После работы Барнс, Иден и Мун заглянули в коттедж на чашку чаю.

– Лучше банде убийц держаться вместе, – пояснил Джарвис, ставя на стол тарелку с хлебом и маслом и доставая из кармана печенье. – В столовой все чувствуют себя неловко: крутят ложечками в чашках и подпрыгивают, когда мы к ним обращаемся. Поэтому мы решили удалиться.

– Я прихватил какие-то подозрительные бутерброды, – сказал Барни, разворачивая кружевную салфетку.

– А я – целый пирог, – радостно сообщил майор Мун. – Просто взял его со стола и пошел к выходу, никто и слова не сказал.

Эстер лежала на узкой кровати в гостиной и выглядела очень больной, но она благодарно улыбнулась в ответ на их вымученную веселость и с трудом встала.

– Я заварю чаю, Вуди.

– Ни в коем случае, – возразила Вудс, снова ее укладывая. – Фредди, вставай. Мы справимся.

Фредерика предпочла бы сидеть на подлокотнике кресла Барни и закручивать его светлые каштановые волосы в маленькие рожки, но покорно заторопилась на кухню, оттуда донесся ее грустный голосок:

– Не знаю, где они у нас стоят, дорогая… я не смогу разрезать ровно, дорогая…

Вудс стучала чашками и блюдцами и отдавала указания.

Мун присел на краешек кровати Эстер.

– Как ты себя чувствуешь, моя милая?

– О, я в полном порядке, майор, это просто шок. Когда я вошла, вы все стояли так неподвижно… никто не шевельнулся. Я подумала, что случилось страшное. Подумала, что он умер…

Она замолчала.

– А правда, что Кокрилл не пустил тебя к Уильяму, Эстер? – спросил Барни.

– Он никого к нему не пускает. Заявил, что за ним будут следить день и ночь и что никто из нас не должен к нему приближаться, даже я. Мне так страшно, Барни!

– Все уже позади, Эстер, – успокоил Иден. – Теперь, когда известно, каким образом это было сделано, найти убийцу не составит труда… Так или иначе у нас образовался выходной. В ближайшее время начальник хирургического отделения будет сам оперировать больных… – он надул щеки, изображая подполковника Гринуэя, с важным видом приступающего к делу, – а наркоз будет давать Перкинс. Боже, помоги пациентам.

– Разве подполковник плохой хирург, Джарвис?

– Да нет, вполне нормальный. Но все делает так медленно, что тянет напиться. Я ассистировал ему недавно, когда он удалял аппендицит… – Иден пустился в пересказ больничных сплетен, и, когда Вудс и Фредерика вернулись с большим фаянсовым чайником и набором разномастных чашек и блюдец, они горячо обсуждали какие-то недавние события.

– Между прочим, вас тоже теперь везде сопровождают? – спросила Вудс.

– Да, за нами плелся какой-то малый. Сейчас, наверное, разгуливает вокруг дома.

– Бедняжка. – Вудс налила в чашку чаю и концентрированного молока, скрепя сердце добавила сахара и открыла заднюю дверь. – Эй, мистер! Хотите чашечку?

Было слышно, как она весело сообщила полицейскому, что он может пить без опасений, мышьяка там нет.

– Насколько нам известно, – вполголоса уточнила Фредди.

Барнс нежно спросил:

– Милая, тебя это все сильно расстраивает? Ты ведь не боишься?

На свете не существовало практически ничего, что могло бы лишить Фредерику присутствия духа. Однако ей было приятно устроить небольшое представление, чтобы продемонстрировать Джарвису, как сильно они с Барни друг друга любят. Теперь ей было ужасно стыдно, что она позволила себе увлечься Иденом, и она подсознательно старалась переложить ответственность на него. Фредерика пристроилась на подлокотнике кресла, на котором сидел Барни, ворковала и позволяла носить себя на руках. Майор Мун заботливо успокаивал Эстер, лежавшую на узкой кровати. Вудс разливала чай; за ней никто не ухаживал.

Разговор то затихал, то оживлялся. Как долго продлится их вынужденный отпуск? Как в операционной смогут обходиться без майора Муна, Барнса и Вудс? Как вообще будет работать хирургическое отделение, если там не осталось никого, кроме Гринуэя, офицера общей службы и ортопеда?.. Тем не менее занимали их совсем иные мысли, и в конце концов Вудс, прервав довольно вялое обсуждение недостатков Дня и Ночи, сказала:

– Ладно, хватит обсуждать эту ерунду, поговорим лучше о черной краске.

