Книга: Искусство
Назад: VII
Дальше: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ДЬЯВОЛ И Д'АМУР

1

Когда толпа на улицах начала редеть, Эрвин пожалел, что поссорился с Доланом. Ноги болели, все его несуществующие кости ныли от усталости, но он и без проверки знал: призраки не спят. Он будет бродить всю ночь напролет, пока жители Эвервилля, закрыв двери и окна, спокойно погрузятся в сон. Он брел по Мейн-стрит, как одинокий пьянчуга, мечтая снова встретить женщину, услышавшую его шепот у Китти. Она услышала его, пусть даже не совсем разобрала слова, а другие, в ком билось живое сердце, вообще ничего не замечали, как бы он ни кричал. Наверное, эта женщина необыкновенная, решил Эрвин. Например, она телепат.
Кое-кто его все же заметил. На Эппл-стрит из-за угла на встречу Эрвину вышли Билл и Мейзи Уэйтс, прогуливавшие двух своих лабрадоров. Собаки, поравнявшись с Эрвином, учуяли его присутствие. Возможно, они услышали запах — точно Эрвин не знал. Так или иначе собаки вдруг зарычали, шерсть у них на загривке вздыбилась, лабрадорша припала к земле, а пес вырвался и рванул куда-то, волоча по земле поводок. Билл — ему было за пятьдесят, и он был далеко не в форме — с воплем бросился догонять.
Поведение животных огорчило Эрвина. У него никогда не было собаки, но вообще-то он любил их. Неужели призрачное состояние так противоестественно, что одно его приближение сводит собак с ума?
Эрвин присел на корточки и ласково заговорил с лабрадоршей.
— Все хорошо, все хорошо, — повторял он, протягивая к ней руку. — Я никого не трону.
Собака захлебывалась лаем рядом с хозяйкой, которая беспомощно смотрела в спину мужу, догонявшему пса. Эр вин наклонился ниже, продолжая уговаривать, и животное, похоже, наконец услышало его. Лабрадорта наклонила го лову набок, и ее лай стал тише.
— Вот так, — сказал Эрвин, — вот так. Видишь, я не страшный, правда?
Ладонь его была теперь в двух футах от ее носа. Яростный лай превратился в обычное тявканье. Эрвин поднес руку еще ближе. Собака наконец умолкла, легла, перекатилась на спину и подставила живот, разрешая почесать себя.
Мейзи Уэйтс уставилась на нее.
— Кэти, что это ты улеглась? — удивилась она— Вставай.
Она потянула за поводок, пытаясь поднять собаку, но Кэти блаженствовала Вдруг она тихо зарычала, словно на мгновение вспомнила, как ее напугал тот, кто сейчас почесывал ей брюхо, а потом окончательно замолчала.
— Кэти, — устало повторила Мейзи и спросила возвращавшегося мужа: — Ты его нашел?
— А ты не видишь? — отвечал запыхавшийся Билл— Рванул к речке. Вернется, ничего с ним не сделается.
— Но машины…
— Сейчас нет никаких машин, — возразил Билл. — Ну, или почти нет. Ради бога, Мейзи, он ведь у нас уже убегал.
Тут Билл перевел взгляд на разлегшуюся на асфальте Кэти.
— Ах ты, старая шкура! — воскликнул он нежно и при сел, чтобы ее погладить. — Не понимаю, чего они так испугались?
— Меня, — сказал Эрвин, гладя живот собаки вместе с Биллом. Собака услышала. Она навострила уши и посмотрела на Эрвина. Билл, конечно, ничего не уловил, но Эрвин все равно продолжал: — Послушай меня, Уэйтс, пожалуйста! Если собака меня слышит, то и ты можешь. Послушай. Это я, Эрвин Тузейкер…
— Если ты уверен… — говорила в это время Мейзи.
— Эрвин Тузейкер.
— Уверен, — отозвался Билл. — Может, он будет дома раньше нас.
Он похлопал Кэти по солидному брюшку и встал.
— Пошли, старушка, — позвал он и, ехидно взглянув на жену, добавил: — Кэти, тебя это тоже касается.
Мейзи ткнула его локтем в бок.
— Уильям Уэйтс! — проговорила она грозно, изображая гнев.
Билл придвинулся к ней поближе.
— А не побаловаться ли нам немножко? — предложил он.
— Уже поздно…
— Завтра суббота, — сказал Билл и обнял жену за талию. — Соглашайся, или я наброшусь на тебя во сне.
Мейзи хихикнула и, дернув за поводок, подняла Кэти на нога. Билл поцеловал жену в щеку и зашептал что-то ей на ухо. Эрвин стоял очень близко, но все равно расслышал толь ко «подушка» и «как всегда». Что бы это ни означало, Мейзи тоже поцеловала мужа, и они пошли, обнявшись. Кэти тру сила рядом, поминутно оглядываясь на своего призрачного приятеля.
— Ты когда-нибудь был женат, Эрвин?
Это спросил Долан. Он сидел на ступеньках магазина «Свет и мебель для дома» и ковырял в носу.
— Нет.
— А моя, когда я умер, переехала в Сиэтл. Через семь недель и два дня собралась и уехала. Дом продала, мебель продала, а магазин сдала в аренду. Я чуть с ума не сошел. Месяц места себе не находил, ходил тут, страдал. Даже пытался уйти за ней.
— И как?
Долан покачал головой.
— Не советую пробовать. Чем дальше я отходил от Эвервилля, тем становился… призрачнее.
— Как думаешь, почему?
— Точно не знаю. Думаю, вся моя жизнь связана с городом. Может, я не могу себя помыслить где-то еще. Как бы там ни было, с тех пор я успокоился. Я знаю, где мое место. — Он поглядел на Эрвина. — По правде сказать, я искал тебя не для того, чтобы поболтать.
— А зачем?
— Я тут поговорил с друзьями. Рассказал про тебя и про то, что случилось в моем магазине. Они захотели тебя увидеть.
— Они тоже…
— Говори. Не бойся этого слова.
— Они тоже призраки?
— Мы предпочитаем называть себя «неспящие». Но во обще-то да, мы призраки.
— Зачем они хотят меня видеть?
Долан встал.
— Какая тебе, к черту, разница? — гаркнул он, вдруг озлившись. — У тебя что, есть более важные дела?
— Нет, — помолчав, сказал Эрвин.
— Так идешь или нет? Лично мне без разницы.
— Я иду.

2

Будденбаум пришел в себя в белой комнате, голова раскалывалась от боли. Возле постели стоял молодой человек с бледной физиономией.
— Вот ты и очнулся, — сказал он.
Молодой человек был с ним явно знаком. Будденбаум не помнил ни лица, ни имени. Недоумение его было настолько явным, что молодой человек сказал:
— Оуэн, это я, Сет.
— Сет. — Имя всколыхнуло в памяти десяток воспоминаний, закружившихся, как кинокадры на пленке.
Пленка прокрутилась раз, другой, десять, двадцать. Обнаженное тело, мерзкая рожа, небо, люди, столпившиеся над ним.
— Я упал.
— Да.
Будденбаум ощупал грудь, шею, живот.
— Я цел.
— У тебя сломано несколько ребер, трещина в каком-то позвонке и в основании черепа.
— Неужели? — Будденбаум протянул руку к голове. Та оказалась забинтована. — Как долго я пробыл без сознания?
— Примерно восемь часов.
— Восемь? — Он сел в постели. — Господи.
— Ты должен лежать.
— Некогда Мне нужно кое-что сделать. Это очень важно. — Он потер рукой лоб. — Кто-то должен приехать. Мне нужно… нужно… Бог ты мой, не помню. — Он в отчаянии по смотрел на Сета— Дело плохо, — сказал он. — Дело очень плохо. — Он схватил Сета за руку и притянул к себе. — У нас ведь была связь, не так ли? — Сет не понял, о чем он. — Мы занимались любовью, мы с тобой?
— А, да. Да, мы пришли туда, а этот идиот Босли, этот истинный, видите ли, христианин…
— В истинных христианах нет ничего плохого, — провор чал Будденбаум… Мне-то ты веришь?
— Конечно, верю, — ответил Сет, касаясь рукой его лица — Ты мне сказал, что будет.
— Да? Сказал? И что будет?
— Ты сказал, что идут аватары. — Сет с запинкой произнес это слово. — Сказал, что они выше ангелов.
Отчаяние исчезло с лица Будденбаума.
— Аватары, — повторил он. — Да, конечно.
Он спустил ноги с кровати.
— Тебе нельзя вставать, — забеспокоился Сет, — у тебя серьезные травмы.
— Бывало и похуже, и ничего, пережил, поверь мне, — успокоил его Будденбаум. — Где моя одежда?
Он встал и направился в угол комнаты, где стоял узкий платяной шкаф.
— Мы все еще в Эвервилле?
— Нет, в Силвертоне.
— Как далеко это?
— Тридцать пять миль.
— Ты как; сюда попал?
— Взял машину у матери. Но, Оуэн, тебе нужно…
— Наплевать на трещины, я рискую потерять больше, — перебил его Будденбаум, открывая шкаф и доставая свои вещи. — Гораздо больше.
— Что?
— Это слишком сложно…
— Я быстро схватываю, — напомнил Сет. — Ты же знаешь. Ты сам так сказал.
— Помоги мне одеться.
— Это все, на что я гожусь? — возмутился Сет. — Я не идиот, которого ты снял, чтобы так со мной обращаться.
— Тогда прекрати вести себя как идиот! — рявкнул Будденбаум.
Сет отпрянул.
— Все понятно, — проговорил он.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Ты хотел, чтобы кто-нибудь помог тебе одеться. Позови сиделку. И чтобы тебя отвезли в Эвервилль. Вызови такси.
— Сет…
Поздно. Мальчишка выбежал в коридор, хлопнув дверью.
Оуэн и не попытался его остановить, ему некогда было спорить. Побегает и вернется. А если нет, значит, нет. Через несколько часов ему не понадобится ни помощь, ни дружба, ни сам Сет, ни какой-либо другой капризный мальчишка. Он, Оуэн Будденбаум, освободится от всего на свете, включая любовь, от всей земной мелочности, и начнет жить вне времени и пространства Он отринет земное, как все небо жители, безначальные и бесконечные, существующие вечно в своей удивительной и прекрасной сути.
Он почти оделся, когда в палату заглянул врач — молодой, белобрысый, лохматый, с бледным, как сыворотка, лицом.
— Мистер Будденбаум, что вы делаете? — спросил он.
— Мне казалось, это очевидно, — ответил Оуэн.
— Вы не можете уйти.
— Ничего подобного. Я не могу остаться. У меня дела.
— Удивительно, как вы смогли встать! — воскликнул доктор. — Я просто требую, чтобы вы легли.
Он направился к Оуэну, который нетерпеливо поднял руки.
— Не мешайте, — проговорил он. — Если хотите помочь мне, вызовите такси.
— Если вы отсюда уйдете, — сказал врач, — я за последствия не отвечаю.
— Вот и отлично, — кивнул Оуэн. — А теперь, прошу вас, выйдите и позвольте мне одеться.

