Глава 8
Героев было не только двадцать восемь
Шестнадцатого ноября немецкие войска находились у Волоколамского шоссе. Они рассчитывали с ходу прорвать оборону и ворваться в Москву. 316 я дивизия генерала Панфилова преградила им дорогу. Приказ был категоричный – задержать немцев во что бы то ни стало.
1075 й стрелковый полк полковника Карпова занимал оборону на линии высота 251 – село Петелино – разъезд Дубосеково. По данным разведки, немецким командованием для удара были сконцентрированы около восьмидесяти танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров.
По каким-то своим соображениям немцы придержали бронетехнику. Возможно, они опасались угодить под огонь артиллерийской засады перед решающим броском.
На рассвете началась бомбежка. Бомбы рассеивались по всей линии обороны. Затем четвертая рота, которую возглавляли капитан Павел Гундилович и политрук Василий Клочков, не менее двух часов отбивала атаку немецких автоматчиков.
Бой начался с утра. Немцы изменили тактику и наступали цепями, в полный рост. Это было что-то вроде психической атаки, которую поддерживали пулеметы. Да и сами наступающие вели плотный огонь из автоматов.
Очевидцы рассказывали, что скорее всего это была какая-то элитная часть. Солдаты были высокого роста, в белых маскировочных куртках. Шли размеренным шагом, а огонь не прекращался ни на минуту.
Некоторые шагали, выставив винтовки с примкнутыми штыками, но большинство имели автоматы. Пулеметные расчеты сопровождали наступающие цели. Выбирали укрытия, вели прицельный огонь, затем двигались дальше.
В 4 й роте имелись два станковых и несколько ручных пулеметов. Автоматов насчитывалось единицы. Основная надежда была на старые безотказные «максимы» и трехлинейки. Василий Клочков хотел подпустить немецкую цепь поближе и уничтожить ее кинжальным огнем.
Более опытный Павел Гундилович отрицательно покачал головой:
– Этих близко подпускать нельзя. Они в себе уверены. Если чувствуют возможность приблизиться, просочатся через низины или рывком последнюю сотню метров одолеют.
Открыли огонь станковый «максим», два ручных пулемета Дегтярева, стрелки в окопах, вооруженные трехлинейками. Свалился один, другой немец. Очередь «максима» накрыла шагавшего впереди унтер-офицера.
Но и рота несла потери, особенно от огня скорострельных пулеметов «МГ 34».
Командир пулеметного расчета Иван Москаленко сумел прижать очередями своего «максима» идущих в первых рядах немецких солдат. Цепь смешалась, несколько человек были убиты и ранены.
Левый фланг немецкой цепи уже не шел, а бежал, непрерывно стреляя. Пули сметали брустверы, ранили одного бойца в голову, у второго перебило ключицу. Он лежал на дне окопа и звал санитара.
Видя, что винтовочный огонь ослаб, а ручной пулемет замолчал, Павел Гундилович под пулями добежал до пулеметного расчета. Сержант из недавнего пополнения был убит, а второй номер возился с заклинившим затвором.
Обжигаясь об горячий металл, чертыхался и ничего не мог сделать. Капитан знал, что «дегтяревы» при интенсивной стрельбе быстро перегреваются.
– Давай пулемет сюда. Я ведь напоминал, не стреляйте длинными очередями. Заклинит!
– Как же стрелять? – смахнул пот с лица парень лет восемнадцати. – Немец прет без остановки.
Командир роты поддел ножом застрявшую гильзу и выбил ее из казенника.
– Сколько дисков осталось?
– Один полный и второй вот, наполовину.
– Набивай пустые диски, – скомандовал Гундилович.
Сам он открыл огонь из своего «ППШ», давая возможность пулемету остыть. До немцев оставалось метров сто пятьдесят. Ближе их не подпустили.
Но те, кто посмелее, ползли, находя низины и прячась за кустарником. Этот фланг становился самым опасным.
– Передайте по цепи Клочкову, – приказал бойцу капитан. – Пусть продвигается сюда и усилит огонь.
Василий Клочков команды схватывал на лету.
– Емцов Петро, давай за мной. Там фрицы наших прижимают.
Политрук бежал вдоль линии окопов посылая очереди из трофейного «МП 40». На бегу сменил магазин, ударил длинной очередью. Пули свистели рядом, простегнуло рукав, но Василий Клочков вместе с Петром Емцовым добежали до окопа командира роты.
– Василий, – показал капитан. – Вон за тем бугорком шайка, голов с десяток скопилось. Чую, хотят под прикрытием «машингевера» рывок сделать. Не давайте им высунуться, и организуй удар с фланга.