– Все элементарно, – сказал Барнс, который до сих пор не мог оправиться от изумления. – Газ в баллоне поменять нельзя, поэтому надо просто подменить баллон. Оба газа без цвета и запаха, никто никогда не отличит!

– А разве углекислый газ не щиплет, Барни?

– Ну, щиплет, если концентрация достаточно высокая. Надо полностью засунуть нос в сосуд с газом, тогда ощутишь легкое покалывание, как пузырьки газировки, но через маску этого не почувствуешь. Ни один анестезиолог в мире не стал бы проверять содержимое баллона!

– Ладно, голубчик, успокойся, я не хотела тебя обидеть, – примирительно сказала Вудс.

– Кокрилл экспериментировал, – сказал майор Мун, – и, по-видимому, убедился, что накануне убийства Хиггинса баллон был выкрашен до полуночи, иначе он не успел бы до утра высохнуть.

– В операционной жарко… – заметил Иден.

– Он это учитывал. По его словам, прошло не меньше двенадцати часов. Значит, покрасили примерно в десять часов вечера.

– Значение этого факта трудно переоценить! – сказала Фредди.

– В каком смысле?

– Значит, перекрасить баллон мог любой из нас, – пояснил Иден предположение Фредерики. – В десять часов и даже в одиннадцать, если брать с запасом, только мы шестеро, не считая Бейтс, знали, что Хиггинса привезли в госпиталь.

Они все это понимали, но никак не могли смириться; разум говорил им, что один из них – преступник, но чувства восставали против подобного предположения. И в конце концов, кто? Ни в коем случае не старый добряк Мун. И не Джарвис с его оригинальным очарованием, острым умом, непроизвольной честностью. И конечно же, не Барни, это ясно как божий день! И не мягкая, возвышенная натура Эстер, не утонченная Фредди, и не Вуди с ее большим, щедрым и неунывающим сердцем!

– Как вообще можно так быстро придумать и осуществить подобный план? – воскликнул Иден. – Черт побери, Хиггинса привезли в госпиталь в половине девятого. У убийцы было чуть больше часа. И что могло навести его на такую мысль?

– Банки с краской, что же еще!

– Какие банки? О чем ты?

– Полковник Битон распорядился перекрасить все корзины для мусора, – пояснила Фредерика. – С тех пор мы постоянно спотыкаемся о банки с черной и белой краской, расставленные в холле и коридорах. Разумеется, убийца их заметил, и в голове у него возникла идея. Он просто взял банку, пошел с ней в операционную, а потом поставил туда, откуда взял.

– Скорее две банки; баллоны с кислородом имеют белую полосу, так что ему должны были понадобиться обе. Как ты догадалась, Фредди! Я бы ни за что не подумала.

– Да ладно, Вуди! Я сразу это поняла, как только узнала, что баллоны покрасили.

– Но как можно было гарантировать, что этот баллон достанется Хиггинсу? – спросила Эстер.

Вудс наливала Барни чаю и так и осталась стоять у стола, замерев с чайником в руках.

– Проще простого, – сказала она. – Хиггинс был вторым в очереди на операцию. Убийца выпустил немного кислорода из баллона, стоявшего на тележке, чтобы его хватило только на одну длинную операцию, вроде язвы двенадцатиперстной кишки. Теперь можно было не сомневаться, что для следующего пациента нам придется поставить свежий баллон. Разумеется, баллоны привозят из хранилища, но в операционной всегда есть три или четыре запасных, в зависимости от того, сколько запланировано операций. Убийца просто поставил перекрашенный баллон на подставку, чтобы я взяла его первым. Естественно, я возьму тот, что ближе.

– Но откуда ему знать, сколько кислорода потребуется для язвы двенадцатиперстной кишки? – воскликнул Барни. – Я бы сам ни за что не взялся это определить.

– Ну, пришлось действовать наугад, и угадал он довольно точно. Я помню, что после операции баллон был совсем пустой, именно поэтому я поставила новый, а не переключила на запасной. Разумеется, если в это время в операционной кто-то был, он мог выпустить остатки кислорода, пока никто не видит.

– Мы все заходили в операционную в перерыве, – заметил Иден.

– Все, кроме Фредерики, – сказал Барнс.

– Так, значит, я вне подозрений? – отреагировала Фредди. – Как мило!

– Вуди, а не получится так, что использованных баллонов с кислородом будет слишком много, а баллонов с углекислым газом, наоборот, недостает? – высказал предположение Иден.

– О боже! – воскликнула Вуди, выпучив глаза. – Интересно было бы посмотреть!

– Можешь не сомневаться, там все в порядке, – сказал Барнс. – Кокрилл на следующий день проверил. Подозреваю, один из черных баллонов был выкрашен в зеленый, для ровного счета.

