10

В ту ночь Харри не спалось. Она прислушивалась к нежному звуку воды, стекающей по трем каменным ступеням, и часто протягивала руку к рукояти синего меча, аккуратно уложенного на небольшой ковер, расшитый синим, зеленым и золотым. Ковер она нашла после пира в углу зала по пути обратно в свой мозаичный дворец. Она взяла его, скатала и сунула под мышку, наградив строгим взглядом служанку-провожатую. Женщина опустила глаза, но, кажется, не слишком обеспокоилась. «Кто пожалеет маленького коврика для дамалюр-сол?» – беспечно подумала Харизум-сол.

И все же каждый раз, когда она прикасалась к синему мечу, сквозь нее словно разряд пробегал, и она слушала тихую ночь, эхо звуков, умолкших сотни лет назад. Ее беспокойство заставило Наркнон заворчать на нее, хотя кошка не предложила ей покинуть постель и поспать в другом месте. Наконец Харри упрямо засунула руки под голову и уснула. Во сне она снова видела Аэрин-сол, и Аэрин улыбалась ей.

– Думаю, Гонтуран хорошо послужит тебе, дитя, как служил мне. Ты же чувствуешь это по тому, как он лежит у тебя в руке, правда?

Харри во сне кивнула.

– Понимаешь, Гонтуран гораздо старше меня, мне вручили его с грузом его собственных лет и уже овеянного легендами. Я никогда не знала наверняка, куда он может привести своего носителя… а коли на то пошло, узнала я более чем достаточно.

У Гонтурана имеется собственное чувство чести, дитя. Но он не человек, и ты не должна доверять ему как человеку, помни об этом. Он настоящий друг, но друг себе на уме, а чужой ум опасен.

Аэрин помолчала, и сновидение начало тускнеть. Лицо ее было бледно и призрачно, словно облачко на рассветном небе, а ее волосы пламенели зарей.

– Да пребудет с тобой вся моя удача.

Харри проснулась и обнаружила, что меч сияет ультрамарином в свете, исходящем от голубых мозаичных стен, синего камня в рукояти и даже от серебряной воды в ручье.

Прошло несколько дней, пока Всадники ездили по разным поручениям, но самый новый Всадник томился без дела. Харри проводила бесконечные часы в мозаичном дворце, где самый воздух казался вышитым на гобелене. Дворцовый гобелен вмещал всю историю – ее собственную, прошлое Островов, а также историю Дамара. Порой она видела яркий отблеск, словно кто-то отбрасывал за спину гриву огненно-рыжих волос, а иногда замечала синий отблеск драгоценного камня. Но это, вне всякого сомнения, были лишь случайные блики на глянцевых стенах дворца.

Бульшую часть времени Харри спала. Матин не ошибся насчет действия соргунала. Несколько дней она довольствовалась тем, что спала, просыпалась, ничего особо не делала и опять спала. Наркнон наслаждалась этим не меньше.

– Уж в кашу Матин точно ничего не подмешивал, – сказала Харри кошке, – так что нет тебе оправданий.

На четвертое утро Матин пришел к ней, когда она меряла шагами расстояние от фонтана до фонтана и от стены к стене.

– Дворец не клетка для тебя, Хари, – сказал он.

Она резко обернулась, поскольку углубилась в свои мысли и не слышала, как он подошел.

– Я не чувствую себя в клетке, – улыбнулась девушка. – Я… много спала, как ты меня и предупреждал. И только сегодня опять начала… думать.

Матин улыбнулся в ответ:

– И что, такие уж тяжкие думы?

– Почему я Всадник? – спросила она вместо ответа. – Корлату незачем делать девицу из Чужаков, даже лапрун-минта, Всадником. Всадники – лучшие. Так почему?

Улыбка наставника сделалась печальной.

– Я говорил тебе – давным-давно, больше недели назад. Нам очень нужна дамалюр-сол. Хорошо, когда есть на кого смотреть и надеяться. Возможно, ты себя недооцениваешь.

Харри фыркнула:

– Лапруна когда-нибудь делали Всадником?

Матин долго тянул с ответом.

– Нет. Ты первая, кто несет это бремя.

– И к тому же Чужая.