Пока Клочков собирал команду, Петр Емцов, один из лучших стрелков в роте, пристроился в освободившемся окопе.
Он обладал выдержкой опытного охотника и не торопился. Немцы вели огонь, не высовываясь, только изредка мелькали верхушки касок.
«Ну, давайте, чего ждете?» – шептал сержант, пристроив винтовку в узкую выемку.
На бугор выполз солдат с ручным пулеметом «дрейзе». Для своего размера пулемет был довольно тяжелым (десять килограммов веса), имел скорострельность пятьсот выстрелов в минуту и хорошую прицельную дальность.
Немецкий пулеметчик дал несколько очередей, пули прошивали брустверы. Одна, пройдя сквозь полуметровый слой земли, сплющенным комочком пробила каску, разорвала шапку и контузила красноармейца Ивана Шадрина, земляка Емцова.
Пока он перевязывал рану, немецкий пулеметчик опустошал барабанный магазин на 75 зарядов, солдаты из его отделения снова поползли вперед.
Петр Емцов не успел достать пулеметчика, тот снова скрылся, чтобы перезарядить свой «машингевер». Но поймал на мушку ползущего впереди немца и угодил пулей ему в бедро.
Раненый, извиваясь от боли, пытался добраться до ближайшего укрытия. Пулеметчик снова высунулся. На этот раз опытный охотник Петр Емцов перехватил его на верхушке бугра.
Пуля пробила навылет грудь, и немец уткнулся лицом в снег, продолжая сжимать рукоятку. Второй номер тянул приклад к себе, но тут же выпустил его, когда пуля взметнула фонтанчик снега рядом с ним.
Судя по всему, офицер заставил его повторить попытку. Зная, что находится под прицелом, второй номер потянул на себя и пулемет, и убитого камрада.
Для этого ему пришлось приподняться. В него выстрелили одновременно Емцов и Шадрин, не успевший закончить перевязку. Теперь возле пулемета лежали двое убитых, а обозленный потерями офицер приказал открыть огонь из всех стволов.
Его тронул за плечо радист и протянул трубку рации. На связь вышел командир батальона.
– Курт, пробивайся вперед и занимай разъезд. Или без танков твоя рота ничего не может сделать? Втопчи их в землю, там же полуграмотные азиаты с винтовками.
Обер-лейтенант был молод и звание получил недавно. Он знал, что за смелые действия здесь, под Москвой, его не оставят без очередной награды. На карту поставлено многое, придется идти в лобовую атаку.
В туго перепоясанной теплой куртке с белым маскировочным чехлом, обер-лейтенант проверил автомат, запасные магазины. На поясе висела кобура и две гранаты.
Пулемет уже вытащили. Оба пулеметчика лежали в стороне, маскхалаты были пропитаны кровью.
– Обоих наповал, – доложил обер-лейтенанту фельдфебель. – И оба воевали в полку еще с тридцать девятого.
– По зеленой ракете вся рота и приданные отделения начинают атаку. Обратного хода нет. Ясно?
– Ясно, – морщил лоб фельдфебель. – У русских два станковых пулемета и штук пять ручных.
– Мы сблизились, и это уже не имеет значения. Последний рывок.
Но рывка не получилось. Огонь из русских окопов был слишком плотный. Обер-лейтенант не мог отступить, он бежал впереди и даже успел дать очередь в неосторожно высунувшегося русского солдата.
Атака захлебнулась. По приказу сверху ее снова повторили, но подобраться ближе чем на восемьдесят-сто метров не удавалось.
Политрук Клочков давно опустошил магазины трофейного «МП 40» и стрелял из обычной трехлинейки. Большое дело, когда командиры находятся вместе со своими бойцами.
Капитан Гундилович и политрук Клочков вели бой, и, глядя на них, упорно держала позиции вся рота. Наступающая немецкая рота, понеся потери, вставать в рост и демонстрировать арийскую решимость уже не рисковала.
Пуля из винтовки за сто метров точно найдет цель и пробьет тело навылет. Немцы стреляли из укрытий, многие бросали гранаты-«колотушки». В опытных руках они летели довольно далеко, но до окопов не долетали.
Зато вокруг стоял сплошной треск. Когда обер-лейтенанта в очередной раз вызвал командир батальона, он одобрительно заметил:
– Бой идет! Нажимайте, скоро они побегут.
– У меня шестнадцать убитых плюс раненые.
– Я слышу, тебе туго приходится. Окружайте русских с флангов, они боятся окружения.
