Глава пятая
В поисках профессора Чалыгина и секретов «ареала»
Подходил к концу сентябрь, вместе с ним закончилось, неожиданно загулявшее в Подмосковье, бабье лето. Унылое серое небо нахмурилось и заморосило холодными дождями. Порывистый северный ветер по-хозяйски гулял по опустевшим дорожкам сквера на Патриарших прудах, срывал с деревьев последние листья и пригоршнями швырял их в пруд. Редкие прохожие, не задерживаясь у фотогалереи, где на снимках все еще продолжало плескаться яркими красками знойное лето, спешили укрыться от непогоды в манивших к себе теплом и аппетитными запахами кафе и ресторанах. Все вокруг навевало уныние и тоску. На что уж бронзовый весельчак и балагур — басенник Крылов, и тот поддался общему состоянию природы. Отбросив в сторону перо с бумагой, он, нахохлившись в массивном кресле, с тоской поглядывал на призывно мигающую рекламу кафе «Сулико на Патриарших». За его окнами звучала зажигательная грузинская мелодия и раздавались веселые голоса.
Андрею Охотникову было не до веселья и не до кафе. Не обращая внимания на непогоду, он, уткнувшись в воротник плаща, нарезал круг за кругом вокруг пруда. Все его мысли были связаны с делом исчезнувшего профессора Чаплыгина. С того дня, когда он с подчиненными — Иваном Устиновым, Геннадием Приходько и Олегом Лазаревым — включились в его поиск, у них не было ни минуты покоя. За три с лишним недели они узнали о Чаплыгине, кажется, все, но так и не смогли докопаться до главного, что на самом деле стояло за его таинственным исчезновением: несчастный случай, желание сменить обстановку и начать новую жизнь, или здесь была замешана иностранная спецслужба.
То, что секретные разработки Чаплыгина находились на месте, в сейфе НИИ, еще ни о чем не говорило. Андрей не исключал того, что их электронные копии могли оказаться за границей в чужих, враждебных руках.
«Так что же на самом деле стоит за всем этим? Что?! — терзался он и продолжал кружить по дорожкам сквера в поисках ответа. — Так, где же собака зарыта? Где? В секретных работах, которыми занимался Чаплыгин? Несомненно, если следовать шпионской логике. В таком случае его исчезновение — это однозначно дело рук иностранной спецслужбы. Но где и при каких обстоятельствах Чаплыгин засветился перед ней? За границей? Исключено — он невыездной. На научных конференциях в Питере и Москве? Как вариант — да! На них были британцы, американцы, немцы, шведы и испанцы. Швейцарцы, шведы и испанцы не в счет — подобные разработками не их уровень. С Чаплыгиным активно контачили пятеро. Гесс, Браун и Скотт отпадают! — продолжал рассуждать Охотников. — Все имеют имя в научном мире и не станут размениваться на сомнительные игры со спецслужбами. Есть еще Бауэр, но подозрения о его связи с германской разведкой не подтвердилась — он оказался чист. В сухом «осадке» остается Сакстон, но и он не тянет на церэушника», — пришел к неутешительному выводу Охотников.
Сакстон, по отзывам специалистов из 53-го НИИ, являлся крупным специалистом в своей области, а это практически исключало его принадлежность к кадровому составу американской разведки. Но то, что Сакстон мог выполнять ее поручение по изучению Чаплыгина, такого Андрей не исключал, однако его участия в организации похищения или нелегальном вывозе ученого из России, не допускал.
«Так, где же собака зарыта? Где?» — снова и снова Охотников задавал себе этот вопрос и не находил ответа. В управление он возвратился в подавленном настроении. Обещание Рудакову и Первушину в течение десяти дней внести ясность в дело Чаплыгина так и осталось обещанием. Поэтому, стыдясь показаться им на глаза, Андрей тенью проскользнул мимо их дверей и шмыгнул к себе в кабинет. На столе надрывался телефон, он снял трубку и услышал радостный голос Устинова.
— Андрей Михайлович, есть хорошая новость!
— Заходи! — пригласил Охотников.
Не прошло и минуты, как в коридоре раздались быстрые шаги и на пороге появился Устинов. На его усталом лице гуляла довольная улыбка.
— Давай выкладывай, что у тебя! — поторопил Охотников и указал рукой на стул.
Устинов шагнул в кабинет и на ходу выпалил:
— Андрей Михайлович, есть зацепка на Чаплыгина! Похоже, это работа БНД! Бауэр здесь! Приехал вчера!
— Да ты что?! А где остановился? — воскликнул Охотников, и его глаза радостно заблестели.
— В отеле «Космос»!
— Иван, а ты не ошибаешься?
— Данные достоверные, из службы «И».
— И что, есть фото?
— И не одно, полный комплект! — подтвердил Устинов и, торопя события, предложил: — Андрей Михайлович, надо немедленно пускать за Бауэром наружку! Я уверен, он выведен нас на след Чаплыгина.
— Согласен, медлить нельзя! — загорелся Охотников и распорядился: — Так, значит я к генералу, а ты готовься работать с наружкой!