– Вы, Чужаки, все-таки люди, а о северянах этого не скажешь. Нет ничего невозможного в том, чтобы Чужак оказался наделен… Даром, келаром, подобным нашему, как ты. И у тебя он есть. Мы почувствовали это, а впоследствии убедились в своей правоте, ибо сама леди Аэрин выбрала тебя. Корлат делает тебя Всадником, чтобы… в случае чего воспользоваться тем, что ты несешь в своей Чужой крови. Тем, что сделало тебя дамарийкой даже против твоей воли.

Харри медленно покачала головой:

– Не против моей воли. По крайней мере, уже нет. Но я не понимаю.

– Нет. И я не понимаю. И даже Корлат не понимает. Он… – Матин умолк.

Харри бросила на него острый взгляд.

– Корлат что?

На лице Матина снова промелькнула призрачная улыбка.

– Корлат похитил тебя не по собственной прихоти. Это его келар потребовал.

Харри ухмыльнулась:

– Да, я догадалась, и он однажды рассказал мне… нечто в этом роде. В те первые дни я довольно часто видела смятение в его глазах.

Лицо Матина осталось непроницаемым.

– С тех пор ты давно не видела смятения.

– Не видела, – согласилась она, и взгляд ее непроизвольно метнулся к мозаичным стенам вокруг.

– Ты для нас символ, – продолжал наставник. – Амулет, Дочь Всадников, Всадница и дамалюр-сол.

– В смысле, талисман, – перевела Харри, но без горечи, по-прежнему разглядывая мозаичные стены. И спросила робко, не уверенная в своих собственных мотивах: – У Корлата нет семьи? Здесь в замке я вижу слуг дома и нас, Всадников, но больше никого. Разве что они сидят взаперти… или я?

Матин помотал головой.

– Ты видишь всех, кто есть. Во времена Аэрин королевское семейство заполняло весь замок по самую крышу. Некоторым приходилось жить в Городе, или они сами выбирали это ради уединения. Но в последующие времена короли… Отец Корлата женился поздно. Корлат – единственный выживший ребенок его королевы. Она была хрупкой женщиной. Сам Корлат не женат. – Матин слабо улыбнулся. – Короли должны жениться молодыми и рано заводить наследников, дабы избавить народ от лишней головной боли. На протяжении многих поколений не рождалось никого, чей келар был бы так силен, как Корлатов. Вот почему разбросанные вдоль наших границ и в потайных глубинах наших гор кланы, многие годы не признававшие ни одного дамарского короля, теперь поддерживают Корлата. Даже там, куда сам он не добирается, его посланники несут этот свет.

Когда Матин ушел, Харри прикинула, не поспать ли еще, но передумала. Вместо этого она выехала на Золотом Луче. Наркнон изволила составить им компанию. Харри обнаружила на задах каменного замка и за каменными конюшнями тренировочную площадку, уступами поднимающуюся по склону горы, для желающих попрактиковаться в верховой езде и фехтовании. Здесь царило запустение, словно злоба северян подобралась слишком близко и мешала упражнениям. Но Харри медленно протрусила вокруг пустого поля, послав Золотого Луча по уступам. Она решила потренироваться. Она, победительница Лапрунских игр, впервые взявшая в руки меч несколько недель назад, внезапно сделавшаяся Всадником, ощутила приправленную легким безумием необходимость тренироваться при каждой возможности.

Гонтурана Харри прихватила с собой не без доли смущения. Ей показалось невежливым оставлять его в доме. Девушка вынула меч из ножен и задумалась, использовали ли когда-нибудь древний клинок, чтобы рубить соломенные чучела и атаковать болтающиеся деревянные доски. Она галопом прогнала Цорнина через положенные на землю шесты, кучи камней и бревна, и вверх-вниз по дерновым валам, и через рвы. Чувствовала она себя при этом немного глупо, но Цорнин ясно дал понять, что, несмотря на скромность антуража, ему все это нравится, а Гонтуран не знал промаха.

