9
Харри глядела на темного горного короля верхом на красном коне и понимала – выхода нет. Это небо, звезды, подмигивающие в стремительно павшей темноте, песок и окружающие горы загнали ее в угол. Она чувствовала себя персонажем чужой истории, вышитой фигуркой на горском гобелене, воплощением чего-то, о чем дома, на Островах, никто и представления не имел. Затем толпа взревела и бросилась внутрь. Харри закрыла глаза. Но ее гладили по щиколоткам, по рукам, по спине, снова превращая в человека, с человеческим изумлением и человеческой удачей. Рев начал складываться в слова: Харизум-сол! Лапрун-минта! Минта-мусти! Харизум-сол! Цорнин и Исфахель сошлись и терпеливо стояли рядом, пока вокруг бушевали зрители. Кони повернули головы и приветственно коснулись друг друга носами.
Краем глаза Харри видела, как Корлат промокнул каплю крови в уголке рта тыльной стороной ладони.
Толпа отхлынула, распавшись на более мелкие группки. Люди смеялись и хлопали друг друга по рукам, плечам и спинам. Золотой Луч и Огненное Сердце чуть отступили. Их всадники сидели молча и неподвижно. Харри не могла смотреть на короля. Он протянул к ней руку, но Цорнин сделал крохотный шажок в сторону, и рука Корлата упала.
Матин появился с другой стороны от Харри и тронул ее за локоть. Девушка благодарно улыбнулась знакомому лицу. Наставник молча повернулся, а она соскользнула с Золотого Луча, и они вдвоем медленно последовали за ним, наконец позволив себе ощутить усталость. Старый воин остановился возле двух уже поставленных тари, опустился на колени и занялся костром, тактично игнорируя своих учеников. Харри только рада была на время забыть про славу лапрун-минта. Пока она машинально снимала с Золотого Луча седло и вытирала коня насухо, марево головной боли и чувство неуместности происходящего начало отступать. Запах Матиновой стряпни подкрался, словно старый друг, ободряя и напоминая ей, кто она есть или кем она стала. Хари, Дочь Всадников.
В ту ночь Харри объелась. Она ела, пока желудок не заболел. Пока шли тренировки, Матин держал ее на строгой диете. Но содержимое тарелки почти не задевало внимания. Множество лапрунов, с кем она сражалась сегодня, приходили, чтобы коснуться ее руки и принести нечто вроде присяги на верность. Они возникали на краю светового круга, такие же неразличимые, как и днем: красные, синие, коричневые, черные туники. Ни на одном не было кушака, а мечи покоились в ножнах на боку, а не сверкали ей в лицо. И все называли ее Харизум-сол и лапрун-минта, почтительно понижая голос. Харри съела так много, поскольку только еда позволяла ей чувствовать себя настоящей.
По мере наступления ночи поблизости вырастали все новые тари. Матин задействовал котел большего размера, чем тот, в котором ежевечерне в течение полутора месяцев готовил на них двоих. Вскоре Харри обнаружила, что они делят костер и ужин с Иннатом и Фараном, Форлоем и Дапсимом и другими королевскими Всадниками. Они молча наблюдали, как лапруны приходили показаться Дочери Всадников, появлялись и исчезали, а та все подкладывала себе в тарелку. Однажды, подняв глаза, Харри увидела, как Матин протягивает тарелку Корлату. Король плюхнулся на песок, скрестив ноги, и начал есть. Харри хотелось спросить, почему лапруны салютуют ей. Ей чудилось в этом больше, чем простое признание проигравшего победителю, но она помалкивала. Матин научил ее терпению, а упрямой она была всю жизнь.
«Вроде бы нечего жаловаться, – подумала она, – ведь у меня… все… получилось. Но неужели нельзя было побольше рассказать мне заранее?»
Она заглядывала в глаза тем, кто искал ее и называл Харизум-сол, и пыталась думать о них как о личностях, а не о халатах и туниках и павших кушаках. Все лапруны уходили от нее без слова. Казалось, они не ждали от нее иного ответа, кроме самого факта ее присутствия. Это одновременно позволяло отдохнуть и тревожило.
Одна из лапрунов оказалась женщиной. Для нее у Харри нашелся вопрос.
– Как твое имя?
Девушка была одета в синее, и Харри внезапно признала в ней всадника на гнедой кобыле.
– Сенай, – ответила та.
– Где твой дом?
Сенай повернулась лицом на северо-запад.
– Схпардит. Это там. – Она указала в темноту. – Дюжина дней на быстром коне.
Харри кивнула, и девушка ушла в ночь, к собственному костру. А люди все шли и шли к лапрун-минта, сидевшей со Всадниками и королем. Когда Харри снова подняла глаза, кроме нее и короля, вокруг огня сидели восемнадцать темных фигур. Все Всадники, где бы они ни пропадали, вернулись.
Явилась и Наркнон. Харри с радостью обняла кошку, потребность в живом тепле сделалась к этому моменту почти невыносимой. Она предложила подруге кусочки мяса, и та любезно приняла подношение, хотя попыталась порыться в тарелке у Харри самостоятельно, дабы убедиться, что девица не приберегла лучшие кусочки для себя.
