Книга: Корона Героев
Назад: 20
Дальше: 22

21

Пока солнце не поднялось слишком высоко, они тронулись в обратный путь к горам. Аэрин по привычке закопала костер, хотя гореть вокруг уж точно было нечему, почтительно завернула венок из сарки вместе с камнем и Короной в ткань и убрала их в одну из седельных сумок. Больше здесь дел не осталось.
Свита ее потянулась за ней, коты с одного боку, собаки с другого. Только однажды Аэрин оглянулась, когда они уже пересекли изрядную часть плато и солнце начало склоняться к вечеру.
Дорога уходила от темной горы вниз — пусть лес и исчез, будто морок, но рельеф-то изменился на самом деле.
Если это худшая из перемен, подумалось ей, то они очень дешево отделались.
Развалины черной башни издалека выглядели маленькими и, казалось, зловеще ухмылялись ей, но ухмылка выходила жалкая, противная и бесполезная — как у тирана на виселице, когда ему накидывают петлю на шею. Эта равнина еще долгие годы останется нездоровым и непривлекательным местом, но и опасным быть перестанет. У Аэрин отлегло от сердца, и она продолжила путь.
Ей хотелось достичь края любимых Дамарских гор к ночи, чтобы разбить лагерь под их сенью и пить из их чистых вод, поэтому ехала до сумерек. Она едва не запела, когда первое дыхание вечернего бриза принесло ласковый аромат листвы. Но голос у нее никогда не был послушным настолько, чтобы не сфальшивить, поэтому она не стала. Ее войско было радо оказаться снова под знакомыми кронами. Собаки виляли хвостами и игриво покусывали друг друга, а коты лупили друг друга лапами, не выпуская когтей, и катались по земле.
Талат гарцевал. Так, в веселье, добрались они до поворота тропы, не обращая внимания ни на что, кроме собственного удовольствия. И тут Аэрин вдруг уловила струйку дыма от маленького костерка и запах стряпни. Она резко откинулась назад, но Талат повернул к ней уши, мол, зачем здесь останавливаться? — и прошел дальше. Перед ними в излучине тропы открылся маленький костерок на небольшой полянке и огибающий ее с другой стороны ручей.
— Доброго тебе дня, — сказал Лют.
Талат приветственно заржал. Аэрин соскользнула с коня, и тот поспешил вперед один, чтобы ткнуться мордой Люту в ладони и зарыться ему в волосы.
— Я думала, ты никогда не покидаешь свой дом и озеро, — произнесла Аэрин.
— Редко, — отозвался Лют. — На самом деле чем дальше, тем реже. Но исключительные события способны меня к этому побудить.
Аэрин чуть улыбнулась:
— А уж их выбор у тебя в последнее время был богатый.
— Да.
— Могу я спросить, какое именно обстоятельство оказалось в данном случае достаточно исключительным?
— Аэрин… — Лют помедлил, затем к нему вернулся добродушно-поддразнивающий тон. — Мне показалась удачной мысль выдернуть тебя обратно в реальность, дабы ты успела вовремя вручить Тору его Корону и покончить с осадой. И разумеется, теперь не то что несколько сотен лет назад — нет чащи, сквозь которую ты была бы обречена прорубаться. Ты бы, вне всяких сомнений, справилась с этой задачей, но процесс изрядно подпортил бы тебе настроение, и ко времени возвращения на озеро Грез ты была бы совсем не в духе… если допустить, что у тебя хватило бы здравого смысла направиться именно туда, на что в твоем случае рассчитывать не приходится. Тебе понадобилась бы моя помощь, чтобы догнать собственное время… если уж от разжигания одного-единственного крохотного костерка у тебя в глазах двоилось, то блуждания во времени без помощи ослепили бы тебя навеки… и чем дольше ты пробыла бы там, тем труднее было бы тебя вернуть. Поэтому я пришел тебя встретить.
Аэрин уставилась в огонь, потому что, глядя на Люта, она вообще не могла думать.