После возвращения Охотникова от генерала Рудакова дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой. Спустя час Устинов в составе бригады разведчиков наружного наблюдения занял пост у отеля «Космос». В 17.12 Бауэр появился на улице и, отказавшись от услуг такси, спустился в метро, доехал до станции «Спортивная», поднялся наверх, а дальше неспешным шагом двинулся по проспекту. Устинов и старший группы бригады наружного наблюдения капитан Сергей Васильев не отставали от него ни на шаг. Бауэр, судя по его поведению, в этом районе был не впервые и уверенно шел к известной ему цели. Устинов строил самые фантастические догадки, но не одна из них не подтвердилась. Скромняга ученый неожиданно свернул к ночному клубу. Две неоновые лилии, склонившиеся друг к другу на входе, служили тому подтверждением. Иван напрягся, полагая, что Бауэр вышел на явку с Чаплыгиным или сообщником. И, действительно, в его поведении произошли изменения. Он суетливо осмотрелся по сторонам и прошмыгнул в дверь клуба.
— Серега, у него там явка! За ним! — воскликнул Устинов.
Но Васильев даже не сдвинулся с места — на его лице появилась брезгливая гримаса, и с ожесточением произнес:
— Ага, целых две. Сволочь он, чтоб у него яйца отвалились! Не хватало еще в эту клоаку лезть!
— Серега, я тебя не понял?! Ты че, лом проглотил? Вперед!
— Куда вперед, Иван? Ты хоть знаешь, куда идем?
— Да какая на хрен разница. Войдем, а там разберемся!
— Это же бордель, Ваня?! — возмутился Васильев.
— И че? Мы же не собираемся колебать свои моральные устои!
— Там голубые.
— Чт-о? Откуда знаешь, ты че, его клиент? — в следующую секунду Устинов пожалел о том, что сказал.
Васильев вспыхнул как спичка и, потрясая под его носом увесистым кулачищем, прорычал:
— Ванька, говори, да не заговаривайся!
— Извини, Серега, шутка юмора, но неудачная, — отыграл обратно Устинов.
— За такие шутки морду бьют, — буркнул Васильев и, пряча глаза, пробормотал: — Не, я к этим тварям не подойду.
— А как же явка?
— Какая на хрен явка! Задницу твоему фрицу там прочистят! Не, Вань, я под их гондурас подставляться не буду.
— Да кто тебя заставляет? Зайдем, потусуемся, главное — засечь контакт Бауэра.
— Ага, засечь. Так тебе и дадут: новичка там сразу клеят. Это такая публика… — у Васильева не нашлось больше слов.
— Не ссы, Серега, пошлем их куда подальше.
— А потом?
— Что-нибудь, придумаем.
— Пока будешь думать — они тебя насадят. Ты же не станешь удостоверением размахивать?
— Вот зараза! Так что же делать? Что?.. — терзался Устинов.
Уходили драгоценные секунды и минуты. Его взгляд упал на салон красоты. За окнами, как рыбки в аквариуме, величаво плавали дивы преклонного возраста, и его осенило.
— Серега, жди! Я сейчас! — воскликнул Устинов и ринулся к салону.
Его внезапное появление, а еще больше вид — горящий взгляд и порывистые движения напугали благообразную публику. Дама, вальяжно развалившаяся в глубоком кресле, что-то пискнула и утонула в нем; две другие, листавшие журналы, оторопело уставились на Устинова. В следующее мгновение за его спиной раздалось грозное сопение. Он обернулся, и пальцы сами сжались в кулаки. Две бегемотообразные туши, с помятыми от сна физиономиями, угрожающе надвинулись на него. Это Ивана не остановило, придав голосу строгости, он объявил:
— Мужики, террористическая угроза № 2!
«Бегемоты» замерли, и их, заплывшие жиром, оловянные глазки округлились, а на каменных физиономиях появилось осмысленное выражение. Что касается вальяжных дам, то предупреждение Ивана мгновенно превратило их в мокрых куриц, и они наперебой закудахтали.
— Что здесь происходит?! — властный голос заставил Устинова обернуться.
В холл по-хозяйски не вошла, а величаво вплыла дородная блондинка, гневным взглядом прошлась по публике и задержала на Иване. На ее холеном лице возникла презрительная гримаса. Его полупролетарский вид и поведение вызвали гнев у блондинки.
— Молодой человек, что вы себе позволяете? Здесь элитный салон красоты, а не заводская пивнушка! — возмутилась она.
— Извините товарищ…
— Что-о?! Тут нет места для товарищей! — отрезала блондинка.
— Извините, а с кем я разговариваю? — уточнил Устинов.
Его уверенный, повелительный тон заставил блондинку насторожиться, и она, помявшись, представилась:
— Я директор салона.
— Так вот, товарищ директор, у меня к вам очень интимный, извините, конфиденциальный разговор.
— Что-о?! Да, как вы смеете? Я-я порядочная женщина! Я… — задохнулась от возмущения директриса.
Ее щеки вспыхнули пунцовым румянцем, и она сорвалась на визг:
— Хам! Вон! Охрана, выставить его за дверь!
Бегемоты попытались взять Ивана в клещи. Он увернулся, выхватил из кармана удостоверение и, ткнув им в физиономии, рявкнул:
— Смирно! Вы поступаете в распоряжение ФСБ!
Давняя армейская служба для «бегемотов», видимо, не прошла бесследно, они подтянули животы и стали во фронт.
— Молодцы! — похвалил Иван и распорядился: — В салон никого не пускать и не выпускать! Готовьтесь к отражению банды международных гомосексуалистов!
