Глава 13
Последний бой лейтенанта Краева
Предчувствие многих бойцов и командиров, что битва под Москвой близится к перелому, подтверждалось ожесточенностью боев, в которых сгорали целые дивизии, полки, не говоря о более мелких подразделениях.
23 ноября немцы начали наступление на правом фланге Западного фронта. Неся огромные потери, части вермахта заняли в тот день Клин, Истру, Солнечногорск. 28 ноября переправились через канал Москва – Волга.
1073 й стрелковый полк подняли по тревоге в один из последних ноябрьских дней. Разведку, первый батальон и часть артиллерии посадили на грузовики. Остальной полк двигался ускоренным маршем.
Лейтенант Краев сидел в кабине «полуторки». Уже стало известно, что дивизию перебрасывают к поселку и станции Крюково, где идут упорные оборонительные бои.
Когда рассвело, людей выгрузили, и оставшуюся часть пути шли пешком. Морозный туман постепенно растворялся, день обещал быть ясным и морозным. А это значило – жди немецкую авиацию. Пока шли к станции, дважды налетали самолеты. Но сказывалась близость Москвы, бомбардировщиков отогнали наши «ястребки». От звена «мессершмиттов» успели укрыться в соснах.
«Мессеры» уже отбомбились и дали несколько очередей из пушек и пулеметов. Затем показалась пара «И 16». Несмотря на численное превосходство, немцы развернулись и круто пошли вверх, видимо, заканчивались боеприпасы и бензин.
Станция горела. Тяжелый маслянистый дым клубился над пакгаузами, домами. Шла непрерывная стрельба из всех видов оружия. Вдоль березовой гривы тянулась цепочка санитарных повозок. Раненые, которые могли идти, шли, немного отстав.
В одном месте, где виднелась обширная прогалина, ездовые ускорили ход. Немцы пристреляли это место. Звеня, набирали высоту мины и с воем падали вниз. Расстояние для минометной стрельбы было предельное, километра два с лишним. Мины рассеивались, но летели довольно точно.
Участок просматривался хорошо и был уязвим. Ездовые нахлестывали лошадей, взлетали фонтаны снега и мерзлой земли. С одной из повозок сорвало брезентовый тент, свалился на дорогу ездовой.
Лошадь продолжала быстрый бег, держась повозки, которая неслась впереди.
– Умная тварь, – сказал Тимофей Савенко. – Людей сама везет, куда нужно.
Одну из повозок мина накрыла с недолетом. Вынесло задние колеса, разлетелось дощатое дно. Лошадь тащила два передних колеса, ездового и сидевшего рядом с ним раненого. Остальные трое или четверо раненых расползались в разные стороны.
Минометы (стреляли штуки четыре) вели огонь, пока последний раненый не исчез в лесу. Взрывы переломили несколько молодых берез, срезали осколками кустарник.
Прогалина стала шире. Среди дымившихся воронок лежали убитые. Выделялись белые с красным повязки, снег был закопчен, ветерок тянул запах гари. Двое санитаров тащили на носилках тяжелораненых.
– Неужели и этих добивать будут? – воскликнул взводный Орехов.
– Нет, фрицы помощь пришлют! – зло обронил кто-то из бывалых бойцов.
Мины догнали санитаров с их ношей, когда до леса оставалось шагов пятнадцать. Санитары свалились как подкошенные, один с минуту шевелился, потом затих.
Самое удивительное, что приподнялся раненый и пополз, волоча перебитую ногу. Он очень хотел выжить и рывками толкал свое тело, но сил хватило ненадолго. Вскоре он замер и больше не шевелился.
Все это произвело тягостное впечатление, особенно на молодых. Раздавались голоса:
– Вот зверюги!
– Раненых не пощадили…
– Пусть и от нас пощады не ждут.
Затем батальон кружным путем вышел к станции и занял оборону рядом с железнодорожным полотном. В полуразрушенных, красного кирпича домах и траншеях, вырытых еще до них. Свой командный пункт Краев оборудовал в полуподвальном помещении одного из домов бараков.
