одному богу известно, зачем это тебе.
Продолжался их старый спор. Гарри за последние пять лет сделал около дюжины татуировок, и все они, кроме двух, были работой Отиса Войта — тот специализировался на «талисманах и символах», которые, по его уверениям, отводили беду.
— Кое-каким из них я обязан жизнью, — сказал Гарри.
— Ты обязан жизнью своему уму и бесстрашию, Гарри, ни больше ни меньше. Покажи мне татуировку, способную остановить пулю.
— Таких нет.
— Правильно. А взгляд демона убивает похлеще пули.
— Пуля — это неодушевленный предмет, — не согласился Гарри.
— А демон? — возразила Норма — Нет, Гарри. Демон то же всего-навсего кусок дерьма. Кусок гнилого, тухлого мяса. — Она скривилась, обнажив в гримасе прекрасные белые зубы. — Бог ты мой, — промолвила она, — хотела бы я пойти к ним вместе с тобой.
— Мало приятного, — отозвался он. — Уверяю тебя.
— Все лучше, чем это. — Она хлопнула ладонями по под локотникам. На столике рядом с ней звякнули бутылки с ромом и бренди. — Иногда мне кажется, что меня наказали, Гарри. Сидеть здесь и целыми днями слушать их рассказы… И о том плачут, и о сем. И того им жалко, и этого. Иногда так и хочется заорать на них: черт возьми, поздно уже, поздно! Надо было раньше жалеть, пока можно было что-то изменить. А! Что толку… Вот у тебя настоящая жизнь, а мне никуда не деться от моих мертвецов. Когда родишься, не знаешь, что тебя ждет. Вот уж не угадаешь.
Гарри подошел к окну и взглянул с высоты седьмого этажа на Семьдесят пятую улицу.
— На днях прокатимся, — сказал он.
— Прокатимся?
— Хочу через пару дней повозить тебя по городу, проверить несколько мест. Паршивых, по-настоящему паршивых, Норма. Посмотрим тогда, как скоро ты передумаешь.
— Хорошо, посмотрим, — согласилась Норма. — А пока займемся делом. Чему обязана сегодня? Ведь ты не затем пришел, чтобы показать мне работу старика Войта.
— Нет.
— И рому ты мне не принес.
— Извини.
Она отмахнулась.
— Не валяй дурака. Я рада, что ты пришел. Но объясни зачем.
— Мне нужен твой совет, Норма. Во вторник я иду на вечеринку.
— И ты решил спросить у бедной слепой женщины, что тебе надеть? — улыбнулась Норма. — Кто устраивает вечер?
— Орден Заим-Карасофия. Улыбка Нормы погасла.
— Не смешно, Гарри.
— Мне тоже, — ответил Гарри. — Во вторник у них какая-то церемония, и мне нужно там быть.
— Зачем?
— Затем, что если кто-то и знает, где иады попытаются прорваться сюда в следующий раз, так это они.
— Про них никто не хочет даже вспоминать, Гарри, и не без оснований.
— За деньги можно и вспомнить. Но беда в том, что ни кто на самом деле не знает, кто они такие.
— Или что они такое, — уточнила Норма.
— Ты веришь в то, что про них говорят?
— Что их сослали сюда из другого мира? — Норма по жала плечами. — Иногда мне кажется, что всех нас сюда сослали.
— А если без метафизики?
— Это не метафизика, это правда. Всякая жизнь происходит из какого-нибудь моря снов, Гарри. И мы все мечтаем туда вернуться.
— Почему-то меня это не успокаивает. Не знаешь ли почему?
— Потому что ты боишься того, что стоит за этим, — ответила Норма, ни на секунду не растерявшись. — Боишься, что в данном случае все правила, по которым ты жил, ни черта не стоят, а без них ты сойдешь с ума.
— А ты не сойдешь?
— И я, наверное, сойду, — кивнула Норма. — Но не так уж важно, кто из нас сойдет с ума, а кто нет, Гарри. Вопрос в том, правду о них говорят или нет. И я думаю, что у тебя, у меня и у этих Заим есть кое-что общее.
— Я должен их бояться? — спросил Гарри.
— Возможно, они боятся тебя не меньше, чем ты их, а это означает, что они предпочтут видеть твою голову на блюде. С гарниром.
— Ха-ха. Как смешно.
— Сам спросил, — пожала плечами Норма.
Гарри отвернулся от окна и перевел взгляд на телевизоры. На экранах беззвучно шли свои драмы, и камеры бес страстно фиксировали каждый ничтожный триумф и каждую ничтожную неудачу, как реальную, так и созданную режиссерской фантазией.
— Тебе никогда не казалось, что за нами наблюдают? — сказал Гарри после паузы, когда он перебегал глазами с одного экрана на другой.
— Все время кажется, — ответила Норма.
— Я не про твоих духов, — сказал Гарри.
— А про что тогда?
— Сам не знаю… Ну, может, Бог?
— Нет.
— Что «нет»?
— Ты так говоришь, будто точно знаешь, что так оно и есть.
— Да, знаю. Сейчас, пока я здесь. Спроси у меня об этом завтра, и я, может быть, отвечу иначе. Конечно, я сомневаюсь, но мы никогда не знаем.
— Ты говорил о демонах…
— Ну и что?
— Значит, дьявол где-то есть.
— А если где-то есть дьявол, то должен быть и Бог? Норма покачала головой:
— Мы уже говорили об этом, Гарри. Бесконечный спор.
— Ясно.
— Не знаю, что такое твои демоны…
— Во-первых, они не мои.
— Видишь, мы все время спорим. А я думаю, что твои.
— Хочешь сказать, я виноват в том, что случилось с Гессом? — помрачнев, сказал Гарри.
— Ты же знаешь, я не об этом.
— А о чем?
— О том, что демоны тебя находят, потому что они тебе нужны. И Гессу они тоже были нужны. Они тебе нужны, чтобы не потерять смысл жизни. Одни верят… ну, не знаю, во что они там верят… в политику, в кино. — Норма вздохнула и спросила: — Почему это тебя беспокоит?
— Наверное, погода. Или настроение. Не знаю. — Гарри помолчал. — Неправда. Знаю.
— Скажешь мне?
— Я боюсь.
— Ты боишься ордена?
— Нет.
— Тогда чего?
— Я по-прежнему верю и в черта, и в дьявола. Но в себя я больше не верю.
— Что за чушь ты несешь! — воскликнула Норма и протянула руку в ее сторону. — Подойди сюда, — велела она. — Гарри? Ты меня слышишь?
Он протянул ей руку, и Норма крепко взяла ее повыше запястья.
— Выслушай меня, — сказала она. — И не говори даже, что не хочешь слушать. Иногда нужно сказать некоторые вещи, я хочу этого и скажу. Понимаешь? — Она и не подумала дожидаться ответа Гарри и продолжала, притянув его к себе поближе: — Ты хороший человек, Гарри, а это редко бывает. На самом деле редко. Наверное, тебя что-то подталкивает изнутри, что-то такое, чего нет у других, и потому перед тобой все время встают новые испытания. Не знаю, кто тебя испытывает — и кто меня испытывает, — но знаю, что выбора у нас нет. Понимаешь? У нас нет выбора, так что нам остается только стараться как можно лучше делать то, что мы делаем.
— Ладно, но…
— Я не закончила.
— Извини.
Она притянула Гарри еще ближе. Он теперь стоял рядом с ее креслом.
— Как давно мы друг друга знаем? — спросила она.
— Одиннадцать лет.
Другой рукой она коснулась его лица. Провела пальцами по лбу, по щекам, по губам.
— Все имеет свою цену, а? — сказала Норма.
— Нуда.
— Если бы мы знали зачем и почему, Гарри, мы были бы не те, кто мы есть. Может, мы бы вообще перестали быть людьми.
— Ты действительно так думаешь? — тихо спросил Гарри. — По-твоему, мы топчемся на месте, потому что мы люди?
— В какой-то степени.
— А если бы мы все поняли?
— То перестали бы быть людьми, — повторила Норма. Гарри уткнулся лбом ей в плечо.
— Может быть, так и есть, — тихо сказал он.
— Что так и есть?
— Может быть, пора нам перестать быть людьми.