3

Эвервилль гордился своими кладбищами: для такого маленького городка их было действительно много. Католическое кладбище Святой Марии лежало в двух милях от городской черты на Мулино-Роуд, а три остальных находились в городе: кладбище Пионеров (самое маленькое и самое примечательное с исторической точки зрения), кладбище Поттеров (названное так по имени семьи, чьих могил там было больше прочих) и самое обыкновенное старое городское кладбище. Долан привел Эрвина на кладбище Поттеров на Лэмброл-Драйв, возле старой почты.
По пути он беспрерывно болтал, главным образом о том, как изменился город за последние несколько лет. По мнению Долана, к худшему. Утратило смысл и исчезло многое из прошлого Эвервилля — семейные магазинчики, старые дома и даже уличные фонари.
— При жизни я об этом не думал, — сказал Долан. — Ты тоже, не так ли? Ведь живешь как можешь. Надеешься, что к тебе никто не явится из налоговой; что в субботу ты как следует повеселишься; что облысеешь не слишком рано. И нет времени задумываться о прошлом до тех пор, пока сам не станешь частью этого прошлого. Но тогда…
— Что тогда?
— Тогда понимаешь: если что ушло, то ушло навсегда. — Долан указал на здание старой почты. Ее закрыли, когда в Сэлеме открылось новая, более современная. — Вот посмотри, — сказал он. — Ведь его могли бы сохранить, так? Устроить в нем что-нибудь полезное для общества.
— Какого общества? — спросил Эрвин. — Нет здесь ни какого общества. Есть несколько тысяч людей, случайно ставших соседями. Я юрист, и мне приходилось видеть всякое. Они судятся, если не там поставили забор или спилили не то дерево. Посмотришь на них — вроде бы хорошие соседи, прекрасные люди. Но я тебе точно скажу; если бы закон позволял, они бы поубивали Друг друга.
Только когда договорил, он понял неуместность этих слов.
— Я лишь пытался защитить детей, — глухо произнес Долан.
— Я не про тебя, — пробормотал Эрвин. — То, что ты сделал…
— Было неправильно. Сам знаю. Мы совершили страшную ошибку, и сожалеть о ней я буду вечно. Но тогда мы думали, что мы правы.
— И как потом к вам отнеслось ваше драгоценное общество? Когда они поняли, что вы ошиблись. Вы стали париями, верно?
Долан промолчал.
— Вот тебе и всё общество, — заключил Эрвин.
В молчании они дошли до ворот кладбища, а там Долан спросил:
— Ты знаешь, кто такой Хьюберт Нордхофф?
— Тот, чья семья владела мельницей?
— Не только мельницей. Он тут многим владел целых пятьдесят лет.
— Ну и с чего ты о нем вспомнил?
— Он устраивает для нас прием каждую последнюю пятницу месяца.
— Здесь? — спросил Эрвин, взгля1гув на кладбище сквозь чугунную решетку ворот.
Луну закрывали тонкие прозрачные облака, но было достаточно светло, чтобы разглядеть могилы. Резные надгробия с ангелами или урнами отмечали места упокоения тех, чьи родственники не жалели денег, но в основном виднелись простые могильные камни.
— Здесь, — сказал Долан и провел Эрвина в калитку.
В дальнем конце кладбища рос древний дуб, поросший мхом. Под его громадными ветвями собрались шестеро муж чин и одна женщина Кто-то устроился на камнях, а один молодой человек — выглядел он слишком болезненно даже для мертвеца — уселся на нижней ветке. Возле самого дуба, перед всеми, стоял старик лет семидесяти. Его костюм, очки и витиеватая манера выражаться свидетельствовали о том, что он жил и умер очень давно. Долан наклонился и стал шепотом объяснять, кто это, но Эрвин уже догадался сам: вышеупомянутый Хьюберт Нордхофф. В этот момент Хьюберт Нордхофф увлеченно упражнялся в риторике:
— Любят ли нас? Увы, нет, друзья мои. Помнят ли нас?
Боюсь, за редким исключением, нет. Печалит ли это нас? Печалит ли это нас, друзья мои? — Он обвел всех присутствующих своими светлыми глазами и сам себе ответил: — Господи боже, да. Печалит до глубины души.
Тут он остановился, заметив за спинами слушателей До-лана вместе с Эрвином, и кивнул головой в знак приветствия.
— Мистер Долан, — произнес он.
— Мистер Нордхофф, — ответил Долан и повернулся к Эрвину, — вот о ком я вам говорил. Его зовут…
— Тузеикер, — перебил Эрвин. Он не желал быть добычей Додана и потому старался держаться независимо. — Меня зовут Эрвин Тузеикер.
— Рады вас видеть, мистер Тузейкер, — сказал старик. — Я Хьюберт Нордхофф. А это…
Он подводил Эрвина по очереди к каждому из присутствующих и знакомил. Троих Эрвин знал и раньше — они были известны всему Эвервиллю (один — Джилхолли, другой — отец нынешнего мэра). Остальные имена слышал впервые, но, если судить по прекрасным костюмам, они тоже принадлежали к респектабельным семействам и, как Хьюберт, занимали не последнее место в обществе. Сюрпризом для Эрвина оказалось то, что единственная присутствующая женщина оказалась не женщиной, а неким Корнелиусом Флойдом, сошедшим в мир иной в наряде, весьма напоминавшем женский. Черты лица его были крупные, подбородок несколько тяжеловат для дамы, зато высокий и нежный голос — сказавший Эрвину, что его имя Корнелиус, но друзья называют его Конни, — этот голос мог ввести в заблуждение.
Завершив ритуал знакомства, Хьюберт перешел к делу.
— Мы уже слышали о том, что с вами случилось, — сказал он. — Вас убили. Насколько мы поняли, убили в вашем собственном доме.
— Да, совершенно верно.
— Мы потрясены. — Вокруг послышались сочувственные возгласы. — Однако, к сожалению, должен сказать: удивляться не приходится. Вполне в духе новых перемен.
— Меня убил не совсем обыкновенный убийца, — возразил Эрвин. — Если убийцы бывают обыкновенными.
— Долан что-то упомянул о вампирах, — вставил Джил холли-старший.
— Это его слово, не мое, — снова возразил Эрвин. — Да, из меня высосали жизнь, но без этих вампирских глупостей. В шею меня никто не кусал.
— Вы знаете вашего убийцу? — спросил дородный тип по фамилии Диккерсон, сидевший на чьем-то надгробье.
— Не совсем.
— В каком смысле?
— Я его в первый раз встретил у ручья. Зовут его Флетчер. По-моему, он считает себя чем-то вроде мессии.
— Только этого нам и не хватало, — отозвался тощий парень на ветке.
— Что делать, Нордхофф? — спросил Джилхолли.
— Тут ничего не сделаешь, — сказал Эрвин.
— Не будьте пораженцем, — одернул его Нордхофф. — Надо помнить о нашем долге.
— Правильно, — подхватил Конни. — Если не мы, то кто?
— Что кто? — спросил Эрвин.
— Кто защитит наше наследие, — пояснил Нордхофф. — Мы создали этот город. Мы полили эту дикую землю своим потом, мы построили дома, в которых выросли наши дети. Теперь всему этому грозит опасность. Несколько месяцев мы провели в тревоге. И вот появляетесь вы, погибший от козней противоестественной силы, а еще мальчишка Ланди — он приходит в магазин Долана по другой причине, не менее противоестественной…
— Не забудьте про пчел, — добавил Диккерсон.
— Каких пчел? — не понял Эрвин.
— Вы знаете Фрэнка Тиббита? — спросил Диккерсон. — Который живет на Мунлейн?
— Нет.
— Он держит пчел. Вернее, держал. Десять дней назад они улетели.
— Это имеет значение? — спросил Эрвин.
— Если бы это был единственный случай, — сказал Нордхофф. — Но он не единственный. Мы, как вы уже, наверное, поняли, все видим и все слышим. В нашу задачу входит сохранить то, что мы создали, даже если люди про нас забыли. Мы знаем все. И есть десятки примеров…
— Сотни, — уточнил Конни.
— Вот именно, — сказал Нордхофф, — сотни странных случаев, каждый из которых в отдельности — такая же мелочь, как и пчелы Тиббита…
— В отличие от вашего убийцы, — перебил Диккерсон.
— Могу ли я закончить хоть одно предложение? — спросил Нордхофф.
— Можешь, если будешь говорить короче, — ответил Мелвин Поллок, старик одних лет с Нордхоффом. Большой тонкогубый рот выдавал в нем нераскаявшегося насмешника. — Он пытался вам сказать вот что: мы вложили в Эвервилль свою душу. Но мелочи, о которых идет речь, предвещают нам разорение.
— Когда город погибнет… — начал Диккерсон.
— Мы все погибнем вместе с ним, — закончил Поллок.
— Если мы мертвы, — проговорил Нордхофф, — это еще не значит, что мы должны лежать сложа руки.
Диккерсон хохотнул.
— Неплохо, Хьюберт. Будешь у нас теперь юмористом.
— Ничего смешного, — отрезал Нордхофф.
— Ну, почему же, — сказал Диккерсон, снова усаживаясь на камень. — Вот они мы, краса и гордость Эвервилля. Банкир. — Он отвесил поклон в сторону Поллока— Торговец недвижимостью. — Он указал на Кони. — И хозяин мельницы. — Тут он повернулся к Нордхоффу. — Ну и мы, остальные члены общества. Из последних сил мы цепляемся за свое достоинство, надеемся, будто сумеем что-то изменить, остановить то, что грядет. — Он указал рукой на жилые дома за оградой кладбища — Хотя каждому, кто не боится смотреть правде в глаза, ясно — все кончилось.
— Что кончилось? — сказал Конни.
— Время. Время Эвервилля кончилось. Возможно — Он замолчал и нахмурился. — Возможно, не только Эвервилля, но и всего человечества, — пробормотал он себе под нос.
Никто не отозвался, даже Нордхофф. Где-то на улице залаяла собака, но от этого знакомого звука легче не стало. Наконец Эрвин произнес;
— Флетчер знает.
— Что он знает? — спросил Нордхофф.
— Что происходит. Может быть, он это и устроил. И если нам удастся найти способ его убить…
— А это мысль! — воскликнул Конни.
— Если не спасем город, — сказал Диккерсон, явно об радованный появившейся перспективой, — то хотя бы позабавимся напоследок.
— Бог ты мой, да мы не в силах даже рассказать что-нибудь кому-нибудь, — возразил Долан. — Как же, черт возьми, мы сможем кого-то убить?
— Он не кто-то, — заявил Эрвин. — Он что-то. Он не человек.
— Бы слишком в этом уверены, — сказал Нордхофф.
— Я не прошу вас верить мне на слово, — ответил ему Эрвин. — Пойдите и посмотрите.

