Она стояла на плоской верхушке груды битого камня, вокруг поднимались стены. С правой стороны, у подножия кучи, виднелась брешь, достаточно широкая, чтобы ей удалось протиснуться. Аэрин медленно и осторожно двинулась по склону к пролому в стене, но россыпь под ногами смещалась и ползла, поэтому к подножию она приехала, сидя на корточках и подняв здоровой рукой Гонтурана в ножнах над головой, чтобы не скрести им по камням. Аэрин встала, направилась к щели и действительно ухитрилась в нее пролезть, хотя и с трудом. И тут солнечный свет ослепил ее, измученные ноги резко превратились в студень, и она быстро села и свесила голову между колен.

Глядя в землю, она подумала: «Интересно, когда я в последний раз ела?»

Еда поможет. От этой приземленной мысли она сразу почувствовала себя лучше, но и втрое голоднее. Аэрин подняла голову, затем неуверенно и с трудом встала, по-свойски опершись на Гонтурана. Колени дрожали, но она почти радостно списала это на голод.

Она огляделась. «Где я?»

Раньше черная башня вздымалась над голой равниной. Теперь вокруг теснилась непроходимая чаща: деревья, оплетенные густыми лозами (хотя сарки среди них не было видно), под деревьями — густой подлесок. Солнечный свет падал на полуразрушенную башню и небольшую, усыпанную осколками камней прогалину вокруг, но дальше свет не проникал из-за густой листвы. Гм. Не очень-то приятно будет выбираться отсюда. И где искать Талата? Аэрин решила обойти то, что осталось от башни.

Ничего, кроме каменного крошева и наступающего леса. Ничего больше. Непохоже, чтобы здесь вообще когда-то было по-другому… Но где она? А разрушенная башня, которую она сейчас, спотыкаясь, обходит, — та же, которую она штурмовала вместе с Талатом и дикими зверями, или нет? Аэрин запрокинула голову, изучая остатки стен. Нет, на ту громадину это совсем непохоже. Обрушившихся плит явно не хватило бы, чтобы построить черную башню, отпечатавшуюся в памяти. Аэрин вздохнула, потерла лицо рукой… и отдернула ее, вспомнив о порезе. Но порез уже зажил. На ладони остался лишь тонкий белый шрам. Она уставилась на него, не понимая. Но не понимала она многое, и среди этого многого были вещи поважнее.

Так, и что теперь? Она одна… где-то… голодная, а солнце садится. Ночевать в одиночку в таком месте как-то не хотелось… хотя вряд ли нечто достаточно крупное, чтобы побеспокоить ее, сумеет пробраться сквозь такую чащу. Правда, всегда остаются, ну, например, пауки… При мысли о пауках до нее дошло, что грудь всего лишь слегка зудит, почти незаметно, словно раз уж начала, так и останавливаться как-то неловко, хотя продолжать вроде уже и незачем.

«Что-то в этом есть», — подумала Аэрин и снова взглянула на шрам на ладони.

Она уселась, закрыла глаза, организовала одну-две простые вещи, которым научил ее Лют, и подумала о воздухе. Она следовала за невидимыми волнами и крохотными течениями, набегавшими на нее и утекавшими обратно в чащу деревьев. Вскоре она вычленила из них одно, влажное на ощупь, и последовала за ним, пока оно не нырнуло в землю, и там она обнаружила родник. Выглядел он вполне нормально, вода как вода.

Аэрин открыла глаза и встала. Родник, когда она до него добралась, по-прежнему выглядел как вода и пах водой. Она вздохнула — все равно выбора нет, — наклонила голову, откинула назад мокрые волосы и как следует напилась. Затем села на корточки и хмуро глянула в подлесок. Крохотный родничок находился всего в нескольких шагах от края прогалины, и однако ей потребовалось немало времени и сил, чтобы прорубиться к нему. И как отсюда выбираться?

Так, все по порядку. Припомнив еще кое-что из уроков Люта, она собрала кучку из сухих веточек и листьев и подожгла их взглядом, хотя от усилия у нее страшно разболелась голова и еще долго не удавалось сфокусировать взгляд, а огонек получился тусклый и упорно дымил. Аэрин побродила вокруг, собирая еще веточки, причем каждая веточка представлялась ей в виде как минимум двух одинаковых, как и тянущиеся к ним руки, и она постоянно промахивалась, путая, какая рука и какая ветка настоящие. Однако все-таки собрала достаточно, чтобы поддерживать костер всю ночь. По крайней мере, хотелось в это верить. И огонь запылал веселее.

На ужин она вскипятила себе воды, наполнив кошель, в котором жил драконий камень, и подвесив его над огнем, — кожаный мешочек почти не протекал. С едой она разберется завтра. Голод вымотал ее, да и все остальное тоже, а солнце село, и сумерки скоро превратятся в темноту. Аэрин легла, приспособив в качестве неудобного изголовья камень и подложив свернутую тунику, чтоб не намять ухо. Она лежала неподвижно, как камни под ней, сил не хватало даже перебраться на место получше. Но мысли по-прежнему возвращались к развалинам черной горы, цепляясь за битый камень. Что-то из этого, вероятно, мог бы объяснить Лют — но глупо было бы увидеть его сейчас снова и расспросить.