– Зеленой краски нигде нет, – сказала Фредерика.

– Думаю, черную краску можно смыть потом, перед тем как пересчитывать пустые баллоны. В операционной полно ацетона, скипидара и тому подобных вещей. Краска еще до конца не схватилась, только высохла.

– Даже и не высохла до конца, поскольку оставила черный след у Вуди на халате.

– А скипидар не удалит заодно нижний слой?

– Нет, фабричной эмали ничего не сделается, максимум немного испачкается, но баллоны такие старые, на них и так полно сколов и царапин, никто ничего не заметит.

– Вуди, дорогая, поставь, пожалуйста, чайник, иначе ты весь стол зальешь, – раздраженно сказала Эстер.

– Выходит, я тоже могла это сделать, да, Барни? – внезапно вмешалась Фредерика, которая, очевидно, тщательно обдумывала услышанное. – Потому что все время, пока перекрашивали баллон, я была в палате с моими страдающими пациентами.

– Любой из нас мог это сделать, – огорченно констатировал майор Мун. – Такая ужасная ночь выдалась, что можно было делать что угодно, никто бы ничего не заметил. Вуди говорит, она сидела в коттедже, Эстер, по ее словам, присоединилась к ней сразу же, как только ушла из палаты, Барни выходил из операционной примерно на полчаса вскоре после того, как привезли Хиггинса, Иден совершал вечерний обход, а я был в приемном покое, но тоже отлучался.

– Мы все могли совершить первое убийство, – нетерпеливо сказал Иден. – Ладно, Фредерика, все, кроме тебя! И любой из нас мог убить бедняжку Бейтс. Однако никто из нас не мог в тот день устроить покушение на Фредди. Возьмем, к примеру, меня. Я не мог знать, что у них не нашлось лишнего шиллинга для счетчика. Это мог сделать только тот, кто знал, что у них кончился газ, иначе нет никакого смысла оставлять кран открытым.

Последовала неловкая пауза. Все помнили, что Джарвиса видели выходящим из коттеджа в то утро и что он так и не сказал, зачем он туда заходил. Однако никому не хотелось говорить ему это в лицо. Он оглядел друзей, немного озадаченный выражением их лиц, но, поскольку все промолчали, продолжил:

– То же самое относится к Барни и Муну, они могли сделать все остальное, но в том, что касается попытки отравить Фредди, они вне подозрений. Я думаю, Эстер могла, но именно она спасла Фредди, и совершенно очевидно, что она не стала бы убивать Уильяма. Что касается Вуди…

Иден посмотрел на нее с легкой улыбкой.

– Вообще-то все это могла сделать ты, – смеясь, заметил он.

– Получается, что так, – спокойно ответила Вудс.

– Каким образом, дорогая? – спросила Фредди.

– Ну конечно, я сидела здесь одна, ожидая прихода Эстер из больницы, когда Хиггинсу готовили баллон с углекислым газом, поэтому у меня нет алиби, и в любом случае у меня было множество возможностей остаться в операционной в полном одиночестве. Я была одна, когда убили сестру Бейтс. Я знала, что в то утро, когда Фредерика едва не погибла, у нас закончился газ, и хотя они с Барни собирались поехать в город, я легко могла предположить, что он придет слишком поздно и не успеет ее откачать. Что касается Уильяма, у меня была куча времени в операционной для замены перекрашенных баллонов, и мер предосторожности, чтобы их не использовали в следующий раз, и тому подобного…

– Выходит, действительно могла, – сказала Фредерика.

Все смущенно посмотрели на Вуди – и сразу в сторону, на что угодно, только бы не встречать взгляд этих ясных карих глаз. Дружески болтая от нечего делать, они вдруг почувствовали, что между ними притаилось нечто страшное и отвратительное. В конце концов, кто-то должен был совершить эти преступления, причем кто-то из них… На простом, немолодом уже лице Вудс отразилась невероятная боль, которую затем сменила оскорбленная гордость. Она сказала резко:

– А поскольку вы все готовы поверить, что эти убийства – моих рук дело, я, пожалуй, расскажу вам о мотивах.

Иден поморщился:

– Нет, не надо, Вуди.

Пару секунд она колебалась, потом, уже не обращая на него внимания, произнесла громко и резко:

– Когда Хиггинс и Уильям лежали под завалами во время авианалета… Что последнее они слышали?

Эстер очнулась от испуга и пролепетала:

– Вуди, дорогая, пожалуйста, не говори ничего. Прошу тебя. Мы верим, что это не ты. Не говори ничего такого, о чем ты пожалеешь.