3
Новая татуировка ныла сильнее, чем все прежние, вместе взятые. Ночью она разболелась особенно, и Гарри несколько раз просыпался: ему снилось, что рисунок ползет по руке, как живой, пытаясь выбраться из-под одежды.
Утром он — как; оказалось, в последний раз — позвонил Грилло. Когда они болтали, Д'Амур помянул Антихриста. Грилло в ответ презрительно фыркнул («Черт возьми, да ты у нас католик, а я и не знал!» — сказал он), после чего их беседа подошла к весьма холодному завершению. Грилло с его Рифом был последней надеждой выяснить что-нибудь про орден, и надежда эта лопнула. Теперь придется войти в дом между Тринадцатой и Четырнадцатой с пустыми руками, не имея понятия о том, что ожидает Гарри. Что ж, не в первый раз.
Он пришел к зданию еще до полудня, занял позицию через улицу и приготовился ждать. До середины дня все было тихо, а потом начали появляться участники. Одни подъезжали в автомобилях, другие приходили пешком, и все быстро шныряли вниз по ступенькам, которые вели к открывавшейся перед гостями подвальной двери. Появлялись и исчезали они так быстро, что Гарри не разглядел ни одного лица. До наступления сумерек в дом вошли около десятка гостей. Подвальную дверь Гарри заметил еще в прошлый раз, когда осматривал здание. Большая, железная, она показалась ему наглухо закрытой и заржавевшей в железном косяке. Все вышло не так.
Гарри ждал, что дело пойдет быстрее, когда стемнеет, но он ошибся. В сумерках прибыли еще пять или шесть гостей, но в общем и целом собрание выходило менее людным, чем он думал. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что чем меньше глаз станут разглядывать самозванца, тем лучше; плохо, потому что вместо толпы он попадет в круг из бранных, где каждый обладал бог знает какой силой.
Около девяти, когда в небесах погасли последние отблески вечернего света, на углу Тринадцатой возле винного магазина остановилось такси, и оттуда вышел Тед Дюссельдорф. Такси сразу отъехало, а Тед немного постоял на перекрестке, доставая сигарету. Потом пересек улицу и направился к зданию. Гарри ничего не оставалось, как покинуть укрытие и двинуться за Тедом в надежде, что тот его заметит и вовремя остановится. Но Тед смотрел вперед и свернул за угол, прежде чем Гарри успел его догнать. Стараясь не спешить, чтобы не привлекать лишнего внимания (он нисколько не сомневался, что изнутри за ним наблюдают), Гарри пересек улицу и вслед за Тедом двинул в обход здания. Тед свернул за угол. Гарри прибавил шагу и увидел спину приятеля как раз в тот момент, когда Дюссельдорф начал спускаться. Ругаясь про себя, Гарри заторопился, и шаги его разнеслись эхом по пустому двору. Он подоспел как раз вовремя, когда макушка Теда почти скрылась в темной глубине лестницы, но в последний момент Дюссельдорф оглянулся и, довольный, заулыбался.
— Ты…
Гарри прижал палец к губам и сделал знак, чтобы он поднимался, но Тед упрямо помотал головой, тыча пальцем в дверь. С недовольной гримасой Гарри двинулся вдоль стены и спустился по лестнице.
— Ты со мной не пойдешь, — прошипел он.
— Как ты попадешь туда без моей помощи? — осведомился Тед, доставая из-под куртки молоток и ломик.
— Ты не забыл, что тебе больше нельзя иметь дела с магией? — напомнил Гарри.
— Прощальная гастроль, — сказал Тед и добавил хриплым шепотом: — Гарри, я не спрашиваю у тебя разрешения. И вообще, если бы не я, тебя бы здесь не было.
— Я не могу нести за тебя ответственность, — предупредил Гарри.
— А я и не прошу…
— Я серьезно. Мне и так хватает мороки.
— Заметано, — ответил Тед с ухмылкой. — Так мы идем, или как?
С этими словами он спустился еще на один пролет — к двери. Гарри пошел следом.
— Есть зажигалка? — спросил Тед.
Гарри порылся в кармане и вытащил зажигалку. Пламя едва осветило проржавевший металл. Тед поддел косяк ломиком и попытался открыть, потом налег всем весом С две ри посыпалась ржавчина, петли затрещали, но створка выдержала.
— Без толку, — прошептал Гарри.
— Есть идеи получше? — прошипел в ответ Тед.
Гарри закрыл зажигалку.
— Есть, — раздался в темноте ею шепот. — Только отвернись.
— Почему это?
— Потому, — сказал Гарри и снова щелкнул зажигалкой: он хотел убедиться, что Тед послушался.
Тед не послушался. Он стоял и смотрел на Гарри испытующим взором.
— Ты хочешь применить магию? — спросил он, и в го лосе у него звучало скорее восхищение, чем упрек.
— Может, и магию.
— Бог ты мой, Гарри…
— Послушай, Тед, какого хрена ты сюда притащился, шел бы ты…
— Что там у тебя? — спросил Тед, и глаза у него загорелись, как у наркомана в предвкушении дозы. — Неужели «рука славы»?
— Господи, нет, конечно.
— А что?
— Тед, незачем тебе знать. Говорят тебе, отвернись.
Тед неохотно отвел глаза, и Гарри извлек из кармана магическое приспособление, за которое он отдал Огису Войту четыре сотни баксов. Вещь эта представляла собой алюминиевую полоску в два дюйма длиной и полтора шириной, с выгравированным крохотным магическим символом и пятью расходившимися от него узкими желобками. Гарри вложил ее в щель между дверью и косяком, ближе к замку.
— Ни хрена себе, это же «колдун», — услышал он за спиной шепот Теда. — Где ты его раздобыл?
Поздно было просить, чтобы он отвернулся, а лгать не имело смысла. Тед слишком хорошо разбирался в магии и знал весь колдовской инструментарий, чтобы его молено было обмануть.
— Не твое дело, — сказал Гарри сердито. Он предпочитал не использовать специальные средства (пусть даже этот инструмент был самым малым по шкале магических приспособлений, распределявшей их по степени воздействия и привыкания), но обстоятельства иногда вынуждали бить врага его оружием. Такова суровая правда войны.
Гарри приложил большой палец к острому краю инструмента. Плоть сразу открылась, и Гарри тут же почувствовал, как запульсировал «колдун», словно напитывался его кровью. Гарри знал, что момент активации — самый опасный для магов, так как именно он вызывает привыкание. Он приказал себе отвести глаза и не смог. Будто зачарованный, смотрел он, как его кровь стекает по желобкам и с шипением всасывается в металл. За спиной он слышал учащенное дыхание Теда. Потом в щели между косяком и дверью что-то вспыхнуло, раздался характерный щелчок, и замок открылся. Не успели погаснуть последние искры, как Гарри налег на дверь плечом. Она открылась. Гарри оглянулся на Теда, вид у которого, несмотря на всю прежнюю браваду, был слегка испуганный.
— Готов? — спросил Гарри и не стал дожидаться ответа.
Он шагнул внутрь, оставив Теда самому решать, идти или оставаться.
II
1
В подвале стоял тяжелый запах ладана и суши недельной давности; одним словом, запах плохой магии. От этой вони сердце у Гарри заколотилось, как молот. Сколько раз я делал это, думал Гарри, пробираясь вперед в полной темноте. Сколько раз он так шел вперед, невзирая на страх и подгибавшиеся колени? И сколько раз еще предстоит шагать в неизвестность, пока его епитимья не закончится?
Тед дотронулся до его плеча.
— Туда, — сказал он и кивнул вправо. Там, шагах в десяти от них, в тусклом серебристом свете виднелась еще одна лестница.
Они направились туда, стали спускаться, а Тед так и не снял руку с его плеча. С каждым шагом, с каждой ступень кой становилось все холоднее, запах суши усиливался. Сочетание холода и запаха было верным признаком: внизу именно то, что они искали. И, будто этого мало, дали о себе знать татуировки. Раззуделась не только новая, но и другие, зажившие давным-давно (на лодыжках, вокруг пупка, на пояснице и под грудиной).
Когда до низа оставалось ступеньки три, Гарри повернулся к Теду и прошептал:
— Помни о том, что я за тебя не отвечаю.
