Беседу с пациентами врачи начинают традиционным вопросом:

— На что жалуетесь?

Жалоба дает им в руки конец той нити, идя по которой они приходят к разгадке тайны болезни.

Врачи любят людей. Врачи — гуманисты.

В долгие часы ночных дежурств они мечтают о том лучезарном времени, когда количество эритроцитов и лейкоцитов у каждого гражданина планеты не будет отклоняться от нормы и граждане все как один станут красивыми и розовощекими. Глянешь и увидишь: все они смеются здоровым смехом, как Олег Попов; бегают, как Владимир Куц; мечут диск, как Нина Думбадзе. И при разговоре так сверкают белизной зубов, словно только что сошли с гумовской рекламы. Тогда можно будет начать великий демонтаж рентгеновских аппаратов и поставить на вечный прикол столько лет устрашавшие впечатлительных людей бормашины.

Это фантазия. А почему бы, товарищи, и не пофантазировать? Разве нет оснований? Не к тому ли идет дело? И когда сегодня врач говорит свое будничное: «На что жалуетесь», — он знает: его работа посвящена тому, чтобы в будущем никто ни на что не жаловался.

Мудрое изречение, которое чаще других красуется при входах на стадионы и детские площадки, гласит: «В здоровом теле здоровый дух». Но человека в идеале мы представляем себе не только бесконечно крепким телом и безгранично юным душой. Мы видим его хорошо, изящно одетым. Да, да! Человек не ангел. Ему надо одеваться. И не как-нибудь. Как-нибудь одевались его далекие предки, носившие по праздникам набедренные повязки.

Техника с тех пор, как известно, сделала определенный шаг вперед. Культура — тоже. И к одежде ныне предъявляются требования строгие, высокие.

Полосатые рубахи, в кои некогда рядили первых парней на деревне, уже не покупают, даже со скидкой. Пылятся, болтаясь на плечиках, никем не замечаемые «спинжаки» — старые грехи Швейпрома. Выгорают на солнце малиновые ковбойки с кальсонными пуговицами на рукавах. Тоже ошибки молодости. Зато новинки берут нарасхват. Люди покупают все, что современно, удобно и ласкает глаз. А в отделе дамской одежды то и дело этакой несмолкаемой лирической музыкой звучат: «капрон», «нейлон», «перлон».

Кто-то спрашивает:

— А нитрон скоро появится? По радио о нем уже говорили…

Мужчины острят:

— Не жизнь, а химлаборатория!

Все это хорошо. Все это радует. Но сквозь перлоновую кисею нельзя не увидеть кое-какие недостатки.

Догадливый читатель уже понимающе кивает: речь, конечно, пойдет об ателье. Ох, сколько уж говорено на эту тему! В одной программе Ленинградской эстрады насчет ателье был специальный номер. А Московский театр оперетты — тот еще дальше пошел: целый вечер знакомит зрителя-слушателя с недочетами работы модельеров и закройщиков.

Но, к сожалению, ни после премьеры, ни после двадцатого представления в Театр оперетты не пришло извещение: «Все портняжные ляпсусы, вскрытые вами посредством пения, музыки и танца, ликвидированы. Оперетту можно снимать со сцены. Сочувствуем автору». Нет, не получал театр такого извещения. И эстрада не получала.

А в то время, когда на столичной сцене разыгрывалось театрализованное швейпромовское действо, некий инженер имел неосторожность обратиться с заказом на зимнее пальто в некое ателье треста «Мосиндодежда». Заказчик был дальновидным и, руководствуясь принципом «готовь сани летом», сделал заказ еще в июле. Были примерки, были проволочки. Наконец в конце сентября закройщик вручил инженеру свое произведение. Нет, это не было индпальто. Далеко не «инд»! Рукава — коротышки, пуговицы явно неподходящего цвета, а подкладка, вместо того чтобы быть скрытой от посторонних взоров, нагло вылезала на отвороты бортов. Пуговицы перешивали, рукава удлиняли, но подкладка упрямо не хотела отступать с занятых позиций. Некуда ей отступать: так все было задумано и скроено.

С сентября по январь инженер каждое воскресенье аккуратно навещал ателье. Уже ушел в отпуск прежний закройщик, уже за ножницы взялся другой. Кое-как, зигзагами, подкладку подрезали, но всю упрятать не удалось.

А ртутный столбик термометра тем временем сползал вниз. И однажды, видимо беспокоясь за здоровье заказчика, директор ателье сказал человеческим голосом:

— На январь назначена городская комиссия. Если она признает, что пальто хорошее, мы обяжем вас принять его по акту.

Комиссия собралась. Пальто признали соответствующим. А чтобы подкладки не было видно, посоветовали заказчику всегда застегиваться на верхний крючок… Правда, обнаружилось, что крючок без посторонней помощи не застегивается. Но выход был найден моментально:

— У вас что, жены нет? Вот она и будет зацеплять этот крючок… А не она, так соседи по квартире.

Директор ателье уже было взялся за ручку, чтобы подписать акт, как произошла осечка: с помощью перекрестного опроса бдительный заказчик установил, что комиссия вовсе не обладает широким городским авторитетом и состоит из… работников этого же ателье.