Вудс уже не могла остановиться. Она повторила с нажимом:

– Так что же они слышали?

– Радио, – сказала Фредди, не в силах отвести взгляда от лица Вудс.

– Немецкое радио, – отчеканила Вудс. – Не забывайте! Немецкое радио, передававшее геббельсовское вранье. Хиггинс, который был под наркозом, то есть почти в бессознательном состоянии, как и тогда, когда он лежал под обломками, услышал мой голос – я процитировала что-то из Черчилля. И что он сделал? Что он сказал? Эстер, ты была там, и ты, Барни, и Джарвис, и майор Мун, вы все там были – что сказал Хиггинс, когда услышал мой голос?

– Он стал говорить, что где-то слышал его раньше, – прошептала Эстер.

– А потом и Уильям повторил слова старика. Я подошла к его койке и что-то сказала сидевшему рядом инспектору. И повторилось то же самое, что в операционной. Возможно, от меня пахло эфиром – так что у него в голове возникла связь, он вспомнил свою собственную операцию в ночь авианалета, а потом как лежал под развалинами… А может, ему достаточно было просто услышать мой голос, и он, в точности как Хиггинс, сел на кровати и воскликнул: «Где я слышал его раньше?»

– Не говори глупости, Вуди, – оборвала ее Фредерика. – Насколько я понимаю, ты ведь не могла вести передачу немецкого радио?

– У нее когда-то был любимый брат, – произнес майор Мун.

Вудс села за маленький, заставленный едой столик и, уронив голову на руки, разрыдалась.

В ту же секунду Эстер вскочила с кровати, а Фредерика – с подлокотника кресла.

– Вуди, солнышко! Не плачь, дорогая! Мы понимаем, как тебе тяжело, но мы-то не станем к тебе относиться по-другому!

Майор Мун перебил их нежный щебет, резонно заметив:

– Тебе тяжело, Вуди, я понимаю, но вовсе не обязательно, что… твой брат вел передачу в тот вечер. Вообще-то Уильям сказал, что это был лорд Гав-Гав. Ты же сама нам это сказала вчера, когда мы стояли перед операционной.

– Это я его попросила, чтобы он так говорил, – призналась Вудс, не поднимая глаз. – Я не хотела идти и знакомиться с ним, чтобы он не узнал мой голос. У нас с братом что-то вроде фамильного сходства – похожая манера разговаривать. Я забыла об этом, когда увидела инспектора Кокрилла в палате, но когда меня узнал Уильям, я пошла и во всем ему призналась, и он обещал меня не выдавать.

– Ты не совершила ничего предосудительного, детка, – сказал майор Мун.

Она подняла голову.

– Смешной вы человек, майор! Не вы ли вчера говорили, что таких предателей надо вешать и их друзья и родственники, скорее всего, ничем не лучше…

Последовавшую за этим тишину прервала Фредди:

– У тебя тушь потекла.

Вудс поднялась и молча побрела на кухню. Иден дал ей две минуты, затем последовал за ней. Она стояла у крана с холодной водой, прижимая к глазам мокрую салфетку. Он улыбнулся, забрал салфетку и аккуратно промокнул ее лицо сухим полотенцем.

– Моя бедная девочка, – сказал он, словно разговаривал с ребенком.

– Теперь ты знаешь мою грязную тайну, Джарвис, – слабо улыбнулась Вудс.

– Тебе не стоило нести эту тяжкую ношу одной, моя дорогая, надо было поделиться с друзьями.

– Рассказать? – воскликнула Вуди. – Бог мой, да я была готова на что угодно, лишь бы это не выплыло наружу.

– На все, кроме убийства, – предположил Иден, чуть склонив голову набок.

– Да, глупо с моей стороны, – признала она. – Но вы все смотрели на меня так, будто в самом деле поверили, что это моих рук дело. Разумеется, я их не убивала. Они могли меня выдать, и мне было бы тяжело и стыдно, возможно, пришлось бы отсюда уехать, но это не повод убивать. И даже если предположить, что Хиггинса прикончила я и на Уильяма покушалась по той же причине, зачем мне желать смерти Фредди?

– А Мэрион Бейтс?

– Бейтс – дело другое, – кивнула Вудс. – Конечно, я могла получить халат в любое время, для этого не надо было ее убивать, однако я не могла заставить ее забыть увиденное. Если краска на моем халате изобличала во мне убийцу, то не было бы никакого смысла уничтожать халат после того, как она его уже видела.