XI

1

Свой первый в жизни револьвер Тесла купила четыре го да назад во Флориде, в Форт-Лодердейле. Тогда она едва спаслась от двух пьяных громил из бара, которым не понравился ее вид. Никогда, никогда, поклялась она себе, она больше не выйдет на улицу без защиты. Она купила маленький револьвер сорок пятого калибра и даже взяла пару уроков стрельбы. Так что обращаться с оружием она умела.
Однако одним этим револьвером дело не ограничилось. Через полгода, проезжая через Луизиану, Тесла увидела револьвер, брошенный посреди пустого шоссе. Несмотря на предостережение Рауля, бубнившего у нее в мозгах, что оружие зря не выбрасывают, она подобрала его. Револьвер был старый, тяжелее купленного, в царапинах, испещрявших барабан и рукоять; но Тесле понравилось, как он лег в ладонь, и понравилось, что за ним кроется тайна.
Потом в Аризоне женщина по имени Мария Лурдес Назарено — Тесла познакомилась с ней на улице в городке Маммот — подарила ей третий. Если верить словам этой женщины, Лурдес, как она предпочитала себя называть, прождала Теслу на том углу несколько дней. Ей было видение, сообщила Лурдес, что скоро мимо проедет женщина, наделенная силой. Тесла ответила, что нет у нее никакой силы, но Лурдес стояла на своем. Она ждет не просто так, сказала Лурдес; она должна отдать орудия силы и очень огорчится, если Тесла их не возьмет. Она вручила Тесле ключичную кость, которая — как утверждала Лурдес — принадлежала святой Максине. Потом — медный компас, «чтобы указывать дорогу». И наконец маленький револьвер — без сомнения, самый красивый из трех орудий, изящный, с перламутровой рукояткой. Лурдес сказала, что у него есть имя, но имя это — секрет. Тесла узнает его сама, когда понадобится и когда придет время.
Время это никак не наступало. С момента той встречи прошло два года, но ни один из револьверов ни разу ей не понадобился.
Сегодня она о них вспомнила.
— Какой мне выбрать? — спросила Феба.
Они вернулись из пиццерии домой к Фебе с единствен ной целью: взять оружие.
— Ты умеешь стрелять? — поинтересовалась Тесла.
— Знаю, что палец нужно положить на курок, — сказала Феба.
Она выбрала револьвер Лурдес, переложила его из ладо ни в ладонь.
— Вряд ли будет трудно. Я же видела, как это делают. — Она прицелилась.
— Возьмешь этот? — спросила Тесла.
— Ага, — ответила Феба и улыбнулась.
— Стрелять будем только в крайнем случае.
— В то, что похоже на змею и воняет дерьмом
— Ты мне все еще не веришь, так?
— Какая разница, верю я тебе или нет, — отозвалась Феба.
Тесла на минуту задумалась над ее словами.
— Может, и никакой, — согласилась она. — Но я хочу, что бы ты была готова к худшему.
— Я готова, и не первый год, — сказала Феба.

2

В доме у Тузейкера было темно, но они подготовились и принесли с собой два фонаря. Большой держала Феба, по меньше — Тесла.
— Скажи, если что-нибудь почувствуешь, — мысленно попросила Тесла Рауля, когда они с Фебой ступили надо рожку к дому.
— Пока ничего.
Однако от дома тянуло фекалиями, и чем ближе они подходили к крыльцу, тем сильнее становился запах. С тех пор как они вышли из пиццерии, заметно похолодало, но Теслу бросило в пот, будто повысилась температура. Колени дрожали.
— Что нужно делать? — спросила Феба шепотом, когда они поднялись на крыльцо. — Постучим?
— Боюсь, дверь придется ломать, — сказала Тесла.
У нее еще тлела надежда, что в доме никого нет. Что шепот, который они с Раулем слышали возле ресторанчика, им померещился, а запах, как и предполагала Феба, издавала прохудившаяся канализационная труба. Тесла громко посту чала в дверь. Они подождали. Никакого ответа Тесла снова постучала и снова мысленно спросила у Рауля, не чувствует ли он чьего-либо присутствия. На этот раз он ответил не то, что она хотела услышать.
— Да, — ответил Рауль, — там кто-то есть.
Страх, затаившийся глубоко внутри, под ложечкой, рванулся наружу. Тесла схватила Фебу за руку.
— Не могу, — сказала она.
— Все в порядке, — откликнулась Феба и потянулась к дверной ручке. — Раз уж мы пришли.
Она повернула ручку, и дверь, к изумлению Теслы, открылась. Изнутри повеяло холодом и смрадом.
Тесла невольно попятилась и потянула Фебу назад, но та, фыркнув, вырвала руку.
— Я хочу посмотреть, — заявила она.
— Завтра посмотрим, — сказала Тесла. — При дневном свете.
— Завтра может быть поздно, — проговорила Феба, не оглядываясь. — Я хочу посмотреть сейчас. Сейчас.
С этими словами она переступила порог, и Тесла услышала ее шепот:
— Где ты?
— Спрашивает, где ты, — на всякий случай повторил Рауль.
— Ага, слышу.
— Тес, кто-то лезет к ней в голову.
— Проклятье!
Феба уже прошла по коридору шагов пять, темнота почти поглотила ее.
— Феба! — крикнула Тесла, — Вернись!
Но та не остановилась. Она продолжала идти вперед и вот-вот должна была скрыться из виду.
— Давай за ней, — сказал Рауль.
— Заткнись!
— Ты ее потеряешь.
Конечно, Рауль был прав, и Тесла это знала. Она нащупала рукоять, вытащила из-за пояса револьвер и двинулась по темному коридору за Фебой. Если поспешить, можно вытащить ее, пока не…
Дверь за спиной захлопнулась. Тесла резко оглянулась, и холод коридора хлестнул ее по лицу, как протухшая мокрая тряпка. У Теслы перехватило дыхание, но она не остановилась ни на секунду, продолжая звать Фебу. Тот, кто замани вал Фебу в глубину дома, явно не собирался сдаваться без боя.
— Тесла?
— Что тебе?
— Она повернула направо. Там дверь.
Тесла различила справа темный проем. Да, точно, Феба вошла туда Тесла бросилась следом, пытаясь схватить ее, остановить, но не успела, и Феба переступила порог. К счастью, в комнате был какой-то свет и по стенам трепетали блики — возможно, от свечки. Радуясь, что хоть в чем-то ей повезло, Тесла вошла туда следом за Фебой. Свечи в комнате не оказалось, там прогорал камин. В глубине чернели обуглившиеся ветки, но пахло не деревом, а горелым мясом. После вони, пропитавшей коридор, этот запах был почти приятным. Здесь недавно готовили еду и ужинали, но Тесла пока не понимала кто. Большая комната была полностью разгромлена: мебель разбита, искореженные картины и безделушки валялись на полу. В дальнем углу, футах в пятнадцати от того места, где стояла Тесла, темнота становилась глубже, и в ней угадывалось какое-то движение, а посередине, между Теслой и темным углом, неподвижно стояла Феба, вытянув руки по швам. Тесла сразу почувствовала, что в углу кто-то есть. Она всмотрелась туда и тотчас отвела взгляд, будто не могла (или не хотела) верить глазам.
— Флетчер? — позвала она. — Это ты? Услышав голос, Феба оглянулась на нее.
— Оставь нас одних, — сказала она — Ему нужна я.
— Ты так думаешь? — проговорила Тесла, осторожно к ней приближаясь.
Уголки глаз и губ у Фебы странно подрагивали, словно она была готова разрыдаться.
— Я так думаю, — ответила Феба.
— А кому ты нужна? Флетчеру? — спросила Тесла, еще раз попытавшись — и опять неудачно — вглядеться в темный угол.
— Имя не имеет значения, — сказала Феба.
— Для меня имеет, — отозвалась Тесла. — Может быть, ты у него спросишь, как его зовут? Для меня.
Феба оглянулась назад и посмотрела в угол. Похоже, ей это удалось без труда.
— Она хочет знать, как тебя зовут, — произнесла она.
— Спроси: он Флетчер? — предложила Тесла.
— Ты… — начала Феба и вдруг замолчала, прислушиваясь, наклонив набок голову.
Воцарилось молчание, слышалось лишь потрескивание огня в камине. Тесла бросила на него взгляд. Между черных палок поблескивали лужицы растаявшего воска или жира, а на каминной решетке лежал то ли камень, то ли…
— Если ты этого хочешь, — сказала Феба, обращаясь к темноте.
Тесла оглянулась на нее. Феба расстегивала блузку.
— Что ты делаешь? — спросила Тесла.
— Он хочет на меня посмотреть, — бесхитростно ответила Феба.
Тесла подошла к ней и оторвала ее руки от блузки.
— Не хочет.
— Нет, хочет»— упрямо повторила Феба и снова взялась за пуговицы. — Он говорит… Он говорит…
— Что он говорит?
— Он говорит… что нужно трахнуться во имя новой эры.
Тесла уже слышала эти слова. Один раз наяву и тысячу раз в ночных кошмарах.
При этих актах пол будто разверзся под ногами, увлекая ее в темную пропасть, протянувшуюся к ней языками тьмы из угла комнаты.
Прошло пять лет с тех пор, как она впервые услышала эти слова, и все пять лет она не уставала благодарить Бога за то, что сказавший их мертв. Но, похоже, благодарила она преждевременно.