Тед кивнул и снял руку с его плеча. Говорить было некогда — они почти дошли. Гарри сунул руку под куртку и проверил револьвер в кобуре. Потом преодолел три последние ступеньки, завернул за угол и попал в просторный зал; от входа, где стоял Гарри, до противоположной нештукатуренной кирпичной стены футов пятьдесят, если не больше, а высота сводчатого потолка — футов двадцать. В центре зала возвышалось нечто, на первый взгляд напоминавшее колонну толщиной почти с половину зала, задрапированную полупрозрачной тканью. От нее и исходил тот самый серебристый свет, который они заметили наверху. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что ткань эта не плотнее воз духа Она походила на переливы северного сияния — легкая, невесомая, словно сплетенная из паутины громадного паука.
Среди ее складок двигались фигуры членов ордена, прибывших сюда днем. Теперь они были не в пальто и шляпах, а расхаживали по залу почти обнаженные, залитые серебристым сиянием.
Их нагота потрясала. Мягкий мерцающий свет скрадывал детали, но, лишь взглянув на них, Гарри понял: все, что он слышал о Заим-Карасофия, соответствует истине. Они не из нашего мира. Некоторые явно происходили от союзов людей и птиц — лица узкие, глаза сдвинуты по сторонам головы, губы клювообразные, на спине перья. Другие напоминали плоды чьего-то воображения, вызванные из Субстанции, — живое подтверждение теорий, которые не раз слышал Гарри. Как; еще можно объяснить появление на свет двух существ со светящимися желтоватым светом шарами вместо головы? Они сияли ярко-синими глазами, похожими на светляков. Или прелестное создание женского пола, чье лицо обрамляли, будто косички, нежные жгутики кожи, двигавшиеся в причудливом танце.
Гарри не видел никаких примет той непотребной инфернальной церемонии, какую он здесь ожидал. Не было ни треска свечей, отлитых из человеческого жира, ни ритуальных ножей, ни младенцев со вспоротыми животами. Гости двигались в облаке света, словно плыли в одном общем сновидении. Если бы не запах суши и ладана, Гарри решил бы, что произошла досадная ошибка.
— Что здесь творится? — шепотом, на ухо спросил Тед.
Гарри пожал плечами. Он сам не понимал. Но зато он знал, как это выяснить. Он сбросил куртку и начал расстегивать рубашку.
— Ты что делаешь?
— Хочу присоединиться к ним, — ответил Гарри.
— Тебя же вычислят через минуту.
— Не думаю, — сказал Гарри, снял башмаки и вытащил из брюк рубашку. В то же время он не спускал глаз с проплывавших в круге существ, высматривая в них признаки агрессивности. Он их не увидел. Если агрессивность в них и была, сейчас она явно спала.
Гарри показалось, что они вряд ли заметят, даже если он присоединится к ним одетым. Но внутреннее чутье подсказывало: для безопасности лучше стать похожим на них.
— Оставайся здесь, — велел он Теду.
— Ты сошел с ума, понимаешь? — сказал Тед.
— Все будет нормально, — заверил Гарри, оглядел свое полуголое тело и похлопал себя по животу. — Надо бы сбросить пару фунтов…
С этими словами он направился к «колонне».
Подойдя ближе, он заметил то, чего не видел раньше: лучи света или волокна, чем бы там они ни были, издавали низ кий неровный звук, похожий на стон. Звук этот пульсировал у него в висках, будто предвестник мигрени. Ощущение не из приятных, но Гарри не остановился. По коже бежали мурашки, татуировки жгло как огнем.
Гарри поднял к глазам левую руку и сдвинул повязку с но вой татуировки. В здешнем серебристом свете багровая парабола казалась свежей, будто ее только что нанесли на кожу, и абсолютно бессмысленной. Норма права, подумал он. Как: может какая-то загогулина защитить его от могущественных сил?
Он сорвал повязку и приблизился к «колонне», каждую минуту ожидая, что на него обратят внимание. Но так и не дождался. Никто не удостоил его взглядом, он беспрепятственно вошел в столб света и двинулся к центру. При этом он поднял руки, и пальцы ею, дотронувшиеся до световых волокон, почувствовали легкий укол. Гарри получил слабый заряд энергии, пробежавший по рукам к его плечам и рас творившийся где-то в груди. «Колонна» на мгновение вздрогнула, и Гарри испугался, что сейчас ею выбросят, потому что мерцающие складки окружили новичка со всех сторон. Прикосновение волокон оказалось даже приятным, и он, похоже, выдержал испытание — в чем бы оно ни заключалось, — потому что вскоре складки разошлись и заколыхались в прежнем ритме.
Гарри оглянулся в поисках Теда, но все, что осталось за пределами света — кирпичные стены, лестница, потолок, — подернулось дымкой. Тогда Гарри сосредоточился на мистерии, совершавшейся в центре круга.
Он пошел туда, и головная боль немедленно усилилась, но он не обращал на нее внимания. В середине «колонны» что-то было: какой-то темный сгусток в самом сердце свечения. Сгусток был выше Гарри и имел над ним какую-то власть, ибо, раз взглянув туда, Гарри уже не мог оторвать от него глаз.
Вместе с этим он услышал еще один звук, напоминавший далекий и мерный рокот барабанов.
Зачарованный, изумленный, Гарри понял, откуда звук ему знаком. Это был шум прилива.
Его охватила дрожь. Сердце забилось. Море. Господи, мо ре! Шепотом, тише вздоха, он произнес — Субстанция.
Голос его услышали. Затылком он ощутил чье-то дыхание, и кто-то велел ему:
— Повернись.
Он повернулся и увидел рядом с собой одного из изгнанных, чье лицо переливалось всеми цветами радуги.
— Мы ждем, когда появится нейрика, — сказал тот. — Благословение скоро придет.
Благословение? Кого они ждут, Папу Римского?
— Скоро? — спросил Гарри, в любой момент ожидая разоблачения.
— Очень скоро, — последовал ответ. — Он чувствует наше нетерпение. — Изгнанник смотрел мимо Гарри, в темноту. — Он знает, как мы хотим вернуться. Но ведь нельзя вернуться без благословения, не так ли?
— Так, — сказал Гарри. — Конечно.
— Погоди-ка, — сказал изгнанник, прислушиваясь к чему-то извне. — Кажется, это он…
Внезапно в толпе собравшихся началось волнение, и все, включая собеседника Гарри, сгрудились возле кромки света, Гарри страшно хотелось увидеть того, кто пришел их благословить, но еще больше его тянуло хоть краем глаза взглянуть на берег Субстанции. Он выбрал Субстанцию. Гарри повернулся и быстро, очень быстро, будто его потянуло не ведомой силой, шагнул к темному сгустку. Он ощутил, как пол под ним становится зыбким, как дышит в лицо порыв холодного влажного ветра. Темнота расступилась, будто ветром открыло невидимую дверь, и за ее порогом открылось зрелище, при виде которого ноги сами понесли Гарри вперед — туда, туда, на берег обетованный.
Над ним распростерлось небо, где громоздились, как: башни, высокие облака, а между облачными башнями сияли невиданные на земле звезды. Под ногами суетились крабы, цеплялись клешнями за камни, когда накатывала волна. Прибой бился о мелководье так, словно хотел дотянуться до камней, до неба или до того и другого разом.
Все это Гарри успел охватить одним-единственным жадным взглядом.
Потом он услышал за спиной крик и нехотя оглянулся. Сзади творилось что-то странное. «Колонна» раскачивалась, волокна света рвались и падали вниз, как старые сброшенные бинты. Гарри попытался сосредоточиться, но перед глазами все еще стояло море. Пока он соображал, послышались еще два крика, справа и слева Он мгновенно очнулся, испугался и бросился прочь, хотя темный сгусток притягивал, и пришлось приложить усилие, чтобы оторваться.
На бегу он заметил то самое существо, с кем только что разговаривал, — оно цеплялось за складки драпировки, а в груди у него зияла рана величиной с кулак. Создание упало на колени, сияющие глаза его на мгновение задержались на Гарри, тонкогубый рот раскрылся, будто хотел спросить: за что? Вместо слов изо рта хлынула черная, как у каракатицы, кровь, и существо упало. Гарри оглянулся в поисках того, кто это сделал, но среди колеблющихся волокон взгляд его находил только несчастных гостей, падавших замертво от страшных ран. К ногам Гарри, подпрыгивая, подкатилась оторванная голова, а обезглавленное тело механически вцепилось в Гарри и замерло у него на руках.