– Хорошо, допустим, тебе пришлось ее убить. Что бы ты сделала потом? Бросила бы халат в корзину с грязным бельем, ну, может, сначала попробовала бы вывести пятно. Никто, кроме тебя, не знал, сколько халатов использовано, сколько должно вернуться чистых… А записи ты могла подправить. Стала бы ты при таких обстоятельствах рисковать, оставаясь на месте преступления? Зачем тебе переодевать Бейтс в халат, укладывать на стол и, наконец, еще раз втыкать нож в мертвое тело, если ты легко могла избавиться от халата другим путем? Ведь после смерти сестры Бейтс никто, кроме тебя, не знал ничего про порядок учета в операционной. Нет, Вуди, ты самый последний человек, которого можно заподозрить в убийстве Бейтс. – Иден не мог удержаться и спросил: – А все-таки скажи, какого черта тебе понадобилось в операционной посреди ночи?

Вудс оперлась на маленькую раковину, скрестила лодыжки вытянутых ног. Из соседней комнаты доносились негромкие голоса. Она посмотрела ему в лицо и спросила:

– Ты в самом деле не догадываешься?

– Ну конечно, нет, – недоумевающе ответил Иден.

– Я думала, это ты убил Хиггинса!

– Я? – Он не поверил своим ушам.

Вудс отвела взгляд.

– Ну, просто мне так показалось. А если это был не ты, то почему Мэрион Бейтс защищала тебя?

– Защищала меня?

– Милый, перестань повторять «я», «меня» и тому подобное. Ведь ясно, что она ни за что не стала бы прятать свою бесценную улику, если бы дело не касалось тебя!

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – произнес Иден.

– Дорогой мой, в ту ночь, после вечеринки, она сказала, что знает, кто убийца, и что у нее есть доказательства. И они у нее действительно были. Но почему в таком случае она не сказала детективу? Кого она прикрывала? Точно не меня. И не Фредерику, она к ней не питала теплых чувств. И не Эстер, можешь не сомневаться. Стала бы она рисковать, возможно, даже превращаться в сообщницу ради Барни или майора Муна? Выходит, это мог быть только ты. Как сказал инспектор Кокрилл, она лишь наполовину верила в это доказательство, но припрятала улику, чтобы иметь возможность навредить тебе, а когда ты с ней так жестоко обошелся на вечеринке, она рассвирепела и решила отплатить тебе той же монетой. Я шла за Бейтс до операционной в ту ночь, чтобы посмотреть, что она там прячет.

– Ты следила за ней?

– Я кралась за ней вдоль аллеи. Я ждала тебя, как и обещала, но потом, когда я уже решила идти домой, мне пришло в голову заглянуть в операционную и посмотреть, что она там прячет.

– Зачем?

Вудс крутила кран, то пуская воду тоненькой струйкой, то снова закрывая. Наконец она сказала небрежно:

– Не знаю, просто из любопытства.

– А почему ты не рассказала обо всем инспектору?

– Ну, когда мы с ним разговаривали после ее убийства, я уже поняла, что убийца не ты.

– Почему не я?

– Потому что, когда она умерла, на ее лице было выражение изумления. Инспектор сказал, что она не верила своим глазам.

– Ты бы тоже не верила, если бы в час ночи увидела в дверях операционной фигуру в халате и маске.

– Ну, в каком-нибудь другом месте, может, и не поверила бы, но в операционной – вполне. Только здесь и можно увидеть кого-то в хирургическом халате и маске. Пожалуй, я удивилась бы, поскольку не знала, что тут кто-то есть, но не слишком сильно.

– Вполне допускаю, что очень сильно, если бы ты знала, что это – убийца.

– Ну, вероятно, Бейтс до самого конца не понимала, что видит убийцу. Она, похоже, была просто поражена.

– То есть?

– Я хочу сказать, что она ожидала увидеть тебя, и очень удивилась, когда поняла, что это не ты.

Иден немного помолчал.

– И это убедило тебя, что я не Мясник Иден – убийца из Геронс-парка?

– Это и еще… На следующий день я все воспринимала уже по-другому. Одно дело, какие-то фокусы с анестезией в операционной или нечто подобное, поскольку тогда я еще не знала, отчего умер Хиггинс, и совсем другое – заколоть ножом бедную глупышку Бейтс, да еще и ударить ее во второй раз, когда она уже умерла. Это чудовищно и бесчеловечно, думаю, ты на это не способен. А потом случилось ужасное происшествие с Фредди, и я снова запуталась.

– О господи, Вуди! Неужели ты думаешь, что это я пытался убить Фредерику?

– А что ты тогда делал в то утро в коттедже? – спросила Вудс без обиняков.