Харри спала без сновидений, положив ладонь на рукоять меча. Проснувшись в такой позе, она уставилась на собственную руку, словно на чужую.
Она выползла из тари и огляделась. Небо светлело, однако большинство обитателей еще не покинули свои палатки. Завернутых в одеяла неподвижных фигур вокруг притушенных или прогоревших костров было еще больше. Матин, разжигая огонь, шевелил губами. Харри огляделась. Корлат исчез. Там, где он лежал, осталась только небольшая неровность в песке, а может, это просто ветром надуло. Учитель протянул ей чашку маллака. Разогретый со вчерашнего вечера напиток горчил. Харри влезла в заскорузлое грязное сюрко, надеясь, что сегодня удастся помыться, и с тоской вспомнила покинутую долинку и тамошний зеленый пруд. Ее рассеченный кушак лежал рядом, там, где она оставила его, сунув за полог палатки-тари накануне вечером. Она подняла его, подумала секунду и обернула вокруг талии, подтыкая рваные концы внутрь, пока не закрепила надежно. Получилось не очень, и девушка прикинула, не попросить ли о помощи Матина, но решила этого не делать.
После вчерашнего бурного вечера наутро все тихо занимались своими делами, пакуя вещи и готовясь разъехаться по домам. Харри и несколько Всадников, примерно дюжина незнакомых конных и несколько лапрунов задержались. Многие Всадники исчезли вместе с Корлатом. Девушка с надеждой высматривала Сенай, но тщетно. Ветер шептал над голой землей. За исключением черных ямок от погасших костров ничто не напоминало о том, что несколько сотен людей провели здесь три дня.
Матин развернул Всадницу Ветра на восток, где прямо за одной из загадочных скальных стен лежал Город. Цорнин зашагал рядом с Всадницей Ветра, Вики пристроилась следом, по-прежнему недовольная жизнью, а остальные, примерно тридцать верховых, вытянулись позади. Харри несколько раз оглядывалась через плечо на вьющуюся за спиной процессию, пока не поймала на себе исполненный скрытого веселья взгляд Матина. После этого она смотрела только прямо перед собой. Наркнон бесшумно скользила среди них. Присутствовал еще один большой охотничий кот, красивый пятнисто-рыжий самец на дюйм или два выше Наркнон, но та им пренебрегла.
Цорнин вышагивал словно годовалый жеребенок, впервые увидевший мир за пределами родного выгона. Харри старалась держать спину прямо и не елозить ногами. Вчера она радовалась безупречно подогнанному седлу, поскольку оно обеспечивало ей маневренность и безопасность. Сегодня она радовалась ему, потому что оно подсказывало ей, где полагается быть ногам, даже если по ощущению они как бревна. Плечо болело, голову словно ватой набили, правое запястье не слушалось, а на левой икре расползался громадный лиловый синяк. «Мой конь меня игнорирует, – подумала Харри. – Или пытается подбодрить?» Она тщательнейшим образом обиходила Золотого Луча с головы до ног накануне вечером и утром тоже, наложила бальзам на несколько заработанных им мелких ссадин. Ни подозрительных припухлостей, ни хромоты, глаза ясные, шаг бодрый. Самой от этого делалось еще смурнее.
– Ты пытаешься меня развеселить? – обратилась она к его гриве, а конь озорно наставил на нее ухо и еще больше заважничал.
Едва начав подниматься с равнины к горам, они обогнули очередной острый выступ скалы вроде того, за которым им с Матином впервые открылся вид на Лапрунские поля. И тут они увидели широкую дорогу, круто взбирающуюся к массивным воротам неподалеку. Там лежал Город.
Они прошли сквозь ворота, подвешенные в арке толщиной в два лошадиных корпуса. Эхо вторило стуку копыт. Здесь пахло холодным серым камнем, как в пещерах, хотя ворота простояли уже тысячу лет. Всадники двинулись по широкой улице, где могли пройти в ряд шестеро верховых. Каменную мостовую, выложенную громадными плоскими плитами, серыми, белыми и черными с красными прожилками, обрамляли полосы земли, где росли стройные деревья с серебристой корой. За деревьями виднелись каменные же тротуары, где играли дети. А дальше теснились каменные дома и лавки, конюшни и склады. Каменные вазоны для цветов стояли у дверей и на оконных карнизах. У многих горожан восседали на плечах зелено-голубые попугаи, виденные Харри в походном лагере. Некоторые птицы весело и шумно присоединялись к детским играм. Часто, фыркнув крыльями, они выхватывали у ребят каменную фишку или метку, а те кричали на попугаев, порой даже бросали в них камушки, но только совсем мелкие.
– Здесь что, совсем нет древесины? – спросила Харри. – Ничего, кроме камня?
Взгляд ее шарил по крышам, стенам и фронтонам, взбирающимся вверх по склону за воротами. Ярусы камня, разноцветного камня – ни дранки, ни филенок, ни резных деревянных карнизов, ни ставен, ни оконных рам.
– Древесина здесь есть, – ответил Матин. – Но камня больше.
Иннат подъехал к Харри с другой стороны.