— Есть, товарищ майор! — в один голос ответили «бегемоты» и оторопело уставились друг на друга.
Нейтрализовав их, Устинов обратился к директрисе. От румянца на ее щеках не осталось следа, их покрывала мертвенная бледность, а в глазах плескался ужас.
— Извините, как вас звать? — попытался вывести ее из ступора Иван, но она никак не отреагировала и, подхватив под руку, увлек в кабинет. Бокал воды провел директрису в чувство, и он повторил свой вопрос:
— Вас как зовут?
— Стелла Арнольдовна, — пролепетала директриса.
— Меня можете называть просто Иван, — представился Устинов.
Директриса в ответ всхлипнула и запричитала:
— Боже мой, что творится? Зачем террористам мой салон? Зачем?
— Успокойтесь, Стелла Арнольдовна! Все в наших руках и не все так страшно. Речь идет об организованной преступной группе гомосексуалистов из клуба «Лилия». Мы ведем ее разработку. Нам необходима…
— Лилия?! — директриса подскочила как на иголках, а дальше ее было не остановить: — Негодяи! Они компрометируют мой салон! Я знала, что там орудует шайка преступников. Я…
— Значит, вы знали? Очень хорошо! — тут же воспользовался этим Устинов и поспешил закрепить контакт: — Так что вам известно? Кто там верховодит?
— Э-э, только по слухам. Только по слухам… — смешалась директриса.
— Стелла Арнольдовна, мы очень рассчитываем на вас, — не давал ей опомниться Устинов.
— Ка-к?! Это невозможно! У меня замечательный муж, дети! Нет-нет!
— Стелла Арнольдовна, уходит драгоценное время, вы должны помочь мне проникнуть в клуб!
— Иван, ну что вы такое говорите. В моем возрасте, и в это гнездо разврата. Нет и еще раз нет! — отрезала она.
— Стелла Арнольдовна, речь не о вас! — потерял терпение Устинов. — Ваши стилисты должны за пять минут превратить меня в этого, ну, в общем, в голубого.
— Ва-ас?! — директриса оторопело посмотрела на Ивана, а затем ее охватил приступ неудержимого хохота.
— Стелла Арнольдовна, время, время идет! — торопил Иван.
Справившись со смехом, она лукаво посмотрела на него и спросила:
— Иван, я вас правильно поняла: мне не придется жертвовать собой?
— Конечно, нет. Мы обойдемся собственными силами, — с улыбкой ответил Устинов.
— Тогда немедленно в кабинет! — потребовала директриса.
— Я не один, с товарищем.
— Давайте его сюда.
Устинов выхватил телефон, набрал номер Васильева и распорядился:
— Серега, объект передай второму посту, а сам бегом в салон.
— Зачем? — спросил Васильев.
— Родине послужить! На месте все объясню.
Через минуту Иван и Сергей заняли кресла, и за них взялись лучшие стилисты салона. Их стараниями они на глазах превращались в завсегдатаев клуба «Лилия». Щеки Сергея горели не столько от румян — сколько от стыда. Парик, локоны которого наползали на глаза, подобно раскаленному обручу, жег голову. Брюки, стянутые суровыми нитками, готовы были вот-вот лопнуть на вдруг ставшей аппетитной попке Сергея. Устинов, пробежавшись по нему оценивающим взглядом, не удержался от язвительного выпада:
— А ты, Серега, ничего, очень даже хорошенький. Попка, как орех, так и просится на грех.
Васильев гневно блеснул глазами и прорычал:
— Ванька, смотри мне, доиграешься! Так трахну, что мало не покажется.
— Все-все, Серега, шутка юмора, — не стал его злить Устинов и многозначительно изрек: — Да, на что только не пойдешь ради подвига. Оценили бы его наши начальники.
— Ну, уж нет! Потом доказывай, что не голубой, — буркнул Васильев и, подтолкнув Устинова к выходу.
В холле клуба «Лилия», этого земного Аида, дорогу им преградил вертлявый, как «обезьянка», и благоухающий, словно нарцисс, местный цербер. Его колючие, как буравчики, глазки с подозрением сверлили новых ангелов ада. Возникла напряженная пауза. И тут Устинову пришлось только удивляться искусству перевоплощения Васильева. Он продемонстрировал высший класс работы разведчика наружного наблюдения. Гортанно хохотнув, Сергей потрепал «обезьянку» по щеке и с придыханием проворковал:
— А ты ничего, милашка, — и, фукнув на Ивана, — капризно поджав губки, томно произнес: — Как же ты мне надоел.
Устинов потерял дар речи. А Сергей, войдя в роль, подмигнул «обезьянке» и решительно шагнул вперед. «Она» хихикнула и, жеманно поведя костлявым плечиком, отступила в сторону и открыла проход. Сергей с Иваном сдали куртки в гардероб, спустились в зал, и там их глазам предстала омерзительная картина. В клубах сизого дыма, в котором витали запахи марихуаны, за стойкой бара, на диванах и прямо на полу извивались и лобзали друг друга полуобнаженные мужские тела. Их телодвижения сопровождались сладострастными вздохами и стонами. Ивану стало не по себе, к горлу подкатил и застрял тошнотворный ком.
— Какая мерзость, — с трудом выдохнул он.