Харри отвела Золотого Луча обратно в стойло и собственноручно почистила его, не обращая внимания на вившуюся поблизости женщину-конюха. Это было первое человеческое лицо, которое она увидела после того, как выехала. Конюшни были под стать замку: просторные и величественные, денники размером с небольшие поля. Только в конюшне, где разместили Цорнина, стойл насчитывалось больше сотни. При попытке перемножить их в уме Харри сбилась, а по обе стороны от этой располагались еще две, такие же огромные. Конюшня Золотого Луча была почти полна. Когда они уходили и возвращались, отовсюду высовывались любопытные бархатные носы. Конюхов Харри не видела. Наверное, они появляются в определенное время и обихаживают лошадей. Хотя ее бы не удивило, если бы оказалось, что горские лошади умеют сами о себе заботиться. Тишина стояла поразительная. Стук копыт Цорнина разносился по тренировочной площадке звонким эхом. А когда Харри поблагодарила женщину в коричневом, отказавшись от помощи, звук собственного голоса показался ей незнакомым.

В следующие несколько дней она выезжала снова и снова и проводила несколько часов, кроша соломенных солдат мечом Драконобойцы, а затем покидала пределы каменного кольца замка и углублялась в каменный Город, исследуя его ровные улицы. Навстречу попадались в основном женщины и маленькие дети, но даже их редко бывало больше двух-трех. Женщины смотрели на Харри робко, но охотно отвечали на ее улыбку. А детям хотелось погладить Золотого Луча, и тому хватало доброты не отказывать им в этом удовольствии. Наркнон же, не менее привлекательная для детворы, общения, как правило, избегала. А иногда они приносили Харри цветы. Но Город казался таким же пустым, как и замок. Он был обитаем, но жителей было гораздо меньше, чем могли вместить городские стены. Отчасти это объяснялось тем, что войско собиралось в другом месте – на Лапрунских полях перед Городом. Гонцы сновали туда-сюда, и воздух звенел тяжелым напряжением: король собирал силы. Но главная причина заключалась в другом: вместе с уменьшением королевской семьи уменьшалась и численность народа. Дамарцев осталось мало.

Харри снова подумала о том, что ее жизнь с каждым днем становится все более странной, и пожелала: уж коли ей суждено принадлежать Дамару, то пусть судьба избавит ее от длинных периодов бездействия, когда в голову лезут разные мысли.

Одна из девушек, помогавших ей при купании, приносила еду в голубую переднюю комнату с фонтаном или на солнышко, где играл другой фонтан. Харри удалось убедить ее и вторую женщину, посланную ей в горничные, что госпожа в состоянии купаться сама. По крайней мере, пока не предвидится новых пиров, требующих особых приготовлений. Еще три дня она спала, наблюдала мерцание в воздухе, ездила на Цорнине и играла с Наркнон. Конь и охотничья кошка уже подружились и гонялись друг за другом вокруг препятствий на тренировочной площадке. Наркнон хлестала себя хвостом по бокам, а Цорнин в притворной ярости прижимал уши. Однажды пушистая хулиганка спряталась за одним из поросших травой валов, где Харри и Золотой Луч не могли ее видеть, и, когда они проезжали мимо, выпрыгнула на них и чисто пролетела над Золотым Лучом и сидящей на нем Харри. Всадница пригнулась, а Золотой Луч шарахнулся. Наркнон же сделала круг и вернулась к ним с прижатыми ушами и дрожащими усами – кошка явно смеялась.

Харри полировала Гонтурана, гнала от себя мрачные мысли и часто разглядывала маленький белый шрам на ладони. Но при всех неизбежных размышлениях на нее снизошел и поселился в сердце покой. Ничего подобного она раньше не испытывала и только на третий день придумала этому имя: судьба. Жаль только, дела войны поглотили всех без остатка – ей так хотелось с кем-нибудь поговорить.

На четвертый день, когда служанка принесла обед, с ней пришел Корлат. И его явно ждали, хотя и не сама Харри, поскольку на подносе красовалось два кубка и две тарелки и лежало гораздо больше еды, чем могла съесть она одна. Харри сидела на каменных плитах у фонтана на солнце, наблюдая за радугами, игравшими в падающих каплях, а Наркнон намывала ей лицо своим шершавым языком. Девушка же так старательно притворялась, будто не обращает на кошку внимания, что не заметила гостя, пока не подняла глаза, все еще ослепленная крохотными переливающимися искрами. Так и сидела, моргая на него, пока женщина не поставила поднос и не ушла.