Но умный совет командира батальона не помог. Слишком большие потери понесла штурмовая рота. После боя, который длился не менее двух часов, обер-лейтенант вынужден был дать приказ об отходе.
В различных воспоминаниях приводятся разные цифры немецких потерь. И шестьдесят, и восемьдесят убитых. Скорее всего немецкие потери были меньше, но неоспорим тот факт, что первый удар с целью занять разъезд Дубосеково и оттеснить русских не удался.
Рота капитана Гундиловича хоронила своих погибших. Старшина вместе с помощниками подвезли несколько ящиков патронов, гранаты, еду и махорку.
Потери были пока невелики, но и немцы на участке второго батальона еще не ввели в бой главные силы.
Капитан сходил на батарею Сташкова. Старый артиллерист вместо прежних, разбитых в бою орудий получил четыре 75 миллиметровых французских пушки системы Шнейдера.
Было сразу видно, что пушки старые, порядком изношенные. Но подремонтированные, с массивными резиновыми колесами.
Матвей Сташков, как всегда, не унывал, посмеивался.
– Воевать можно, хотя старушки образца 1897 года. Зато вес небольшой и скорострельность неплохая. Боюсь только, со снарядами проблемы будут.
– Значит, опять вместе? – протягивая Сташкову папиросу, спросил Павел Гундилович.
– Не знаю. Вырыли запасные капониры, снарядами запаслись. Но говорят, нас под Нелидово перебрасывать собираются.
– А мы от немецких танков гранатами и бутылками с «КС» отбиваться будем?
– Точно пока неизвестно. Может, оставят с вами.
Слухи о том, что батарею могут забрать, окончательно испортили настроение. Ждали танковую атаку. Где-то правее не умолкал бой, слышались орудийные выстрелы, гул множества моторов.
– Ладно, пойду в роту, – заторопился Павел Гундилович. – Но я на тебя все же надеюсь.
Он добежал до своей роты, когда началась бомбежка. Взрывы поднимали фонтаны земли и дыма по всей линии обороны полка. Политрук Клочков провожал глазами выходящие из пике немецкие двухмоторные бомбардировщики «Хейнкель 111».
Бомбы летели с высоты километра. В основном тяжелые: стокилограммовые и «двухсотпятидесятки». Мощные удары сотрясали землю, людей подбрасывало и ударяло о стенки окопов.
Затем прошли штук шесть уже давно знакомых «мессершмиттов». Истребители на большой скорости сбросили целую серию осколочных авиабомб весом от десяти до двадцати пяти килограммов.
Бомбы ложились довольно точно, над окопами поднялась сплошная полоса дыма и взрывов. Затем «мессеры» прошли еще раз, обстреливая окопы из пушек и пулеметов.
Налет тяжелых бомбардировщиков был больше рассчитан на психическое воздействие. Чтобы грохотом, сотрясением земли оглушить, посеять страх своей мощью. «Мессершмитты», опускаясь до высоты двухсот метров, наносили более точные удары.
Несколько бомб взорвались в окопах и траншеях, заваливая землей изорванные тела погибших. Пушечные снаряды пробивали брустверы и слой земли, доставая бойцов на дне окопов. Патронов пилоты люфтваффе тоже не жалели, трассы шли, сменяя друг друга, перехлестывая укрытия.
Затем началась танковая атака. Бой шел по всей полосе обороны. Батарея капитана Сташкова была неплохо замаскирована. Все четыре орудия уцелели, хотя имелись потери среди личного состава.
Передовая группа танков, в основном «Т 3» и несколько тяжелых «Т 4», не заметив батарею, на скорости приблизились к ней на 400–500 метров.
Характер боя 16 ноября был иным. Как и автоматчики утром, танкисты имели жесткий приказ прорвать оборону и двигаться на Москву.
Подпустив головные танки еще метров на сто, капитан Сташков приказал открыть огонь. Машины, не сбавляя скорость, шли вперед, усилив огонь из пушек и пулеметов.
Снаряды взрывались возле капониров. Пулеметные очереди били, как долото, по небольшим щитам, градом летели осколки.
Мало кто знал, что 12 ноября состоялось совещание командования немецких армейских групп. Обсуждался вопрос, продолжить наступление на Москву или закрепиться на достигнутых рубежах и дожидаться весны. Это говорило о том, что генералы вермахта сомневались в способности своих войск завершить операцию «Тайфун».
Для таких сомнений имелись веские причины: большие потери в живой силе и бронетехнике, утрата быстрых наступательных возможностей, подорванный боевой дух значительной части немецких войск.