— Выходит, я действительно поднималась почти вечность, — заметила она.
— Да, — отозвался Лют. — Почти.
— И почти вечность падала.
— И почти вечность падала.
Аэрин больше ничего не говорила, пока снимала с Талата седло и укладывала его у костра, растирала коню спину насухо и осматривала копыта на предмет застрявших в них мелких камушков.
— Тогда, полагаю, мне пора простить тебя за то, что сделал меня не совсем смертной, — сказала она наконец.
— Пора. Мне будет приятно. — Он вздохнул. — Славно было бы заявить, мол, я с самого начала знал, что так и будет, что ты сумеешь вернуть Корону, если сделаешь так, как сделал я. Но нет. Боюсь, тут мы имеем чистое слепое везение.
Он передал ей чашку маллака, с пылу с жару, и она ее жадно выпила. За маллаком последовало рагу на тонкой металлической тарелке, которое Аэрин проглотила так быстро, что оно не успело обжечь ей пальцы, а потом вторая и третья порция. Когда Аэрин наконец наелась, Лют отдал остатки вожаку котов и предводительнице собак, тщательно поделив пополам, на разных тарелках.
Аэрин услышала его шаги, когда он возвращался, и сказала:
— Спасибо.
Шаги смолкли у нее за спиной. Он склонился над ней, и его руки легли ей на плечи. Она потянула его руки вниз, и он опустился у нее за спиной на колени и наклонил голову, прижавшись щекой к ее щеке.
Она повернулась у него в объятиях, обвила руками его шею и поцеловала.
Они засиделись далеко за полночь, подкармливая костер веточками. Звери давным-давно заснули, и даже Талат расслабился настолько, чтобы прилечь и задремать. Лют растянулся на спине, положив голову Аэрин на колени, а она перебирала его волосы, наблюдая, как тугие локоны завиваются вокруг ее пальцев, растягиваются в полную длину, а потом скручиваются обратно.
— Это так забавно? — спросил Лют.
— Ага, — отозвалась Аэрин, — хотя мне бы понравилось не меньше, будь они прямые и зеленые или будь ты лысым как яйцо и крась голову серебром.
Она не особенно распространялась о своей встрече с дядей и не расспрашивала Люта о нем. Неизвестно, сколь о многом он догадывался… или знал, так же как знал о том, как она разжигала костер… И поэтому она охотно слушала, когда он заговорил об Агсдеде и об их школьных днях.
Лед ненависти к человеку с ее собственным лицом начал подтаивать, пока она слушала, и таял все быстрее при виде обращенной к ней улыбки Люта.
Наконец она, запинаясь, поведала ему кое-какие подробности встречи с дядей.
Лют с ироничным видом примолк на некоторое время, и они услышали тихое довольное поскуливание потянувшейся во сне собаки.
— Агсдед не так уж ошибался на мой счет, — сказал он наконец. — Я был упрям и, честно говоря, не входил в число самых блестящих и многообещающих учеников Гориоло. Но я выжил за счет этого упрямства и оставался с учителем достаточно долго, чтобы усвоить больше, чем те, кто изначально был одарен сильнее, а потом ушел и погиб или подался в пастухи, ибо жизнь мага сурова и неблагодарна.
И у меня всегда получалось хуже всего, когда рядом был Агсдед, ибо он был из тех сверкающих звезд, каждый жест которых выглядит чудом, а каждое слово звучит новой философией. Ты и сама немного такая, как бы отчаянно ни пыталась это скрыть.
Но я не думал, что мы с ним в итоге окажемся такими разными, ведь ошибки делали оба — я по невежеству или упрямству, а он из гордости…
— Ты не спросил меня, как я… как он проиграл, а я победила, — сказала Аэрин после очередной паузы.
— И не собираюсь. Сама решай, рассказывать или не рассказывать, сейчас или потом.
— По крайней мере, хочу кое-что у тебя спросить.
