Травы, за которую она переживала, оказалось почти достаточно. Поколебавшись некоторое время и побормотав про себя, Аэрин решила не откладывать и сделать столько мази, на сколько хватит сырья, а завтра докупить. Работа была грязная, а мысли все время разбегались, и никак не удавалось сосредоточиться. Она своротила кучу топорищ, терпения сложить их обратно не хватало, и Аэрин несколько часов проработала, спотыкаясь о них, отбивая пальцы на ногах и используя слова, которых набралась, слушая софор и тофор, отличавшихся еще большей цветистостью речи. Она как раз прыгала на одной ноге и изрыгала проклятия, когда новая лавина деревяшек предательски атаковала ее сзади и окончательно вывела из равновесия. Первая сол упала и прикусила язык. Это отрезвило ее достаточно и позволило закончить дело без дальнейших происшествий.

Аэрин уставилась на неприятного вида жижу в неглубоком лотке и подумала: «Хорошо, и что теперь делать? Развести костер и прыгнуть в него?» Все камины подходящего размера помещались в самых людных комнатах замка. Может, идея с костром не так уж плоха. Но его придется разводить подальше от города, чтобы никто не явился выяснять, откуда дым.

Тем временем кенета получилось достаточно для защиты от огня обеих рук. Аэрин развела небольшой костерок на полу посреди сарая (подальше от сломанных топорищ), протянула обе слегка дрожащие руки в середину пламени… и ничего не случилось. На следующий день она отправилась покупать новую порцию трав.

Аэрин сразу решила, что для испытания костром надо уехать из Города. И так же быстро решила, что надо взять Талата. Киша в таком деле будет хуже чем обуза. Она по меньшей мере сочтет костер достаточным предлогом либо порвать узду либо сломать шею в демонстративной панической попытке умчаться обратно в Город.

Теке, однако, затея совершенно не понравилась. Няня охотно признавала мастерство Аэрин как наездницы и разрешала ей выезжать из Города одной на несколько часов верхом на пони. Но ехать одной, на ночь, на этом злобном жеребце — о подобном ужасе Тека и думать не хотела. Сначала она сказала, что Талат слишком хром для такого путешествия, а когда раздосадованная Аэрин попыталась убедить ее в обратном, Тека сменила тактику и заявила, что он опасен. Что будет, если юная сол не сможет с ним справиться? Аэрин едва не плакала от ярости, и спустя несколько недель подобных стычек (тем временем она готовила кенет в огромных количествах и едва не подожгла себе волосы, проверяя действенность зелья на различных участках тела) Теке пришлось признать, что это не просто каприз.

— Можешь ехать, если отец тебе разрешит, — мрачно буркнула она наконец. — Талат все-таки его конь, и он имеет право распоряжаться его будущим. Я… я думаю, он будет гордиться тем, что ты сделала со стариком.

Аэрин знала, чего стоили Теке эти слова, ярость схлынула, и ей стало стыдно.

— Сама поездка… не нравится мне она. Неправильно это. — И тут улыбка тронула уголки Текиного печального рта. — Но ты всегда будешь необычной, как твоя мать, а она путешествовала одна, куда хотела, да твой отец и не пытался ее удержать. Ты уже взрослая, и тебе больше не нужно согласие старой нянюшки на каждый твой шаг. Если отец разрешит тебе ехать — что ж, ладно.

Аэрин ушла и принялась ломать голову, как бы заполучить отцовское дозволение. На каком-то этапе неизбежно пришлось бы просить его, но она хотела сначала привлечь на свою сторону Теку. И напрасно: няня всегда боялась лошадей, а уж Талат казался ей особенно опасным, ведь он был боевым конем, пусть даже старым, увечным и добродушным. Сама-то Аэрин уже много лет относилась к Талату пристрастно.

Она размышляла еще несколько дней, после того как Тека отступила с поля боя. Но мысли ее занимали не только способы умаслить отца, но и то, зачем, собственно, она собралась ехать. Испытать огнеупорные свойства своего открытия. Чтобы убивать драконов. Она правда хочет убивать драконов? Да. Почему? Пауза. Что бы что-то делать. Чтобы делать что-то лучше, чем кто-либо другой.

Отца Аэрин изловила однажды за завтраком, вклинившись между министрами с тактическими проблемами и советниками со стратегическими. Лицо его просветлело, когда он увидел ее, и она смущенно пообещала себе навещать его почаще. Он был не из тех мужчин, кто может поучаствовать в детских играх, однако она могла бы и раньше заметить, с какой тоской отец на нее смотрит. Но только теперь Аэрин поняла, что эта тоска — от неловкости перед любимой дочерью, с которой он не знал, как разговаривать, а не от стыда за то, чем Аэрин была, что могла или не могла.

Она улыбнулась ему, и он подал ей чашку маллака и пододвинул поднос с булочками и саховым вареньем.

— Папа, — начала она с полным ртом. — Ты знаешь, что я ездила верхом на Талате?