— Крепись, Ваня! Считай себя ассенизатором и держись меня, иначе за твое целомудрие я не ручаюсь, — предупредил Васильев.
— Ну и тошниловка.
— Тошнить начнет, если на твою аппетитную попочку нацелиться чей-то гондурас. Играем влюбленную парочку, иначе нас растащат по углам.
— Э-э-это как?.. — только и мог что сказать Устинов.
В следующее мгновение Васильев обвил его рукой за шею и увлек в темный угол. Иван уже не помнил, как оказался на диване и готов был сгореть от стыда.
— Вань, не расслабляйся, ищем нашего фюрера, — как сквозь вату, до него доносился голос Васильева.
Устинов тряхнул головой, пытаясь освободиться от садомского кошмара, поднял голову и пробежался взглядом по залу. В следующее мгновение его из жара бросило в холод. Бауэра нигде не было.
— Серега, я его я не вижу?! — воскликнул Иван.
— Тише ты, а то сюда все сбегутся! — цыкнул на него Васильев и, не теряя уверенности, заявил: — Здесь он, можешь не сомневаться. Клиентов из-за бугра обслуживают по высшему разряду в отдельных номерах.
— А если все-таки явка и он смоется через служебный выход? — продолжал цепляться за шпионскую версию Устинов.
— Иван, угомонись, он сюда за другим пришел.
— А если…
— Какие на хрен «если»! Вон он — твой трахнутый красавчик!
— Где? — спросил Устинов и завертел головой по сторонам.
— За пальмой, — подсказал Васильев.
Устинов скосил глаза в ту сторону, и из его груди вырвался вздох облегчения: из-за пальмы, в обнимку с мускулистым «мачо», вышел Бауэр.
— Однако подходящего жеребца он себе нашел, — оценил фактуру «мачо» Васильев.
— На нем бы пахать и пахать, — согласился Иван.
— Но не шпионское поле — так это точно, — заключил Васильев.
— Похоже, что так, — с горечью признал Устинов.
— Интересно, в какую клоаку он нас еще затащит?
— Хуже, чем есть, уже не будет.
— Не кажи гоп. Этот фюрер-извращенец на многое способен, — возразил Васильев и подобрался — профессиональный опыт ему подсказывал: в «Лилии» Бауэр долго не задержится, и предупредил: — Вань, кажись, он лыжи навострил!
Васильев в своих наблюдениях не ошибся. Бауэр, облобызав «мачо», поднялся с дивана и двинулся к выходу. Любовник не отставал от него и, что-то нашептывая на ухо, продолжал поглаживать по спине. Иван и Сергей последовали за ними. Оставив «обезьянке» скудные чаевые, Бауэр на прощание чмокнул «мачо» в щетинистую щечку и, последний раз вильнув перед ним попкой, выпорхнул на улицу. Сергей и Иван получили свои куртки у гардеробщика и, бесцеремонно отшвырнув с пути обманутую в своих ожиданиях «обезьянку» вышли на улицу.
В метрах пятнадцати от себя они увидели Бауэра. Тот не собирался убегать или петлять зайцем по подворотням. Весь его вид и сама походка говорили — он кайфовал.
— Ну и «мачо», зарядил его от души! — оценил Васильев поведение Бауэра.
— Хорошо, что не нас, — буркнул Устинов.
У него на душе скребли кошки. Мало того что ему пришлось претерпеть страшнейшее унижение, так в довершение ко всему окончательно рухнула шпионская версия. Иван понуро плелся вслед за Бауэром и бросал тоскливые взгляды по сторонам.
— Вань, не расстраивайся, педерасты — народ хитрый, от них можно ожидать чего угодно, — утешал его Сергей.
— Ага, осталось только нас трахнуть, — буркнул Устинов.
— Трахнуть нас и без него найдется кому, если встречу со шпионом провороним.
— Да какая на хрен встреча!
— Не кажи гоп, Ваня! Смотри! — воскликнул Васильев, и ноздри его носа затрепетали, как у охотничьего пса при запахе дичи, а в глазах появился азартный блеск.
Бауэр остановился, бросил взгляд по сторонам, задержал на вывеске над входом в кафе, на ней горело — «Рандеву», и открыл дверь.
— Уже теплее! — оживился Васильев.
— И название подходящее, — согласился Устинов, и от его мрачного настроения не осталось следа.
Вслед за Бауэром они вошли в кафе — в нем было немноголюдно, и выбрали место, так чтобы он был перед их глазами. Сергей занялся заказом, а Иван стрельнул взглядом в сторону Бауэра — тот был не один, и его сердце радостно встрепенулось. Он был вознагражден за то, что пришлось вытерпеть в «Лилии». Бауэр разговаривал со старшим научным сотрудником 53-го НИИ из лаборатории Чаплыгина Борисом Ефимовым. Физиономия, напоминающая лисью мордочку, бородка клинышком и очки не оставляли у Устинова сомнений — это был он.
— Серега, вот удача! — радостно воскликнул Иван.
— Тише, ты! — цыкнул на него Васильев и спросил: — Что нашелся ваш академик?
— Нет, зато появился черт из табакерки!
— Кто он?
— Сотрудник 4-й лаборатории!
— Значит, не зря ноги терли и задницами рисковали, — заключил Васильев.
— Эх, сейчас бы узнать, о чем они говорят? — пожалел Устинов об отсутствии такой возможности.