— Киссун, — пробормотала она, и губы, перестав слушаться, сами выговорили: — Кис-кис-сун. Кис-кис-сун.
Киссссс — Звуки шипели и трещали вокруг, как искры.
Он снился ей по ночам бессчетное число раз: догонял, настигал, судил, убивал, насиловал, поедал ее. Но она всегда просыпалась, успокаивая себя мыслью, что и самые страшные кошмары — только сны. Рано или поздно память о прошлом исчезнет, и она будет свободна.
Оказалось, нет. Господи, нет.
Киссун снова здесь, он жив.
Она пошарила рукой за поясом, вытащила револьвер и наставила в шевелящуюся темноту.
— Это не Флетчер, — пробормотал Рауль. В голосе у него слышались слезы.
— Нет, не Флетчер.
— Ты думаешь, это Киссун.
— Я знаю, что это Киссун.
— Может, ты ошибаешься.
— Нет, — сказала она и выстрелила. Раз, другой, третий. Комната наполнилась грохотом, но она не услышала вскрика и кровь не брызнула из угла.
Только Феба заплакала жалобно, и больше ничего.
— Что я делаю? — простонала Феба и метнулась мимо Теслы, как ей показалось, к двери.
Она повернулась к Фебе как раз в ту секунду, когда та бросилась на нее, одной рукой выбила револьвер, другой схватила за горло. Тесла начала задыхаться. Она пытаясь оторвать от себя руку Фебы, но женщина держала ее мертвой хват кой, продолжая рыдать.
— Иди к нему, — говорила она сквозь слезы, и голос ее звучал монотонно, как чужой. — Иди к нему и скажи, что просишь прощения.
Она поволокла Теслу в угол, туда, где в темноте прятался Киссун, кем бы он ни притворился. Тесла брыкалась, отбивалась, старалась вырваться, но крупное тело Фебы, послушное злой воле, было сильнее.
— Феба! Послушай меня! — крикнула Тесла. — Он убьет нас обеих.
— Нет.
— Феба, ты можешь сопротивляться. Я знаю, каково это, когда он у тебя в голове. — Тесла не лгала, она действительно это знала, потому что в Петле Киссун сыграл с ней такую же шутку попытался подавить ее волю и контролировать тело. — Но бороться можно, Феба, можно!
На лице у Фебы не отразилось ни тени понимания, только потоком лились слезы. Тесла нащупала ремень, флоридский револьвер был на месте. Если Фебу не убедить словами, надо попробовать этот довод.
Вдруг Феба отпустила ее. Тесла судорожно вдохнула воз дух, перегнувшись почти пополам, и, как только взгляд ее упал на пол, она увидела мелькнувшую черную тень. Она шарахнулась, подняла револьвер и выстрелила вслед ползущему ликсу. Стена темноты в углу зашевелилась, Тесла оглянулась на нее и почувствовала, как дрогнул воздух.
Вновь она посмотрела на пол. За короткое мгновение, пока она отвернулась, рядом с ликсом, подбиравшимся к ее ногам, появились еще несколько — крохотные в сравнении с теми, восемнадцати дюймов длиной, каких она видела раньше. Самые маленькие были не толще волоса, длиной с палец, но они ползли и ползли, и их становилось все больше, будто где-то там, возле ее ног, у них было гнездо. Казалось, Тесла их не интересовала. Они ползли к камину, где догорал огонь.
Бояться сейчас нужно было лишь их создателя, в чью сторону Тесла и повернулась. Киссун вновь не позволил себя увидеть, но ей все же удалось заметить его очертания. Он будто бы сидел в кресле, парившем в трех или четырех футах над полом. Она не видела лица Киссуна, но его взгляд ожег ей горло. От него заколотилось сердце.
— Пройдет, — сказал он, уничтожив остатки надежды на то, что она ошиблась и это не Киссун.
— Что пройдет? — спросила она, упорно стараясь рас смотреть его глаза. У него явно были причины избегать ее взгляда, и тем важнее было прорваться через запрет. — Что пройдет? — спросила она опять.
— Шок.
— Почему ты думаешь, что у меня шок?
— Потому что ты считала, что меня больше нет.
— Почему?
— Прекрати.
— Что прекратить?
— Эту дурацкую игру.
— Какую игру?
— Я сказал: прекрати! — рявкнул он, и в тот самый миг, когда он от гнева потерял над собой контроль, Тесла его увидела.
Этого хватило, чтобы она поняла, почему он не хотел показываться. Он был в стадии перехода От него отваливались вонючие, гангренозные куски, свисали сухожилия. Но она узнала его лицо. Приплюснутый лоб, широкий нос, выступающая вперед челюсть: это был Рауль, тело Рауля, украденное Киссуном.
— Боже мой, — услышала она Рауля, — отвернись. Ради всего святого, отвернись…
Ее не пришлось упрашивать. Едва Киссун сообразил, что Тесла его увидела, он одним усилием воли заставил ее отвернуться, Это было как пощечина, от боли на глаза навернулись слезы.
— Ты слишком любопытна, девушка. Не боишься за свое здоровье? — сказал он.
— Ты слишком тщеславен, старик. Не боишься раньше помереть? — парировала она, вытирая слезы.
— Что? Я старик? Нет. Я всегда молод. А вот ты выглядишь дерьмово. Твои путешествия стоят этого?
— Что ты знаешь про мои путешествия?
— Если ты меня не видела, это не значит, что я не следил за тобой, — отозвался Киссун. — Я очень внимательно наблюдал за всем и, уж конечно, за тобой. Так кого ты искала? Флетчера?
— Нет.
— Его больше нет, Тесла. И Яффа тоже нет. Эта часть игры сыграна. То время было проще и, наверное, тебе больше по вкусу, но оно закончено.
— Ну и что теперь? — сказала Тесла.
— Думаю, ты и сама знаешь. Тесла молчала.
— Боишься сказать вслух?
— Придут иады?
— Верно. Ты все сама знаешь.
— Ты недостаточно на них насмотрелся?
— Мы с тобой видели больше чем достаточно, ты и я. Тем не менее мы еще не видели ничего. Да, ничего. — В его голосе послышалось воодушевление. — Они переделают весь мир.
— И ты этого хочешь?
— А разве ты не хочешь? — спросил он.
Тесла забыла, как ловко он умеет убеждать и до чего хорошо знает все потайные струнки ее души.
— Этот хаос не доведет до добра, Тесла, Все ожесточились. Всё растоптано. Мир пора приводить в порядок.
Как любой великий лжец, он любил правду, помогающую сделать ложь убедительной.
— К несчастью, наш биологический вид не в состоянии излечиться без посторонней помощи, — продолжал он. — Но не беспокойся. Помощь близка.
— И когда она придет…
— Я уже сказал. Все изменится.
— А ты…
— Что я?
— Что будет с тобой?
— А… ты вот о чем.
— Да, я об этом.
— Я, конечно, стану здесь царем зверей.
— А серьезно?
— Серьезно? У меня будет Искусство. Да, Искусство… Рано или поздно все возвращается к нему. И я буду жить од ним бесконечным днем вечности.
— Звучит неплохо. А как насчет остальных?
— Иады решат. Тебя они точно оставят. Наверняка. По-моему, они неравнодушны к женскому полу. Десять лет на зад тебя бы использовали для размножения. Теперь, конечно, ты больше годишься для удобрения. — Он рассмеялся. — Не волнуйся, я позабочусь, чтобы от тебя была польза.
Она почувствовала, как что-то коснулось ее лодыжки, и поглядела вниз. Она увидела ликса раз в шесть-семь крупнее всех, каких видела раньше, Тварь свернулась в кольцо вокруг ее ног и подняла голову. В открытой пасти виднелись ряды багровых зубов, острых как иголки.
— Подожди, — сказала она.
— Некогда ждать, — сказал Киссун. — Возможно, завтра я отыщу тебя в прошлом. Возможно, я достану тебя из Пет ли, и мы обсудим, как ты сегодня умерла.
Лике обвился вокруг нее и пополз вверх.
Тесла вскрикнула и невольно шарахнулась, но кольца ликса крепко держали ее ноги. Тесла пошатнулась, не удержав равновесия, и больно ударилась спиной об обломок мебели. Из глаз посыпались искры, и она наверняка потеряла бы сознание, если бы не Рауль. Он вопил во весь свой беззвучный голос:
— Держись, Тесла! Держись!
Когда в глазах прояснилось, она посмотрела на камин. Ликсы, что заползли туда перед ее беседой с Киссуном и грелись возле огня, теперь повернули к Тесле свои маленькие головенки. И вдруг они хлынули к ней сплошной черной массой.
Тесла попыталась подняться, но огромный лике обвился вокруг нее так, что она не могла шевельнуться. Она еще надеялась на Фебу, вертела головой во все стороны, пытаясь ее увидеть, и звала на помощь. Но Фебы не было. В комнате остались только Киссун и его армия.
Тесла перевела взгляд на камин и, будто кошмаров было недостаточно, вдруг поняла, что там делали ликсы. Они не грелись, они кормились. Обгоревшие ветки на самом деле оказались костями, а посередине лежал не камень, а голый человеческий череп. Эрвин Тузейкер и впрямь ушел из дома — на этот раз дымом.
Тесла всхлипнула от ужаса. И тут на нее бросились ликсы.