— Спрашивай же.
— Для этого тебе придется подвинуться, мне надо дотянуться до седельных сумок.
Лют застонал:
— А оно того стоит?
Аэрин невольно засмеялась, а Лют томно улыбнулся, но сел и освободил ее.
— Вот. — Она протянула ему обугленный венок с красным камнем.
— Боги плакали! — произнес Лют, и сонливости как не бывало. — Мне следовало догадаться, что у тебя может оказаться подобное. Я самый беспечный учитель на свете! Гориоло бы мне голову оторвал, окажись он поблизости.
Маг развел сухие лозы и вытряхнул камень на ладонь. Тот сиял в свете костра. Лют нежно покатал его в пальцах.
— По сравнению с этим твоя Корона Героев просто дешевая фамильная безделушка.
— Что это? — нервно спросила Аэрин.
— Кровь-камень Маура. Последняя капля крови из его сердца, смертельная, — ответил Лют. — Все драконы, умирающие от кровотечения, проливают ее в конце концов. Но чтобы найти последнюю свернувшуюся каплю крови мелкого дракона, надо обладать ястребиным зрением, потому ты их и не видела.
Аэрин содрогнулась.
— Тогда пусть будет у тебя, — сказала она. — Я благодарна за его магопобеждательные свойства, и если мне когда-нибудь не повезет настолько, что придется побеждать еще одного волшебника, я одолжу его у тебя. Но держать его при себе не хочу.
Лют задумчиво смотрел на нее, баюкая камень в ладони.
— Если ты вставишь его в твою дамарскую Корону, тот, кто наденет ее, сделается неуязвимым.
Аэрин бешено замотала головой:
— И быть вечно в долгу у Маура? Дамар обойдется.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Кровь-камень дракона не для зла и не для добра, он просто есть. И это вещь великой силы, ибо он и есть драконья смерть — в отличие от его черепа, с которым твой народ обращается как с безобидным охотничьим трофеем. Кровь-камень — вот настоящий трофей, вот награда, которую стоит завоевать, завоевать почти любой ценой. Ты позволяешь собственному опыту влиять на твои суждения.
— Да я позволяю собственному опыту влиять на мои суждения, ибо именно для этого опыт и нужен. Может, с твоей точки зрения наблюдателя, камень из сердца дракона не добрый и не злой, но я родилась простой смертной не так давно и помню гораздо больше о точке зрения простого смертного, чем ты, возможно, вообще когда-либо знал. Кровь-камень — небезопасный символ для передачи любому из нас… из них… даже королевскому роду Дамара. — Она поморщилась, вспомнив Перлита. — Или даже только правителям Дамара. При самом мудром использовании его не удастся должным образом защитить, ибо останутся другие вроде тебя, кому ведома природа камня… другие, кого меньше заботят добро и зло, чем дамарских королей. Посмотри, сколько вреда причинил Агсдед с одной лишь Короной.
Она помолчала и медленно добавила:
— Я даже тебе не до конца верю в том, что его мощь не злая и не добрая. Согласно нашим легендам, драконы пришли с Севера. Почти все зло, когда-либо тревожившее нашу землю, приходило оттуда, и нечасто случалось, чтобы нечто пришедшее оттуда не оказалось злом. Ты как-то сказал, что дамарская знать — любой из нас, обладающий Даром, келаром, — имеет общего предка с северянами. Так почему же они и их страна пошли по своему пути, а мы по своему? Нет. Я не возьму эту штуку с собой. Ты будешь хранить ее, или я закопаю ее здесь, прежде чем мы уедем.
Лют несколько раз моргнул.
— Я привык быть правым — по большей части. Всегда быть правым в спорах с теми, кто не так давно родился простым смертным. Думаю… наверное… в данном случае права ты. Как неожиданно. — Он задумчиво улыбнулся. — Хорошо. Я согласен его хранить. А ты будешь знать, где найти его, если он тебе когда-нибудь понадобится.