– В коттедже? Здесь? В то утро? Разумеется, я не был… – Лицо Идена прояснилось. – О господи! Да, я был! То есть я не заходил в коттедж; я хотел поговорить с Фредди и смотрел из окна в общежитии, когда она появится, но ее все не было. Я решил, что пропустил ее – хотя на самом деле она позавтракала в столовой, потому что в коттедже кончился газ, и из-за этого задержалась. В общем, я подошел к двери, заглянул внутрь и крикнул, есть ли кто-нибудь дома. Затем пошел к воротам, немного подождал и встретил Фредди там. Я хотел поговорить с ней – просто поговорить.

– Ты, наверно, безумно влюблен, не иначе, если тебе так приспичило поговорить с ней с утра пораньше, – с горькой насмешкой сказала Вудс.

Он оценивающе посмотрел на нее и, немного помолчав, произнес:

– Я должен был загладить свою вину. Я очень ценю и уважаю Барни, и я… В общем, так вышло, что за несколько дней до этого я потерял голову и сказал Фредди кое-что, чего говорить не следовало. Фредди мне ничего не ответила, конечно, но я почувствовал, что обманул доверие Барни. Он собирался в Геронсфорд, отвезти машину в ремонт, и планировал пригласить Фредди на обед, и я подумал, что для них это чудесная возможность купить кольца и все такое, ну, ты понимаешь. Да, похоже, что я лезу не в свое дело, – расстроенно сказал Джарвис, – но я не думал об этом. Просто я хотел извиниться перед Фредерикой, что поцеловал… в смысле, разговаривал с ней… В общем, мне хотелось, чтобы она знала: я желаю им с Барни счастья.

– Другими словами, ты хотел ей сказать, что не имеешь на нее никаких видов и уступаешь дорожку Барни, – подвела итог Вудс.

– Нет, совсем не так…

– Ладно, милый, со мной можешь не ломать комедию. Я все понимаю. И что же дальше?

– Ну, когда Фредди появилась, она вообще не желала меня слушать. Наверное, она пришла к тому же заключению, что и ты, моя умница, и решила, что я большой и страшный серый волк, а она намечена следующей жертвой.

– Это потому, что она нечаянно услышала твое объяснение с Бейтс в закутке, – пояснила Вудс. – Бейтс угрожала тебе нарушением обязательств и прочими карами, и, разумеется, Фредди поняла, что и Хиггинс все слышал.

– Это могло послужить мотивом для убийства Мэрион, но какой мне смысл убивать Хиггинса?

– Ну, Фредерика не страдает от излишка серого вещества, – улыбаясь, заметила Вудс.

– Да вы все готовы были меня заподозрить! – горько сказал Иден.

– И прикрывать тоже, – серьезно сказала Вудс.

Он взял ее рукой за подбородок, повернул к себе и посмотрел прямо в глаза. Без косметики, смытой недавними слезами, она была откровенно некрасива: на щеках остались потеки туши, в уголках глаз отчетливо проступили гусиные лапки морщин, на одной щеке остался слабый след румян. Иден на мгновение притянул ее к себе, откинув голову, чтобы по-прежнему смотреть в глаза.

– Ты просто чудо, Вуди. Кто еще способен на такую преданность?

– Это нетрудно – быть преданной тем, кого любишь.

Сквозь ткань куртки Вудс почувствовала, как мышцы его рук чуть заметно дернулись и затвердели. Чуть отстранившись, она добавила почти без паузы:

– Если, конечно, ты имел в виду моего брата.

Фредерике надоело сидеть в душной маленькой комнате с Эстер и майором Муном. Она предпочла бы остаться наедине с Барни или чтобы Джарвис был здесь и видел, как они с Барни счастливы. Она вбила в свою маленькую глупенькую головку, что Джарвис влюблен в нее без памяти и теперь страдает, видя, как сильно она любит Барни, которого он чуть не предал. Так ей было легче избавиться от неприятных воспоминаний о собственном минутном предательстве.

– Милый, может, пойдем куда-нибудь погуляем? Тут просто нечем дышать.

– Давай я покатаю тебе на машине, – немедленно отозвался Барни.

– О, как здорово! – Спрыгнув с его колена, она надела длинное синее пальто и нахлобучила на кудрявую головку круглую шапочку добровольческого подразделения.

– Ты как из сиротского приюта, – смеясь, сказал Барни. – В жизни не видел такого жалкого зрелища. – И поспешил добавить: – Прелестная сиротка!

Фредерика грустно засмеялась, выпустила кудрявую прядь из-под шапочки и подняла воротник пальто, чтоб была видна алая подкладка.