XII

— Она жива?
Эрвин опустился на корточки перед женщиной, лежавшей ничком у порога. Со лба у нее текла кровь, из угла рта стекала струйка рвоты, но она еще дышала.
— Жива, — сказал он. — Ее зовут Феба Кобб.
Входная дверь была открыта настежь. Из глубины дома тянуло дерьмом и горелым мясом. Эрвину в его нынешнем состоянии нечего было терять, но он испугался, как никогда в жизни. Оглянувшись на трех своих спутников — Нордхоффа, Долана и Диккерсона, — он увидел страх и на их лицах.
— Он ведь с нами ничего не может сделать, верно? — спросил Эрвин. — По крайней мере, сейчас.
Нордхофф пожал плечами:
— Откуда мне, черт побери, знать?
— А что, если он нас видит? — откликнулся Диккерсон.
— Мы ничего не поймем, если будем стоять в дверях, — нетерпеливо проговорил Долан и, переступив через тело Фебы Кобб, вошел в дом.
В Эрвине внезапно проснулся хозяин. Это его дом, и если кто-то должен войти в него первым, то именно он.
— Погоди, — остановил он Долана и шагнул через порог.
Ликсов не интересовало ее тело (возможно, оттого что кожа Теслы огрубела на солнце за годы странствий). Ликсы желали другого: им нужны были рот, ноздри, глаза и уши, чтобы забраться внутрь.
Тесла отбивалась, каталась по полу, плотно сжав губы, начиная задыхаться и чувствуя, как тычутся в них мерзкие твари. Они уже забрались в нос. Как только она разомкнет губы, ликсы заберутся в рот, и это будет конец.
— Тесла…
— Отстань.
— Все пропало.
— Нет.
— Я хочу, чтобы ты знала…
— Нет, говорю тебе. Нет!
Она услышала, как Рауль рыдает, и это был не человеческий звук.
— Держись, — сказала она. — Это… еще… не конец…
Он перестал всхлипывать, но она нутром чувствовала его страх, будто теперь, в последний момент, он делил с ней не только сознание, но и тело.
Как бы она ни сопротивлялась, это все-таки был конец. Воздуха не стало, и легкие стремились вдохнуть его — сей час или никогда. Ликсы только и ждали этого, но у Теслы не осталось выбора. Она разлепила губы, судорожно втянула воздух, не разжимая зубов, и ликсам хватило этой щелки. Тесла тотчас ощутила, как они поползли внутрь, забираясь под язык, соскальзывая в глотку.
Ее затошнило. Подкатила рвота, и рефлекс оказался сильнее воли. Рот открылся, зубы разжались. Этого как раз и дожидались ликсы: они мгновенно хлынули в рот. Тесла кусала их, выплевывала отдававшие дерьмом и гнилью куски. Но на каждого погибшего ликса приходилась парочка живых, спешивших добраться до ее нутра и готовых рискнуть.
Тесла задыхалась, плевалась, блевала, дралась, но было заведомо ясно, кто в этой борьбе проиграет, а кто победит. Ноздри забиты, глотка тоже, а тело корчилось от боли, сдав ленное кольцами ликса-гиганта.
Сознание стало гаснуть, но тут ей вдруг показалось, что ее позвал Рауль:
— Слушай.
Она стала слушать. Где-то совсем рядом раздались голоса.
— Господи! — сказал один.
— Ты только посмотри! В камине! — сказал другой. Потом послышался негодующий вопль, и Тесла, собрав последние силы, которых почти не осталось, повернулась на голос Видимо, смерть подошла к ней совсем близко, потому что глаза ее — повидавшие много странного, но лишь в этом знакомом мире — увидели то, чего не могли разглядеть раньше. В комнату вошли четверо — все мужчины и все насквозь прозрачные.
Один подошел к огню. Двое других остановились в двух шагах от Теслы. Четвертый, самый старший из них — храни его бог, — наклонился над ней и прикоснулся к ее лицу. На верное, он собирался ее утешить, помочь перейти от жизни к смерти, но прикосновение его произвело и другой эффект. Едва он ее коснулся, как ликсы, закрывшие лицо Теслы, принялись извиваться, как разрезанные червяки, а потом обмяк ли, наполнились жидкостью и стали лопаться, заливая щеки и шею какой-то дрянью. С теми, что забились в горло, произошло то же самое, будто распад был заразен.
На лице у ее спасителя отразилось крайнее изумление, но он явно сразу понял, какой властью обладает. Как только Тесла снова обрела способность дышать, он немедленно занялся ликсом, сдавившим ее тело. Приподняв голову, Тесла увидела, как эта мерзкая тварь взвилась и зашипела, будто испуганная кобра. Но призрак не испугался. Наоборот, он протянул руку и коснулся головы ликса, словно погладил. Дрожь прошла по гигантскому телу твари, голова ликса бес сильно упала, и дрянь, из которой его сотворили, полезла наружу. Пасть открылась, оттуда потекло нечто, похожее на мелассу* (* Меласса — черная патока). Потом оплыла голова, и распад пошел дальше. Тесла стряхнула с себя обвисшие липкие кольца, а затем ее организм взбунтовался и изверг всю переполнявшую его мерзость. Когда она подняла глаза, вытирая рот ладонью, призраки заметно побледнели и таяли тем быстрее, чем скорее к ней возвращалась жизнь.
Осталось лишь несколько секунд, сообразила Тесла.
— Как вас зовут? — спросила она.
Ей ответил старший, и голос его был уже едва слышен:
— Я Хьюберт Нордхофф, а это, — он указал пальцем на силуэт возле камина, — Эрвин Тузейкер.
Она повернулась к Эрвину и вдруг услышала еще один голос, прозвучавший у нее за спиной:
— И когда ты научилась вызывать духов?
На радостях она совсем забыла про Киссуна. Но он про нее не забыл Когда Тесла оглянулась, он, еще не опомнившись от изумления, не сумел отвести ее взгляд, и она во второй раз увидела его. Теперь она рассмотрела больше, намного больше. Всякое сходство с Раулем исчезло. В нем мало что осталось от человека. Тесла заметила смутные очертания го ловы — там клубился мрак. Ниже проглядывали последние остатки ребер, часть руки и ноги. Все остальное — мышцы, нервы, кровеносные сосуды, кровь, пульсировавшая в них прежде, — исчезло.
— По-моему… кажется, он тебя боится, — услышала Тесла голос Рауля.
Она не поверила. Только не Киссун. Он никого не боится.
— Посмотри, на него, — сказал Рауль.
— Что я там должна увидеть?
— Его особенность.
Она посмотрела, и тут Киссун снова заговорил с ней.
— Ты играла со мной, — сказал он, и тон его был почти восхищенный. — Ты для виду поддалась ликсам, чтобы показать, что они для тебя не страшны.
— Молодец. Ты правильно понял, — ответила она, пытаясь разглядеть то, что ей велел увидеть Рауль.
— Где ты научилась вызывать духов? — поинтересовался Киссун.
— В Детройте.
— Ты издеваешься?
— Нет. Я научилась вызывать духов в автомобильной столице. Что тебе не нравится?
При этих словах исчезли последние остатки его тела, и Тесла наконец увидела то, что уже разглядел Рауль. В центре тени, которой стал Киссун, мерцая, образовывалась новая форма: спираль, уходящая вдаль и там, вдали, где витки сливались, напоминавшая тоннель. В глубине ее, притягивая к себе взор, что-то ярко светилось.
— Ты не понимаешь, что ты наделала.
Тесла отвлеклась от созерцания и была рада этому. Спираль властно приковывала к себе ее глаза. Что имел в виду Киссун — то ли ему не понравилось, что она вызвала призраков, то ли он не хотел, чтобы она смотрела в спираль, — она не знала и выяснять не собиралась. Если он решил, что она умеет вызывать духов и способна тем самым причинить ему вред в самый неподходящий момент, можно использовать это и сбежать.
— Берегись, — сказал ей Киссун.
— Чего же? — откликнулась она, оглянувшись на дверь. До нее было шагов шесть или семь. Если она хочет уйти, нужно делать это быстро, пока он ничего не понял и не заметил, как у нее трясутся руки и ноги.
— Только попробуй что-нибудь против меня предпринять…
Он действительно уязвим, подумала Тесла.
— Я уничтожу весь этот городишко. За любой, самый крохотный вред.
Вот, значит, как сила договаривается с другой силой. Надо учесть на будущее, чтобы уметь сблефовать, когда они снова встретятся.
Она не ответила, притворясь, будто обдумывает предложение.
— Ты знаешь, на что я способен.
Она это знала. В его жестокости она нисколько не сомневалась. Но если он тоже блефует? Вдруг он сейчас настолько уязвим, что можно протянуть руку, взять эту черную спираль и вырвать из него, будто сердце?
— Даже не думай, — заговорил Рауль.
Он, безусловно, был прав. Но ее так и подмывало попробовать.
— Пошли отсюда, пока не поздно. Тесла? Ты слышишь?
— Да, — неохотно ответила Тесла.
Она прекрасно понимала, что другой подобной возможности не будет. Но чутье у Рауля было безошибочное. Пора уходить — уходить и копить силы для следующей битвы.
Правда, перед уходом она, не удержавшись, разыграла еще одну сценку. Ноги у нее дрожали, но она все равно опустилась на корточки и присвистнула, будто подзывая невидимых собак. Потом немного подождала, улыбнулась и встала.
— Учти… — сказал ей в спину Киссун.
— Что еще?
— Что мы не такие уж разные. Ты хочешь узнать тайну, и я тоже. Ты хочешь измениться. Я хочу того же. Ты хочешь обрести силу — и отчасти она у тебя уже есть, хотя очень и очень мало, — как и я. Мы идем разными путями, но в итоге придем к одному и тому же.
— Нет.
— А я думаю, да Возможно, сейчас ты не в состоянии это признать, но ты чувствуешь мою правоту. А когда признаешь ее…
— Нет.
— А когда признаешь, я хочу, чтобы ты знала; для тебя есть место в моем сердце.
Сказал ли он это нарочно, чтобы она снова застыла, не в силах оторвать глаз от темной спирали?
— И надеюсь, для меня найдется место в твоем.
— Не говори ничего, — прошептал Рауль.
— Сейчас я его пошлю.
— Понимаю, но лучше пускай гадает, что ты ответишь.
Тесла выпрямилась и направилась к двери, и ноги у нее больше не дрожали.
— Дай сказать ему хоть какую-нибудь гадость, — взмолилась Тесла.
— Не смотри на него, — ответил Рауль.
Тесла послушалась. Не проронив ни слова, не оглянувшись, она открыла дверь и вышла в прохладный коридор.
Феба сидела на крыльце, обхватив голову. Тесла подошла к ней, погладила по плечу и помогла подняться, Потом они, спотыкаясь, побрели по дорожке, вышли на улицу и двинулись по тротуару мимо деревьев, глубоко вдыхая свежий ветер, потянувший с гор.

XIII

1

«Фанакапан» отошел от берега примерно на милю, и его подхватило второе, более мощное течение. Оно швыряло корабль, как игрушку. Волны этого течения, как с тревогой заметил Джо, стали выше. Они то вздымали «Фанакапан» футов на двадцать — тридцать, предоставляя возможность полюбоваться сверху открывавшимся видом, от которого замирало сердце, то кидали вниз, в темную и мрачную бездну. Каждый нырок казался последним, и Джо думал, что волны сейчас сомкнутся у них над головой. Ничуть не бывало. Доски скрипели, волны перекатывались по палубе от носа до кормы, а «Фанакапан» вновь взмывал над водой.
Вести беседы в таких условиях невозможно. Оставалось лишь держаться за притолоку в рубке и молиться, как Джо и поступил, давненько он не читал «Отче наш», но тут слова вспомнились сами собой; их знакомое звучание успокаивало. Джо даже вдруг понадеялся, что Бог услышит его; по крайней мере, крохотный шанс у него был. Еще утром он назвал бы подобную мысль чушью, но теперь она вовсе не казалась дурацкой. Он переступил порог и очутился в другом мире, как будто космос — это дом, а разные миры в нем — соседние комнаты, буквально в шаге друг от друга. Если есть одна дверь, то почему бы не быть другим? И почему человек сам не может стать дверью к Богу?
Всю взрослую жизнь Джо спрашивал почему. Почему Бог? Почему смысл? Почему любовь? Теперь он понял, в чем его ошибка. Вопрос нужно ставить не «почему», а «почему бы и нет?».
Впервые после детства, когда бабка рассказывала ему библейские притчи так, словно вспоминала собственную жизнь, — впервые с тех пор он посмел вспомнить о вере. И несмотря на пугавшую неизвестность, на все бедствия, на то, что он промок до нитки и его мутило, Джо радовался, что все вы шло так, а не иначе.
«Если бы здесь со мной была Феба, — думал он, — ничего больше было бы не нужно».

2

Тесла стала отвечать на вопросы Фебы. Но сначала она полчаса простояла в душе, отскребая себя от макушки до пяток. Она промыла и прочистила ноздри, высморкав все налипшее дерьмо, а потом извела с полтюбика зубной пас ты и полную бутылку освежителя, выполаскивая горло и рот.
Отмывшись, она встала перед зеркалом и, насколько позволяла анатомия, осмотрела себя со всех сторон. Без сомнений, могло быть и получше. Сейчас все ее тело покрывали синяки: полинявшие желтые, или свежие фиолетовые, или багровые. Но, как ни странно, в целом картина ей понравилась.
— Выжила, — сказала она своему отражению. — Молодец.
— Хотелось бы некоторой уверенности и в завтрашнем дне, — ввернул Рауль.
— Есть идеи?
— Идея в том, что нам нужна помощь. Только не надо про Люсьена. От него здесь не было бы толку. Нам нужно как-то защищаться. И револьверами тут не поможешь.
— Значит, ты говоришь про магию.
— Правильно.
— Из тех, кто владеет магией, я знаю только Д'Амура, — сказала Тесла— Но Грилло сказал, что он мертв.
— Может, Грилло плохо его искал.
— Что ты, черт побери, предлагаешь?
— Помнишь, Д’Амур работах с ясновидящей?
— Смутно.
— Ее звали Норма Пэйн.
— Как это ты запомнил?
— А на что мне еще тратить время, как не на воспоминания?
Когда Тесла нашла Фебу в кухне, та стояла возле мойки, над пакетом мусора, где ползали тараканы, с «Рейдом» в руке.
— Вот же сволочи, — проговорила Феба, сбивая двух тараканов струей яда на пол. — Сидят там, где тепло. Порой откроешь посудомойку, а они и там устроились.
— Ну, ты так тут полила, что, похоже, их не останется, — заметила Тесла.
— Не-а. Вернутся. Тебе лучше?
— Намного. А ты как?
— Приняла аспирин. Голова раскалывается, а так все нормально. Я заварила чай с мятой. Хочешь?
— Лучше чего-нибудь покрепче. У тебя есть бренди?
Феба взяла свою чашку и пошла в гостиную. Там парил беспорядок: везде валялись журналы и стояли переполненные пепельницы. Комната провоняла окурками.
— Мортон, — произнесла Феба, будто это все объясняло. Потом она открыла буфет, где стояла батарея бутылок, и, выискивая среди них бренди, сказала Тесле: — Я не очень-то помню, что случилось у Эрвина.
— Ничего особенного.
— Помню, мы с тобой шли по коридору. А потом я очнулась на крыльце. Ты нашла Флетчера?
— Нет.
— У меня только бурбон. У нас оставалось бренди с Рождества, но…
— Бурбон? Отлично.
— Но ведь там кто-то был, правда?
— Правда.
— И кто?
— Киссун.
— Он приятель Флетчера? — спросила Феба.
Она налила в стакан бурбона и подала Тесле. Та, прежде чем ответить на вопрос, отпила изрядный глоток.
— У Киссуна нет приятелей, — сказала она.
— Печально.
— Поверь мне, он их не заслужил.
Бурбон подействовал почти мгновенно. Тесла почти явственно ощутила, как он проникает в подкорку, тормозя процессы. Ощущение было приятным.
— Часы идут правильно? — спросила она у Фебы про часы, вмонтированные в телевизор. Те показывали пять минут четвертого.
— Примерно да.
— Надо бы поспать, — проговорила Тесла заплетающимся языком.
— Этот человек… Киссун… — начала Феба.
— Поговорим завтра.
— Нет. Я хочу сейчас. Он сюда за нами не явится?
— С какой, черт возьми, стати?
— С такой, что я помню, какая ты оттуда вышла! — воскликнула Феба. — На тебе лица не было. Я подумала, а вдруг…
— Он решит довести дело до конца?
— Ага.
— Нет. Можешь спать спокойно, У него сейчас куда более важные заботы. А вот утром нужно сматываться.
— Почему?
— Потому что он чертов сукин сын, и, если все пойдет так, как он решил, этот город превратится в руины.
— Он на такое способен?
— Вполне возможно.
— Я не могу сматываться, — сказала Феба.
— Из-за Джо?
Феба кивнула.
— Завтра он все равно не вернется, — ответила Тесла — Тебе пока придется самой о себе побеспокоиться.
— А если он завтра все лее вернется, а меня нет?
— Тогда он будет искать тебя и найдет.
— Ты в это веришь? На самом деле? — спросила Феба, изучающе глядя на Теслу. — Если мы предназначены друг для друга, значит, мы будем вместе?
Тесла старательно отводила взгляд, но в конце концов ей пришлось посмотреть Фебе в глаза. И она не сумела соврать.
— Нет, — покачала головой Тесла. — Не верю. Хотела бы верить, но не могу.
После этого говорить им было не о чем. Феба пошла к себе в спальню, оставив Теслу на диване. Продавленный диван провонял сигаретами Мортона, но в том состоянии, в каком Тесла была сейчас, это было не важно. Едва голова коснулась подушки, как Тесла подумала, что зря выпила бурбона: теперь ей не уснуть. И в ту же секунду провалилась в сон.
Наверху, на двуспальной кровати — она стала теперь слишком широкой — Феба сидела, обхватив себя руками за плечи, и старательно пыталась выбросить из головы слова Теслы. Это ей не удавалось. Она цеплялась за то, чем жила последние сорок восемь часов, чтобы не сорваться в бездну отчаяния, которая разверзалась перед ней.
— Господи, Джо, — сказала она вслух и заплакала. — Джо, Джо, ну где же ты?