– Ты позволишь мне отобедать с тобой? – обратился к ней Корлат, и Харри показалось, что он несколько скован.

– Конечно, – ответила она и добавила церемонно: – Почту… э-э… за честь.

Она отпихнула голову Наркнон и начала подниматься, но Корлат бесшумно опустился на плиты рядом с ней. Она с облегчением уселась обратно, радуясь, что скрипа ее суставов не слышно. Король подал ей ее тарелку, взял свою и застыл, уставившись в фонтан так же, как делала она. Наблюдая за ним, Харри гадала, ощущает ли он ту же странную безмятежность, наполнявшую ее при таком созерцании. И называет ли он это ощущение тем же именем, что открылось ей.

– Восемь дней, – сказала она.

Взгляд его оторвался от водных брызг и встретился с ее.

– Восемь дней, – повторила Харри. – Ты говорил, меньше чем через две недели.

– Да, – ответил Корлат. – Счет идет уже на часы.

Он взмахнул правой рукой, и Харри внезапно попросила:

– Покажи мне ладонь.

Корлат озадаченно глянул на нее, но затем протянул ей правую руку ладонью вверх. Поперек шла одна короткая бледная отметина, явно новая, и множество мелких белых шрамов. Ей не требовалось считать их, она и так знала, что их восемнадцать, а самый свежий – и самый длинный – девятнадцатый. Девушка с минуту изучала эту ладонь, держа ее в своей, не задумываясь, что глазеет на руку короля, затем взглянула на собственную правую ладонь. На нее смотрела одна крохотная прямая линия.

Корлат сомкнул ладонь и положил на колено.

– Они не тускнеют, – сказала Харри. – Старые не исчезают.

– Нет, – ответил король. – Это из-за желтого бальзама, который мы накладываем до пореза. Он делается из травы под названием корим – навсегда.

Харри снова с минуту изучала собственную ладонь. Шрам пересекал линии, которые гадалки называют линией жизни и линией сердца. Интересно, какое будущее увидели бы в ее руке дамарские предсказатели судьбы? Она взглянула на Корлата, а тот рассеянно положил в рот кусочек хлеба и начал жевать. Он снова смотрел в фонтан. Потом сглотнул и сказал:

– Есть история про одного из Всадников моего деда… На северной границе тогда было неспокойно, но всего лишь неспокойно. Этот человек отправился на север посмотреть, что да как. Его поймали и признали в нем дамарца. Но он почувствовал ловушку заранее и рассек себе руку, чтобы враги не обнаружили отметину и не потребовали за него выкуп или не подвергли пыткам. Северяне при желании умеют допрашивать с помощью тонкой подглядывающей магии. Ни один разум не способен устоять против нее.

«Если северянам известно о метке Всадников, – подумала Харри, – то они, видимо, несколько туповаты, раз не удивились шпиону, пойманному с порезанной рукой».

Помолчав, Корлат продолжил:

– Он путешествовал переодетым торговцем, поэтому, узнав о засаде, отпустил лошадь и отослал ее домой. А сам снял сапоги и начал взбираться почти по отвесной стене одной из гор на границе между нашими землями. Когда его обнаружили, он уже наполовину помешался от солнечного удара, а руки и ноги ободрал в клочья. Враги решили, что добыча вообще ничего не стоит, и, поколотив немного, отпустили. Тогда он перебрался через гору, поскольку руки и ноги не нуждались в указаниях головы, а сразу за вершиной, уже на земле Дамара, его ждала лошадь, которая и отвезла хозяина домой. От солнечного удара он оправился, но меч держать уже не мог.

Харри с трудом проглотила кусок хлеба; некоторое время оба молчали.

– Что сталось с кобылой? – спросила она наконец.

– Родительница твоего Цорнина ведет свой род от его кобылы, – ответил Корлат, но таким тоном, будто следовал каким-то собственным мыслям. – Кобыла дожила почти до тридцати лет, и каждый год до самого конца приносила по жеребенку. Многие из наших лучших верховых коней происходят от нее. – Корлат взглянул на девушку, возвращаясь из мысленных странствий. – Линия этой кобылы называется Налан – верные. Ты можешь посмотреть это в родословной Цорнина.