Световые завесы, внезапно ставшие саваном, сотрясались сверху донизу, волокна рвались и падали на пол. Как живые, они корчились в судорогах, свет, исходивший от них, мед ленно гас, и зал погружался в темноту.
Под прикрытием падающих завес Гарри подобрался к краю светового круга и там — наконец — увидел того, кто все это устроил.
Это был человек. Ни больше ни меньше. С бородой патриарха и в одеянии пророка. Одеяние его, изначально синее, теперь покрылось кровью, как фартук у мясника. Оружием ему служил короткий жезл, извергавший языки бледного пламени. Гарри увидел, как один змеистый язык равнодушно, почти лениво, настиг новую жертву (одну из тех, с глаза ми как светляки). Человек ткнул жезлом ей в поясницу и вверх, обнажив позвоночник. Существо не погибло сразу же, несмотря на чудовищную рану, а повернулось к убийце лицом.
— За что? — простонало оно, простирая к убийце мягкие руки. — За что?
Тот ничего не ответил, лишь снова поднял жезл и выстрелил прямо в рот жертве. Огонь опалил ее, сокрушив в мгновение ока, но и после этого она не упала. Тело ее содрогалось, мочевой пузырь и кишечник опорожнились. На лице пророка появилось нечто вроде удивления, он подошел к своей жертве по кровавому месиву и выстрелил — на этот раз в упор. Струя энергии вырвалась с такой силой, что голова отделилась от тела.
Гарри невольно вскрикнул, скорее от ярости, чем от страха. Убийца, который уже двинулся мимо обезглавленной женщины к зазору между мирами, застыл на месте. Гарри замер. Пророк вглядывался в темноту, и его лицо станови лось все более изумленным.
«Он не видит меня», — догадался Гарри.
Радость была преждевременной. Пророк продолжал вглядываться в сгущавшуюся темноту так, словно видел в ней что-то, но не мог разобрать, будто его подводили глаза. Но рисковать он не собирался, поэтому снова поднял посох и выстрелил.
Гарри не стал ждать, пока его настигнет огонь. Он ринулся к лестнице, моля бога, чтобы Тед уже выбрался оттуда. Язык пламени просвистел совсем рядом, дохнув смертоносным жаром, и ударил в стену с такой силой, что в кирпиче побежали трещины. Гарри оглянулся и увидел, что пророк, больше не обращая внимания на странный фантом, направился к темной трещине, за которой лежала Субстанция.
Гарри проследил за ним взглядом. В сгущавшейся темноте берег и море стали видны отчетливее, и на секунду ему захотелось вернуться туда, побежать вслед за пророком и оказаться на берегу моря под высоким сводом чужого неба.
В это мгновение из темноты, откуда-то слева, он услышал слабый страдальческий голос:
— Прости, Гарри… пожалуйста… прости…
С замиранием сердца Гарри отвернулся от лестницы, поискал глазами Теда. Тот лежал на нижней площадке шагах в семи или восьми от Гарри, раскинув руки, раненный в грудь. Рана была обширная и глубокая — даже странно, что он еще мог дышать и говорить. Гарри подошел к нему.
— Возьми меня за руку, — попросил Тед.
— Я держу ее, — ответил Гарри.
— Ничего не чувствую.
— Может, это и к лучшему, — сказал Гарри. — Сейчас я тебя отсюда вытащу.
— Он пришел из ниоткуда…
— Не думай об этом.
— Я не лез туда, как ты велел, а потом… Он пришел из ниоткуда…
— Помолчи, ладно? — Гарри обхватил Теда. — Ну как, ты готов?
Тед только застонал. Гарри набрал в легкие побольше воздуха, выпрямился и поволок раненого наверх. Серебристый свет окончательно погас, и идти стало еще труднее. Но остановился Гарри только раз, когда по телу Теда прошла легкая судорога.
— Держись, — говорил Гарри. — Держись.
Они добрались до лестницы, и Гарри потащил приятеля по ступенькам. На секунду он оглянулся и увидел пророка, все еще стоявшего на пороге между Космом и Метакосмом Конечно, сейчас он шагнет в другой мир. Конечно, он туда и стремился. Но почему ради этого потребовалось убить столько невинных душ, осталось для Гарри загадкой, которую он не надеялся решить в скором времени.
2
— Уже поздно, Гарри, — сказала Норма.
Она сидела в том же кресле возле окна, и рядом бубнили телевизоры. По всем каналам шли ночные шоу.
— Можно чего-нибудь выпить? — спросил Гарри.
— Налей сам.
В темноте, освещенной мерцанием телеэкранов, Гарри подошел к столику рядом с креслом и налил себе бренди.
— Ты в крови, Гарри, — заметила Норма. Обоняние от части заменяло ей глаза.
— Это не моя кровь. Теда Дюссельдорфа.
— Что случилось?
— Он умер час назад.
Норма помолчала несколько секунд, потом спросила:
— Орден?
— Не совсем.
Гарри сел на простой жесткий стул напротив Нормы, расположившейся в своем выложенном подушками троне, и рассказал ей, что случилось.
— Значит, в конечном итоге татуировки оправдали по траченные на них деньги, — сказала она, когда Гарри закончил отчет.
— Или мне повезло.
— Я не верю в везение, — возразила Норма. — Я верю в предназначение. — Она вложила в это слово все свои чувства.
— Значит, по-твоему, Теду было предназначено умереть там сегодня? — спросил Гарри. — Так я и купился на это.
— Ну и не покупайся, — отозвалась Норма с изрядной долей раздражения. — У нас свободная страна.
Гарри хлебнул бренди.
— Похоже, на этот раз мне всерьез нужна помощь, — сказал он.
— Ты про врачей? Если про врачей, то Фрейд сегодня ко мне приходил… по крайней мере, он назвался Фрейдом… так вот, его все затрахали…
— Я не про Фрейда. Я говорю про церковь или, может быть, про ФБР. Не знаю. Я должен кому-нибудь рассказать, что происходит.
— Если тебе поверят, значит, они уже куплены врагом, — сказала Норма. — Можешь не сомневаться.
Гарри вздохнул. Он знал, что она права. Среди тех, кто носил форму и рясу, были люди, в чьи обязанности входило скрывать нежелательную информацию. Если он обратится к такому человеку, его уничтожат.
— Значит, придется хорошенько подумать, прежде чем сделать выбор, — сказал он.
— Или плюнуть на это.
— Дверь нельзя открывать, Норма.
— Ты уверен?
— Дурацкий вопрос, — ответил он. — Конечно, уверен.
— Приятно слышать, — сказала Норма. — Ты не помнишь ли, когда впервые так решил?
— Я не решал. Мне так сказали.
— Кто?
— Не помню. Наверное, Гесс. Или ты.
— Я? Да меня ты не слушаешь!
— А кого мне тогда слушать, черт побери!
— Попробуй слушать себя, — посоветовала Норма — Помнишь, что ты сказал мне несколько дней назад?
— Нет.
— Ты сказал, что пора перестать быть человеком.
— Ах, вот ты о чем…
— Да, я о том.
— Это только слова.
— Все только слова, пока не доходит до дела, Гарри.
— Не понимаю.
— Что, если дверь нужно открыть? — продолжала Норма, — Может, пора открытыми глазами посмотреть на то, что нам снится.
— Опять Фрейд.
— Ничего подобного, — ответила она. — Даже близко.
— А если ты ошибаешься? — сказал Гарри. — Может быть, открытая дверь означает катастрофу, и если ее не предотвратить…
— Настанет конец света?
— Вот именно.
— Нет. Никакого конца не будет. Мир изменится, но не погибнет.
— Ты полагаешь, что тут я должен удовлетвориться твоим обещанием?
— Нет, Спроси у своих серых клеток. Они должны знать.
— Я со своими серыми клетками в последнее время не в ладу, — сказал Гарри. — Они не спешат сообщить мне, что им известно.
— Может быть, ты плохо слушаешь, — предположила Норма. — Вопрос стоит так: что будет, если мир изменится? Может, он изменится к лучшему?
— Он изменится к худшему.