3

Когда Джо уже решил, что шторм никогда не закончится и гигантские, свирепые волны разнесут «Фанакапан» в щепки, море вдруг стало потихоньку стихать, и через некоторое время течение вынесло их в спокойные воды.
Ной приказал команде проверить состояние корабля. Оно оказалось намного лучше, чем ожидал Джо: течь лишь в одном месте, и ее быстро заделали. Потом на носу и на корме зажгли фонари, и все пошли отдыхать. Гребцы на корме уселись в круг, опустив головы.
— Они что, молятся? — спросил Джо.
— Не совсем.
— Надо бы поблагодарить их за то, что они сделали, — предложил Джо.
— Нет.
— А я поблагодарю, — сказал Джо, поднимаясь с места Ной схватил его за руку.
— Прошу тебя, не нужно их трогать, — проговорил он. Джо вырвал руку.
— Да в чем проблема? — не понял он и направился к членам команды. Те даже не повернули головы.
— Я хотел бы вас поблагодарить… — начал Джо и замолчал, увидев то, чего не видел раньше. Руки у них были содраны в кровь, на лицах ссадины, у одного на боку рана, но они сидели как ни в чем не бывало. Всю палубу возле них заливало кровью, а они сидели неподвижно, даже не пытаясь остановить кровотечение.
Встревоженный Джо присел рядом с ними на корточки. В первый раз он увидел их лица вблизи. Это были не люди — мутанты, полукровки, родившиеся от смешанных браков с какими-то существами, обитавшими за пределами Субстанции. Об этом говорили цвет их кожи, или разрез глаз, или форма черепа Джо переводил взгляд с одного лица на другое. На них не отражалось ни боли, ни неудовольствия.
— Вам нужно перевязать раны, — обратился к ним Джо.
Никто не ответил. Он знал, что слух у них есть. Они пре красно слышали команды Ноя даже сквозь грохот волн. Но на Джо они не обращали внимания или не понимали, о чем он говорит.
— У меня не было выбора, — сказал подошедший сзади Ной.
Джо оглянулся. Ной стоял рядом.
— Что ты с ними сделал?
— Просто взял на службу.
— Как?
— Я… Говоря твоим языком, я наложил на них заклятие.
— Ты воспользовался магией?
— Что за презрительный тон? Все просто, Джо. Нам нужна помощь, а я не знал другого способа, откуда ее получить.
— Ты и меня бы заколдовал, если бы я отказался тебя нести?
— У меня на это не было силы. Но если бы и была, ты бы сопротивлялся в отличие от них.
— Они ранены.
— Вижу.
— Можешь ли ты их разбудить? Чтобы пришли в себя и хотя бы перевязали раны?
— Зачем?
— Они истекут кровью. Их жизнь в опасности.
— Их жизнь закончена, Джо.
— Что хочешь сказать?
— То, что уже сказал: я взял их на службу. Это необратимо. Как только они нас доставят, они… — Он пожал плеча ми. — Их жизнь потеряет смысл.
— И что… что тогда?
— Тогда они лягут и умрут.
— Господи.
— Я же тебе сказал: у меня не было выбора. Как еще мы могли оттуда выбраться?
— Ты отнял у них жизнь.
— Они ничего не чувствуют. Они даже не помнят, кто они и откуда.
— Будто это что-то меняет! — воскликнул Джо. — Посмотри мне в глаза, Ной. Мне это не 1гравится. Разбуди их!
— Поздно.
— Попытайся, черт побери! — рявкнул Джо, едва удержавшись, чтобы не двинуть Ною по физиономии.
Тот понял его движение. И отступил к мачте.
— Мы столько уже сделали вместе, — произнес он. — Не будем ссориться, не будем ломать нашу дружбу.
— Дружбу? — повторил Джо. — Что-то я не вижу особой дружбы. Тебе кое-что понадобилось от меня, а мне от тебя. Бот и вся дружба.
— Ладно, — согласился Ной. — Значит, так: сниму с них заклятие…
— Вот и снимай.
— Не думаю, что они нас за это поблагодарят, но ты, по-видимому, считаешь, что нужно вернуть им свободу, несмотря на мучения, которые она им принесет. Правильно ли я тебя понял?
— Да.
— Хорошо. Но когда я их освобожу, мы расторгнем на шу сделку.
— Что?
— Что слышал.
— Мы так не договаривались.
— Теперь у тебя нет выбора, — спокойно казал Ной. — Либо свобода, либо власть. Одно из двух, а никак не то и другое.
— Ты сукин сын.
— А как еще прикажешь с тобой разговаривать, Джо? — отозвался Ной. — Ты так уверен в своей правоте, что, на мой взгляд, сделать выбор тебе несложно. Ты хочешь освободить рабов, так? — Он молча смотрел на Джо и ждал. — Так, Джо?
Джо подумал и покачал головой:
— Нет.
— Но ведь я подчинил их своей воле, Джо. Вон они — сидят, истекают кровью. Ты же не хочешь, чтобы они истек ли кровью, Джо? — Ной сделал паузу. — Или хочешь?
Джо растерянно посмотрел на существ, сидевших на па лубе. Только что все было ясно, но Ной в одну секунду перевернул все с ног на голову. Ради чего, спрашивается? Только чтобы его переспорить.
— Я оказался здесь, потому что ты мне кое-что пообещал, — проговорил Джо.
— Да.
— Я не позволю тебе расторгнуть сделку.
— Ты сам от нее отказываешься, Джо.
— Ни от чего я не отказываюсь.
— Значит ли это, что рабы останутся рабами?
— Пока да, — кивнул Джо. — Может быть, я сам их освобожу, когда получу то, за чем пришел.
— Очень благородно, — сказал Ной. — Будем надеяться, они до этого доживут. — Он прошелся по палубе и встал у борта. — А пока они будут работать на меня.
Он бросил на Джо взгляд, будто ожидая возражений. Не дождавшись, он усмехнулся, заглянул за борт и тут же пошел на корму — отдавать распоряжения.
Чертыхнувшись, Джо приблизился к борту, чтобы посмотреть, в чем там дело. Он увидел, что течение замерло, а внизу, насколько хватало глаз, колышутся водоросли. Светлые и желтоватые, они сплетались в связки, где самые маленькие были размером с футбольный мяч, а самые большие — больше раз в двадцать. Теперь Джо понял, почему корабль замедлял ход. А команда уже стояла на носу, и кто-то спускался в воду. Там, в гуще переплетенных лент, они освобождали дорогу четверо утапливали связки обломками такелажа, а двое рубили их секачами. Глядя, с каким трудом дается им продвижение, Джо поймал себя на постыдной мысли: возможно, отсутствие чувств им сейчас во благо. Израненным рукам предстояло много поработать, до чистой воды еще ярдов двести. Дальше вода казалась спокойной. По крайней мере, там рабы смогут отдохнуть, а он, Джо, еще поторгуется с Ноем и, может быть, уговорит его освободить самых слабых.
Он отправился в рулевую рубку, где снял с себя промокшую рубашку, повесил ее сушиться на дверь и стал размышлять о своем нынешнем положении. Воздух наполнился нежными ароматами, и Джо, несмотря на возбуждение, вдруг впал в дрему. Он прислонил голову к спинке кресла и закрыл глаза…
В Эвервилле Феба наконец уснула одна в своей широкой постели, прижимаясь щекой к промокшей от слез подушке, и ей приснился сон. Конечно, там был Джо. Пусть не настоящий, не из плоти и крови, но все-таки он. Феба шла сквозь густой туман и знала, что он где-то рядом, но никак не могла его найти. Она пыталась звать его, но голос увязал в тумане. Снова и снова Феба принималась кричать, и усилия ее были вознаграждены. Голос ее, похоже, пробил плотную завесу тумана.
Она продолжала звать.
— Джо — Джо… Джо! — снова и снова кричала она.
Джо, уснувший в рубке «Фанакапана», услышал, как кто-то зовет его по имени. Он едва не проснулся, решив, что его окликают из мира яви, но на поверхности туманного моря сновидений зов стал слабее, и Джо провалился обратно в за бытье.
Там зов раздался ближе, и он узнал голос.
Феба! Его звала Феба. Она его искала.
Он попытался ответить, но не успел, и она крикнула снова.
— Где ты, Джо? — говорила она.
— Я здесь, — ответил он. — Я тебя слышу. А ты меня?
— Боже мой! — в изумлении ахнула Феба— Это действительно ты?
— Действительно я.
— Где ты?
— На корабле.
«На корабле, — подумала она. — Что он делает на корабле? Может, он бежал в Портленд и нанялся на первое попавшееся судно?»
— Ты меня бросил, — сказала она.
— Нет. Не бросил. Клянусь.
— Тебе легко говорить, — пробормотала она, и в ее голо се зазвенели слезы, — а я тут совсем одна. Джо…
— Не плачь.
— И мне страшно…
— Послушай меня, — произнес он как можно ласковее. — Ты сейчас спишь?
Она на мгновение задумалась.
— Да, — сказала она. — Сплю.
— Тогда, наверное, мы с тобой где-то рядом, — отозвался он. — Может, мы сейчас друг друга увидим.
— Где?
— В море. В море сновидений.
— Не понимаю, о чем ты.
— Иди, — сказал он. — Иди на мой голос. Мы друг друга найдем.
Он боялся проснуться. Если он проснется, связь прервется, Феба впадет в отчаяние (она и так на грани, он слышал это по ее голосу) и, вполне возможно, не захочет или не сможет больше его искать. Он шел, осторожно лавируя между сном, грозившим ему забвением, и явью, в которой они были разлучены. Нужно найти способ, не просыпаясь, спокойно пройти по крепким доскам этой палубы и нырнуть в бесплотные воды сновидений с открытыми глазами, чтобы там найти ее.
— Джо?
— Подожди немного, — прошептал он.
— Не могу. Я с ума сойду.
— Нет. Жизнь удивительнее, чем мы думали.
— Мне страшно…
— Не бойся.
— Я боюсь умереть и никогда не увидеть тебя.
— Ты увидишь меня. Иди на мой голос, Феба, Ты увидишь меня.
Он толкнул рукой дверь рубки и почувствовал под нога ми палубу. Он снова всплывал на поверхность и едва не от крыл глаза, когда обо что-то споткнулся, но Феба снова его позвала, и голос ее потянул Джо вниз, как якорь, и удержал в море сладких грез.
Он повернул направо. Сделал шаг, второй, третий, четвертый, пока ногой не почувствовал борт. И перевалился в воду.