После долгих обсуждений пришли к выводу, что, остановившись в снегах в 50 километрах от Москвы, германская армия окончательно потеряет боевой дух.
Признали более целесообразным продолжить наступление. «Сделать последнюю попытку» – как выражались некоторые генералы. И удар нанести, невзирая ни на какие потери. Цель – взятие Москвы – должна быть решающей в настрое каждого солдата и офицера.
После этого развернулись ожесточенные бои, когда на потери уже не смотрели.
Батарея капитана Сташкова вела непрерывный огонь. Удалось подбить два тяжелых «Т 4». Один стоял с разорванной гусеницей и вывернутым ведущим колесом.
Вторая машина загорелась, но танкисты сумели погасить огонь и отогнать продырявленный в двух местах «панцер» в безопасное место.
Но «Т 4» с поврежденной ходовой частью продолжал посылать снаряд за снарядом – его вооружение действовало исправно. И дело было не только в решимости экипажа, который знал, что через считаные минуты очередной снаряд русской батареи добьет их машину.
Командиры танков, и в первую очередь тяжелых, получили приказ, что, как и русские танковые экипажи, они должны сражаться, пока действует вооружение.
Этот приказ казался многим танкистам неразумным. Человеческая жизнь дороже подбитой машины. Это русским наплевать на потери, но жизнь арийца надо ценить гораздо выше.
Возможно, так думал и командир «Т 4». Он с тоской рассчитывал, что остальные танки добьют эту проклятую батарею с ее старыми пушками. Одна уже разбита прямым попаданием. Возле других суетятся неполные расчеты, осколки и пули уже вывели из строя часть артиллеристов.
Но если немцы получили приказ сражаться, невзирая на потери, совсем недавно, то красноармейцы и командиры Красной армии дрались до последнего человека уже давно.
Матвей Сташков навел ствол пушки в основание башни. Над головой просвистела пулеметная очередь.
– Вот гады! Прицелиться не дают, – бормотал старый артиллерист, нажимая на спуск.
Бронебойный снаряд врезался со скоростью 770 метров в секунду, пробил основание башни и бешено закрутился в узком пространстве боевого отделения, калеча экипаж. Раскаленный до малинового свечения, он зажигал тряпье, смял гильзу в боеукладке.
Мгновенно вспыхнул порох в одной-другой гильзе, сдетонировали несколько снарядов. Но старый артиллерист Сташков не успел порадоваться победе.
Еще один танк возник в перекрестье прицела. Капитан услышал, как лязгнул затвор, загоняя в казенник очередной снаряд. Заряжающий действовал четко. Оставалось немного подвести прицел и нажать на спуск. Всего несколько секунд. Но этих секунд у Матвея Игнатьевича Сташкова не хватало, и, похоже, они могли стать последними в его жизни.
Михаил Шишкин и двое бойцов из роты Гундиловича бросили противотанковые гранаты в прорвавшийся «Т 3» почти одновременно.
Одна взорвалась на броне и снесла курсовой пулемет. Вторая рванула у кормы, тоже не причинив особого вреда. Третья подкатилась под гусеницы, но не сработала. Видимо, молодой боец не поставил ее на боевой взвод.
Танк встряхнуло, сбило прицел, а двухкилограммовый 50 миллиметровый снаряд с воем пронесся над головой Сташкова и взорвался на верху капонира.
Капитана Сташкова тоже крепко тряхнуло, и он промахнулся. Расстояние между танком и орудием сократилось до ста метров. Новые снаряды, которые вогнали в казенники заряжающие, стали бы для кого-то смертельными.
Но вмешался лейтенант Жердев. Вместе с расчетом он сумел развернуть 75 миллиметровку за считаные секунды и выстрелил, едва успев прицелиться.
Болванка пробила, вывернула башенный боковой люк. Тело наводчика с оторванной рукой слетело с сиденья. Снаряд расплющился о казенник орудия, раскидав в стороны веер огненных брызг и осколков.
Сумел выскочить лишь механик-водитель, а танк через несколько минут загорелся.
Однако судьба батареи Матвея Сташкова была уже решена. Сразу три танка (из них один тяжелый «Т 4») шли на нее, стреляя на ходу. Немного приотстав, двигался девятитонный бронетранспортер «ганомаг» со спаренным пулеметом.
Прямое попадание снаряда подбросило и опрокинуло орудие. Два оставшихся вели ответный огонь и подожгли «Т 3». Ответный снаряд тяжелого танка «Т 4» разнес соседнюю пушку.
Огонь велся с расстояния не более ста метров, и осколочный снаряд уничтожил не только пушку, но и почти весь расчет. «Т 4» продолжал свой бег, подминая землю отполированными гусеницами.