— К сожалению, Иван, помочь не могу. Это дело слухачей, наше — фиксировать контакты.
— Ну, как всегда: «Опер, нюхай — нюхай, слухай — слухай!» — в сердцах произнес Устинов и сосредоточился на Ефимове и Бауэре.
А те, забыв об ужине, продолжали о чем-то оживленно говорить. Беседа длилась около 40 минут. За это время Иван с Сергеем успели выпить не по одной чашке кофе. Закончив разговор, Бауэр и Ефимов вышли из кафе, спустились в метро и там разъехались.
На следующий день подробная сводка на объект «Ариец» — Бауэра службы наружного наблюдения поступила к генералу Рудакову. Ее содержание дополнил личными впечатлениями Устинов. Старательно обходя детали своего пребывания в «Лилии», он сосредоточился на встрече Бауэра и Ефимова в кафе «Рандеву». И здесь его захлестнули эмоции — в новоиспеченном кандидате наук он уже видел шпиона.
— Стоп, Иван Лаврентьевич, не замыливай нам и себе глаз шпионской версией! — остановил его Рудаков.
Устинов смешался. А генерал, пробежавшись внимательным взглядом по сосредоточенным лицам Охотникова и Первушина, спросил:
— Товарищи офицеры, ваши выводы по материалам на Ефимова? С кого начнем?
— Позвольте мне, товарищ генерал? — попросил разрешения Охотников.
— Пожалуйста, Андрей Михайлович.
Тот приподнялся.
— Сиди, как говорится, в ногах правды нет, — остановил его Рудаков и потребовал: — Только, пожалуйста, без эмоций, а то после Ивана Лаврентьевича я чуть не захлебнулся.
Охотников, прокашлявшись, приступил к докладу:
— Факт первый: как выяснилось, Ефимов и Бауэр были знакомы до встречи в «Рандеву». Их знакомство состоялось на научной конференции в Питере. При этом хотел бы обратить внимание на один интересный момент. В списках официальных участников научной конференции в Москве Ефимов не значился, а на ней присутствовал. По данным агента Штейна, в состав делегации его в самый последний момент включил Чаплыгин.
Факт второй: Ефимов проявляет повышенный интерес к новейшим научным разработкам, а они никак не связаны с темой его будущей докторской диссертации.
Факт третий: конспиративная встреча Бауэра с Ефимовым в кафе «Рандеву».
— Прямо-таки конспиративная? Это еще не факт. И вообще их слишком мало, Андрей Михайлович, — сухо заметил Рудаков.
— Товарищ генерал, есть и другие! — выпалил Устинов и тут же пожалел о том, что сказал.
Охотников и Первушин многозначительно переглянулись. А Рудаков, хмыкнув, потребовал: — Ну-ка расскажи нам, Иван Лаврентьевич, что это за факты.
— Сбор Ефимовым секретной информации, — потухшим голосом произнес Устинов.
— Даже так? А что конкретно? — допытывался Рудаков.
— Он проявлял повышенный интерес к тематике работ по «Ареалу».
— А если то было банальное любопытство? Ты такого не допускаешь, Иван Лаврентьевич?
— Нет, товарищ генерал! В среду Ефимов делал выписки из секретного документа в личный блокнот. Это же чистый шпионаж! — упорствовал Устинов.
— Иван Лаврентьевич, у нас только суд определяет: виновен или не виновен человек. Ясно?
— Так точно, товарищ генерал!
— Поэтому, прежде чем клеймить человека, ты первым делом разберись, с какой целью Ефимов делал записи, а потом будем говорить: шпионаж это или нет! — заявил Рудаков, и, обратившись ко всем, потребовал: — Товарищи офицеры, прошу сконцентрировать основные силы на проверке Ефимове, но одновременно не ослаблять работы по поиску Чаплыгина. Задача понятна?
— Так точно! — подтвердили они.
— Тогда за работу! — закончил совещание Рудаков.
Офицеры поднялись из-за стола и двинулись на выход.
Рудаков задержал взгляд на Устинове — тот выглядел подавленным, и распорядился:
— Иван Лаврентьевич, останься.
Тот неловко переступил с ноги на ногу и понуро уставился в пол.
— Проходи и присядь, — пригласил Рудаков к столу.
Устинов тяжело вздохнул — ему был известен крутой нрав генерала, и от предстоящего разговора он ничего хорошего не ждал. Рудаков не спешил его начинать. Обсуждение хода проверки Ефимова, во время которого Устинов с напором, свойственным юности, пытался доказать свое, напомнил генералу эпизод из собственного прошлого, который во многом определил его дальнейшие взгляды на службу в контрразведке, а в итоге на судьбу.
Лейтенант Рудаков — выпускник Высшей школы КГБ, в совершенстве владевший венгерским языком и мечтавший лицом к лицу сойтись с противником в Венгрии, в те годы ставшей благодатным полем для шпионов всех мастей, волей случая оказался в далекой от Москвы глухомани — на Среднем Урале. Бескрайняя тайга, закрытый военный городок, отгороженный от всего остального мира высоким глухим забором, как шутили армейские остряки: «Подальше от людей, чтобы не видели, и от реки, чтобы не утопиться», стали суровой прозой жизни недавнего москвича.