Сержант, передававший ему позиции, исполнял обязанности командира роты, в которой осталось человек двенадцать бойцов. Почти все контуженные, оглохшие от взрывов, некоторые с повязками.
– Легкораненых не отпускали, – коротко пояснил сержант. – Иначе некому оборону держать. Нам саперы еще помогали, но они ушли.
Сержант показал Краеву и Коржаку их участок, довольно обширный, метров шестьсот в длину.
– Как же вы его держали? – невольно удивился Андрей.
– Я же говорю, саперов отделение имелось. На ночь «комендачей» и тыловиков присылали. У нас тут три «дегтяревых» имелись и винтовки на бруствере разложены. Ребята ходят, то из одной винтовки пальнут, то из другой. Пулеметы с места на место таскали, изображали, что нас тут целая рота.
– Значит, от роты двенадцать человек осталось?
– Так точно. Человек сорок здесь же и закопали, раненых эвакуировали, уж не знаю, сколько из них выжили. С утра последняя атака была, двое ребят погибли. – Сержант помялся и попросил: – Вы уж сами их похороните. У меня ребята без сил, самим бы ноги унести. Я фамилии их оставлю.
– Похороним, – коротко ответил Краев.
– Водкой регулярно снабжают. Харчи тоже приносят. А дома эти крепкие, из каленого кирпича лет полста назад строили. Их полевые пушки не берут, снаряды отскакивают. Даже «стопятки» в стенах щербины лишь оставляют, толщина – метр. Как будто для обороны готовили.
– А чем же их разрушили?
– Почему разрушили? Коробки почти целые стоят, даже крыши кое-где уцелели. Минами сильно донимают, чердаки выгорели. Иногда «шестидюймовки» фугасы бросают. Если удачно влепят, сразу кусок стены вылетает. Вон, погляди, валяется.
Андрей увидел в снегу глыбу с метр в диаметре. Разглядел и отверстие от взрыва. Но остальная часть стены удар выдержала, тянулись лишь две трещины.
– Умели при царе строить, – сказал сержант и добавил: – Мы вам ящиков пять патронов и гранат оставляем. Матрацы, шинели старые. Печку днем не вздумайте топить…
– Это мы и без тебя сообразим, – перебил возбужденного сержанта, который торопился побыстрее отсюда выбраться, младший лейтенант Иван Коржак. – Фрицы далеко?
– Основные позиции метрах в пятистах. Но отдельные группы ближе подобрались. Вон, в том перелеске, десятка два окопались, там у них пулемет. В подбитом танке двое-трое засели. Тоже с пулеметом. Вырыли окоп под днищем и не дают голову поднять.
– Чего же вы их не выбили? До танка полтораста метров.
– С кем выбивать? Нас всего двенадцать человек осталось. Все контуженные да глухие.
– Где артиллерия у немцев расположена? – перебил ненужный спор Коржака и сержанта Андрей Краев.
– В основном на закрытых позициях, – ответил сержант. – Батарея «семидесятипяток» в леске на холме окопалась, километра два от нас. Но они огонь редко ведут, на случай танковой атаки установлены. Минометы сильно донимают.
– Покажи, где ближние «самовары» находятся?
– Четыре штуки вон в том овражке. Там наблюдатель постоянно торчит. Ну, еще несколько минометов подальше. Из овражка в основном бьют.
Подтверждая слова сержанта, открыли огонь минометы. Били два ствола. Мины парами набирали высоту и с воем обрушивались на кирпичные дома, траншеи.
– Это они вас приветствуют, – устало, без всякой иронии сказал сержант. – Попозже «стопятки» ударят. Ну ладно, мы пошли. Удачи вам.
Рота заняла оставленные позиции. Видимо, атака на этом участке не планировалась. Но в покое 2 ю роту, да и весь батальон остаток дня не оставляли.
Минометы часа три не давали о себе знать. Это в какой-то степени расхолаживало людей. Несмотря на запрет, началось хождение по траншеям. В дальнем подвале развели маленький костерок, кипятили чай.