— Буду, — отозвалась Аэрин. — Но боги упаси меня от того, чтоб это знание мне когда-либо опять пригодилось.
Лют смотрел на нее, на лбу обозначилась морщинка.
— Это не та клятва, которую стоит произносить, особенно вслух, там, где могут слушать.
Аэрин вздохнула:
— Ты действительно ужасно беспечный учитель. И про клятвы ты меня тоже никогда не предупреждал.
Морщинка разгладилась, и Лют рассмеялся, но смех на полдороге перешел в зевок.
— Аэрин, я до смерти устал тащить тебя обратно через века за пятку. Мне необходимо поспать, однако покой мой будет полнее, если я буду держать тебя в руках и знать, что все получилось.
— Да, — ответила Аэрин. — Пока ты меня тащил, я не очень-то приятно проводила время, так что я буду только рада, если сегодня мне не придется ночевать в одиночестве.

 

Утром, пока седлала Талата, Аэрин вдруг спросила:
— Слушай… а как ты путешествуешь? Плывешь вместе с туманом и переносишься на крыльях ветра?
— Для начала мне тогда пришлось бы заказать себе ветер, который нес бы меня в правильном направлении. Нет, родная, я хожу пешком. Это на удивление эффективно.
— Ты пришел сюда со своей горы пешком?!
— Пришел, — ответил Лют, вскидывая мешок на плечо. — А теперь пойду обратно. Однако буду признателен, если ты составишь мне компанию до подножия моей горы. Дотуда нам по пути.
Аэрин непонимающе уставилась на него.
— Я могу двигаться так же быстро, как и это древнее животное, на котором предпочитаешь передвигаться ты, — раздраженно сказал он. — Для начала, у меня ноги длиннее, хоть их и меньше, а во-вторых, я несу куда меньше поклажи. И прекрати на меня так таращиться.
— Мм, — отозвалась девушка и взлетела в седло.
Однако Лют оказался прав. Они покрыли такое же расстояние, что и Аэрин на Талате со своим воинством за то же время… хотя совместным их путешествие можно было назвать с большой натяжкой. Лют передвигался пешком немного медленнее, чем Талат рысью, но гораздо быстрее, чем тот же Талат шагом, и они весь день играли в догонялки: Лют выкрикивал указания более прямого и быстрого пути, когда мимо проплывал круп Талата, а Талат поворачивал уши назад и фыркал, когда Лют имел дерзость обогнать их.
Фолстца и йериги в тот день мало попадались им на глаза, но вечером, при устройстве лагеря, четвероногое войско Аэрин снова собралось вокруг них.
— Знаете, друзья, — обратилась она к рядам светящихся глаз, — я направляюсь на юг… гораздо дальше на юг, чем ваши дома и охотничьи угодья. Возможно, вам захочется обдумать это, прежде чем вы проделаете многодневный путь вместе со мной.
Хвост одноглазой предводительницы сместился на четверть дюйма. Черный вожак проигнорировал ее слова полностью.
— Никогда не повредит иметь несколько лишних друзей за спиной, — заметил Лют, пристраивая котелок над огнем.
— Они остаются исключительно ради твоей стряпни, — парировала Аэрин, которой обычная дамарская дорожная еда успела изрядно надоесть еще по пути на север.
Лют взглянул на нее из-под полуприкрытых век.
— Я пользуюсь преимуществом при любом удобном случае, — мягко сказал он.
Аэрин обвила его руками, и его ладонь поползла вокруг ее талии.
— Можешь сразу бросать готовку и красить лысую голову серебром, — сказала она.
— Мм, — отозвался он. — Любовь моя, мне кажется, будет только честно предупредить тебя, что нынче вечером я чувствую себя исключительно бодрым и сильным, и если ты решишь снова спать со мной, то спать тебе не придется вовсе.
— Тогда мне не терпится вовсе не спать, — довольным тоном произнесла Аэрин, и Лют рассмеялся и выронил ложку.