– А у рода дамарских королей есть имя? – с деланой небрежностью поинтересовалась Харри.

– Имя моего отца, и его отца, и мое – Галконот, камень.

Она взглянула на его правую руку, тихо покоившуюся на колене. Корлат помолчал и добавил, словно речь шла о чем-то несущественном:

– Есть и другие имена для короля. Одно из них Тудорсонд. Рука со шрамом.

– А у домашних слуг и у охотников с конюхами тоже шрам от корима?

– Да.

Снова повисло молчание, и Харри гадала, на сколько еще вопросов ей удастся получить ответы.

– Однажды в горах, еще до Игр, Матин научил меня трем способам разжигать костер, но упомянул, что ты знаешь четвертый. Однако не открыл мне, в чем этот четвертый способ заключается.

Корлат рассмеялся:

– Как-нибудь я тебе покажу, если захочешь. Не сегодня. Сегодня у тебя от него голова заболит.

Харри сердито тряхнула волосами – умиротворения как не бывало.

– Я устала от половинчатых объяснений. То я дамалюр-сол, когда тебе это удобно, то я сиди тихо в уголке и не высовывайся, пока не наступит время опять вытащить меня на свет и показать войскам. Ты выбрал Матина мне в учителя, потому что он умеет держать язык за зубами?

Корлат слегка опешил, а Харри виновато спохватилась о том, как много ей рассказывал Матин. Хотя – тут она защищала себя – сведений явно не хватало. Никогда не хватало. Но она не могла не припомнить его ответ на ее вопрос, почему его выбрали для ее обучения.

– Я выбрал Матина, поскольку полагал, что он лучше всех научит тебя. Лучше его никого нет, и он терпелив и неутомим.

«И добр», – подумала Харри. Но она не перебивала, когда могла что-то узнать.

– Мы, горцы… полагаю, все мы, как ты говоришь, умеем держать язык за зубами. Но неужели тебе кажется, что ты узнала о нас так мало?

И Корлат посмотрел на нее… с тоской.

– Нет.

Ей стало стыдно. Помолчав, она продолжила:

– Пожалуйста, объясни мне, почему Матин не стал рассказывать мне ни одной из легенд о леди Аэрин? Они же часть вашей жизни, общая для всех. И ты вручил мне ее меч. А легенды, ну, некоторые из них, поют даже на весенних ярмарках на западе, где их могут слышать Чужаки.

Корлат побарабанил пальцами по парапету фонтана.

– Аэрин часть твоей судьбы, Харизум-сол. Считается дурной приметой… вмешиваться в судьбу. Матин боялся оказать тебе дурную услугу, много говоря с тобой об Аэрин, и я… теперь я чувствую то же самое.

Тук-тук-тук…

– Если бы ты выросла… здесь, ты бы слышала их. Но ты не отсюда. А была бы отсюда, возможно, ты не стала бы теперь тем, кто ты есть. Прости. – Он повернулся и взглянул на нее в упор. – Если… после того, как мы встретимся с северянами и боги нас рассудят, если ты и я уцелеем, я расскажу тебе все истории об Аэрин Драконобойце, какие знаю. – Он попытался улыбнуться. – Некоторые могу даже спеть.

– Спасибо.

На этот раз улыбка у Корлата получилась лучше.

– Их великое множество… вряд ли ты захочешь услышать их все.

– Я очень хочу услышать их все, – твердо сказала Харри.

Корлат убрал руку с каменного парапета и принялся крошить ломоть хлеба у себя на тарелке.

– Что до первого вопроса, смотри.

Он моргнул несколько раз, закрыл глаза, его пронзила дрожь. Затем он снова поднял веки и уставился яростным желтым взглядом на кучку хлебных крошек. Те вспыхнули, потрещали как бешеные несколько секунд и осели пеплом.

Харри ойкнула.

Корлат поднял на нее глаза, снова карие. Они смотрели друг на друга. Харри услышала свой собственный торопливый голос, слишком тихий и высокий:

– Что это за место… все это?.. – И, резко отведя глаза, махнула рукой на мозаичные стены. – Я ничего подобного нигде в Городе не видела.

