Густав Олизар был вольнодумец, поэт, человек необычной судьбы. Мицкевич посвятил ему стихи. Пушкин в послании «Графу Олизару» писал о его неудачной любви к Марии Раевской. И действительно, богатый, занимавший видное положение (одно время был киевским губернским предводителем дворянства) двадцатисемилетний Олизар серьезно увлекся дочерью генерала Н. Н. Раевского, знаменитого героя Отечественной войны 1812 года. Ей было около двадцати, когда она из юной смуглянки с серьезным выражением лица, на удивление всем, неожиданно превратилась в стройную красавицу, привлекавшую всеобщее внимание на вечерах в Киеве и Одессе.

Граф Олизар открыто выражал свои чувства к Марии, боготворил ее, называл своею Беатриче. Наконец граф решился просить руки Марии. И получил отказ. Причину его он объяснял много лет спустя так: «Различие народности и религии препятствовало мне найти в ее сердце желанный ответ на мою склонность».

Мария предпочла С. Г. Волконского, за которого вышла в начале января 1825 года, а вскоре добровольно последовала за мужем в Сибирь, разделив нелегкую участь декабриста и навеки обессмертив свое имя.

После того как Мария вышла замуж, Густав Олизар уединился в своем крымском имении Артек (незадолго до того купленном за бесценок), которое отныне претенциозно именовал «Лекарство сердца».

В сонете «Аюдаг» Мицкевич как бы утешает страдающего от любви «юного барда». Он советует ему взять лиру и исцелиться под ее звуки. И Густав Олизар, можно сказать, внял совету. Написал поэму «Храм страданий» — о своей любви к Марии Раевской. Неизвестно только, удалось ли ему таким образом излечиться от любовного недуга. Во всяком случае, поселившись в Крыму, он жил как отшельник, обрекший себя на добровольное изгнание. Здесь, на благословенных берегах полуденной Тавриды, состоялась встреча Адама Мицкевича с Густавом Олизаром. Польский поэт прибыл сюда из Одессы, где отбывал ссылку.

Однажды Мицкевич и Олизар совершили прогулку в Гурзуф. У подножия Аюдага им попался небольшой домик. Мицкевич поинтересовался, кто в нем живет.

— Кажется, никто. А еще недавно тут обитала графиня Гаше. Загадочная личность. Сейчас эта француженка переселилась в Старый Крым.

— Но кто же она, эта таинственная графиня?

— Вам приходилось слышать о знаменитом процессе по поводу ожерелья Марии-Антуанетты?

— Еще бы, история известная.

— Так вот, скажу по секрету: графиня Гаше и та, которая похитила ожерелье, — Жанна де ла Мотт — одно лицо.

— Не может быть!

— Ей удалось бежать и скрыться в России под чужим именем.

— Невероятно!

— Но это так…

Густав Олизар встречал загадочную француженку в Крыму и написал об этом в своих воспоминаниях. Гаше никогда не снимала фуфайки и наказала похоронить себя в ней. Ее, однако, не послушались. Когда обмывали покойную, фуфайку сняли и обнаружили на теле знак — след клейма, выжженного железом. Сообщает об этом в своих мемуарах и Ф. Ф. Вигель. Еще один автор, известный библиофил, знаток русской старины, М. И. Пыляев приводит в своей книге «Замечательные чудаки и оригиналы», изданной в 1898 году, такой рассказ. Перед смертью графиня бредила бриллиантами, а по ночам будто рассматривала драгоценности, которые хранила в темно-синей шкатулке. После ее смерти они исчезли.

По свидетельству М. И. Пыляева, похищение бриллиантов и бумаг не составляло тайны для многих крымских старожилов, которые рассказывали об этом открыто. Само собой, разговоры эти подогревались слухами о таинственном прошлом графини и ее странном образе жизни в Крыму. Впрочем, все понимали, что бриллианты, если они и были, едва ли удастся найти. Что касается бумаг, то они вполне могли уцелеть. Отыщись эти документы, многое стало бы ясно в загадочной судьбе графини Гаше и, возможно, все убедились бы, что это и есть та самая француженка — главная участница «одного из самых дерзких, сверкающих и волнующих фарсов истории».