 

Следующие несколько дней пролетели слишком быстро. Аэрин пришлось напомнить себе, что они с Талатом потратили на дорогу от озера Грез до серого плато Агсдеда две недели, поскольку путь домой казался гораздо короче. На пятую ночь она вытащила Гонтуран и показала Люту лезвие с крохотной острой щербиной на нем. Вид покалеченного меча удручал ее почти так же, как некогда вид хромого Талата, бессмысленно стоящего на пастбище.
Видимо, переживания слишком явно отразились у нее на лице, потому что Лют сказал:
— Не смотри так убито. Я с этим разберусь. Хорошо еще, на этот раз мне не придется беспокоиться о том, чтобы сохранить пациента смертным.
Аэрин нерешительно улыбнулась, и Лют коснулся пальцами ее щеки. Она помогала ему, точно выполняя его указания, и на следующее утро в ножны скользнул безупречный сияющий клинок. Но следующие две ночи после этого они с Лютом спали глубоко и долго.
В землях, через которые они проезжали, весна уже полностью вступила в свои права. Трава повсюду стояла роскошная, и летние плоды уже начинали проклевываться сквозь последние лепестки на кустах и деревьях. И Лют с Аэрин видели во всем друзей, а фолстца и йериги были так же вежливы с магом, как и с ней.
Но оба знали, не говоря об этом, когда пришла их последняя ночь, и Аэрин была благодарна ей за безлунность, потому что могла плакать так, чтобы Лют не видел. Наконец он заснул, свернувшись клубком возле нее, одну руку она подсунула под него, а вторую перекинула через его бок, а он прижал ее ладонь к груди и баюкал обеими руками. Аэрин не спала, прислушиваясь к дыханию любимого и звуку вращавшегося над головой небосвода. И когда перед рассветом Лют вздохнул и пошевелился, она нежно вытянула руку из его ладоней и выбралась из-под одеяла. Походила туда-сюда, остановилась возле пепла вчерашнего костра и стала смотреть на Люта в растущем свете.
Одеяло соскользнуло, обнажив его почти до пояса, одна длинная рука лежит на отлете. Кожа его там, где ее никогда не касалось солнце, была белая, почти голубая, как снятое молоко, хотя лицо покраснело и загрубело от солнца и ветра. Аэрин взглянула на собственные руки — по сравнению с ним она казалась розово-золотой, хотя рядом с полнокровными дамарцами выглядела бесцветной, как воск. Откуда же Лют родом? Узнает ли она об этом когда-нибудь? Что он ответит, если спросить? Нет, в это утро — их последнее утро — она не станет спрашивать. А за последние несколько дней, когда вполне можно было спросить, ей и в голову не пришло это сделать. И тут Аэрин ощутила первый осознанный укол расставания.
Она также знала, что пройдут годы, прежде чем они встретятся снова, и потому вглядывалась в него изо всех сил, запечатлевая в памяти, чтобы на протяжении этих лет в любой момент иметь возможность вызвать перед глазами его образ. А потом с легким содроганием вспомнила, что она теперь не совсем смертная. Вздрогнуть ее заставило не знание, но порожденная им радость — первая радость, которую оно ей принесло, — от мысли, что она может надеяться когда-нибудь снова увидеть Люта. Но эта радость и пугала — ведь она дочь короля Дамара и несет Корону Героев домой королю и первому соле, который станет королем после ее отца и за которого она выйдет замуж.
Аэрин гадала, действительно ли она не подозревала раньше о любви Тора или просто всегда боялась любить его в ответ. Теперь страх покинул ее, но по иронии судьбы именно Лют научил ее не бояться, и именно любовь к Люту заставила ее признать любовь к Тору. Она убила Черного Дракона, носила заколдованный меч, а теперь везла Корону Героев обратно в утратившую ее страну, отвоевав сокровище в честном бою у того, кто применял его против нее самой и против Дамара. Теперь она могла с чистым сердцем сказать, что больше не боится — ни собственного наследия, ни своего места в королевском доме Дамара, ни народа своего отца. И теперь она может выйти замуж за Тора, ибо таков ее долг перед страной, нравится это стране или нет. А Тор обрадуется ее возвращению. Она написала ему письмо в ту ночь, когда могла умереть. Почти все прочее подернулось дымкой в памяти, но она помнила о Торе и помнила, что ему нужно оставить письмо с обещанием вернуться.