Службу лейтенант Рудаков начал оперуполномоченным в полку, на вооружении которого находился ракетный комплекс средней дальности «Пионер». Плотная завеса тайны, окружавшая его секреты, и суровые условия жизни, видимо, не прельщали шпионов, избалованных благами западной цивилизации. Поэтому молодому лейтенанту, жаждущему успеха и лавров, пришлось заниматься более прозаичными делами: выжигать каленными железом идеологическую крамолу среди боевых расчетов пуска, потерявших веру в светлое будущее — коммунизм, подрезать языки болтунам, по пьяной лавочке разглашавших секреты в окрестных деревнях, и бороться с махровой казарменной неуставщиной.
Прошло полгода службы, когда, наконец, лейтенант Рудаков, как ему казалось, зацепил перспективный оперативный материал. И не просто перспективный, а убойный: он касался «святой коммунистической иконы» — самого Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.
К началу 80-х годов этот неутомимый борец за мир и развитой социализм в СССР, в конце концов, утомился наводить глянец на его потускневший образ и, как говорится, лег на должность. Вместе с ним легли на должности — «Ум, честь и совесть нашей эпохи» — маразматические члены Политбюро ЦК КПСС, и, как результат, страна впала в глубокий экономический застой и беспробудный интеллектуальный запой. Чем не замедлил воспользоваться коварный Запад и с удвоенной энергией принялся расшатывать идеологические подпорки гниющего на корню бюрократического социализма. Вражьи голоса — «Голос Америки» и «Свободная Европа», день и ночь ковырялись в кровоточащей ране СССР — войне в Афганистане, и обильно посыпали ее антисоветскими анекдотами и грязными слухами о скорой кончине Брежнева и социализма.
Приближался Новый год, а с ним очередная юбилейная дата — день рождения «дорогого и любимого Леонида Ильича». Ретивые «генералы» производства спешили порадовать его дутыми на бумаге трудовыми рекордами, творческая интеллигенция в муках рождала очередной холуйский панегирик, а в Политбюро ЦК КПСС ломали головы над тем, где найти место на груди Генсека для очередного ордена. Одновременно, с подачи коварного Запада, по стране прокатилась волна антисоветских анекдотов про Брежнева. Докатилась она и до 2-го дивизиона 433-го полка Нижнетагильской ракетной дивизии.
В тесной каптерке собрались «деды» — дембеля послушать гражданские трели «щегла» — рядового Аргутинского, вернувшегося в часть из отпуска. Недоучившийся студент Ленинградского университета, польщенный всеобщим вниманием, выдержал многозначительную паузу и начал речь с ритуальной молитвы во славу «дедов»:
Я, салага, бритый гусь,
Я торжественно клянусь:
Деда-дембеля любить,
Водку, пиво подносить…
— Кончай свистеть, щегол! Гони анекдот про Леню! — торопили его дембеля.
Аргутинский прокашлялся, бросил озорной взгляд на пылившийся в дальнем углу стенд с фотографиями членов Политбюро ЦК КПСС, где крупным планом выделялся Брежнев, и, подмигнув ему, приступил к пересказу свежего, родившегося в Северной столице, анекдота:
— Так вот уважаемые «деды», гуляет Брежнев по парку, а ему навстречу Жуков. Брежнев останавливает маршала и жалуется на свою жизнь: «Георгий Константинович, беда — как выйду на улицу, так пчелы и осы одолевают! КГБ и Чазов ничего не могут поделать. Может, ты что посоветуешь? Жуков посмотрел на Брежнева, на иконостас из орденов на его груди и говорит:
— Леонид Ильич, сними ордена.
— Это же почему?! — удивился тот.
А Жуков ему прямо в лоб:
— Так от них за версту липой пахнет!»
Каптерка содрогнулась от громового хохота, а затем начался коллективный антисоветский оргазм: бойцы наперебой рассказывали анекдоты про Генсека и недоразвитый социализм. На следующий день эта идеологическая вакханалия оборзевшего «щегла» и обнаглевших «дедов» стала достоянием военной контрразведки. В руки лейтенанта Рудакова попала, как он полагал настоящая антисоветская бомба. Предвкушая громкий судебный процесс над отщепенцами и дырку для ордена на своем кителе, он пожирал газами начальника Особого отдела дивизии полковника Василия Лысова и ждал его судьбоносного решения. Вчитываясь в сообщения агентов, тот с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться, на последний анекдот у него уже не оставалось сил и, стараясь придать лицу строгое выражение, отметил:
— М-да… Плохо работает комсомольская организация дивизиона, совсем разболтались бойцы. Да и командиры тоже хороши, оставили их без дела. В общем, Александр Юрьевич, устно проинформируй замполита полка, пусть болтунам языки подрежет.
— Почему?! Ка-ак, товарищ полковник?! — опешил Рудаков и, когда к нему вернулся дар речи, выпалил: — Так это же махровая антисоветчина! Статья 70 УК, часть вторая! По ней срок…
— Стоп-стоп, Саша, не пори горячки! — остановил его Лысов. — Все эти анекдоты с бородой. Нет ничего нового.
— Как нет?! А анекдот про недоразвитый социализм? — отчаянно цеплялся Рудаков за ускользающую от него награду.
— Разве он новый?
— Новый-новый, товарищ полковник! Только вчера мне его рассказал замполит полка подполковник Кучин.