— Кто сказал?
— я.
Норма подняла руку, протянула ее к Гарри.
— Давай-ка прогуляемся на крышу, — сказала она.
— Сейчас?
— Сейчас. Хочу подышать свежим воздухом.
Они поднялись наверх, на крышу девятиэтажного здания над Семьдесят пятой улицей, и Норма закуталась в шаль. До рассвета было еще далеко, но город уже начинал новый день. Норма опиралась на руку Гарри, и они оба минут пять молчали и слушали, как внизу гудят машины, как воет сирена «скорой помощи», как свистит холодный ветер, что налетал порывами от реки, неся грязь и копоть. Молчание прервала Норма.
— Какие же мы сильные и какие хрупкие, — произнесла она.
— Кто «мы»?
— Люди. Мы все несем в себе силу.
— Вряд ли все с тобой согласятся, — ответил Гарри.
— Это потому, что они не чувствуют связи с другими. Они считают себя одиночками. По разумению. По жизни. Я ведь вечно слышу одно и то же. Все души, что прилетают ко мне, жалуются, как им одиноко, как им ужасно одиноко. А я отвечаю: измените себя.
— А они не хотят?
— Конечно нет.
— Я тоже не захотел бы, — отозвался Гарри. — Я такой, какой есть. И не собираюсь отказываться от себя.
— Я сказала «измениться», а не «отказаться», — возразила Норма. — Это не одно и тоже.
— Но для мертвых…
— Что значит «мертвый»? — Норма пожала плечами. — Жизнь меняется, а не заканчивается. Можешь мне поверить.
— А я не верю. Хотел бы, но не верится.
— Не буду я тебя убеждать, — сказала Норма. — Значит, ты должен прийти к этому сам, так или иначе. — Она слегка наклонилась к его плечу: — Сколько лет мы знакомы?
— Ты уже спрашивала.
— И что ты ответил?
— Одиннадцать.
— Немало, а? — Она опять помолчала, потом спросила; — Ты счастлив, Гарри?
— Бог ты мой, нет конечно. А ты?
— А я, пожалуй, счастлива, — ответила Норма, и в голосе у нее прозвучало недоумение. — Я дорожу твоей дружбой, Гарри. В другое время и в другом месте из нас вышла бы не плохая пара. — Она издала смешок. — Может, поэтому мне и кажется, что я знаю тебя куда дольше каких-то одиннадцати лет. — Она передернула плечами. — Что-то я замерзла Не поможешь ли мне спуститься?
— Конечно.
— У тебя усталый голос, Гарри. Тебе надо поспать не сколько часов. У меня в другой комнате есть матрас.
— Нет, спасибо. Я поеду домой. Мне нужно еще кое с кем переговорить.
— Я тебе мало помогла, так? Тебе нужны простые ответы, а у меня их нет.
— Я тебе кое-чего не сказал.
— Чего?
— Я почти перешел через него.
— Через порог?
— Да.
— И почему ты остался?
— Во-первых, я не мог бросить Теда. А потом… Не знаю… Наверное, побоялся, что не вернусь.
— Ну, вполне возможно, что самые лучшие путешествия — те, из которых не возвращаются, Гарри, — заметила Норма, и в голосе у нее прозвучала тоскливая нотка— Рас скажи, как оно там.
— Море? Оно прекрасно. — Он снова вспомнил берег Субстанции и невольно вздохнул.
— Тогда пошли домой, — сказала Норма.
Гарри отозвался не сразу. Он разглядывал раскинувшийся внизу город. Город тоже был по-своему прекрасен, но только по-своему и только ночью.
— Может, и правда нужно было уйти, — проговорил он.
— Если ты думаешь обо мне, то зря, — сказала Норма. — Я, конечно, буду скучать, но ничего, справлюсь. Может быть, я и сама скоро последую за тобой.
3
Он вернулся домой, чтобы привести себя в порядок (рубашка промокла от крови Теда) и собраться. Но поскольку он понятия не имел, что увидит по ту сторону, кроме неба, моря и гальки на берегу, собираться было глупо.
Он положил в карман бумажник, хотя вряд ли там в ходу доллары. Застегнул на руке часы, хотя время, скорее всего, там идет иначе. Надел крестик с распятием, хотя историю про Христа, по его мнению, придумали только для того, что бы отвлечь внимание от настоящей тайны. И когда в небе забрезжил рассвет, он вышел из дома и направился к тому же самому зданию в квартале между Тринадцатой и Четырнадцатой улицами.
Дверь, которую он взломал ночью, была открыта нараспашку. Освещая путь фонариком, он направился к внутренней лестнице. Несколько раз остановился, прислушиваясь к звукам внизу. Ему уже повезло сегодня, и второй раз испытывать судьбу он не хотел. Но все было тихо, не слышно да же стонов. Он добрался до лестницы, где выключил фонарь и начал спускаться в темноте — почти полной, если не считать слабого, пробивавшегося сверху отсвета предутреннего неба, — пока не увидел мерцание снизу. Это оказалась кровь одного из убитых, получившего страшные раны головы и груди. Она скопилась в лужицах, издавая довольно сильное фиолетовое свечение, как фосфоресцирующая гнилушка.
Спустившись, Гарри постоял на площадке, пока не привыкли глаза. А потом ему открылось зрелище настолько страшное, что, хотя он был готов увидеть побоище, волосы у него встали дыбом.
Разумеется, он не впервые видел смерть. Видел он ее час то, а красивой она бывала редко. Видел разлагавшиеся рас члененные тела, оторванные конечности, изуродованные лица. Но здесь было что-то еще более жуткое. Перед Гарри лежали останки тех, кого он считал нечистыми и дьяволо-поклонниками; они принадлежал к другому биологическому виду, и сами пропорции их тел вызывали неприязнь. Именно такое Гарри считал порождением зла и безумия. Но это зрелище не доставило ему радости. Возможно, они действительно являлись порождением зла, а может быть, и нет. Он не знал этого. Но он помнил, что совсем недавно сам решил отказаться от человеческого. Теперь он не имел нрава судить существ по их внешней форме, какой бы странной она ни казалась, потому что и сам он, изменившись, мог принять вид еще более причудливый. Не исключено, что и ему придется испытать стадии трансформации, подобно зародышу, который сначала напоминает рептилию, потом птицу и только в итоге становится человеком. Вполне возможно, что здесь, в темном подвале, на полу лежат его мертвые братья.
Он оторвал от них взгляд и посмотрел в центр зала. Волокна погасли, с потолка свисало лишь несколько рваных лент, ничего не скрывавших, — в центре ничего не было. Темный проход, что вел на берег Субстанции, исчез.
Гарри не поверил глазам и бросился туда, спотыкаясь о трупы. Напрасная надежда. Пророк закрыл за собой проход и стер все следы.
— Дурак, — сказал сам себе Гарри.
Он так: близко подошел. Он стоял на пороге другого мира, где, быть может, находилась разгадка самой тайны бытия. Надо было не раздумывая ринуться туда, а он мямлил. Замешкался, отвернулся и упустил свой шанс.
Что Норма говорила о предназначении? Неужто его предназначение — стоять среди трупов и смотреть вслед прекрасному поезду, ушедшему без него?
Адреналин в крови, на котором он держался до сих пор, вдруг иссяк, ноги стали ватными. Пора домой — проглотить обиду и поспать хоть пару часов. Потом он приведет мысли в порядок и постарается хоть что-то понять.
Гарри двинулся прочь из этого страшного места, дошел до лестницы. На площадке через пролет он едва не споткнулся о чью-то скорчившуюся фигуру. Пророк все-таки не довел до конца свое дело. Женщина — это оказалась женщина — осталась жива, хотя даже в слабом свете, попадавшем сюда, видно было, что жить ей осталось недолго. Запекшаяся темной кровью рана тянулась у нее от солнечного сплетения до бедра. На плоском, безносом и безгубом лице сияли огромные золотые глаза.
— Я тебя помню, — произнесла она хриплым свистящим шепотом. — Ты был с нами на церемонии.
— Да.
— Зачем ты вернулся?
— Я хотел пройти через порог.
— Мы тоже, — сказала она, немного нагнувшись к Гарри. Сияющие глаза впились в него, будто она хотела увидеть его насквозь. — Ты не из наших, — отметила она.