Король покачал головой.

– И не увидишь. – Он медленно поднялся на ноги и огляделся, подставил руку со шрамом чашкой под струи фонтана и выпил из пригоршни. – Мой отец построил его для моей матери сразу после свадьбы. Она любила синий цвет… и я думаю, он хотел сказать ей, что для него не важно, что она никогда не будет носить Синий Меч. Величайшее сокровище его рода, женский меч.

Он невидяще взглянул на девушку, отвернулся и покинул ее, пройдя через дверь в замок.

Два дня спустя войско покидало Город. Корлат и его Всадники спускались по широкой улице от замка к городским воротам, вместе с домашними слугами, охотниками и конюхами. Следом шли вьючные лошади. А горожане выстроились вдоль улиц и молча провожали их глазами, хотя многие подносили руки ко лбу и проводили пальцами по воздуху, когда воины проезжали мимо них. Харри раньше не видела столько народу. Некоторые были беженцы из северных дамарских деревень и фермеры с зеленых полей перед ущельем Бледфи. Всадники выехали на равнину. Перед ними раскинулось войско. Харри не видела его раньше, поскольку с момента въезда в Город не покидала его пределов. А из-за спины донесся звук, которого ни один дамарец не слышал уже много поколений: каменные ворота Города закрывались. Медленно, тяжело, печально.

Цорнин беспокоился. Равнина, занятая рядами горской армии, ничуть не походила на то место, где они с Харри блистали в битве тупых деревянных мечей. Однако воспитание позволяло ему только нервно переминаться на месте. Но его плечо под хозяйской ладонью было теплее, чем можно было ожидать по утренней прохладе. Мышцы под золотой шкурой затвердели. Казалось, если постучать по его плечу костяшками пальцев, оно зазвенит, словно чугунное.

Харри стояла, чуть неловко, в группе Всадников совсем недалеко от конца дороги к городским воротам. Они заняли небольшое возвышение и глядели вдаль поверх голов остального войска. Уж слишком на виду.

– Почему ты не темно-гнедой или еще какой-нибудь? – шепнула она Цорнину.

Конь наклонил золотую голову.

Новый шлем плотно сидел на ее туго заплетенных и убранных волосах, на ногах красовались новые сапоги с высокими голенищами. Их полагалось раскатывать доверху и подвязывать на время битвы. Харри чувствовала, как выжидательно висит Гонтуран у ее колена. За десять дней не привыкнешь быть Всадником, как бы сурово она ни гоняла себя и Цорнина по пустынным тренировочным площадкам среди деревянных силуэтов вражеских мечников. И хотя сами Всадники, особенно Матин и веселый (для Всадника) молодой Иннат, сомкнули ряды вокруг нее и приняли ее как свою, ей все казалось, что они сами немного удивляются ее присутствию среди них.

Золотой Луч нетерпеливо фыркнул и начал рыть землю передней ногой. Харри ткнула его носком сапога, и он перестал, но спустя секунду опустил голову и фыркнул снова, громче. Чувствовалось, как он перемещает вес, прикидывая, не разрешит ли ему все-таки хозяйка выкопать хоть маленькую ямку. Харри огляделась: другие кони тоже выказывали признаки напряжения. Матин стоял рядом с ней. Бок Всадницы Ветра, хотя и застывшей неподвижно, как скала, в отличие от более молодого Цорнина, покрывала темная пленка пота. Корлатов Огненное Сердце опять встал на дыбы. Король мог бы заставить его опуститься, но Харри подумалось, что конь выражает настроение обоих. Наркнон, насколько могла судить девушка, единственная в их отряде оставалась невозмутима. Она сидела перед Золотым Лучом, на границе досягаемости его переступающих передних ног, намывала манишку и приглаживала усы.

Они выдвинулись на запад. Пересекли низкий, но крутой горный хребет между Городом и пустынной равниной, протянувшейся далеко, до самых задних дверей Резиденции Чужаков в Истане. Повторили путь Харри и Матина, двигаясь бесконечной вереницей по узким тропам. И к концу второго дня достигли края пустыни. За хребтом повернули на север.