– Матин не замечает странности этого места, – вступил он в беседу. – Его деревня такая же каменная, как Город, только меньше. Там, откуда я родом, мы рубим деревья, гладко обтесываем стволы и соединяем в замок. Наши дома и амбары теплые и покатые. Они не стоят вечно, и в них не заводятся тысячелетние привидения.
– Мы тоже используем дерево, – произнес Матин.
Иннат пренебрежительно отмахнулся.
– В пышных приемных здесь встречаются деревянные панели. Ты увидишь такие в замке. Еще в гостиных, где люди на самом деле живут, для красоты часто ставят деревянные ширмы.
– У нас есть деревянные стулья, столы и буфеты, – гнул свое Матин.
– У вас больше каменных стульев, столов и буфетов, – возразил Иннат. – Здесь нечасто переставляют мебель.
Харри вертела головой. Она видела двери, вывешенные на петлях так искусно, что створки открывались и закрывались от прикосновения детской руки. Однако сделаны они были из таких тяжелых каменных плит, что оставалось загадкой, как их вообще ухитрились поместить в нужное положение. Отдельно стоящие стены нередко превышали в ширину размах ее рук, однако так же часто внутренняя стена, выходящая на окруженный высокими домами двор, оказывалась тонкой и изящной. Покрытая сложной филигранной резьбой, она, казалось, должна дрожать от малейшего ветерка. Словно ее можно скатать, как рулон шелка, и хранить на полке.
– Ремесло каменщика и плотника почетно, – сказал Матин. – Лучшие из мастеров пользуются огромным уважением.
– Послушай объездчика лошадей, – ввернул Иннат.
Матин улыбнулся.
Дети начали выкликать:
– Лапруны едут! И Всадники… и лапрун-минта!
– Харизум-сол! – крикнул им в ответ Иннат.
Харри покраснела.
– Харизум-сол! – согласились дети.
Люди выходили посмотреть на них из домов и впадающих в широкую главную улицу боковых проходов. Харри старалась глядеть поверх голов, но многие зрители ловили ее взгляд, а поймав, прикасались правым запястьем ко лбу, а потом протягивали к ней открытую ладонь.
– Харизум-сол, – говорили они и охотно добавляли: – Дамалюр-сол.
Дети плясали перед Цорнином, привлекая ее внимание, и хлопали в ладоши. Она улыбалась и застенчиво махала им, а конь ступал очень аккуратно.
Они ехали и ехали. Поначалу горы вставали за низкими зданиями, но чем глубже в Город, тем выше были дома и уже сами казались частью гор. И деревья вдоль улицы становились больше, пока их тень не стала ощутима для проезжавших под ними всадников. Затем перед ними встали новые ворота. Стена вокруг них уходила в скалу, словно и стена, и ворота возникли вместе с горами в начале времен. Конные миновали и эти ворота и выехали на широкий ровный двор, вымощенный полированным камнем. Зеркально-белые плиты яростно сверкали на утреннем солнце, и Харри показалось, будто она вылезла из-под земли. Она зажмурилась.
Перед ней высился замок Корлата. Громадное каменное сооружение в представлении не нуждалось. Харри запрокинула голову, чтобы увидеть острые шпили башенок, сверкающие как алмазы. Замок и сам казался горой, увенчанной гордыми пиками. Все поверхности опасно блестели. Он отбрасывал резкие и глубокие тени. Центральная башня поднималась над окрестными горами. Дорога, что привела их сюда, доходила почти до вершины темных гор, и, словно остров в кратерном озере потухшего вулкана, стоял замок посреди каменного двора и сверкал ярко, как вода на солнце.
Харри вздохнула.
Конюхи приближались к ним стремительно и в то же время неторопливо, в характерной манере, памятной ей по походному лагерю в пустыне. Внезапное воспоминание кольнуло ее, словно то время давно ушло, а в настоящем остались лишь печаль и усталость. Харри соскользнула со спины Цорнина, и конь позволил себя увести, когда один из людей в коричневом ласково назвал его по имени и положил руку ему на холку. Наркнон аккуратно уселась у ног подруги. Девушка чувствовала, как подергивается у лодыжек кончик пушистого хвоста.
Ее спутники деловито расходились в разные стороны.
Матин сказал ей:
– Здесь я тебя покину. Возможно, нам повезет снова выехать друг против друга, и ты сможешь отточить на мне полученные навыки, Дочь Всадников. – Он улыбнулся. – Мы встретимся за королевским столом, здесь в Городе.
Учитель оставил ее, и Харри снова посмотрела на замок, чувствуя себя несколько одиноко. Но тут сам Корлат вышел встретить ее. Девушка сглотнула жесткий комок и благословила загар, благодаря которому ее румянец не так бросался в глаза, как на бледной коже Чужака.
– Мы снова встретились, Харизум-сол, – произнес король.
В уголке его рта виднелся лишь крохотный шрам. Ей показалось, будто Корлат смотрит на нее с холодным достоинством. «Он хозяин этого места, а я кто?» Даже статус Дочери Всадников не успокаивал, когда Корлат стоял перед ней с яростно сверкающим замком за спиной.
Но тут он испортил весь эффект – или эффект существовал только в воображении Харри? – воскликнув:
– Так вот куда подевалась эта треклятая кошка! Мне следовало догадаться.