– Просто ужас какой-то! Смотришь на себя и не узнаешь. Правда, Эстер?

– Да, похоже, красивые пальто по фигуре, шелковые чулки и маленькие шляпки остались в прошлой жизни. Я уж и забыла, когда надевала что-нибудь, кроме этой уродской круглой шапочки.

– Вот на какие жертвы идут девушки за свою страну и короля! – вздохнула Фредерика. – Наверное, стоит захватить противогаз и каску, – сказала она, снимая с крючка холщовую сумку.

– Ты взяла мою, дорогая, – сказала Эстер.

– Сейчас проверим. Надо бы их подписать, а то мы вечно путаем.

Она порылась в глубине сумки с противогазом и извлекла маленький стеклянный пузырек с одной белой таблеткой.

– Нет, порядок, сумка моя. У меня тут пузырек с морфием.

Эстер удивилась:

– Фредди, ты достала еще? Кокрилл ведь запретил нам держать морфий.

– Не достала, припрятала половину от того, что было, – ответила Фредерика с хитрой улыбкой. – Я отдала инспектору одну таблетку, и он даже не стал спрашивать меня, есть ли у меня еще. Барни понял, что я так сделала, но не стал меня выдавать, правда, милый? Он, честный, сразу отдал обе своих таблетки, а за ним и остальные, а я одну придержала.

– Не знаю, как вы ее терпите, Барнс, – сказал майор Мун, невольно улыбаясь при виде ее наивной гордости.

Барни был с радостью готов терпеть Фредерику бесконечно.

– Что ж, идем, дорогая.

Взяв сумку с противогазом и каской, Фредди задумчиво взвесила ее в руке.

– Да ну, к черту! Не буду я с этим возиться…

Она снова повесила сумку на крюк, взяла Барни под руку, и они вышли на холодный зимний воздух.

Пару минут они шли молча, затем Барни остановился и сказал:

– По-моему, нехорошо с нашей стороны, если мы уедем кататься и не пригласим их. Эстер особенно необходимо проветриться, не стоит ей сидеть в четырех стенах и накручивать себя, переживая за Уильяма.

Фредди знала, что, если они поедут вдвоем, Барни остановится где-нибудь по дороге, обнимет ее, и они будут целоваться. Он станет говорить ей, какая она красивая и как он ее любит. Лишь в эти моменты Фредерика, не умевшая выразить свои чувства словами, могла показать ему, как сильно его любит, и она очень ждала этих мгновений. Однако она не хотела лишать Эстер маленьких удовольствий, в которых та так сильно нуждалась, и сразу же ответила:

– Конечно, милый, сходи позови их.

Джарвис и Вуди все еще были на кухне. Эстер чувствовала себя немного неловко с майором Муном, хоть он и не сказал ни единого слова, которое могло бы ее огорчить, и ни разу не прикоснулся к ней с того самого вечера, когда Уильям сделал ей предложение. Однако беспомощная и безнадежная преданность, светившаяся в его глазах, разрывала ее нежное сердце, и Эстер обрадовалась предложению прокатиться. Когда из кухни вышли смущенные Вудс и Иден, их тоже пригласили на прогулку. Майор Мун вызвался принести противогазы из мужского общежития, проявив даже большее самопожертвование, чем Фредерика. Барнс вернулся к Фредди, которая уже нетерпеливо ходила взад и вперед по холодному парку.

Однако у ворот их остановил полицейский:

– Прошу прощения, сэр, вы намерены покинуть территорию госпиталя?

– Мы хотели прокатиться на машине, – ответила Фредди.

– Боюсь, что один из нас будет вынужден поехать с вами, – извиняющимся тоном сообщил полицейский.

– Не получится, – спокойно ответила Фредерика. – У нас нет свободного места.

– Мы не можем отпустить вас одних, мисс.

– Мы едем не одни, с нами едут еще четыре человека.

– Прошу меня простить, мисс. – Полицейский был неколебим.

Обескураженные, они вернулись в коттедж и впервые почувствовали себя по-настоящему неуютно. Они вдруг осознали, что теперь за ними постоянно следят, их преследуют, травят и напряженность ситуации будет неуклонно расти, достигая чудовищного апогея, который, по выражению Кокрилла, должен «расколоть» преступника. В подавленном настроении они сидели за столом и смотрели в безмолвную и неподвижную тьму за окном. Наконец Фредди раздраженно сказала:

– Эстер, дорогая, ты все-таки перепутала наши сумки с противогазами.

– Вовсе нет. Я взяла свою и оставила твою на крючке.

– Нет, это моя на твоем крючке.