Все уцелевшие шпионы – нескольких север все-таки изловил, – разосланные Корлатом в последние годы, спешно вернулись за эти два месяца. И все несли одну и ту же весть: ожидание закончилось, север тронулся. Последний из них прискакал меньше шести дней назад. Он задержался, поскольку его раскрыли, ему пришлось петлять и заметать следы в расчете уйти от ползучей следящей магии врага. По его словам, армия северян отставала от него всего на несколько дней и насчитывала много тысяч воинов. Он до последнего откладывал возвращение, надеясь как можно точнее подсчитать их общее число. Однако из его рассказа следовало, что по мере продвижения армии на юг сотни и сотни солдат появляются словно из воздуха и вливаются в нее. «Из воздуха», – мысленно повторила Харри. Интересно, не означает ли эта фраза больше, чем просто фигуру речи. Ее включили в совет Всадников, поэтому она тоже слушала доклад разведчика. И когда он закончил, свечи, казалось, стали отбрасывать больше теней. Ничего не поделаешь. Войско для защиты Дамара уже собрано, планы войны с северянами построены.

Описать внешность ужасного предводителя демонов разведчики не могли. Ни один дамарец не дерзнул подобраться нему достаточно близко из-за приписываемой вожаку северян жуткой способности чуять чужую кровь по запаху.

Теперь слову Корлата повиновались сотни верховых. И они казались огромной армией, пока ехали, оставляя восточные горы по правую руку. Еще несколько сотен присоединятся к ним, когда южное войско доберется до широкой равнины перед ущельем. Но не более.

Ехавший рядом Иннат произнес словно между прочим:

– Верховых у северян меньше половины, и немногие из них на лошадях, и лишь единицы могут равняться с худшими из наших. Стало быть, наше число можно по меньшей мере удвоить, только за счет коней. Ибо они дамарцы и будут сражаться за Дамар так же яростно, как люди.

– Да, – отозвалась Харри.

Днем останавливались ненадолго, ослабляли подпруги, чтобы дать коням подышать, и ели хлеб и сушеное мясо, запивая водой. По ночам разбивали лагерь под защитой кустов и выступов сланца и разжигали неприметный костерок, только чтобы выварить ужасное сушеное мясо до чуть более съедобного состояния. Потом заворачивались в одеяла и засыпали, не сходя с места. С ними шли несколько охотничьих котов и с дюжину собак, но сейчас некогда было использовать их умения. Наркнон следовала за Харри по пятам и скоро опять начала охотиться самостоятельно и приносить кое-что из своей жуткой добычи к изголовью подруги. За время похода Матинов котелок прославился тем, что в нем, единственном из всех, наверняка имелось свежее мясо.

Ночи стояли ясные и тихие, и предсказатели погоды не обещали внезапных шквалов. Окраины Дамарских гор славились непредсказуемой погодой. Запертые крутыми склонами в узком ущелье, горные грозы внезапно находили путь на более плоские земли, где могли бесноваться в свое удовольствие.

Корлат не пытался сразу попасть в сердце северных гор и ущелье Бледфи. Его войско пересекло узкий гребень за Городом и рысью двинулось вдоль изгиба гор, по кислой песчаной траве и каменному крошеву. Поначалу рельеф вынуждал их ехать почти прямо на север, затем они стали все больше забирать по дуге к западу, и вскоре ехать вечерами уже приходилось против солнца. Часто по утрам, пока вокруг еще лежал туман, сползавший в лагерь с горных отрогов, откуда ни возьмись появлялись группки всадников или даже одинокие верховые. Но Корлат, казалось, всегда ждал их, и они всегда знали, что сказать караульным, чтобы пройти. Таким образом ряды армии понемногу росли. Время от времени Харри слышала среди незнакомцев женские голоса, и это ее радовало. Она часто потирала пальцем синий камень в рукояти Гонтурана и думала о мече, который не мог носить мужчина.

– Мы не ожидали увидеть столько женщин, – как-то сказал ей Матин. – Немногие сражались вместе с нами на людской памяти, хотя во времена Аэрин было по-другому. Но я думаю, многие отцы отпускают к нам своих дочерей, которые и не помышляли о войне, пока не услышали о Харизум-сол и возвращении Гонтурана.