Он задумчиво смотрел на нее. Хорнмар донес до него эти сведения несколько месяцев назад, прибавив, что Талат буквально чах и умирал, пока им не занялась Аэрин. Арлбет хотел, чтобы она сама рассказала ему эту историю. Страхи, присущие Теке, ему и в голову не приходили.

— Да, — сказал он. — И я бы рано или поздно догадался о происходящем, ведь ты перестала приставать ко мне с просьбами избавить тебя от Киши и подыскать настоящую лошадь.

У Аэрин хватило совести покраснеть.

— Это тянулось… довольно долго. Я поначалу и не думала, что делаю.

Арлбет улыбался.

— Я должен увидеть, как ты ездишь на нем.

Аэрин сглотнула:

— Ты… придешь?

— Приду.

— Э… скоро?

— Как тебе будет угодно, Аэрин-сол, — торжественно сказал он.

Она молча кивнула:

— Тогда завтра.

Она снова кивнула, взяла вторую булочку и уставилась на нее.

— Догадываюсь, ты присоединилась ко мне за завтраком не просто так, — произнес Арлбет, поскольку она не выказывала намерения прервать молчание. — Вряд ли ты хотела только рассказать о том, что происходило годами и не требовало моего вмешательства. Возможно, то, что у тебя на уме, тоже имеет отношение к Талату?

Она испуганно подняла на него глаза.

— У нас, у королей, вырабатывается определенная способность различать предметы у себя под носом. Ну?

— Мне бы хотелось выехать на Талате за Город. День на дорогу туда… переночевать снаружи. Вернуться на следующий день. — Теперь она жалела о булочке, от нее во рту пересохло.

— А… Советую отправиться на юго-восток — ты сможешь ехать вдоль Теа, он обеспечит тебя водой, а также не позволит заблудиться.

— Река? Да. Я подумала… я уже думала об этом. — Пальцы крошили остатки булочки в пыль.

— Вот и умница. Полагаю, ты планировала выдвигаться в скором времени?

— Я… да. В смысле, ты мне разрешаешь?

— Разрешаю? Конечно. В пределах одного дня пути от Города мало что может тебе повредить. — На миг лицо его посуровело. В былые времена, до утраты Короны, любой меч, выхваченный в ярости за много миль от Города, отскочил бы от невидимой преграды, вывернулся из руки и упал на землю. — Талат позаботится о тебе. Он отлично заботился обо мне.

— Да. Да, он позаботится. — Аэрин поднялась, взглянула на свинарник, который развела вокруг тарелки, и подняла глаза на отца. — Спасибо.

Он улыбнулся:

— Увидимся завтра в середине дня.

Она кивнула, одарила его потрясенной улыбкой и сбежала. Появился хафор, чтобы убрать ее тарелку и смести крошки.

На следующее утро Аэрин заявилась к Талату на пастбище чуть свет. Она расчесывала его, пока руки не заболели, а он наслаждался каждой минутой. Обхаживание он предпочитал даже еде.

Может, стоит навесить на него упряжь? Она починила перерезанный повод на старой узде накануне ночью и принесла ее с собой. Но когда она протянула Талату удила, он, который с такой готовностью схватил их два года назад, поняв, что на нем действительно снова будут ездить, — он взглянул на них, а затем на нее с таким явным изумлением, словно его оскорбили в лучших чувствах. Он вытерпел, пока она пихала ему планку в рот и натягивала ремни на уши, но стоял, повесив голову, с самым несчастным видом.

— Ладно, — сказала Аэрин, сорвала с него эту штуку и швырнула ее на землю.

Она взяла лоскут простеганной ткани, сходившей за седло, и шлепнула ему на спину. Талат вывернул голову и принялся жевать подол ее туники и пучить на нее глаз, пытаясь понять, сердится ли она на самом деле. Когда Аэрин не оттолкнула его морду, он приободрился и терпеливо ждал, пока хозяйка пристраивала и перепристраивала королевский нагрудник по своему вкусу.

Арлбет пришел раньше, чем его ждали. Талат почувствовал напряжение всадницы, как только она оседлала его, но вернул ей хорошее настроение, просто будучи самим собой. Они беззаботно трусили вокруг группы высоких молодых деревьев, когда Аэрин заметила Арлбета на дальней стороне пересекавшего луг ручья. Они перешли ручей вброд и остановились, а Арлбет отсалютовал им, как солдат своему командиру, и она покраснела.

Он кивком указал на голову Талата:

— Не уверен, как воспринял бы подобную идею другой конь, но этот… — Он умолк и задумался, а Аэрин затаила дыхание из страха, что он спросит ее, как все началось, ведь она еще не решила, сколько ему рассказывать.

Арлбет сказал только:

— Наверное, удобно, когда не надо возиться с поводьями. Но я не уверен, что даже лучшие из наших коней достигают такого уровня выучки. — Тут глаза его упали на ноги Аэрин. — Ездить, обхватив ногами его пузо, очень удобно, но первая же встречная стрела разом выбьет тебя из седла.

— Большую часть времени мы все-таки не в бою, — дерзко возразила Аэрин, — и можно соорудить отдельное боевое седло с высокой передней и задней лукой.