Андрея Краева вызвал на совещание комбат Суханов, а оставшийся за него Иван Коржак за всем уследить не мог. Немцы увидели дым, а может, время для обстрела подошло.
Обрушили огонь штук шесть минометов. Толстостенные кирпичные дома оказались не таким надежным укрытием, особенно если люди расслабились. Мины влетали внутрь через разрушенную крышу, некоторые взрывались, задевая стропила.
Траншеи были глубокие, с «лисьими норами», выдолбленными в стенах, но сыграла роль внезапность. Не меньше полусотни мин обрушилось в первые же минуты. Некоторые бойцы, расслабленные тишиной, не успели даже понять, что происходит.
Осколки скосили двоих новобранцев, сидевших на бруствере. Прямое попадание убило, сплющило ударом о стену пулеметчика, дежурившего в доме.
– Все в укрытия! – кричал Коржак.
Когда прибежал лейтенант Краев, минометы уже отстреливались, а на смену им с завыванием полетели снаряды 105 миллиметровых гаубиц. Стены не поддавались, но снаряды весом пятнадцать килограммов рушили остатки чердачных перекрытий. Фугас врезался в простенок, уже поврежденный предыдущими обстрелами, и обрушил кусок стены между двумя окнами.
Срочно убирали пулеметы, аккуратно расставленные, приготовленные на случай вражеской атаки. Огонь велся на всем участке, маскировка не помогала.
Со склона длинными очередями бил пулемет, выбирая цель среди мечущихся бойцов. На глазах младшего лейтенанта Орехова пуля ударила в голову красноармейца, брызнула кровь. Смертельно раненный боец упал, затем поднялся и побрел вдоль траншеи, натыкаясь на стенки.
Рана была смертельная, но красноармеец упрямо переставлял ноги, затем громко и отчетливо проговорил:
– Санитара мне… доктора.
Когда его подхватили под руки, он бессильно обвис. Лицо побелело, мелко дергались в агонии ноги.
Открыл огонь пулемет из-под сгоревшего танка «Т 4». Стреляли из немецких траншей, давая понять вновь прибывшим русским, на чьей стороне сила. Ивана Коржака трясло от злости. Пристроив на бруствере автомат, он бил короткими очередями по вспышкам пулемета, установленного под танком.
– Разрешите, товарищ лейтенант, – подошел к Краеву пулеметчик Иван Москаленко. – Я из «максимки» этих уродов под танком к нулю сведу.
– Не надо, Иван. Они этого и ждут. Накроют тебя минами, или вон те гадюки на прицел возьмут.
Лейтенант кивнул в сторону длинноствольных 75 миллиметровок. У этих противотанковых пушек была хорошая прицельность. Громоздкий «максим» они накроют с первых же выстрелов.
Но и оставлять без ответа удар немцев лейтенант не хотел. Вызвал охотника из Алтая Егора Веселкова и командира отделения Тимофея Савенко. Оба были лучшими стрелками в роте.
– Егор, достанешь пулемет на склоне?
Крепко сбитый, светловолосый алтаец молча кивнул.
– Тимофей, возьми кого-нибудь из своего отделения и попробуйте врезать по танку. Там вспышки хорошо видны. Фрицы что-то совсем обнаглели.
Егор Веселков размотал тряпку, которой прикрывал затвор своей самозарядки, и пристроился у пробоины в стене. Оптического прицела ни у Веселкова, ни у Савенко не было.
Однако это не помешало алтайцу Веселкову с его кошачьим зрением высмотреть командира расчета, унтер-офицера в маскхалате и белой каске. Позиция у него была удобная, стрелял сверху вниз. Он выпустил не меньше двух-трех лент. Из шести погибших бойцов и нескольких тяжелораненых едва не половина были на его счету.
Самонадеянность опасна. Особенно на войне. После артиллерийского обстрела и удачной стрельбы из пулемета унтер-офицер закурил и отхлебнул из термоса горячего крепкого кофе.
Тем временем подчиненные быстро сменили раскалившийся ствол, прочистили затвор и заправили новую ленту.