Со многими женщинами Харри познакомилась. Особенно после разговора с Матином, поскольку начала чувствовать некоторую неловкую ответственность за них. Несколько раз видела Сенай – та носила починенный кушак с гордостью. Харизум-сол спрашивала у женщин их имена, когда выпадал случай, и они торжественно отвечали. И часто выказывали ей уважение, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу. И ни одна не спрашивала, как ее зовут, даже когда Харри ходила без Гонтурана и выглядела как любой взъерошенный солдат. Ее знаменитые волосы были убраны под шлем.

Большинство тех, кто примкнул к войску Корлата уже в походе, не носили ни меча, ни кушака. Эти люди провели всю жизнь в собственных деревнях, на собственных фермах или в собственных лавках и никогда не посещали Лапрунские игры. При этом они не считали себя обделенными.

Однажды вечером войско спустилось в небольшую долину, где их ждало около сотни незнакомцев, все верхами, с несколькими вьючными лошадьми и охотничьими зверями. Корлат выехал вперед с громким приветствием, и такой радости Харри не слышала в его голосе с того дня, как они выступили на север. Всадник во главе отряда выехал ему навстречу, они схватили друг друга за плечи, а их кони неловко столкнулись боками и скосили друг на друга глаза. Затем от нового отряда отделился третий всадник и присоединился к Корлату и его другу.

– Мурфот и его сын Терим, – пояснил Матин Харри на ухо. – Мурфот – один из друзей старого короля, хотя старше нынешнего всего лет на десять, не больше. Он мог бы стать Всадником, если бы пожелал, но предпочел остаться дома и присматривать за своими землями, и у него весьма неплохо получилось. Некоторые из наших лучших коней – от него, а уж о кормовом зерне и говорить нечего.

– Мы, Всадники, – вставил Иннат, сидевший по другую сторону от нее, – как ты могла заметить, в основном четвертые сыновья, так или иначе без гроша. Или неисправимые бродяги вроде Матина. Но Мурфот теперь, когда пришел на помощь своему королю, может привести с собой восемьдесят человек. – В голосе Инната, при всей его беспечной гордости, прозвучала почти тоска.

Харри припомнила отцовские слова: «Понимаешь, у тебя нет ни гроша». Казалось, десятки лет прошли с тех пор.

Терим оказался ровесником Харри и, когда они с отцом пришли посидеть у королевского костра, подошел к ней и опустился на землю рядом, скрестив по-горски длинные ноги. Она посмотрела на гостя, а он посмотрел на нее. Взгляд у него был вопросительный и, к ее смущению, с оттенком почтения.

– Я победил на Лапрунских играх три года назад, – сообщил юноша, – но, когда пришла очередь биться против Корлата, я и за меч как следует взяться не успел, а мой кушак уже оказался на земле. – Он стукнул кулаком по рукояти меча. Клинок звякнул, воткнувшись в землю. – Отец все равно дал мне Тексун. Говорит, никто никогда не мог держать меч против Корлата. Однако тебе это удалось. – Глаза его сияли в свете костра.

Харри задумчиво провела пальцем по аккуратному шву на своем кушаке, тщательно наложенному под обещанным руководством Матина.

– Я его не узнала… мне в голову не пришло. И он позволил мне скрестить с ним клинки. И когда я поняла, что он все это время поддавался, я… взбесилась… – Она помолчала. – Я сама удивилась.

Она нахмурилась, припомнив ужасную головную боль, терзавшую ее бульшую часть того дня, а затем еще более ужасную тошнотворную дрожь. Казалось, она началась за глазами, где гнездилась боль, и прокатилась по всему телу, когда она срезала шарф и увидела лицо своего противника. Хотя никто не назвал ее багой за порез в уголке Корлатова рта.

Она встретила взгляд юноши несколько сочувственно и призналась:

– Не такой приятный опыт, как может показаться.

Терим негромко фыркнул от смеха:

– Да уж, верю.

А Харри взглянула через костер туда, где Корлат сидел с Теримовым отцом, и обнаружила, что король наблюдает за ней. Интересно, слышал ли он ее последние слова?