Лес — вот что сейчас ее тревожило. Как найти дорогу сквозь него? И откуда он взялся? Эти вопросы были отнюдь не пустыми, как и многие другие, — например, почему рядом никого нет. Где Талат? Аэрин еще могла бы поверить, что прочие ее союзники растворились так же, как пришли. Они вообще непонятно почему присоединились к ней. Но Талат не оставил бы ее. По крайней мере, если бы имел выбор.

И тут до нее наконец дошло самое худшее. Агсдед исчез. Ну, вроде бы исчез. Но она все равно проиграла, ибо вместе с ним исчезла и Корона Героев.

Аэрин перекатилась на спину и уставилась в небо. Луны не было, но звезды сияли ярко-ярко. Внезапно она осознала, что сам Агсдед никогда не был для нее совсем настоящим. Настоящим был ее ужас и тошнотворный страх при виде его лица. Идя на битву, она знала, что шансов на победу у нее меньше, чем в сражении с Мауром. А держала ее, влекла вперед мечта — Корона Героев. И ни ее кровь, ни право рождения как дочери ее матери, ни личная месть тут ни при чем. Она мечтала принести Корону в Город и вручить ее Арлбету и Тору. В ней жила уверенность, хотя Аэрин никогда не задумывалась об этом, что пропавшая Корона связана с Агсдедом так же, как и судьба Дамара. Про Агсдеда никто не знал. Никто не поверил бы ей, даже расскажи она все. Да и о чем рассказывать: о пророчестве, о родстве, о том, что только она могла его победить? Что она могла сказать о своем дяде?

Но неважно, кто такой Агсдед, или важно только для нее. Все дело в Короне и в том, как преподнести ее историю: первая сол вырвала драгоценность из рук узурпатора, чтобы вернуть в Город и сложить к ногам короля. Но на пока что она, получается, не сделала ничего, и неважно, как трудно ей пришлось. Отправиться в Город сейчас — если вообще соваться домой — значило уподобиться сбежавшей собаке, вползающей в дом с поджатым хвостом, уповая лишь на хозяйское милосердие.

Глаза закрылись, и Аэрин провалилась в оцепенелую дрему побежденного, но вскоре после полуночи что-то разбудило ее. Казалось, земля дрогнула, издалека донесся рокот падающих камней, но, может, это был только сон? «Да, я точно сплю — таких лиц наяву не увидишь…»

У пруда сидела печальная девочка. Белые стены вокруг нее вздымались так высоко, что казалось, облака покоятся на их вершинах. Пологие ступени у нее за спиной вели к открытой двери и в комнату за ней. Остальные стены были гладкие, а плоскую землю вокруг пруда покрывали квадраты белого камня. Длинные черные пряди, выбиваясь из прически, падали девочке на лоб, но она, не замечая этого, смотрела в спокойную воду и становилась все печальнее. Затем Аэрин перенеслась в другой огороженный сад, но здесь вода играла в фонтане, а стены покрывала синяя мозаика. В саду стояла высокая молодая женщина с желтыми волосами, на ладонь выше самой Аэрин, а рядом с ней застыл зеленоглазый фолстца. Следом она увидела трех человек на склоне горы, на маленьком каменном карнизе, заглядывающих в трещину в склоне. Крепко сбитый мужчина с редеющими черными волосами стоял у расселины с застывшим на лице упрямым выражением, а его светловолосый товарищ говорил ему: «Не глупи, Томми. Послушай меня». Третий, молодой, смуглый и худощавый, явно веселился, приговаривая: «Лео, пора бы уже усвоить — спорить с ним бесполезно».

Голоса их почти разбудили Аэрин. Сны сделались более путаными, в них мелькали полузнакомые лица, и наконец она снова ощутила под собой каменистое ложе. Казалось, земля давила неравномерно — плечо, бедро, потом провал, и камешек, которого накануне вечером здесь точно не было, больно впивался в поясницу. Однако стряхнуть сон до конца никак не удавалось… и тут она, ахнув, открыла глаза и села. Стояло утро, костер погас, и не просто погас, а рассыпался, словно кто-то с огнеупорными руками взял его и разбросал. Или земля под ним вспучилась.

И лес пропал.

Аэрин поморгала, но деревья и кусты не вернулись. Она сидела посреди плато, которое привело ее к черной башне. Земля мягко, но отчетливо понижалась к горам вдалеке, хотя Аэрин с ее войском добиралась к Агсдедову утесу по ровной местности. Стоял прекрасный ясный день, небо было высокое и безоблачное, и плато просматривалось во все стороны. Дамарские горы виднелись чуть дальше, чем безымянные северные пики с другой стороны. Охваченная внезапным ужасом, она вскочила на ноги, обернулась, и…

Но нет, черная гора по-прежнему лежала в руинах. Не придется снова ни подниматься по всем этим ступеням, ни встречаться с магом, носившим ее собственное лицо.