Гарри не видел причин врать.
— Да, я не из ваших.
— Ты явился с ним, — вдруг испугалась она. — Шу небесный! — Она отшатнулась, заслонив руками лицо, словно пыталась защититься от Гарри.
— Не бойся, — ответил он. — Я пришел не с ним. Клянусь.
Он перешагнул последнюю ступеньку и подошел к ней.
Слишком слабая, чтобы бежать, женщина прижалась к стене и сползла по ней вниз, заходясь рыданиями.
— Убей меня, — выдохнула она, — Мне все равно. У меня ничего не осталось.
Гарри присел перед ней на корточки.
— Послушай меня, пожалуйста. Я пришел не с ним, я даже не знаю, кто он…
— Это Киссун.
— Что?
Она отняла от лица перепончатые пальцы и посмотрела ему в лицо.
— Значит, ты все-таки его знаешь.
— Тот Киссун, которого знаю я, мертв, — сказал он. — По крайней мере, я так думал.
— Он убил Посвященного и явился к нам в его теле. Но зачем?
Хотя бы на это Гарри знал ответ:
— Ему нужно было пройти к Субстанции.
Женщина покачала головой.
— Нет, он остался здесь, — сказала она. — Он только запер проход.
— Ты уверена?
— Я видела собственными глазами. Тогда-то я и узнала, что он — Киссун.
— Не понимаю.
— В самый последний момент, когда проход закрывался, в нем вспыхнул свет и осветил все — кирпичи, пол, мертвых. И я, кажется, на мгновение увидела истинную природу вещей. А потом я посмотрела на него — на того, кого мы приняли за Посвященного, — и увидела, что это другой чело век в его теле.
— Как ты узнала, что он — Киссун?
— Когда-то Киссун пытался примкнуть к нам. Говорил, что он тоже изгнанник, как и мы, что он хочет вернуться домой и увидеть Субстанцию. — Тут плечи у нее вздрогнули, и она заплакала. — Знаешь, что странно? — проговорила она с горькой улыбкой. — Я никогда ее не видела. Почти никто из нас ее не видел. Мы ведь дети и дети детей изгнанников. Мы жили ради того, о чем знали с чужих слов.
— Ты знаешь, куда он делся?
— Киссун? Гарри кивнул…
— Знаю. Я пошла за ним туда, где он прятался.
— Ты хотела его убить?
— Конечно. Но когда я туда добралась, я совсем обессилела. Я поняла, что мне нельзя показываться ему на глаза, иначе он убьет меня. И вернулась сюда, чтобы подготовиться.
— Скажи мне, где он. Позволь мне это сделать.
— Ты не понимаешь, на что он способен.
— Наслышан, — сказал Гарри. — Можешь не сомневаться. Наслышан.
— И ты думаешь, ты справишься?
— Не знаю, — ответил Гарри, вспомнив полотно Теда. Желтое небо, грязная улица и черная змея под его каблуком. Змеей оказался Киссун, пусть под другим именем — Мне уже доводилось драться с демонами.
— Он не демон, — отозвалась изгнанница. — Он человек.
— Это хорошо или плохо? Женщина строго посмотрела ему в глаза.
— Тебе лучше знать, — сказала она.
Разумеется, это было плохо.
С демонами просто. Они верят в силу молитвы и святой воды, потому боятся святой воды и молитвы. А человек — во что верит человек?
4
Дом по адресу, который назвала умирающая изгнанница, находился в Морнингсайд-Хайтс, между Сто десятой и Восьмой улицами. Обычный дом, порядком обшарпанный. В нижних окнах не было занавесок, и Гарри заглянул внутрь. Пустая комната: ни картин, ни ковров, ни мебели — ничего. Он еще не успел открыть дверь подъезда, не успел переступить порог, как понял, что опоздал. Дом был пуст или почти пуст.
Но знаки пребывания Киссуна здесь все же остались. На верхней площадке лестницы в зловонной луже разлагался средних размеров лике. Услышав шаги, он поднял голову, а потом — поскольку без хозяина он потерял весь свой жал кий разум — пополз вниз, напрягая последние силы, распадаясь на части и оставляя за собой на ступеньках грязные лужицы. Гарри прошел по его следам и обнаружил комнату, где жил Киссун. Там царило запустение. На ковре валялись газеты, возле немытого окна лежал засаленный матрас, рядом с грудой пустых консервных банок и тарелок с протухшими остатками пищи — пустые бутылки из-под спиртного. Короче говоря, комната была убогой и жалкой.
Лишь одна деталь выдавала в бывшем хозяине комнаты не совсем обычного нищего. На стене у двери висела карта Соединенных Штатов, исписанная какими-то знаками и пометками. Писал он каракулями и, как показалось Гарри, на смеси латыни и русского, так что смысл проступал с трудом. Тем не менее одно было ясно — какие-то города, немногим больше десятка, представляли собой для Киссуна особую важность. Больше всего значков и пометок скопилось вокруг Нью-Йорка, в юго-западной части Северной Дакоты и в Аризоне. Гарри снял карту, свернул и положил в карман. Потом бегло осмотрел комнату, надеясь обнаружить еще какие-то подсказки. Больше не нашлось ничего интересного, кроме колоды странных карт: потрепанных, явно нарисованных от руки. Гарри рассмотрел их. Карт было около двадцати, и на каждой изображен один простой символ: круг, рыба, рука, окно, глаз. Не раздумывая, Гарри и их положил в карман. Потом он обошел гниющие останки ликса и выбрался на улицу.
Только дома, разложив карты на полу, Гарри понял, что изображено на них. Тесла Бомбек описывала эти символы, когда говорила про расшифрованные ею изображения на медальоне из пещер Паломо-Гроува.
По ее словам, в центре должен быть человек; а здесь Киссун, рисовавший карты, разделил человеческую фигуру на две половины, каждая с одной вытянутой рукой и двумя нога ми. Остальные символы остались теми же, что и на медальоне. Если Гарри ничего не напутал и правильно помнил объяснения Теслы, то над головой человека помещались четыре знака, изображавшие восхождение человечества к единому. Под ногами — четыре других знака, символизирующие возвращение к простейшим организмам. Над левой рукой, откуда спирально исходила не то энергия, не то кровь, знаки выстраивались в цепочку, которая тянулась к облаку — эмблеме Косма. Знаки над правой рукой вели в пустой круг, означавший тайну Метакосма.
Гарри смотрел на символы, разгаданные Теслой, и не понимал, зачем они понадобились Киссуну. Может быть, он просто играл в карты? Складывал метафизический пасьянс, чтобы убить время, пока обдумывал свои планы. Или он не тратит время на чепуху? Возможно, такой пасьянс был средством предсказывать или инициировать события.
Гарри ломал голову над этой загадкой, когда прозвучал телефонный звонок. В трубке раздался голос Нормы.
— Включи новости, — сказала она.
Он нажал на кнопку. Замелькали кадры горящего дома, сопровождаемые рассказом репортера. В подвале здания обнаружены погибшие, говорил он. Общее число жертв еще не известно, но он лично видел, как вынесли двадцать одно тело. Живых в доме нет, и шансы их обнаружить невелики.
— Это то, что я думаю? — спросила Норма.
— Да, — ответил Гарри. — Про состояние тел что-нибудь говорили?
— Только то, что практически все обгорели до неузнаваемости. Насколько я понимаю, это изгнанники?
— Да.
— Они сильно отличаются от нас?
— Очень.
— Тогда возникнут вопросы, — сухо прокомментировала Норма.
— Сложат в папку и сделают вид, что ничего не было, — отозвался Гарри.
Он видел такое не раз. Сталкиваясь с иррациональным, люди предпочитают не замечать того, что выходит за рамки их понимания.
— Там было кое-что еще, Норма Вернее, кое-кто.
— И кто же?
— Киссун.
— Не может быть.
— Клянусь.
— Ты видел его? Во плоти?
— Вообще-то он был в чужой плоти, — ответил Гарри, — но я уверен, что это он.
— Он возглавлял орден?
— Нет. Он убил их всех, — сказал Гарри. — Они открыли проход к Субстанции. «Нейрика», как назвал это один из них.
— Это и значит «проход», — пояснила Норма. — Проход к священному знанию.