Сердито уставившись на кошку, он изрядно утратил величественный вид, и Харри раздраженно буркнула:
– Я хотела бы знать, что тут происходит.
Корлат недоуменно взглянул на нее, а Наркнон с обычной кошачьей грацией встала и принялась отираться о ноги короля. Лицо у него смягчилось, и он почесал ее за ушами. Харри слышала, как кошка урчит. Вибрация чувствовалась даже сквозь подошвы сапог на белом камне. В урчании Наркнон не было равных.
– И не говори мне, что никто не знает, что происходит, или что на все воля богов.
Лицо Корлата дрогнуло и расплылось в улыбке. Хотя кому он улыбался, ей или большой кошке, Харри не поняла.
– Ладно, – сказал он. – Не буду. Я скажу тебе, что ты – первая в Лапрунских играх, лапрун-минта, как тебе уже известно. И как таковая становишься главной над лапрунами, неиспытанными. – Рука его неподвижно лежала на голове Наркнон. – Войско выступает меньше чем через две недели. Ты и лучшие из лапрунов поедете с нами.
Наркнон сильно боднула королевскую руку, и пальцы снова принялись почесывать кошку.
Более легкомысленным тоном Корлат продолжал:
– В прежние годы по окончании Лапрунских игр устраивалось недельное празднование, пелось великое множество песен, городилась куча вранья про собственную удаль. Минта предыдущих лет клялись, что их год был лучшим, вино и пиво лились рекой и все веселились до упаду. В этом году у нас нет времени. Многие из тех, кто мог принять участие в Играх, далеко, а те, кто здесь, заняты, и труд их печален. – Он умолк в надежде, что она вставит слово или хотя бы оторвется от сонной физиономии Наркнон и взглянет на него. Но когда она наконец подняла глаза, он тут же прищурился на небо. – Но сегодня будет пир в твою честь. Ты не меньшая среди тех, кто побеждал на Играх. Многие придут просто посмотреть на тебя.
Харри перестала улыбаться кошке и охнула.
– Пойдем. Я покажу тебе, где ты будешь жить, пока мы не покинем Город.
Она последовала за ним через гладкий двор вокруг замкового крыла. Когда они обогнули острый угол, перед ними возникла очередная стена. Она стояла чуть поодаль и на фоне громады замка казалась невысокой. Однако при ближайшем рассмотрении в ней оказалось добрых десять футов. Стена загибалась внутрь, словно защищая великую драгоценность. Обнаружилась и дверь в рост высокого человека. Корлат открыл ее и оглянулся. Харри вошла первой, у ног ее вилась Наркнон. Девушку не покидало ощущение, будто король с тревогой наблюдает за ее реакцией.
Здесь было очень красиво. Дворик покрывали не каменные плиты, а зеленая трава. Из конца в конец бежал ручей с фонтаном посередине, из падающих струй вставала на дыбы каменная лошадь. По берегам ручья тянулась выложенная серыми и синими камушками тропинка, огибавшая фонтан. По обе стороны от фонтана примостились изогнутые каменные скамьи, ручей бежал между ними. За всем этим виднелось миниатюрное здание, которое Харри тем не менее тут же определила как дворец. Размером дворец не превосходил домик привратника в отцовском – теперь Ричардовом – имении на Островах. Но этот домик украшали стройные остроконечные башенки по всем пяти углам, а купол в центре покатой крыши окаймляла изящная оградка. Не считая купола, домик был одноэтажный, с высокими и узкими окнами. Стены и крышу покрывала мозаика из тысяч маленьких плоских синих камушков, оттенками от аквамарина до бирюзы и сапфира. Харри понятия не имела, что это за камни. Матовые квадратики блестели и переливались, словно перламутр. Девушка вздохнула и с ужасом почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Поэтому она рванула вперед. Кожаные верховые сапоги касались здешних камней беззвучно. Она сунула руки в фонтан и подставила лицо под струи. Их прохлада успокоила ее, вокруг плясали капли. Наркнон запрыгнула на одну из скамей и улеглась.
Корлат направился к маленькому мозаичному дворцу. В арочном проходе створки отсутствовали. Харри медленно вошла следом. Здесь ручей ускользал в сторону, обегал строение невидимым и попадал внутрь откуда-то с обратной стороны. В центре передней имелся еще один фонтан, и поток вытекал из-под дальней стены. Но здесь каменный конь стоял на всех четырех и, склонив голову, пил из водоема. По стенам висели гобелены, пол покрывали коврики и подушки, стоял один низкий стол – и всё. Корлат открыл каменную дверь рядом с тем местом, где ручей уходил под стену. Харри заглянула в проем. Ручей спускался крохотными водопадами по трем каменным ступеням у дальней стены, нырял под ближнюю стену и выныривал в фонтане в передней комнате. Тонкие струйки воды позванивали. Пол в этой комнате покрывал толстый слой ковров, а у противоположной ручью стены имелся длинный, похожий на валик предмет. Харри еще в походном лагере познакомилась с горским представлением о кровати, хотя на городскую обстановку питала больше надежд. На одном конце лежали подушки, на другом – стопка ковриков в человеческий рост.