— Замполит? — на лице Лысова появилась болезненная гримаса, и он с ожесточением произнес: — И что прикажешь делать с ним?
Рудаков, пожав плечами, ответил:
— Но приказ запрещает вести оперативную работу против замполитов.
— Запрещает, говоришь?
— Так точно! Приказ председателя КГБ номер…
— Да погоди ты с приказом! — перебил Лысов. — По-твоему, выходит, коммунисту — замполиту Кучину — можно пороть антисоветчину, а рядовому — комсомольцу Аргутинскому — нельзя? Как это понимать?
Рудаков смешался, но быстро нашелся:
— Товарищ полковник, там же была целая группа?! Антисоветские высказывания допускались неоднократно, тем более в адрес первого лица государства. Чистая 70-я статья!
— Саша, ну что ты мне этой статьей тычешь?! — начал терять терпение Лысов. — Ну, собрались пацаны, потрепали языками без всякой задней мысли, а ты их сразу в антисоветчики. Так же нельзя! За статьей надо человека видеть!
— Товарищ полковник, Аргутинский не пацан, у него за спиной три курса университета, — упрямо гнул свое Рудаков.
— Три курса? А ты себя в его годы вспомни, — и, не услышав ответа, Лысов подчеркнул: — Саша, сломать жизнь человеку, тем более с нашими возможностями легко, а вот исправить трудно. Поэтому, если замполит с головой и языком не дружит, пригласи Аргутинского к себе и прочисти ему мозги. Ты понял?
— Так точно, товарищ полковник, — уныло обронил Рудаков и поднялся на выход.
— Э-э, Саша, постой, так не пойдет! Ты чего нос повесил? — остановил его Лысов.
— Ведь перспективное дело было, товарищ полковник, — в голосе Рудакова звучали горечь и обида.
— Опять ты за свое! Да не уйдут от тебя твои дела, если будешь пахать и смекалку контрразведывательную проявлять, глядишь, генералом станешь!
Слова полковника Лысова оказались пророческими. Спустя 23 года, лейтенант Рудаков стал генерал-майором, начальником управления ФСБ по Оренбургской ракетной армии. И сейчас, глядя на молодого, ершистого Устинова, напоминавшего ему самого себя в далекой юности, он с теплотой произнес:
— Что, Иван Лаврентьевич, небось на меня — ретрограда обижаешься?
Устинов встрепенулся и, смущаясь, произнес:
— Никак нет, товарищ генерал, как можно! Извините, занесло.
— Понимаю, тебя, Иван. Молодец, что сразу не сыграл отбой, а пытался отстоять свою точку зрения. Аргументов не хватило, пытался эмоциями заменить, а вот это лишнее. В нашей работе они плохой советчик, слишком далеко могут завести.
— Понял, товарищ генерал, но по Ефимову факт к факту в яблочко бьет.
Рудаков улыбнулся и добродушно заметил:
— Вот что, Робин Гуд, не горячись. Ты на эти факты посмотри с холодной головой.
— Ясно, товарищ генерал!
— Вот и молодец! Хватка у тебя есть, а опыт — дело наживное, трудись на совесть и быть тебе генералом.
Устинов зарделся от похвалы и, смущаясь, произнес:
— Товарищ генерал, я не подведу! Буду пахать, как…
— Ладно-ладно, пахарь! — остановил его Рудаков и распорядился: — Сегодня никакой «пахоты», отдохни с ребятами, а завтра со свежей головой на службу!
— Есть! — радостно воскликнул Устинов и, не чувствуя под собой ног, вышел в коридор. В кабинете его с нетерпением ждали Приходько и Лазарев.
— Ну что?! Как генерал?! — набросились они на него с вопросами.
— Все классно, ребята! — выдохнул Устинов.
— Не тяни резину, рассказывай! — тропил Приходько.
— Гена, генерал тобой особенно доволен. Так что смело коли дырку на кителе под орден!
— Да, ну? Кончай прикалывать!
— Какой прикол? Все на полном серьезе. При мне раздали награды: заму, Первушину — часы. Шефу, Охотникову — брюки, а нам… — Устинов подмигнул Лазареву.
Тот осклабился в ухмылке и, похлопав по плечу Приходько, закончил:
— А нам с тобой, Гена, хрен в руки, чтоб раньше времени губы не раскатывали.
— Шутники хреновы! А если серьезно? — допытывался Приходько.
— Серьезно. До завтрашнего утра гуляем на полную катушку?
— Вань, опять прикалываешься?
— Клянусь, Гена, сам генерал разрешил.
— Во рубанулись! Я знал, что шеф у нас мировой мужик! — воскликнул Приходько и довольно потер руки, а в следующее мгновение его губы исказила гримаса. И прокашлявшись, он пожаловался: — Хлопцы, шось у горле дэренчить, трэба горло промочить.
Лазарев бросил взгляд за окно — шальной ветер хлестанул снежной крупой по стеклу, и, сделав озабоченное лицо, заметил:
— Да, что-то стало холодать.
Устинов перехватил его взгляд и, хмыкнув, продолжил:
— А не пора ли нам поддать?
На добродушном лице Приходько расплылась благодушная улыбка. Он открыл сейф, достал бутылку водки и, потрясая ей, объявил: — Дежурный по столу готов к действиям по варианту на троих!