— Так вот, Киссун закрыл его.
Норма замолчала, переваривая новость.
— Погоди-ка, — сказала она. — Значит, они открыли нейрику, а Киссун их убил и прошел…
— Нет.
— Ты сказал…
— Я сказал, что он его закрыл. Он никуда не прошел. Он остался здесь, в Нью-Йорке.
— Ты его нашел?
— Нет. Но я найду.
III
1
В надежде все-таки застать Киссуна Гарри вернулся на Морнингсайд-Хайтс и трое суток следил за домом. Он не знал, что делать, если Киссун вернется, и утешался тем, что колода и карта были у него. По-видимому, эти вещи обладали для их хозяина определенной ценностью. Если Киссун пожелает его убить, он прежде захочет выяснить, где они. По крайней мере, так думал Гарри.
Но, как оказалось, ни ожидания, ни расчеты не оправ дались. Гарри, почти не смыкая глаз, семьдесят два часа следил за домом, но Киссун не появился. Тогда Гарри вошел в дом. От ликса осталось лишь грязное пятно возле лестницы. В спальне Киссуна все было перевернуто — похоже, хозяин все-таки приходил. Теперь всё, понял Гарри. Киссун закончил здесь свои дела. Он отправился дальше, куда-то в другое место.
На следующий день Гарри выехал в Северную Дакоту, и началась погоня, растянувшаяся на семь недель. О своем отъезде Гарри сообщил только Норме, да и то без подробностей. Норма засыпала его вопросами, но он боялся шпионов Киссуна, которые могли затесаться среди ее духов. Еще очень хотелось поговорить с Грилло, но Гарри решил воздержаться. Положа руку на сердце, он никогда не был уверен в том, что Грилло действует правильно, и в надежности Рифа. Если дать информацию Грилло и пропустить ее через компьютеры, не исключено, что Киссун сам найдет Гарри раньше, чем тот отыщет шамана. Лучше тихо раствориться в пространстве; пусть думают, будто Д'Амур погиб.
В Северной Дакоте Гарри провел одиннадцать дней — сначала в Джеймстауне, потом в Наполеоне и Уишеке, где по чистой случайности напал на след и отправился дальше на запад. Там в разгар свирепой июльской жары он обнаружил следы еще одного побоища, учиненного Киссуном. В этот раз обошлось без пожара, так что слухи о странной внешности погибших просочились в прессу, а вскоре кто-то замял скандал. Тем не менее Гарри понял: Киссун снова, как и в Нью-Йорке, обнаружил и уничтожил группу изгнанников. Открыли они проход в Метакосм или нет, было неясно. Скорее всего, открыли. Иначе зачем Киссун их убил?
Был еще один вопрос, терзавший Гарри с момента отъезда из Нью-Йорка, Почему эти изгнанники, высланные за пределы Метакосма и столько лет прожившие в Косме, наконец получили ключ к проходам? Они нашли заклинание, открывавшее двери, прежде наглухо закрытые для них? Или двери, разделявшие Косм и Метакосм, стали прозрачнее?
Стояла такая жара, что мозги плавились. Гарри вернулся в Уишек, чтобы попытаться напасть на след Киссуна и понять, куда тот двинулся дальше. Но от жары и страхов, усиленных этой жарой, у него совсем поехала крыша. Начались галлюцинации, и за два дня ему дважды померещилось, что он видел Киссуна: старик как будто заворачивал за угол, Гарри бежал за ним следом и, конечно, никакого Киссуна не обнаруживал. В сумерках он смотрел, как все вокруг погружается во тьму, и ему казалось, что он видит бегущие тени, словно темнота размывала стену между мирами, и та начинала идти трещинами.
Он искал утешение в окружавших его людях — грубоватых, простых женщинах и мужчинах, выбравших для жилья этот безрадостный уголок. Они отличались здравым смыслом, добытым всей их непростой жизнью, и этот здравый смысл мог удержать Гарри на пороге безумия. Он не решался обратиться к ним за помощью прямо (в городке уже косо на него поглядывали), зато слушал их разговоры в надеж де, что простой бесхитростный разум защитит его от подкрадывавшегося хаоса. Но опоры он не нашел. В разговорах местных жителей звучали тоска, злость и растерянность, и они ничем не отличались от всех прочих людей на свете. Днем они прятали свои чувства, угрюмо выполняя тупую работу. По вечерам мужчины напивались, а женщины сидели дома и смотрели по телевидению дурацкие сериалы и шоу, от которых у всех на этом континенте, от восточного побережья до западного, начинается размягчение мозга.
Потом Гарри увидел в газете заметку про массовое убийство в Далате и с радостью уехал в Миннесоту, надеясь напасть на след. Надежда не оправдалась. Через день после его прибытия убийцы — двое братьев и их общая подружка, члены какой-то секты, все в состоянии тяжелого психоза, — были арестованы и во всем сознались.
Понимая, что вот-вот потеряет след, Гарри стал подумывать о поездке в Небраску, а потом к Грилло в Омаху. Он долго не хотел звонить Грилло — еще не улеглась обида, — но все больше и больше склонялся к мысли, что выбора нет. Он решил подождать еще сутки. На следующий день, осушив для уверенности полбутылки скотча, Гарри набрал номер Грилло, но оказалось, что Грилло нет дома. Сообщения на автоответчик Гарри не оставил, как обычно опасаясь, что оно дойдет до чужих ушей. В итоге он прикончил бутылку и отправился спать пьяный, чего с ним не случалось много лет.
Во сне ему привиделось, что он опять попал в ту зловонную комнату на Уикофф-стрит и стоит рядом с демоном, убившим отца Гесса, Желтая, как янтарь, кожа демона мерцала, то вспыхивая, то тускнея.
За те долгие часы, что они провели в одной комнате, демон называл себя и Молотобойцем, и Петром Кочевником, и Лентяйкой Сьюзан* (* Лентяйка Сьюзан — вертящееся блюдо (менажница), собр.: вертящееся приспособление в автомобиле под полом с несколькими отделениями, как в менажнице). Но под конец, то ли одурев от усталости, то ли от скуки, демон стал называть себя «Д'Амур».
— Я — Д'Амур, — повторял он снова и снова. — Я есть ты, ты есть любовь, потому-то и крутится мир.
Он повторил эту чушь раз двести или, может быть, триста, всякий раз по-новому — то как проповедь с кафедры, то как приглашение к совокуплению, то как эстрадный шля гер, — пока слова навечно не отпечатались у Гарри в мозгу.
Проснулся он до странности спокойным. Словно подсознание, вернувшись во сне к началу всех злоключений, вы числило взаимосвязи, ускользавшие наяву.
С гудящей головой он сел за руль и поехал искать ночной магазин, где бы продавали кофе. Он нашел лавку на бензозаправке и просидел там до рассвета, размышляя над словами демона Конечно, он ломал над ними голову и прежде. Он забыл многое, приятные минуты навсегда канули в прошлое, но слова демона он помнил.
— Я есть ты, — сказал демон.
Ну, с этим достаточно просто. Какое адское создание не пытается убедить жертву в том, что само оно — всего лишь ее отражение?
— Ты есть любовь, — твердил демон.
Тоже не нужно много ума, чтобы догадаться. Д'Амур по-французски означает «любовь».
— На том стоит мир, — внушал демон. Всего-навсего штамп, от частоты повторений почти утративший значение.
Никакого глубинного смысла здесь нет.
И все-таки смысл должен быть, в этом Гарри не сомневался. Слова — это ловушка, все попадаются на иллюзию их важности. Но Гарри не понимал этой важности. Он не раз гадал загадки и сейчас, просидев в забегаловке на заправке до рассвета, а утром, после пяти выпитых за ночь чашек кофе, заказав себе яичницу из трех яиц с «канадским» беконом. Но ни бекон, ни пять чашек не помогли найти ответ. Пора было идти, ехать дальше и надеяться, что судьба сама приведет его к Киссуну.
Подкрепившись, он вернулся в мотель и снова склонился над картой, найденной на Морнингсайд-Хайтс.
Кроме Джеймстауна и Нью-Йорка на ней оставалось еще несколько мест, пусть не до такой степени, но тоже густо помеченных символами. Одно во Флориде, другое в Орегоне, еще два в Аризоне, и еще шесть или семь. Откуда начать? Он выбрал Аризону — потому что когда-то любил женщину, которая родилась и выросла в Фениксе.