Девушка вернулась в большую комнату и снова огляделась. Между двумя длинными сине-зелеными гобеленами имелась еще одна дверь. Харри подошла к ней и открыла, прикидывая, обнаружит она там огнедышащего дракона, возлежащего на куче алмазов, или просто бездонную пропасть, обложенную синими камнями. Но там оказался всего лишь еще один кусочек заросшего травой двора и, в нескольких шагах дальше, дверь в стене, окружавшей это волшебное место внутри собственно замка.
Харри закрыла дверь и обернулась. Корлат болтал пальцами в бассейне прямо перед носом у каменной лошади. Судя по его виду, он что-то крепко обдумывал. Харри прислонилась к двери за спиной и уставилась на него, дожидаясь, пока он про нее вспомнит. Интересно, на что же он смотрит?
Наконец он поднял глаза и встретился с ней взглядом. Вроде бы она не поморщилась.
– Тебе здесь нравится?
Девушка кивнула, не доверяя своему голосу.
– Много лет прошло с тех пор, как это место дарило приют кому бы то ни было.
Харри хотела спросить, откуда вообще тут взялось такое чудо, кто выстроил его с такой любовью и почему, но не стала. Корлат оставил ее здесь. Он вышел наружу, миновал фонтан со вздыбленной лошадью и только у двери, через которую они изначально вошли, остановился и обернулся к ней. Девушка вышла следом за ним из усыпанного драгоценностями домика и теперь стояла возле низкой скамьи, на которой разлеглась Наркнон. Но он ничего не сказал, снова отвернулся и закрыл за собой дверь. Харри вернулась в заднюю комнатку с валиком и стянула сюрко. Руки нащупали рваный кушак, она сдернула его и отбросила лоскуты подальше. Ткань мягко осела на пол. Харри медленно и осторожно приняла лежачее положение, оставив левую ногу свисать через край валика, чтобы синяк ничего не касался, и тщательно пристроила больное плечо.
Ее разбудила молодая женщина, одетая, как все домашние слуги, в длинное белое одеяние без кушака и с той же меткой на лбу.
– Пир скоро начнется, – с поклоном сообщила девушка.
Харри кивнула, с трудом села, зевнула и пересчитала синяки. Похоже, их прибавилось. Она с трудом разогнулась и, покачиваясь, встала. Синюю тунику она надела, но кушак оставила валяться на полу и последовала за девушкой. Выйдя из мозаичного дворца, через замковую дверь она попала в прихожую. Направо виднелась комната со столами – высокими столами и настоящими стульями! Они мало походили на островные, но все-таки это были стулья, с ножками и спинками, а некоторые и с подлокотниками. Служанка повела ее дальше направо и привела в громадную купальню. Утопленная в пол собственно ванна (размером с мельничный пруд) исходила паром. Девушка помогла Харри выбраться из одежды, и Харри с минуту посидела на краю бассейна и поболтала в нем усталыми ногами. Ее помощница сочувственно поцокала языком при виде синяков.
Когда Харри полностью окунулась и как следует отмокла, появились еще две молодые женщины, и одна из них вручила ей кусок белого мыла. Третья служанка расплела ее мокрые волосы и принялась втирать в них шампунь. Теперь, намокнув, они ужасно пахли лошадьми. Шампунь пах цветами. «Готова спорить, у Корлата шампунь цветами не пахнет», – подумала Харри. Она бы лучше сама разделась, несмотря на ломоту во всем теле, и сама вымыла голову. Служанка, которая дала ей мыло, терла ей спину щекотной губкой, и Харри подавила позыв захихикать. Ей с пяти лет никто спину не тер.
Чистая и завернутая в полотенца, она сидела очень терпеливо, пока девушка, которая мыла ей голову, распутывала колтуны в волосах. Длинные и густые, они неделями не видели нормальной расчески. «Пусть лучше она, чем я», – весело подумала Харри. В наличии слуг есть свои преимущества, а девушка работала так бережно… Харри поймала себя на том, что задремывает. «Хороша же я буду на собственном пиру, если даже глаза разлепить не в силах, – подумала она. – Наверное, теперь-то и пришла пора поплатиться за последние шесть недель и Матинов серый порошок».
Наконец она поднялась с табуретки, полотенца с нее сняли и надели через голову плотную белую сорочку. Ноги обули в бархатные тапочки, а на плечи набросили красное одеяние. Волосы перехватили золотым шнуром, оставив их распущенными, поэтому, садясь, ей приходилось отбрасывать их назад. На Островах никто не носил волосы распущенными, выйдя из детского возраста. На ночь их заплетали, а днем подвязывали и закалывали. Харри тряхнула гривой – забавное ощущение. Последние недели она жестко упихивала их под шлем, чтобы не цеплялись за ветки, или Матинов меч, или за ее собственное седло. Разбудившая ее девушка, прежде чем одеть госпожу, обработала ей плечо и ногу бальзамом. Двигаться стало гораздо легче, а вес одеяния перестал пригибать к земле, да и гладкая ткань сорочки больше не терла кожу наждаком.