— Верно, работники все наши, — не растерялся директор. — Но вообще, если будете капризничать, ваше пальто как висело, так и будет висеть…

Друзья успокаивали пострадавшего:

— Скоро опять лето. Скоро будет тепло. Уже первая декада января. По известной примете, в это время цыган шубу продает.

Но настойчивый заказчик зябко ежился и продолжал аккуратно ходить в ателье. Наконец там признали, что старое пальто никуда не годится. Надо шить новое. И в один из мартовских дней директор направился вместе с заказчиком на базу, выбирать материал.

— Вот возьмите, чудная вещь, — показал он заказчику на коричневый рулон.

— Но это же женский драп.

— Это верно, женский, — несколько смутился директор. — Но и мужчины его иногда носят… и не обижаются!

Носят ли? Не обижаются ли? Ой ли?..

Нет, не добрым словом поминают они ателье, где кроят и перекраивают, шьют и перешивают и в течение долгих месяцев назначают радостные свидания страждущим заказчикам.

У нашего героя много сотоварищей по несчастью — обладателей куцых пиджаков и несимметричных пальто. И они энергично выражают свое недовольство: пишут преисполненные горечи письма, составляют гневные записи в книге жалоб. Они надеются, что голос их будет услышан и отмеченные пробелы, «ляпы» и прочие «накладки» больше не повторятся.

Если руководствоваться здравой логикой, так оно и должно быть. Иначе к чему жаловаться? Люди верят, что затем последует соответствующее «лечение», будет проведена и профилактика.

— Как лечение? Как профилактика? — спросите вы у иного управляющего трестом, в ведении которого пребывает ателье. — Короче, как у вас с жалобами?

— С жалобами у нас полный ажур! — оптимистически ответит он. — Ежемесячно и ежеквартально мы составляем сводки, сколько жалоб поступило по всем шестидесяти ателье. Каждую цифру записываем в определенную графу. Вот видите: «Некачественное исполнение», «Нарушение срока», «Отказ в приеме заказа», «Отсутствие материала», «Грубость и некультурность в обращении с заказчиком»… Годовые сводки печатаем в развернутый лист. Письма регистрируем и подшиваем. Жалобные книги выдаем под расписку. Исписанные приходуем, и секретарь убирает их в свой шкаф… И существует порядок: если заказчик записал в книгу свою претензию, директор ателье всегда обязательно ответит. Ни одного слова упрека без ответа!

— И директора отвечают?

— Абсолютно регулярно! У нас за этим строго следят.

И вот мы читаем директорские ответы, извлеченные из шкафа. Книга только что сдана, ателье получило новую.

Посмотрите, какая это живая, захватывающая переписка! Шедевр эпистолярного жанра!

Один заказчик, рискнувший сшить костюм в ателье, недоволен тем, что его заказ выполняется уже семь месяцев. За это время костюм трижды шили заново. Неужели все пойдет по четвертому кругу? Директор со знанием дела и с должной культурой ответствует: «Много время подбирал материал т. к. заказчику ненравилас расцветка а потом общая затяжка получилас. Общий вид хороший. Заказчик очень требовательный. Сдадим хорошо».

Другой получил ответ еще лаконичнее и убедительнее: «Задержка заказа была новине и загрузки брюк…».

Вот он, ажур. Жалобы рассмотрены. Разъяснения даны. Во всем виновата пресловутая «загрузка брюк»!

Правда, некоторых дотошных заказчиков подобные доводы и оправдания почему-то не устраивают. Отчаявшись, они строчат письма в газеты. Для такой корреспонденции, пересылаемой из редакций, в тресте существует солидная голубая папка. Каждое письмо в ней — о святая гуманность — переложено в меловую бумагу, на какой обычно печатают репродукции с картин титанов Возрождения. И тут же скрепочной приколоты фиолетовые этикетки с № входящим и с № исходящим.

Плакать надо. Умиляться надо. Восхищаться надо тем, что у треста неограниченный лимит на меловую бумагу. На всех хватает! Не только на классиков.

А тем временем чертежники, вооружившись рейсфедерами, уже изготавливают для треста очередную сводку. И из нее явствует: сколько жалоб получено, на столько и отвечено. Как это восхитительно! Сто получили — на сто ответили. Двести — и на двести тоже. Хоть тысячу! Ничего не поделаешь. Работа такая. Чуткость к тому же.

Великая вещь — сводка! По ней, например, можно судить о том, насколько процент хамского отношения ниже процента испорченных штанов. Значит, хамства меньше, а запоротых штанов больше.

И все-таки позвольте омрачить буйное ликование по этому поводу. Нам кажется, что каждая жалоба в учреждениях, обслуживающих население, должна рассматриваться как чрезвычайное происшествие. И если заказчика (клиента, покупателя и т. п.) обидели, то у управляющего трестом (конторой, торгом и пр.) на столе, фигурально выражаясь, должна зажигаться красная лампочка — сигнал аварии. Надо действовать, а не спокойно созерцать детскую игру в вопросы и ответы!

И если уж человек пожаловался, вникните в его претензии. Выясните поточнее, что его беспокоит, чем он недоволен.

— Жалуйтесь, пожалуйста. Мы хотим все исправить. Мы хотим, чтобы в будущем никто ни на кого не жаловался. Чтобы все были довольны!