Не успела Аэрин сделать десяток шагов, как длинная приземистая черная тень врезалась в нее и сбила с ног. Уже отчаянно нашаривая Гонтурана, она узнала нападавшего: черный кот-вожак пребывал в полном восторге от встречи с ней. Он обхватил ее передними лапами за плечи и стал тереться усато-бархатной мордой о ее лицо, а уж мурчал так громко, что на них грозили обрушиться остатки башни.

Вскоре фолстца позволил ей сесть, хотя по-прежнему наматывался на нее. Аэрин аккуратно ощупала места, на которые упала, и сурово взглянула на кота.

— У меня и без тебя синяков хватало, — произнесла она вслух, и в награду услышала пронзительное ржание Талата.

Следом из-за башни появился сам Талат. Он притрусил к хозяйке и принялся тыкаться в нее носом, а она погладила его по груди, стряхнула с колен кота и наконец встала. При этом у коня вырвался вздох облегчения: когда он в прошлый раз отыскал ее после битвы, встреча получилась не самая радостная. От его шумного дыхания рубашка на ней надувалась, как под ветром, Аэрин теребила коня за уши, а черный кот путался в ногах у них обоих.

— Хоть какой-то прок от моего отсутствия: вы двое подружились.

При этих словах кот мгновенно отстал и с гордым видом удалился. Аэрин рассмеялась.

Они с Талатом двинулись за котом и вскоре пришли туда, где собрались остальные большие кошки и дикие собаки. И хотя оба лагеря по-прежнему держались обособленно, Аэрин отчетливо почувствовала, что между ними царит если и не настоящая дружба, то надежный мир.

Фолстца и йериги свернулись клубками среди груд камней под сенью последних устоявших стен. Однако Аэрин точно помнила, как накануне обошла остатки черной горы и не увидела ни следа своих друзей. Она поднялась по склону к ним, и предводительница собак подошла к ней, еле заметно вильнув длинным хвостом. Аэрин нерешительно протянула ей руку, старшая йериг так же нерешительно взяла ее зубами. Аэрин стояла совершенно неподвижно, единственный голубой глаз смотрел на нее снизу вверх, а она смотрела в ответ. Хвост вильнул снова, а затем собака отпустила ладонь Аэрин и потрусила прочь, отдав безмолвную команду своему народу, ибо все они последовали за ней. Псы обогнули край горы битого камня и пропали.

Аэрин почувствовала себя покинутой. Может, они просто хотели посмотреть, кто победил? А если бы узнали, что Агсдед убил ее, побежали бы разносить злые вести своим сородичам, а может, и всем диким тварям в горных лесах? С самого начала она не могла взять в толк, почему звери пошли с ней, но она слишком много знала о неправильной разновидности одиночества, порадовалась их компании… И была просто счастлива обнаружить их здесь снова, после того как прошлой ночью заснула одна и без утешения. Она скучала по своим друзьям, и вот они вернулись. К тому же коты явно не собирались уходить. И всегда есть Талат.

Аэрин стянула с коня седло и порадовалась, не увидев волдырей под ним. Затем с воодушевлением открыла седельные сумки и сжевала немного жесткого сушеного мяса из дорожных запасов. Желудок отозвался благодарным урчанием и потребовал еще. Она снова огляделась, привалившись к Талатову плечу, такому реальному и надежному. Голые земли выглядели как прежде. Взгляд ее упал на разбросанные остатки костра. До самой зеленой кромки Дамарских гор вокруг не осталось ничего деревянного. Исключение составляло лишь то, к чему прошлой ночью прикасались ее руки.

— Что ж, — вслух обратилась она к тому, кто мог ее слышать. — По крайней мере, теперь видно, в какую сторону возвращаться.

При этих словах из-за башни выбежали четверо псов. Аэрин попыталась проглотить комок счастья, застрявший в горле при виде их возвращения, но тут в поле зрения появилась предводительница йеригов и тут же замотала головой, привлекая внимание Аэрин, и Аэрин не могла не улыбнуться. Предводительница что-то держала в пасти, и молодой бурый пес рядом с ней тоже что-то нес. Предводительница чуть приотстала, и ее спутник добежал до Аэрин первым. У него был роскошный пышный воротник и медного цвета глаза и куда меньше достоинства, чем у старшей собаки, ибо он изо всех сил вилял хвостом и прижимал уши, приближаясь к человеку. Он уронил к ногам Аэрин свою ношу: обугленный венок из листьев сарки. Венок был такой черный и покореженный, что она не узнала бы его, если бы не красный отблеск: драконий камень, по-прежнему надежно вплетенный в стебли. Аэрин нагнулась за ним, и тут одноглазая предводительница положила перед ней то, что несла сама, — Корону Героев.