– Дави русских артиллеристов, – дал команду механику командир танка.
Лейтенант Жердев, с перебитой ногой, видел, как «панцер» раздавил убитого наводчика, сплющил и раздробил ноги контуженному сержанту. Тот кричал, затем крик внезапно оборвался, а «Т 4» вспахивая мерзлую землю, круто развернулся в сторону лейтенанта Жердева.
В такие секунды в человеке смешиваются страх, отчаяние и попытка уйти от смерти. В кобуре лейтенанта имелся «наган», но он бы не помог. Леонид нащупал один из разбросанных вокруг снарядов. Удивительно, но у него хватило сил приподняться и выставить перед собой как винтовку со штыком снаряд с остроносой фугасной головкой.
Механик-водитель уже сворачивал в сторону, слыша, как кричит над ухом командир танка, которого он не любил за укоренившуюся привычку давить гусеницами живых и мертвых.
– Сворачивай, этот сумасшедший нас взорвет!
Крутнувшиеся гусеницы, выбросив фонтан земли и грязного снега, лязгнули в метре от истекающего кровью долговязого русского лейтенанта, который решил драться до конца и взорвать себя вместе с вражеским танком.
– Добей его, – приказал немецкий лейтенант заряжающему.
Унтер-офицер не хотел вылезать, да и останавливаться было нежелательно. Продолжала вести огонь уцелевшая русская пушка. Но двадцатилетний лейтенант был намерен отомстить за пережитый страх, когда он чуть не наехал на шестикилограммовый фугас со взрывателем.
Танк остановился, унтер-офицер с укороченным автоматом целился в русского лейтенанта. Тот тяжело дышал и по-прежнему сжимал в руках снаряд.
У короткого автомата, которыми вооружали часть танковых экипажей, был неточный бой, а ствол разбрасывал пули в стороны. Можно легко угодить в снаряд, до которого было не более десятка метров.
Унтер крикнул русскому лейтенанту:
– Брось снаряд! Слышишь?
– Слышу, – рассмеялся странным булькающим смехом тяжелораненый офицер.
И с силой толкнул снаряд, который покатился к танку. Заряжающий дал одну и вторую очередь. Смерть лейтенанта Леонида Жердева была быстрой и почти безболезненной. Тоска по родным, желание жить ушли раньше, когда возле него остановился танк и немецкий танкист передернул затвор автомата.
Но и унтер-офицер пережил лейтенанта на несколько минут. Вокруг шел бой, стреляли из пулеметов, винтовок.
Уцелевший артиллерист, прячась в воронке, поймал в прицел карабина танкиста, который вылез на броню, чтобы оттолкнуть фугас, если он докатится до «панцера». Но снаряд уткнулся в тело одного из погибших, а унтер-офицер торопливо полез в боковой люк.
Он уже втиснулся на три четверти в башню. Наружу торчал обтянутый комбинезоном зад и ноги в шипованных башмаках.
Артиллерист, это был наводчик одного из разбитых орудий, был метким стрелком. Пуля прошила комбинезон и вошла в бедро, раздробив кость. Это была тяжелая рана, из которой вытекала черная кровь, пропитывая добротный комбинезон.
Наводчик выстрелил еще два раза и пробил ладонь одного из танкистов, втаскивающих обмякшее тело камрада.
– Вперед, – скомандовал лейтенант. – И закройте немедленно люк, пока нас не перебили из винтовок.
Основная часть роты, не считая подбитых и горевших танков, уже ушла вперед. «Т 4» их догонял, потому что лейтенант был заместителем командира танковой роты.
Отъехав с полкилометра, остановились, чтобы посовещаться. Вытащили наружу тело заряжающего, который уже потерял столько крови, что побелел и не мог двигаться.
Капитан, командир роты, оглядывал окрестности в бинокль. Из шестнадцати танков уцелели девять. Из них три легких чешских «Т 38».
Ротный связался с командиром батальона и уточнил направление движения. Заодно сообщил, что два танка повреждены и требуют ремонта.
– Сам справишься?
– Так точно. Потребуется час или полтора.
– Хорошо. Найдите укрытие и ждите дальнейших команд.
Ничего хорошего как раз и не было. Большинство машин танкового полка не смогли продвинуться вперед и завязли позади.
Из-за перелеска равномерно ухали русские гаубицы, посылая тяжелые 122 миллиметровые фугасы.
Рота капитана Гундиловича продолжала отбивать атаку пехоты. Она понесла большие потери, но отступать никто не собирался. Артиллерии почти не оставалось.