Вода была холодной, и от холода он на мгновение проснулся. Он открыл глаза и увидел со всех сторон колыхавшиеся заросли водорослей, где кишели мальки вроде тех, какими он утолил голод. Ругая себя на чем свет стоит, он снизу взглянул на поверхность моря и тут снова услышал голос Фебы.
— Джо! — звала она, и в ее голосе теперь звучало не отчаяние — он стал радостным, почти веселым.
Джо ухватился за пучок водорослей, чтобы не всплыть.
— Я здесь, — мысленно сказал он. — Ты слышишь меня?
Сначала никто не ответил, и он испугался, что ему померещилось. Но нет, Феба заговорила снова. Она тихо ответила:
— Слышу.
Голос ее окружал Джо, как морская вода. Он словно гладил его лицо.
— Оставайся на месте, — попросила она.
— Я здесь, — сказал он.
Кажется, ему было не нужно дышать легкими: кислород проникал в кровь из воды через кожу. Он не чувствовал удушья, не чувствовал страха. Его охватил восторг.
Он изогнулся, раздвинул руками водоросли, пытаясь увидеть ее. Рыбы его не боялись. Они проплывали мимо лица, задевали живот, резвились у ног. А потом вдруг справа из желтоватых зарослей выглянуло знакомое существо. Нет, там оказалась не Феба — это Зерапушу, проводник душ, смотрел на Джо своими золотыми глазами. На мгновение он повернулся боком, давая Джо себя разглядеть. Потом проплыл вокруг него — по часовой стрелке и обратно, оба раза поворачиваясь лицом к Джо.
Зерапушу узнал его. Джо не усомнился в этом ни на секунду. По тому, как шу таращил глаза, как всматривался в лицо Джо, бесстрашно касаясь его короткими усиками, как вертелся возле ладони, будто просил погладить, — по всему было ясно, что он его узнал. И если это не тот самый шу, которого Джо держал в руках (шанс встретить его был, на верное, один на миллиард), то приходилось признать, что Ной, несмотря на свою лживость, сказал правду про шу: у них одно сознание на всех, и вот этот зверек узнал Джо, потому что уже видел его глазами своего братца или сестры.
Внезапно шу метнулся прочь. Водоросли качнулись, сомкнувшись за ним стеной, а потом Джо снова услышал голос Фебы, на этот раз совсем близко, словно она была рядом. Он повернул голову влево и…
…Это был он. Он смотрел на Фебу из гущи водорослей в нескольких футах от нее. Феба не поняла, как там очутилась. Только что она блуждала в тумане, где слышала голос Джо и никак не могла его найти, и вдруг оказалась обнаженная на берегу ручья Ангера. Феба вошла в воду, вода в ручье поднялась, и ее понесло течением. Она смутно понимала, что это лишь картинки, которые рисует мозг, пытаясь понятными образами выразить путешествие сознания. Эти картинки закачались и ускользнули, Феба не успела их удержать. Небо над головой приобрело странный цвет, сделалось огромным, а ручей исчез, и Феба с головой ушла под воду.
Она долго погружалась в нее и поняла, что это море. Фебу ласково подхватило течением. Она видела, как мерцают камешки на дне, и понимала, что это ей не почудилось, но все равно не боялась утонуть. Физические законы, властвовавшие над ее телом наяву, не имели здесь силы. Она плыла легко и смотрела на чудеса, открывавшиеся перед глазами, а самое главное чудо ждало ее впереди — тот, с кем она рассталась в Эвервилле.
— Это на самом деле ты! — прошептала она, протягивая к нему руки.
Он поплыл к ней навстречу, и голос его снова зазвучал у нее в голове, как все время звучал в этом странном сне.
— Да, — говорил голос, — на самом деле я. — И Джо крепко ее обнял
— Ты же сказал, что ты на корабле. Он показал на темную тень наверху:
— Вон он.
— Можно мне с тобой? — спросила она, уже зная, каким будет ответ.
— Тебе это снится, — сказал он. — Когда ты проснешься…
— Я буду у себя в спальне?
— Да.
Она теснее к нему прижалась.
— Тогда я не хочу просыпаться, — ответила она, — Я останусь с тобой, пока ты тоже не проснешься.
— Я — другое дело, — отозвался он. — Я должен плыть дальше.
— Куда?
— Я и сам не знаю.
— Тогда зачем тебе плыть дальше? Просто скажи, где ты, и я приду и тебя разбужу.
— Я не сплю, Феба.
— Что ты имеешь в виду?
— Это я. — Он коснулся ее лица. — Я, настоящий. Ты спишь, а я нет. Для меня это не сон.
Она немного отстранилась от него, огорченная.
— Это неправда, — не поверила она.
— Правда, Феба. Я прошел через порог и оказался в другом мире.
— Какой еще порог? — рассердилась она.
— На горе.
Складка на лбу разгладилась. Феба перевела взгляд на колыхавшиеся стеной водоросли.
— Значит, все это правда, — сказала она. — Субстанция на самом деле существует.
— Откуда ты знаешь это слово?
— Я познакомилась с одной женщиной… — рассеянно проговорила Феба.
— С какой женщиной?
— С Теслой… Ее зовут Тесла Бомбек. Она сейчас там у меня, в гостиной… Я думала, она сумасшедшая…
— Не знаю, кто она, — сказал Джо, — но она не сумасшедшая. Жизнь оказалась куда удивительнее, чем мы думали, Феба.
Она погладила его по лицу.
— Я хочу быть с тобой, — сказала она.
— Ты со мной.
— Нет. Я хочу на самом деле быть с тобой.
— Я вернусь, — пообещал Джо, — рано или поздно. — Он поцеловал ее в лоб. — Все будет хорошо.
— Расскажи про порог, Джо, — попросила она.
Не отвечая, он поцеловал ее еще раз, потом еще. Она подставила губы и раскрыла их, пропуская его язык, но мысленно продолжала просить:
— Скажи, где порог, Джо…
— Не ходи туда, — сказал он, прижимаясь щекой к ее лбу. — Будь со мной сейчас. Просто побудь со мной. Господи, Феба, я люблю тебя.
Он целовал ее лоб, глаза, гладил волосы.
— Я тоже тебя люблю, — ответила она. — И больше все го на свете хочу быть вместе с тобой. Больше всего на свете.
— Мы будем. Будем вместе, — сказал он. — Я жить не могу без тебя, детка. Говорил я тебе это?
— Скажи еще раз. Мне это важно.
— Я тебе лучше покажу. — Руки его соскользнули с плеч и легли ей на грудь. — Ты прекрасна, — прошептал он.
Правая рука его спустилась вниз, на живот, между ног. Феба приподнялась, и пальцы его принялись ласкать ее. Она издала вздох и потянулась, чтобы поцеловать его.
— Я хочу остаться с тобой, — прошептала она. — Пусть я лучше усну навсегда, только бы рядом с тобой.
Джо целовал ее шею, грудь, живот, он спускался все ниже туда, где уже были его пальцы, пока его язык не вошел в нее. Феба раздвинула колени шире, Джо обхватил их и окал, зарывшись лицом в ее пах.
Водоросли, казалось, разделяли его страсть. Они гладили Фебу, ласкали и обнимали. Их плети обрамляли ее лицо, колыхались у ее губ, будто надеялись на поцелуй; они с нежностью трогали ее спину, пробегая по мокрой коже, и касались ложбинки у поясницы.
Феба тяжело задышала, разметала руки, и пальцы ее нащупали плети. Водоросли тотчас откликнулись, подхватили ее с новой страстью и стали раскачивать, как гамак. Их легкие прикосновения поднимали Фебу ввысь, вознося ее чувства на новую высоту.
Джо ласкал и лизал ее, и наслаждение, прокатываясь волной, передавалось водорослям, а тело теряло границы, будто Феба сливалась с водорослями и морем. Это было приятно и не страшно. Более того: по мере того как она растворялась в этой воде, она ощущала все большее наслаждение. Оно передавалось листьям, колыхавшимся стеблям, корням и воз вращалось обратно, многократно усиленное, чтобы наполнить Фебу. Она была словно сосуд, что принимает их, приспосабливает к себе и приспосабливается к ним, усиливает их и возвращает.
Феба подняла взгляд вверх и заметила в воде темную тень корабля. Рядом с тенью она увидела матросов, которые прорубали кораблю дорогу. Ей захотелось позвать их, принять в волшебную игру, поделиться блаженством и посмотреть, как они, открывшись, растворяются в море.
От такой мысли ей стало немного стыдно: ведь это тайна ее и Джо, а она вдруг захотела поделиться ею со всеми. Но желание было выше ее. Счастье ей не принадлежало. Его нельзя положить в коробку, упаковать и отнести в банк. Оно текло потоком, удерживаясь в ней на мгновение не длиннее вздоха, и таяло в окружающем мире.
Оно было частью жизни, как слезы или голод, и связывало ее со всем живым в мире: с водой, водорослями и матросами, которые плыли над головой. Разве есть у нее право остановить поток, помешать ему течь свободно?
С ощущением этого великого благословения, снизошедшего на нее, Феба посмотрела на Джо сквозь водоросли. О, он прекрасен, прекрасны его плоть и кровь.
Джо почувствовал ее взгляд и тоже посмотрел ей в лицо. Она улыбнулась и ощутила себя морской богиней в подводном храме, куда он, ее почитатель, пришел из тьмы, чтобы причаститься телу и крови ее.
Она заметила, что водоросли тоже держат его. Они обнимали руки и ноги Джо, гладили спину и ягодицы с тем же бесстыдством, с каким ласкали Фебу. Она поняла, что не надо бояться раствориться в них. И едва она смягчилась, как; во доросли немедленно проникли в нее — в ее горло, в ее нутро — и даже пытались пробиться между ее гениталиями и губами Джо.
Взрыв чувств буквально едва не разрушил ее. На мгновение ей почудилось, что тело утратило плотность, поры вот-вот откроются, и она сольется с водой.
Но это было прекрасно. Она не просто растворялась — она вбирала в себя все, что зыбко колебалось вокруг. Она была водой, стеблями и корнями; она поднималась вверх и погружалась во тьму. Она обнимала Джо, как не обнимала раньше, разлившись в каждой частице, дотрагивавшейся до него. Она теперь знала, что чувствуют листья, касающиеся его ягодиц, что чувствуют стебли, опутавшие ему руки и ноги так крепко, что она слышала биение его пульса; она струилась вместе с водой по спине, груди и животу вниз, туда, где расплылось облачко крови. Он был сильно избит, но все же не так, чтобы не захотеть ее. Она видела и чувствовала его напрягшийся член.