Три девушки провели ее через прихожую в комнату со стульями, дружно поклонились и застенчиво взглянули на госпожу, пряча в глазах улыбку. Харри широко улыбнулась им и махнула на них полами алого одеяния. Они радостно улыбнулись в ответ и исчезли.
Харри опасливо присела на странный кривоногий стул и блаженно откинулась назад. Коврики с подушками и табуретки очень удобны, но неизбежно лишены спинок, а на стенку шатра опираться точно не стоит. По крайней мере, никто этого не делал, поэтому и она не пыталась. Сорочка развевалась вокруг нее, когда она ерзала, устраиваясь поглубже в кресле: «Кушака-то нет», – вспомнилось ей.
Сквозь открытую дверь виднелся длинный зал, и спустя несколько минут из другой двери в дальнем его конце появился Матин и направился к ней. В руке он держал кусок багровой ткани. Когда он вошел, повеяло запахом цветов. Харри улыбнулась.
– Добрая встреча, Дочь Всадников, – произнес наставник и развернул свою ношу.
Это оказался ее старый кушак, отстиранный дочиста. Улыбка сползла с лица Харри, и, когда Матин протянул ей кушак, по-прежнему из двух частей, словно собирался обернуть их вокруг ее пояса, она отпрянула.
Он остановился, удивленный, и взглянул в побелевшее под загаром лицо.
– По-моему, – медленно произнес он, – ты не понимаешь. – Он развел руки по сторонам и указал на линию на собственном темно-зеленом кушаке. – Смотри сюда.
Харри посмотрела и увидела такой же разрез, но тщательно починенный крохотными ровными стежками желтых ниток.
– Все Всадники носят так. Многие из нас удостоились разреза от руки короля, став первыми в Лапрунских играх, как я сам много лет назад. Это Корлатов отец рассек мой кушак. Двое или трое из нас получили их в другое время. Любой, кому достаточно повезло и его кушак рассек сола или сол, носит его зашитым всю жизнь.
В голове у Харри зазвучал голос Бет: «Они приезжают в этих своих длинных одеяниях, которые носят всегда. Даже лица закрывают, и не видно, улыбаются они или хмурятся. А некоторые еще носят эти смешные штопаные кушаки».
– Я научу тебя, как починить твой: это надо сделать собственноручно, ведь и чистить собственный меч, и платить своим вассалам нельзя кому-то передоверить. – Он хитро глянул на ученицу и добавил: – Не изволь сомневаться, все кушаки, срезанные тобой вчера, сберегут и починят. И будут хвастаться разрезами, полученными от дамалюр-сол, чья доблесть впервые проявилась, когда она стала первой в Лапрунских играх.
Харри позволила Матину снова повязать багровый пояс вокруг ее талии. Он не стал подтыкать концы, как делала она, тщась замаскировать разрез. Вместо этого он вывел его горделиво вперед и закрепил длинной золотой булавкой. Харри стиснула зубы и молча последовала за ним по коридору.
Колонны уходили вверх на три этажа, где сливались со сводчатым потолком. Пол покрывали большие квадраты, два шага в длину и два в ширину, но внутри черно-белой границы каждого крохотными мозаичными плитками были выложены картины. Харри пыталась разглядывать их, ступая по ним, и видела великое множество коней, мечи, восходы и закаты над горами и пустынями. Она настолько увлеченно смотрела под ноги, что не заметила, как Матин остановился, и налетела на него.
Они стояли под аркой в три этажа высотой, образованной колоннами. По обе стороны от них пространство между высокими каменными столбами заполняли стены. Их украшали гобелены. Впереди открывался громадный зал. Он тоже уходил на три этажа ввысь, и с далекого потолка свисала люстра на цепи длиной в сотни футов. Учитель и ученица спустились на шесть ступеней, пересекли двенадцать квадратов пола и поднялись по девяти ступеням на широкий квадратный помост. По трем сторонам помоста располагался накрытый белой скатертью стол. С четвертого края еще три ступени вели вверх к длинному прямоугольному столу на помосте поменьше. Вокруг малого стола сидели Корлат и семнадцать Всадников. Справа от короля оставалось два пустых места. «Стулья», – умилилась Харри. Похоже, стулья в Городе вполне обычное дело, даром что в кроватях тут не понимают.
Они сели, слуги дома принесли еду, и все принялись за трапезу. Харри внимательно следила за теми, кто подносил блюда. Среди городских слуг женщин и мужчин было примерно поровну. Харри порывисто повернулась к Матину и спросила тихо, чтобы Корлат не слышал:
– Почему в походном лагере у нас не было домашних слуг-женщин?
Матин улыбнулся птичьей ножке, которую держал в руке.
– С нами вообще было мало женщин.
– Когда мы через несколько дней выступим, – подал голос Корлат, – то возьмем нескольких с собой, если ты этого хочешь. Даже войско, идущее на войну, нуждается в некотором уходе.
– Не сочтите за глупость, – натянуто отозвалась Харри, – но мне будет приятно, если служанки дома отправятся с нами.
Король торжественно кивнул, а Харри вспомнила тот, первый пир. Тогда она сидела молча, еще сбитая с толку и перепуганная после скачки через пустыню мешком поперек Корлатова седла. «И я по-прежнему сбита с толку и напугана», – подумала она печально и коснулась золотой булавки на кушаке. Металл холодил пальцы.