– Черт побери! – не выдержала Вудс. Она встала, подошла к двери и сняла с крючка сумку с противогазом. – Ты ошибаешься, Фредди. Это сумка Эстер, здесь нет никакого морфия. А это твоя, с флакончиком, поэтому, ради бога, перестань устраивать сцены из-за пустяков!

Она стояла с сумкой в одной руке и крохотным пузырьком в другой.

Но морфий, который был там всего десять минут назад, исчез.

Трое мужчин медленно возвращались на ужин в столовую.

– Не нравится мне оставлять девушек там одних, – сказал Мун, бредя между ними и не поднимая глаз от земли. – Ни в чем нельзя быть уверенным. Да и потом этот морфий…

– Два грана убийца взял из шкафа в операционной.

– И теперь у него два с четвертью.

– Думаете, два с четвертью – уже смертельно?

– Вполне может быть, – сказал Мун, качая головой.

– Не понимаю, зачем кому-то убивать их… Ладно, – Иден пожал плечами, – что толку гадать? Кто-то ведь хотел убить Фредерику без всяких на то причин, и если это сумасшедший, то он вполне может попробовать убить кого-то еще. А я думаю, он действительно псих.

– Все убийцы немного психи, – сказал Мун. И неожиданно добавил: – Я знаю, я сам однажды едва не убил человека.

Барнс посмотрел на старика с нежностью.

– Честно говоря, не могу представить вас убийцей.

Майор Мун с ними распрощался и вошел в общежитие.

– Ну, он-то невиновен, – произнес Иден, глядя ему вслед.

– Если бы это был детективный роман, убийцей точно оказался бы Мун, – сказал Барнс. – Писатели всегда выбирают добродушного пожилого джентльмена, поскольку на него никто не подумает.

– Теперь писатели стали умнее, знают, что читатель ожидает от них подобного хода, и чем благороднее и бескорыстнее персонаж, тем больше его надо подозревать.

– Похоже, развитие детективных романов вернулось к исходному состоянию, – улыбнулся Барнс. – Пожилые джентльмены и паралитики в инвалидных креслах вновь стали главными подозреваемыми, поскольку читатель не ожидает, что автор выберет самый банальный вариант. Увы, у нас тут не роман, и убийца, конечно же, не Мун.

– Тогда остаемся мы с тобой и три девушки, – сказал Иден, усмехаясь. – Богатый выбор.

Барнс сжал кулаки в карманах шинели.

– Я в это ни за что не поверю.

– Кокрилл с тобой не согласится, старина… Думаю, ты предпочел бы, чтобы это оказался я, – произнес Иден, краем глаза поглядывая на собеседника. – Методом исключения, я имею в виду. Не могу представить тебя в роли убийцы.

– Большое спасибо. – Барнс пожал плечами. – Даже если оставить в стороне твои догадки, какой мне смысл убивать Хиггинса?

– Ну, на этот счет мне ничего не известно, – ответил Иден, по-прежнему усмехаясь. – К примеру, он узнал в тебе убийцу дочери брата жены его троюродного кузена?

Лицо Барнса окаменело.

– Да, мне сказали, что ты говорил об этом с Хиггинсом.

– Говорил. Полчаса убеждал старого дурака, что ты не виноват в ее смерти, а если он начнет распускать сплетни, у него будут неприятности. Запугал беднягу до полусмерти. Я хотел рассказать тебе об этом, но на следующий день старикан откинул копыта, и я забыл.

Барнс внимательно посмотрел на него:

– Сестра Бейтс говорила совсем другое.

Иден удивился:

– Мэрион Бейтс? Откуда ей было знать, о чем мы разговаривали?

– Она ждала тебя в коридоре.

– Тогда она тем более не могла нас слышать. Надеюсь, ты не поверил ее небылицам, старина?

– Нет – после того, как все обдумал, – честно признался Барни.

Женщина-полицейский просидела всю ночь у камина в гостиной коттеджа. Когда Эстер, страдая от бессонницы, встала за аспирином, она, перепрыгивая через три ступеньки, взбежала по лестнице.

– Вам что-нибудь надо?

– Таблетку аспирина, – ответила Эстер, стоя рядом с туалетным столиком.

– Понятно. Сейчас.

Женщина достала маленькую трубочку из ящика, осмотрела ее, неохотно выдала две таблетки и налила в стакан воды из-под крана в ванной.

– Надо совершить убийство, чтобы к вам приставили прислугу, – задумчиво сказала Фредди, наблюдая за ними со своей кровати.

– Это ради вашей же безопасности, – неприязненно ответила женщина-полицейский и вновь удалилась вниз.