Арлбет рассмеялся, и Аэрин решила, что они прошли испытание.

— Вижу, новый способ ему нравится.

Аэрин улыбнулась:

— Возьми уздечку и покажи ему.

Король так и сделал, а Талат прижал уши и отвернулся. Но когда Арлбет бросил уздечку наземь, конь повернул голову обратно и ткнулся носом в грудь старому хозяину, а тот гладил его и бормотал что-то, чего Аэрин не расслышала.

Мазь Талату категорически не понравилась. Он гарцевал, и шарахался, и не давался в руки, и раздувал ноздри, и храпел, и раскатисто фыркал, когда Аэрин пыталась втереть ее в него.

— Она же травами пахнет! — воскликнула Аэрин вне себя. — И наверняка пойдет на пользу твоей шкуре. Это же как масло, которое тебе втирает Хорнмар, чтобы ты лоснился.

Талат продолжал уворачиваться, и Аэрин процедила сквозь стиснутые зубы:

— Не будешь слушаться — привяжу.

Но после нескольких дней игры в догонялки — шаг за шагом, увертка за уверткой по всему пастбищу — Талат решил, что хозяйка настроена серьезно. И в следующий раз, когда Аэрин загнала его к ограде, он не стал опять уклоняться, а стоял спокойно, позволяя свершиться неизбежному.

В свой ночной рейд они отправились через две недели после того, как Арлбет наблюдал их совместную работу. К этому времени Талат разрешал-таки Аэрин — порой даже с некоторым удовольствием — втирать желтую мазь во все свое тело. Аэрин надеялась, что ночь будет теплой, поскольку большая часть подвешенных к седлу якобы скатанных одеял представляла собой длинные мехи с кенетом.

Они выехали до того, как рассвет перешел в день, и Аэрин гнала Талата вперед довольно быстро, чтобы в запасе осталось несколько часов дневного света, когда придет время ставить лагерь. Возле речушки шла тропа, достаточно широкая для всадника, но слишком узкая для повозок. По ней-то они и направились. Река — это прежде всего много воды, что может пригодиться во время опыта, а кроме того, надежный ориентир.

Аэрин разбила лагерь вскоре после полудня. Раскатала сверток, с виду напоминавший подстилку, и сначала сняла с седла кожаную тунику и лосины, которые сшила и несколько последних недель вымачивала в неглубоком тазу с желтой мазью. Накануне она пыталась поджечь наряд, и пламя, сколь бы ярко ни пылал факел, гасло мгновенно при соприкосновении с намазанным рукавом. В носке костюм оказался не очень удобен. Он получился слишком свободный и липкий, и, убирая волосы в промазанный шлем, она с ужасом думала, как потом будет отмываться.

Аэрин развела большой костер, а затем размазала кенет по лицу и наконец натянула длинные перчатки. Она стояла возле огня, взвивавшегося уже выше ее, и слушала, как колотится сердце. Она входила в пламя неохотно, как пловец в холодную воду. Сначала протянула руку, потом поставила ногу. Затем глубоко вдохнула, понадеялась, что ресницы намазаны достаточно густо, и шагнула прямо в огонь.

Талат подошел к краю костра и тревожно всхрапнул. Огонь обволакивал приятным теплом — приятным! Он гладил Аэрин по лицу и рукам с дружелюбным весельем и приветливостью. Пламя бормотало и пощелкивало в ушах и обвивало ее языками, словно руки любовника.

Аэрин выскочила из огня, хватая ртом воздух.

Затем обернулась и посмотрела на костер. Да, это был настоящий огонь, он беззаботно пылал, хотя ее ноги в сапогах слегка разворошили ветки.

Талат озабоченно ткнулся ей носом в шею.

— Твоя очередь, — сказала она. — Много ты понимаешь.

Он действительно мало что понимал, и это беспокоило ее больше всего. Талат не собирался входить в огонь и стоять там, пока она не велит ему выйти. Аэрин уже прикидывала, что для будущей охоты на драконов, поскольку те весьма невелики, Талат сможет обойтись защитой груди, ног и брюха. Но она предпочла бы выяснить сейчас — и чтобы он тоже понял, — насколько важную роль желтое вещество, против которого он возражал, играет в этой затее.

Она потрогала ресницы и с облегчением обнаружила, что они по-прежнему на месте. Талат беспокойно дышал на нее, — Аэрин с легким головокружением осознала, что каким-то странным образом теперь пахнет пламенем. Когда она зачерпнула горсть кенета, конь откровенно шарахнулся от нее, и на одно мрачное мгновение ей подумалось, не придется ли топать домой пешком. Но в конце концов он позволил ей приблизиться и, после того как большая часть его шкуры сделалась желтоватой и лоснящейся, позволил отвести себя обратно к огню.

И стоял неподвижно, когда Аэрин взяла пылающую ветку и направилась к нему. И не шелохнулся, когда она поднесла опущенную ветку к его ногам и язычки пламени лизнули его колени.

Кенет действовал и на лошадей.