– Надо бы перенести пулемет на запасную позицию, – предложил старший из помощников. – Русские нас наверняка засекли. Притащат какую-нибудь старую пушку и шарахнут шрапнелью.
– Пожалуй, – согласился унтер-офицер, завинчивая крышку термоса.
Он не спешил, и эта показная неторопливость дорого ему обошлась. Унтер-офицер возглавлял расчет с сентября, а до этого четыре месяца исполнял обязанности второго номера. Полгода – не такой уж великий срок, но он считал себя бывалым и опытным солдатом.
И все же в последние секунды унтер-офицер почуял опасность, хотя Егор Веселков целился в него с расстояния четырехсот метров, хорошо замаскировавшись.
Скорость пули, выпущенной из самозарядной винтовки системы Токарева, составляет 840 метров в секунду. Это почти в три раза быстрее скорости звука. Унтер-офицер выстрела не услышал, он затерялся в пулеметной трескотне.
Зато ощутил, как что-то горячее, раскаленное, пронзило грудь между ключиц, там, где начинается гортань. Это было смертельное попадание. Унтер-офицер не успел даже вскрикнуть. Горло заполнилось кровью, перебитые позвонки уже не держали тело.
Он свалился на дно окопа. Термос брякнулся на мерзлую, очищенную от снега землю. Помощники, уже взявшиеся перетаскивать пулемет, обернулись. Несколько секунд растерянно смотрели на истекающего кровью командира. Следующая пуля отрикошетила от бруствера и просвистела над головой.
Оба помощника пытались перевязать, заткнуть тампоном рану. Прибежал санитар, отстранил их и, зажимая пулевое отверстие, сказал:
– Снайпер стрелял. Головы прячьте.
Пули, выпущенные Тимофеем Савенко по танку, где был еще один пулемет, возможно, достигли цели. Пулемет на какое-то время прекратил огонь, но ударила минометная батарея из овражка.
Высыпали штук сорок мин, тяжело ранили одного бойца, и Краев приказал фрицев больше не дразнить. За неполный день рота потеряла убитыми и ранеными семнадцать человек.
– Закапывайтесь получше, – говорил лейтенант, обходя позиции. – Крюково немцы буду штурмовать всерьез.
– Бои вторую неделю здесь идут, – сказал Коржак. – Завтра жди атаки. Хорошо, хоть артиллерия имеется.
Батарея капитана Сташкова находилась немного в стороне. Она поддерживала сразу два батальона. Краев сходил, переговорил со старым артиллеристом.
– Может, передвинешь хоть одно орудие поближе к нам?
– Позиции утверждены руководством, – с досадой ответил Матвей Игнатьевич. – Левее стоят две «сорокапятки», будут вам помогать в случае чего.
Ужин принесли часов в восемь вечера. Пшенка с бараниной, сало, хлеб, сахар. Водки, вернее разбавленного спирта, старшина Снитко принес в десятилитровой канистре и в нескольких фляжках.
Бойцы оживились. С такой кормежкой жить можно. Водка по сто граммов с прицепом, каша наваристая. Потихоньку вскипятили чай, сахар имелся.
Но те, кто поопытнее, особой радости не испытывали. Сытым спать, конечно, веселее. Только старые солдаты знали одну простую истину – там, где кормят от пуза, легкой жизни не жди. Сегодня уже убедились.
Посты Краев проверял лично. Когда, не выдержав напряжения долгих бессонных суток, заснул, привалившись на койку, его молча сменил Коржак.
– Не спать! – толкал он в плечо дремавшего постового.
– Я не сплю, – вскакивал тот. – Просто задумался. Виноват, товарищ…
– В следующий раз в ухо словишь, – грозил увесистым кулаком младший лейтенант. – Усек?
– Так точно!
Бойцы вымотались. Посты приходилось менять каждый час. Пулеметчикам приказал:
– Давайте иногда короткие очереди. Пусть видят, что ребята боевые, а не сонные курицы.
На рассвете растолкал Краева, который спал, не снимая портупеи.
– Что, немцы? – мгновенно вскочил лейтенант.
– Похоже на то. Правда, пока далеко.