— Отлично, только не здесь! Потом замучишься доказывать эсбэушникам, чем отличается слово «водка» от слова «вода», — возразил Устинов и предложил: — Поехали на природу, я знаю одно классное местечко.
Лазарев снова посмотрел за окно, за ним разыгралась настоящая метель, и без энтузиазма отнесся к его предложению. Приходько только пожал плечами.
— Ребята, ну чего киснуть в Москве? Там классная природа, заварим ушицу, попаримся в баньке, — не сдавался Устинов.
— Вань, ну какая ушица? Рыба залегла на дно, — вяло возражал Лазарев.
— Олег, о чем ты? Поймаем в магазине.
— Я «за»… — покончил с сомнениями Приходько.
— Ладно, уговорили, — согласился Лазарев.
Устинов тут же засел за телефон; ему быстро ответили и, поздоровавшись, спросил:
— Сергеич, если через часик я к тебе подъеду с друзьями, ты как на это смотришь?.. О, спасибо. А с банькой?.. Отлично, я твой должник!.. Камуфляжка?.. Не вопрос. У тебя 58-й, а рост, какой?.. Найдем!
Закончив разговор, Устинов задержал взгляд на внушительной фигуре Приходько и объявил:
— Гена, дружба требует жертв.
— В смысле… камуфляжку? — хмыкнул тот.
— Догадостный, — подтвердил Устинов.
— Не вопрос.
— Вот и договорились, собираемся, нас ждут! — поторопил Устинов.
Переодевшись, друзья спустились вниз, зашли в магазин, купили продуктов, сели в машину Ивана и отправились за город. Им повезло: на дороге не было пробок, и через сорок минут они выбрались из Москвы. Устинов сосредоточился на указателях, чтобы не пропустить нужный поворот. Позади остались Снегири, через километр справа промелькнула заправка, за ней он свернул на неприметную дорогу. Она змейкой скользнула по крутому склону и скатилась к озеру. На его берегу, уютно раскинувшись по поляне, стояли четыре коттеджа, а поодаль, у самой воды, из кустов выглядывала избушка на «курьих ножках», над ней курился дымок — топилась баня.
На звук машины из коттеджа выглянул хозяин, узнав Устинова, поздоровался, как со старым приятелем.
— Прости, Сергеич, что как снег на голову, — извинился Иван.
— Да ладно, Вань, я че не понимаю, на твоей службе не разгуляешься. Занимайте любой коттедж, все свободно.
— Спасибо, но мы начнем с баньки. Как ребята?
— Конечно, с нее, а потом уха! — дружно поддержали его Приходько и Лазарев.
— Так она еще не прогрелась, — предупредил Сергеич.
— А у нас есть чем… — хмыкнул Устинов и потряс пакетом, в нем звякнули бутылки.
— Ну, как знаете, тогда я займусь ухой, — не стал настаивать Сергеич, и, хитровато поглядывая на Ивана, спросил: — Уха-то, как… из петуха? А то у меня даже хвоста не осталось.
— Обижаешь, Сергеич, все есть, — развеял его опасения Устинов и открыл багажник хонды, но не успел достать рыбу…
Во двор влетел внедорожник, из него вальяжно вывалились четверо, чем-то неуловимо похожие друг на друга — они будто сошли с экрана из фильма «Ментовские войны».
— Сергеич, эт что, твоя крыша прикатила? — с иронией заметил Устинов.
— Та, шоб она сгорела! — в сердцах бросил тот.
— Ребята, похоже, праздник на нашей улице отменяется, — оценил Лазарев незваных «гостей».
— Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул Приходько и бросил взгляд на главаря.
Приземистый, с бычьей шеей, сросшейся с плечами, и крепко стоящий, на ногах-тумбах, он чем-то напоминал носорога. Демонстративно отодвинув Лазарева плечом в сторону, «Носорог», барски похлопав Сергеича по плечу, поторопил:
— Давай, дорогой, подсуетись, за нами братва с телками едет.
— Сейчас, Клим, вот только гостей размещу, — засуетился Сергеич.
— Кого, этих бакланов? — «Носорог» смерил друзей презрительным взглядом и, пнув ногой по колесу хонды, прорычал: — Так, бакланы, грузитесь в свое корыто и уматывайте!
— Ага, бежим и спотыкаемся, — огрызнулся Приходько.
— Че-о?! Ты на кого пасть разеваешь? — прорычал «Носорог», и его маленькие, спрятавшиеся под массивными надбровными дугами, глазки налились кровью.
— Парни, может, разойдемся по-хорошему, — пытался погасить конфликт Лазарев.
— Заткнись! — рявкнул на него «Носорог» и, нацелившись на Приходько, сквозь зубы процедил: — Баклан, ты хоть знаешь, хто я?
— Так у тебя на роже все написано! — бросил ему в лицо Геннадий.
— Че-о?! — взревел «Носорог» и ринулся на Приходько.
Тот увернулся и нанес ему сокрушительный удар в солнечное сплетение. «Носорог» переломился надвое и рухнул на землю. Другие бандиты не успели схватиться за ножи и биты. Иван, Олег и Геннадий не дали им опомниться, и, когда драка закончилась, на берегу озера остались лежать четыре бандита. Отдых друзей был безнадежно испорчен, и им ничего другого не оставалось, как возвращаться в Москву.