За едой говорили о только что прошедших Лапрунских играх и о том, как показал себя сын такого-то и такого-то. Всадники следили за Играми с большим вниманием, подогреваемым близостью северян. Матин одобрительно отозвался о выступлении девицы по имени Сенай. Ей предложат присоединиться к войску, когда то будет готово выступить. Кисин тоже высоко оценил ее, поэтому она осталась в Городе, надеясь на подобный призыв.
– Где ее дом? – спросил Корлат.
Матин нахмурился, припоминая.
– Схпардит, – сказала Харри.
– Схпардит? – удивленно переспросил Матин. – Должно быть, дочка старого Нандама. Он всегда говорил, что из девки солдат вырастет. Хорошо для нее.
– А из Матина, похоже, биллиту растет? – заметил Иннат, и по столу прокатилась рябь смеха.
Харри обернулась к наставнику, и ей показалось, что вид у него бесстрастнее обычного.
– Я выбираю только лучших, – твердо сказал Матин, и все снова рассмеялись.
«Биллиту» – «любитель дам». Харри непроизвольно улыбнулась.
Никто не упоминал о блестящем выступлении юноши на большом гнедом, которому досталась бульшая часть похвал, и Харри потихоньку расслабилась. «Хотя, – подумала она, глядя в свой кубок, – наверное, вино тому способствует». Трапеза текла своим чередом.
Наконец все убрали, и повисла выжидательная пауза. Еще прежде, чем показался человек с кожаным сосудом, Харри поняла, что сейчас принесут Воду Видения. На сей раз она понимала, о чем говорили Всадники. Война присутствовала почти во всех видениях. Война с северянами, и вел их некто больший, чем человек, меч его сверкал цветом безумия, и ужас наполнял сердце любого, кто выезжал против него.
Фаран рассмеялся коротко и невесело и заявил, что увиденное им никого не касается. Хантиль видел собственный клан, мрачно скачущий к Городу с неведомой вестью. Хантиль был родом из деревни в горах, где проходила северная граница Дамара.
– Мне это не нравится, – заметил он. – Никогда не видел отца таким суровым.
Иннат вздохнул над своим Видением:
– Я видел Озеро Грез. Словно бы ранняя весна, на деревьях почки. Всадники едут по берегу, но нас всего пятнадцать.
Матин набрал в рот Воды и уставился в пространство, будто обратился в камень, статую в каменном Городе. На лице его выступил пот, и капли покатились по лбу. Затем он шевельнулся и ожил, но пот продолжал течь. Голос его, когда он заговорил, был хриплый:
– Я горю. Больше ничего не знаю.
Как только руки Харри сомкнулись вокруг горла фляги, в коричневой коже бурдюка, между тонкой оправой, проступила другая картина, не та, которую вытеснил там кожевенных дел мастер. Она увидела Цорнина, застывшего посреди пустыни. И всадник его держал белый флаг или кусок белой ткани, привязанный к концу палки.
– Что ты видишь? – мягко спросил Корлат, и она рассказала.
Нос и подбородок всадника закрывала белая ткань, но Харри дрожь пробрала при мысли, что она видит собственное лицо таким жутким образом. А вдруг все еще хуже и это не ее лицо? Цорнин перешел на рысь, а затем пустился в галоп, и Харри увидела, куда они направляются. Впереди маячили восточные ворота Генерала Мэнди. Затем картина рассеялась, и у нее перед глазами снова возникла затейливо обработанная поверхность бурдюка с Водой. Харри поднесла его к губам.
Когда она пригубила Воду, в голове словно что-то взорвалось. Харри вздрогнула от удара. Правая рука до плеча онемела, и только хватка левой уберегла сосуд от падения. Затем она ощутила новый удар, такой же, как первый, и сообразила, что сидит на Цорнине, а тот визжит от ярости и страха. Небо казалось черным, кругом раздавались крики и вопли, им вторило эхо в ущелье с высокими стенами. Еще один такой удар, и она вылетит из седла. Вот-вот он на нее обрушится и… В глазах прояснилось, она снова оказалась за столом. Правая рука была на своем месте.
– Я не… не знаю, что именно я видела. Думаю, я сражалась и… похоже, проигрывала.
Она слабо улыбнулась, правая рука по-прежнему работала плохо. Корлат забрал у нее бурдюк.
Он в свою очередь отпил, и Харри увидела, как глаза у него меняют цвет, пока не стали такими же желтыми, как в тот раз, когда она впервые увидела его во дворе Резиденции. Затем он закрыл их, мышцы лица и шеи напряглись, костяшки пальцев, казалось, вот-вот порвут кожу. А затем все кончилось, король открыл глаза, и они снова были карие. Взгляд его метнулся к ней, и почудились в нем отблески видения, похожего на ее собственное.
– Я видел лицо врага, – спокойно сказал Корлат. – Красотой не блещет.
Пришел слуга и унес Воду. Снова подали вино, и тени немного разогнало. Всадники начали выжидательно поглядывать на Корлата, но это было более веселое ожидание, нежели то, что предваряло Милдтар. Харри тоже заразилась их нетерпением, хотя и не знала, чего ждать, и оглядывалась в поисках подсказок.