– Поднимай людей. Спокойной жизни здесь не будет.
– Зато кормят хорошо, – ухмыльнулся Коржак. – Рота, тревога!
Бой шел на позициях третьего батальона. Видимо, немцы ударили встык с соседним полком. Фланги – обычно самое уязвимое место.
Но и вторая рота тоже находится практически на фланге. Только противоположном. С утра шел снег. Сквозь него просматривались силуэты танков. Пехоты Краев не видел. Вела беглый огонь батарея Сташкова, часто и звонко хлопали противотанковые пушки.
Затем ударили минометы. Те четыре из овражка и два-три с линии немецких позиций. Мины летели густо, хотя падающий снег наверняка мешал целиться.
Впрочем, на станции и в поселке все объекты были заранее пристреляны. Люди сидели в укрытиях, за исключением командиров и нескольких постов. Коржак вглядывался в снежную пелену, затем неожиданно предложил Краеву:
– Давай «Т 4» захватим. Тот, который напротив нас торчит. Атака начнется, он в упор лупить будет.
Краев уже думал об этом. Особенно опасной была эта огневая точка, если дадут команду идти в контратаку его 2 й роте. Сейчас, когда бой шел в стороне и густо сыпал снег, можно было рискнуть.
Кого послать? Расчет ручного пулемета и двух-трех бойцов во главе с решительным сержантом. Савенко или Веселкова? У Тимофея Савенко под командой отделение. Если что, он заменит командира взвода.
Остановились на Веселкове. Сержант проверенный, хороший стрелок.
– Может, автомат возьмешь? – предложил Краев. – Винтовка у тебя длинная, помешает ползти.
– Я к ней привык. А фрицев гранатами выбьем. Нам лишь бы до танка доползти.
Пятеро бойцов перемахнули через бруствер и поползли, делая крюк. Залепленная снегом, обгорелая громада танка молчала, зато со склона сыпал очереди пулемет.
Лишь бы не заметили раньше времени! Егор Веселков полз впереди. Из траншеи казалось, что снег идет очень густой, но здесь, на поле, пелена не казалась такой уж непроницаемой. Если фрицы, засевшие в «Т 4», внимательно следят за окрестностями, то группу из пяти человек они заметят издалека. А на равнине защиты кроме снега нет. Положат всех пятерых парой хороших очередей.
У них наверняка проложена телефонная линия к командному пункту. Танк всего в ста пятидесяти метрах от передовых окопов. Разговоры наши слышат, и траншеи как на ладони.
Но холм загораживает снежная завеса, иначе давно бы «танкистов» предупредили. Однако, чтобы излишне не рисковать, Егор Веселков решил уничтожить пост в одиночку. Остановился, чтобы передохнуть, и шепнул пулеметчику из пополнения Анатолию Лазареву:
– Толян, ползете медленно, твои сопят, кашляют. Дальше я один двинусь. Там толпа не нужна. Когда услышите выстрелы или взрывы, догоняйте меня.
– Так не пойдет, – начал было Лазарев. – Ты нас за кого держишь? Я на фронте с июля, тоже кое в чем разбираюсь. А если заметят тебя? Кто прикроет?
– Ничего ты со своим «дегтяревым» на открытом месте не сделаешь. Вспугнем мы их толпой. Лежите и ждите сигнала. Все, обсуждение закончено.
Физически крепкий, выносливый Егор быстро полз, обходя танк с тыла. Кроме самозарядки он имел пистолет «ТТ» и три «лимонки». Оружия хватит с избытком, лишь бы незаметно доползти.
Неожиданно сержант провалился в узкую траншею. Она была засыпана снегом, и Егор ее не заметил. По этой неглубокой траншее, шириной меньше метра, к танку пробиралась очередная смена, подносили боеприпасы и еду.
Сколько их там под танком, от которого даже спустя время отчетливо пахло горелым железом? Наверное, трое. Два пулеметчика и наблюдатель, который мог сидеть в башне.
Он самый опасный для Веселкова. Наблюдатель, если он достаточно опытный, держит под контролем подходы со всех сторон.