2
Дорога заняла пять дней и пролегла через городок под названием Маммот в Аризоне, где на одном перекрестке его окликнула по имени женщина с голосом чистым, будто журчание воды по камням. Она была крошечной, ее кожа напоминала темную папиросную бумагу, а глаза были посажены так глубоко, что он не мог разобрать их цвета.
— Меня зовут Мария Лурдес Назарено, — проговорила она. — Я жду тебя шестнадцать дней.
— Я не знал, что меня кто-то ждет, — отозвался Гарри.
— Тебя всегда кто-то ждет, — сказала женщина — Между прочим, как поживает Тесла?
— Вы знакомы?
— Я видела ее на этом самом месте три года назад.
— Забавное место, — отозвался Гарри. — Интересно знать, что в нем особенного.
— Да, действительно, — рассмеялась женщина. — А особенная в нем я. Как Тесла?
— Как всегда. Сумасшедшая. По крайней мере, была та кой, когда мы с ней виделись в последний раз, — сказал Гарри.
— А ты? Ты тоже сумасшедший?
— Очень может быть.
Ответ, похоже, понравился женщине. Она подняла голову, и Гарри впервые разглядел ее глаза. Зрачки отливали золотом.
— Я дала Тесле револьвер, — сообщила она — Он все еще у нее?
Гарри молчал.
— Д'Амур!
— Скажи, ты та, про кого я думаю? — вместо ответа спросил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Сама знаешь.
Она снова улыбнулась.
— Глаза выдали, да? Тесла не заметила. Хотя… в тот день она была не в себе.
— Вас тут много?
— Очень мало, причем почти все ассимилировались. Но я вот настолько… — Мария показала кончик мизинца, — вот настолько помню Субстанцию. И это дает мне знание.
— Например, какое?
— Например, где появишься ты или Тесла.
— И это все?
— Почему же? Есть ли у тебя сейчас цель?
— Есть.
— И что это?
— Киссун.
Ее передернуло:
— Так он и есть твоя цель.
— Он здесь?
— Нет.
— Он был здесь?
— Нет. С какой стати? Ты думаешь, он здесь появится?
— Боюсь, что да.
Женщина огорчилась.
— Мы думали, мы здесь в безопасности, — проговорила она. — Мы не пытались открыть нейрику. Нам пока не хватает силы. Но мы думали, он нас не найдет.
— Боюсь, он уже знает, что вы здесь.
— Мне пора. Я должна предупредить остальных. — Она взяла Гарри за руку, ладонь у нее была влажная. — Спасибо. Я найду способ тебя отблагодарить.
— В этом нет необходимости.
— Есть, — сказала она и, прежде чем. Гарри успел возразить, перешла улицу и скрылась из виду.
Он остался в Маммоте на ночь, хотя был уверен, что женщина по имени Назарено говорила правду и Киссуна по близости нет. Гарри провел в дороге уже не одну неделю и очень устал. Он рано лег, но поспать не удалось — его разбудил тихий стук в дверь.
— Кто там? — проворчал Гарри, нашаривая выключатель.
В ответ он услышал не имя, а адрес.
— Сто двадцать один, Спиро-стрит, — тихо произнес хрипловатый голос.
— Мария? — спросил он, взял револьвер и подошел к двери. Но когда он ее открыл, в коридоре никого не оказалось.
Гарри оделся, спустился вниз, спросил у портье, как найти Спиро-стрит, и вышел на улицу. Спиро-стрит находилась на краю города, и многие дома там были в таком состоянии, что Гарри удивился, заметив признаки жизни: на подъездных дорожках старые автомобили и мешки с мусором, выставленные на вытоптанные газоны. Дом под номером сто двадцать один выглядел чуть лучше остальных, но глаз тоже не радовал. Чувствуя, как револьвер приятно оттягивает карман, Гарри подошел к приоткрытой двери.
— Мария? — позвал он. В доме было так тихо, что и шепот показался громким.
Ему никто не ответил. Гарри снова позвал ее и толкнул дверь. Дверь распахнулась. На полу на старом половичке стояла обеденная тарелка, где горела большая белая свеча, обложенная по кругу бусами. Перед свечой у стены, опустив голову и закрыв глаза, сидела Мария.
— Это я, — сказал он. — Я, Гарри. Что ты хочешь?
— Уже ничего, — ответил голос у него за спиной.
Он потянулся за револьвером, но не успел достать его, как холодная рука сдавила затылок.
— Нет, — просто сказал голос.
Гарри поднял руки, показывая, что там ничего нет.
— Ко мне кто-то пришел и назвал адрес… — объяснил Гарри.
Тогда заговорил другой голос; тот самый, который он слышал через дверь в гостинице.
— Она хотела вас видеть, — произнес он.
— Отлично. Вот, я пришел.
— Вы опоздали, — сказал первый. — Он нашел ее.
Гарри похолодел. Пристально он всмотрелся в лицо Марии. Лицо было безжизненно.
— Господи.
— Ловкий фокус, — промолвил посланец. — Она сказала, что вы святой, но что-то не похожи вы на святого.
Ледяная рука сильнее сдавила затылок, и на миг Гарри показалось, что череп сейчас треснет. Потом его мучитель сказал очень тихо:
— Я есть ты, ты есть любовь…
— Хватит! — взвыл Гарри.
— Я всего лишь читаю твои мысли, Д'Амур, — отозвался человек. — Пытаюсь понять, друг ты нам или враг.
— Ни то ни другое.
— Ты вестник смерти, известно ли тебе это? Сначала Нью-Йорк…
— Я ищу Киссуна.
— Мы знаем, — последовал ответ. — Мария рассказала. По тому она послала свой дух на его поиски. Теперь можешь пойти, повергнуть его в прах и стать героем. Такова твоя меч та, да?
— Иногда…
— Ты жалок.
— Я думал, после всего, что он сделал с вашим народом, вы захотите мне помочь.
— Мария умерла, чтобы тебе помочь, — сказал первый. — Считай, что это наш вклад в твое дело. Она наша мать, Д'Амур.
— Бог ты мой… Очень жаль. Поверьте, я этого не хотел.
— Она лучше тебя знала, что тебе нужно, — продолжал посланец. — Потому нашла его для тебя, Он явился и высосал ее душу, но все же она его нашла.
— Она успела сообщить, где он?
— Да
— Значит, вы скажете?
— Какой ты быстрый, — сказал тот, кто его держал, склонившись к уху Гарри.
— Бог ты мой, он убил вашу мать! — воскликнул Д'Амур. — Неужели вы не хотите, чтобы я его убил?
— Чего мы хотим, не имеет значения, — ответил второй сын. — Мы всю жизнь это знаем.
— Тогда я буду хотеть этого вместо вас, — заявил Гарри. — Я найду способ убить ублюдка.
— Какая убийственная злоба, — пробормотал первый над его ухом. — А как же твоя философия, Д'Амур?
— Какая философия?
— Я есть ты, ты есть любовь…
— Это не моя.
— А чья?
— Если бы я знал…
— Знал бы, и что тогда?
— Тогда, наверное, не попал бы сюда, и не пришлось бы мне делать за вас грязную работу.
Воцарилось молчание. Потом посланец сказал:
— Что бы потом ни случилось… — Ну?
— Ты его убьешь или он тебя…
— Дай-ка попробую угадать. «Не возвращайся сюда».
— Верно.
— Договорились. Они снова замолчали.
Свеча на тарелке перед Марией затрепетала.
— Киссун в Орегоне, — сказал посланец. — В городке под названием Эвервилль.
— Точно?
Они не ответили.
— Значит, точно.
Рука все еще сжимала затылок, хотя братья не издали ни звука.
— У нас есть еще общие дела?
Они по-прежнему молчали.
— Если нет, я, пожалуй, пойду. Мне ехать утром.
Снова ответом ему стало молчание. Он потянулся и потрогал свой затылок. Никакой руки там не было, только ощущение прикосновения. Он оглянулся. Братья исчезли.
Гарри задул свечу перед Марией, тихо попрощался. По том вернулся в гостиницу и изучил на карте дорогу в Эвервилль.