Люту она тоже однажды дала такое обещание. Аэрин присела рядом с еще спящим магом и все глядела на белую-белую кожу и синеватые впадины и думала: «Говорят, во сне все выглядят юными, как дети, которыми они когда-то были. А Лют выглядит просто как Лют, только спящий». И глаза ее наполнились слезами. Она моргнула, и когда взор прояснился, Лют смотрел на нее. Он поднял руку, притянул ее к себе и поцеловал. И, отводя голову в миг после поцелуя, она увидела, как из уголков его прикрытых в упоении глаз к вискам скатились две слезы, мерцая в утреннем свете.
В то утро оба были сосредоточенны, ибо впервые с момента встречи на краю Агсдедовой равнины каждому предстояло упаковать только собственные вещи. Говорили мало. Даже Талат, вместо того чтобы изображать ежеутреннюю пантомиму боевого коня, учуявшего врага за ближайшим холмом, притих, встревоженно поглядывая через плечо на хозяйку, когда та прилаживала седло.
Она не стала сразу садиться в седло, но повернулась обратно к Люту. Маг раскинул руки, и она бросилась в них. Он вздохнул, и ее грудь вздымалась и опадала, прижатая к его.
— Я и раньше сажал тебя на коня — на этого самого коня — и смотрел, как ты уезжаешь от меня. Думал, никогда не оправлюсь от того первого раза. Наверное, из-за этого я и пошел за тобой. Не из какого-то там благородного желания помочь тебе спасти Дамар — только чтобы собрать ошметки, которые Агсдед мог бы от тебя оставить… Но я знаю, что на сей раз не пойду следом за тобой. Если ты когда-нибудь проделаешь это в третий раз, то просто меня убьешь. — Аэрин попыталась улыбнуться, но Лют остановил ее поцелуем. — Езжай. По мне, быстрая смерть лучше.
— Тебе меня не запугать, — сказала Аэрин, и голос у нее почти не дрожал. — Ты давным-давно сказал мне, что не смертен.
— Я никогда не утверждал, будто меня нельзя убить, — ответил Лют. — Если тебе охота потягаться со мной в логике, любовь моя бесценная, ты должна быть уверена в своих исходных посылках.
— Я буду тренировать их… пока… буду тренировать эти самые посылки, чтобы они ослепили тебя при следующей встрече.
Повисла небольшая пауза, и Лют сказал:
— Тебе нет нужды пытаться меня ослепить.
— Мне пора, — безнадежно сказала Аэрин и взлетела на спину Талата, как уже проделала некогда. — Я увижу тебя снова.
Лют кивнул.
Следующие слова дались ей с трудом:
— Но это будет очень не скоро… очень-очень.
Лют снова кивнул.
— Но мы встретимся.
Лют кивнул в третий раз.
— Боги всех миров, скажи что-нибудь, — вскрикнула она, и Талат под ней вздрогнул.
— Я люблю тебя, — сказал Лют. — Я буду любить тебя, пока звезды не осыплются с небес, а в моих устах это не столь большое преувеличение, как у смертного влюбленного. Езжай быстро, ибо я действительно не в состоянии это выносить.
Она бешено стиснула бока нервного Талата, и тот с места рванул в галоп. Аэрин уже давно исчезла из виду, а Лют все лежал, вытянувшись во весь рост на земле и прижав к ней ухо, и слушал стук копыт Талата, уносившего Аэрин все дальше и дальше от него.
Назад: 20
Дальше: 22