Они трапезничали одни в просторном зале, и их немногочисленные голоса взлетали к потолку, словно живые существа, наделенные собственной волей. Но когда Воду унесли, вокруг малого помоста, где сидел король со своими Всадниками, начали собираться люди. Они входили со всех сторон и устраивались на подушках или стульях. Некоторые поднимались на нижний помост и рассаживались вокруг большого стола, окружавшего Всадников. Появилось еще больше слуг. Одни несли подносы, другие – низкие столы и расставляли новые блюда или передавали их среди растущего числа гостей. Слышался гул беседы, негромкой, но возбужденной. Харри терла пальцами золотую булавку в кушаке, пока та не согрелась.
Слуга принес Корлату его меч. Король встал и опоясался им. Харри кисло гадала, сколько лет надо учиться, чтобы опоясываться мечом так же легко, как зевать, а потом прикинула, хочет ли она провести столько лет подобным образом. Или есть ли у нее выбор. Ей не понравилось просыпаться, стиснув рукоять меча, словно ребенок любимую игрушку. Возможно, это все равно что думать о плече и талии, ремне и пряжке. Новый слуга внес еще один меч. Этот клинок Корлат тоже принял, взял ножны в левую руку, оставив пояс болтаться. Правой он вытащил оружие из ножен и взмахнул им. Лезвие засияло в свете свечей в большой люстре. Венчавший рукоять синий камень дерзко вспыхнул на свету. Этот клинок был короче королевского, но то, как свободно он двигался, как зависал выжидательно в воздухе, придавало ему вид бесконечной древности и разумности, словно он сам смотрел на тех, кто смотрел на него.
– Это Гонтуран, – произнес Корлат, и по залу прошелестел согласный шепоток узнавания. Всадники смолкли. – Он – величайшее сокровище моего рода. В юности каждый из сыновей правящего дома носит его, но он не предназначен для мужских рук. Легенда гласит, что он предаст мужчину, который посмеет носить его после своего двадцатилетия. Это меч леди Аэрин, и уже много-много лет не рождалась женщина, способная его носить.
Харри уставилась на клинок и едва слышала слова Корлата. Она смотрела на огненно-рыжую женщину, едущую верхом через лес, который, казалось, вырастал на плоскости сияющего меча. В руках она держала клинок, и рукоять его искрилась синим.
Все прочие Всадники встали, Корлат протянул руку и схватил Харри за запястье.
– Встань, диси, – сказал он. – Я собираюсь сделать тебя Всадником.
Харри пораженно повиновалась. «Диси» означало «глупый ребенок». Вместе с той женщиной, что несла Синий Меч, в нескольких шагах позади ехал еще один человек.
– Всадником? – переспросила она.
– Всадником, – твердо ответил король.
Девушка с трудом отвела глаза от подмигивающей кромки меча и взглянула на Корлата. Очередной слуга поставил королю под правую руку плоский горшочек с желтой мазью. Корлат окунул в нее пальцы, а затем растер мазь по ладони. Он переложил Гонтуран в левую руку, ухватил правой клинок у самого кончика и быстро крутанул.
– Черт, – выдохнул он, когда между пальцами выступила кровь и капнула на пол. Он взял салфетку и сжал ее. – Возьми мой меч, Харизум-сол, – велел он, – и сделай то же самое, но не так сильно. Думаю, однако, что у Катучима не такое чувство юмора, как у Гонтурана, поэтому не бойся его.
Харри окунула пальцы в бальзам и нежно коснулась ими ладони. Затем протянула руку и неуклюже, словно Матин никогда ничему ее не учил, вытащила из ножен меч Корлата. Он оказался таким длинным, что ей пришлось упереть рукоять в стол, чтобы получить нужный угол на кромке. Она сжала лезвие ладонью, отвлеклась и почувствовала, как кожа на ладони разошлась. Харри раскрыла ладонь. Из тончайшей красной линии на коже упало всего три капли крови.
– Молодец! – донесся из-за плеча голос Матина, а Всадники разразились приветственными криками.
И весь зал подхватил их.
Корлат широко улыбался ей сверху, и она невольно улыбнулась в ответ.
– С начала мира рождались более ловкие короли и Всадники, но и мы сгодимся, – тихо сказал ей Корлат поверх царившего вокруг рева. – Возьми своей меч и смотри обращайся с ним хорошо. Или тебе придется отвечать перед тенью Аэрин.
Пальцы Харри сомкнулись на синей рукояти, и она тут же поняла, что действительно будет очень хорошо обращаться с этим мечом – или он с ней. На миг она пожалела, что Гонтуран не был с ней в день Игр, и при этом по лицу ее медленно расплылась лукавая улыбка. Харри подняла глаза на Корлата. Он забрал свой меч и убрал в ножны, а один из Всадников, что-то ехидно приговаривая, приложил салфетку к пораненной ладони короля. Корлат только рассмеялся и повернулся к ней. Судя по его медленной и лукавой ответной улыбке, он в точности знал, о чем она думает.
– Дамалюр-сол! – кричали люди. – Дамалюр-сол!