Если бы не память — вошедшая в ее плоть и кровь па мять о том, как прекрасно им было вместе, — возможно, Феба так и осталось бы в этом море, соединившись с водой и водорослями. Но, на миг вспомнив о прежнем, пожелав его снова, Феба остановилась.
Может быть, завтра или послезавтра она позволит себе это — оставит Фебу, превратившись в частицу живого мира Но до тех пор, пока у нее есть это тело, она будет наслаждаться его возможностями. Она разделит это наслаждение с Джо и постарается растянуть его подольше.
Она отняла свои руки у водорослей и притянула к себе голову Джо. Он снова на нее посмотрел, и взгляд его был та кой отрешенный, что Феба не поняла, видит ли он ее или нет. Потом на губах у Джо заиграла улыбка, он оттолкнулся от легко отпустившей его желтоватой стены и всплыл, оказавшись с Фебой лицом к лицу, дыхание к дыханию.
Заметил ли он, что творилось с ней в эти несколько ми нут, Феба не знала. Кажется, нет, потому что его слова, снова безмолвно прозвучавшие у нее в голове, оказались продолжением их разговора.
— Ты не можешь остаться, — сказал он. — Рано или поздно ты проснешься, а тогда…
— Тогда я пойду и найду тебя.
Он прижал палец к ее губам, хотя она и так замолчала.
— Держись от порога подальше, — предостерег он, — это опасно. Сейчас там идет что-то страшное. Ты поняла меня? Прощу тебя, Феба, скажи, что ты поняла меня.
— Что там идет? — спросила она. — Объясни толком.
— Иад, — ответил он. — Идет иад-уроборос.
Пальцы Джо легли ей на затылок; он крепко обнял ее.
— Пообещай, что ты и близко не подойдешь к порогу.
Она в ответ только показала язык. Ничего она не обещает.
— Феба… — начал Джо, но не успел договорить, как она прижалась к его губам, и он забыл обо всем на свете.
— Я люблю тебя, — сказала она, — и хочу тебя.
Его не потребовалось приглашать дважды. Она ощутила, как он расстегивает ремень, потом — как он прижимается к ней. Прикосновение было очень легким, но оно причинило ему боль. Джо невольно скривился и замер, даже оторвался от ее губ.
— Ты в порядке? — прошептала она.
— Твой чертов муж, — сказал он, превозмогая боль. — Не знаю… смогу ли я…
— Тогда не нужно.
— Бог ты мой, как больно.
— Я же сказала: не нужно.
— Я хочу закончить то, что начал, — сказал Джо и вошел в нее.
Она опустила взгляд. Вода окрасилась красным. У него снова пошла кровь.
— Хватит, — проговорила она.
Но взгляд у него стал упрямым, брови нахмурились, зубы сжались.
— Я хочу закончить, — выдохнул он.
Сверху на них легла тень. Феба подняла голову и увидела матроса: свесившись через борт, он показывал на них пальцем. На самом ли деле она услышала голос? Наверное, ей показалось.
Двое из тех, кто рубил водоросли, бросили работу и принялись всматриваться в желтоватые дебри. Феба догадалась, в чем дело. Они собрались спасать Джо.
Джо их не видел. Он был чересчур занят ею, не обращая внимания на боль.
— Джо… — прошептала она.
— Все в порядке, — ответил он. — Трудновато, но…
— Джо, открой глаза. Тебя ищут.
Он посмотрел вверх, помахал рукой спасателям, но они то ли решили, что он зовет на помощь, то ли им было наплевать, чего он хочет.
Глядя на них, Феба решила, что наплевать, и ей стало не по себе. Они были явно не люди, но ее испугало не это, а странная, абсолютная безучастность, написанная на их лицах. Феба не хотела, чтобы существа с пустыми липами забрали ее Джо. Она прижалась к нему теснее.
— Не уходи, — попросила она.
— Не уйду, — ответил он шепотом. — Я здесь, детка, я с тобой.
— Они хотят забрать тебя.
— Не заберут. — Он почти вышел из нее, потом вошел снова, медленно-медленно, словно им принадлежало все время на свете. — Мы будем вместе с тобой до конца.
Не успел он договорить, как спасатели подхватили его под мышки. А Феба, наверное, стала невидимой, потому что они не заметили ее, не попытались оторвать от Джо ее рук. Они просто рванули его наверх, будто он запутался в водорослях.
Джо ничего не оставалось, как разжать объятия, освободить руки и врезать им, как вдруг его дернули вверх. Он оторвался от Фебы, и снова у него пошла кровь. Вода помутнела, так что Феба на мгновение потеряла его из виду. Она только крикнула ему вслед:
— Джо! Джо!
Он ответил, но голос его теперь звучал еле слышно.
— Нет, — простонал он. — Не хочу… Не хочу…
В покрасневшей воде она двинулась за ним наугад, надеясь ухватить его за ногу, но водоросли держали ее. Когда во да прояснилась, Феба поняла, что его уже не достать.
— Ты меня слышишь, Джо? — заплакала она.
В ответ раздались не слова и даже не стон, а тихое шипение, похожее на шипение газа, вырвавшегося из старой трубы.
— Боже мой, Джо… — прошептала Феба, с новой силой рванувшись за ним наверх. Но водорослям она понравилась, и они, несколько минут назад ласковые и нежные, вцепились в нее мертвой хваткой, не желая отпускать. Они держали ее, лезли в рот и в глаза, и она чувствовала на губах их горький привкус.
Ей стало плохо, ее сотрясали судороги. Откуда-то издалека раздались новые звуки: голоса и детский смех. Наверное, с корабля?
Нет. Звуки доносились не с корабля. Они принадлежали другому миру. Тому, где сейчас наступило утро. Где готовился фестиваль и просыпался город.
«Без паники», — сказала она себе и на несколько секунд перестала вырываться, чтобы восстановить контроль над те лом.
Судороги стали реже. Очень медленно она подняла голову и нашла взглядом Джо. Спасатели уже подняли его на поверхность. С корабля к нему потянулись руки, его подхвати ли. Теперь она поняла, почему он ей не отвечал. Он висел на руках у матросов как мертвый.
Ее охватил безумный страх.
— Нет, не может быть, — прошептала она. — Пожалуйста, Господи, пожалуйста, этого не может быть.
Кровь текла у него по ногам, растворяясь в воде мутным облаком.
— Джо! — воскликнула она, — Не знаю, слышишь ты меня или нет. — Она подождала, но ответа не последовало. — Я хочу, чтобы ты знал: я разыщу тебя. Я помню, ты запретил, но мне все равно. Я тебя разыщу, и мы будем…
Она замолчала от удивления, заметив на борту судна еще одну фигуру, которая жестом что-то приказывала матросам. Через секунду Феба поняла, в чем дело. Спасатели, поднявшие Джо, без церемоний подхватили его и снова бросили туда, откуда вытащили.
— Нет! — крикнула она. Сбывались ее худшие опасения. — Нет, пожалуйста, нет…
Судорога вновь сотрясла ее тело. Одна, за ней другая и третья. И следом за ними явились дневной свет, смех за окном и все прочее. Спиной она ощутила липкие от пота простыни, вдохнула несвежий воздух спальни.
Даже теперь она сопротивлялась пробуждению. О, если бы, если бы она дотянулась до Джо! Если бы подхватила его, не дала соскользнуть во тьму — тогда, возможно, ей удалось бы сотворить чудо в этом сне. Вдохнуть свое дыхание в его легкие, удержать на краю забвения.
Феба ринулась вниз и, когда день подступил к ней совсем близко, поймала Джо за штанину. Она подтянула его к себе. Рот его был открыт, глаза закрыты, а вид похуже, чем у мертвого Мортона.
— Не надо, любовь моя… — сказала Феба. Ей не хватило сил договорить: не надо, не умирай, не надо, не оставляй меня.
Она отпустила штанину, взяла в руки его лицо, обхватила губами его открытый рот. Он был ужасно податлив, но Феба не сдавалась. Она только плотнее прижала губы и, как заклинание, произнесла про себя его имя:
— Джо.
В глаза ей ударил свет. Она начала просыпаться.
— Джо.
Глаза сами открылись. Но в тот самый миг, когда море, водоросли и ее возлюбленный начали исчезать, в тот самый последний миг она заметила — или ей показалось, — что веки Джо дрогнули, словно ее заклинания все же пробудили в нем жизнь.
Тут Феба проснулась. Что произошло потом, она не видела.
На лицо сквозь щель в неплотно задернутых шторах упал солнечный луч, и Феба сморщила нос. Она запуталась в простынях: они оплели ее, как водоросли во сне, а подушка про мокла от пота. Конечно, все это был сон, но Феба точно знала, что сон непростой. Да, ее тело лежало в постели, обливаясь потом и вырываясь из простыней, но душа ее в то же самое время путешествовала в другой мир, не менее реальный, чем эта спальня.
Наверное, хорошо, что тот мир действительно существует. Наверное, если найти туда дорогу, здешний мир во многом бы изменился. Но сейчас Фебе не было до них никакого дела. Сейчас ее интересовал Джо. Без Джо ни тот мир, ни этот не имели никакого смысла.
Она поднялась и отдернула шторы. Началось субботнее утро, вот-вот должен был открыться фестиваль, и солнце ярко сияло на безоблачном чистом небе. В безупречной его синеве поплыл вдруг, отливая серебром, чей-то вырвавшийся из рук воздушный шарик. Феба смотрела, как, подгоняемый легким утренним ветром, шар поднялся над соснами и двинулся дальше, в сторону хребта Хармона. Сейчас она умоется и тоже пойдет в ту сторону, подумала Феба. Ну и что, что сегодня в Эвервилле самый веселый день в году. Ну и что, что сегодня вся долина загудит, как праздничный улей. Там, на горе, наверху есть какой-то порог, и не успеет солнце перейти через зенит, как Феба либо погибнет, либо шагнет в другой мир.
Назад: VII
Дальше: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ДЬЯВОЛ И Д'АМУР