До танка оставался десяток метров, когда открылся боковой люк и вылез немец с тряпкой в руке. Снег залепил смотровые щели, и он собирался их протереть.
Сержант выпрямился и неторопливо зашагал к танку. В груди ощутимо колотилось сердце. Веселков затеял опасную игру, но, несмотря на опасность, не хотел поднимать шум раньше времени.
Оружия в руках у наблюдателя не было, возможно, в башне был установлен запасной пулемет? Немец протер ближнюю смотровую щель и, повернувшись, увидел шагавшую по узкой траншее облепленную снегом фигуру.
Медлительность на войне губит даже опытных солдат, каким, несомненно, был унтер-офицер. Он упустил пару секунд, вовремя не оглядевшись. Еще две-три секунды потерял, рассматривая человека, идущего со стороны немецких позиций.
Свою ошибку унтер-офицер понял, когда Егор Веселков бросился к танку и схватил за пояс наблюдателя.
– Русские…
Крик оборвался. Отточенный охотничий нож, который Егор привез с Алтая, вонзился унтеру под левую лопатку. Оглянувшись, сержант увидел бегущую к танку свою группу.
– Ложись! – крикнул он, предчувствуя, что произойдет в следующую минуту.
Двое из четверых среагировали быстро, двое промедлили. Из-под танка, захлебываясь, бил сплошной очередью пулемет «МГ 34». Он свалил двоих бойцов и нащупывал трассой двух других.
Стрелял командир расчета. Второй номер с автоматом в руке вылезал из-под кормы. Он знал, что еще один русский где-то рядом.
Автоматчик мог бы срезать Егора Веселкова прямо через боковые пробоины, но его подвела спешка. Через пробоины четыре раза подряд выстрелил из «ТТ» сержант Веселков.
Он видел пулеметчика и не промахнулся. Затем бросился навстречу второму номеру, резво выскочившему из окопа под танком. Последние четыре пули в обойме Егор выпустил, торопясь. Выстрелы слились в трескучую очередь.
Но схватка, в которой участвовал лишь Веселков, закончилась для его группы трагично. Два бойца были убиты. Сержанта-пулеметчика тяжело ранило, хотя он успел нырнуть в снег. Кроме Егора, не пострадал молодой красноармеец лет восемнадцати из недавнего пополнения.
Случается такое, что выживает самый неопытный. Просто успевший нырнуть в снег первым. Сержанта перевязали, но дела его были плохи. Пули пробили в нескольких местах плечо, шею, он истекал кровью.
Немец-пулеметчик тоже был еще жив, хотя получил пулю в голову. Его вытащили наружу и положили рядом с двумя другими «камрадами». Он находился без сознания и умер спустя несколько минут.
Захват бронированной огневой точки обошелся в шесть жизней. Краев догадался прислать еще двоих красноармейцев. Один вернулся назад, чтобы доложить результаты.
А Егор Веселков вместе с двумя бойцами срочно переоборудовали свою крепость, переставляли пулемет под днищем. «Дегтярева» установили в башне.
Немцы наверху уже догадались, что пытались захватить или захватили танк, но разглядеть что-либо не могли из-за густого снега. Телефонный провод Веселков приказал обрезать. Ночью, если доживут, связисты протянут новую линию к ротному КП.
К полудню, когда перестал идти снег и развиднелось, немцы предприняли атаку на первый батальон, ударив по первой и второй роте. На правом фланге они сумели оттеснить часть полка, теперь взялись за левый.
В воздухе послышался странный звук. Оставляя черные дымные хвосты, летели реактивные мины. Они обрушились на кирпичные дома-бараки, на траншеи, артиллерийские позиции.
Это вели огонь реактивные шестиствольные минометы калибра 150 миллиметров. Каждая мина весила тридцать четыре килограмма, а миномет выпускал шесть мин за десять секунд.
Стоял сплошной грохот. Мины взрывались, поднимая фонтаны земли, смешанной со снегом, разносили остатки чердаков в домах-бараках. Некоторые взрывались внутри помещений, выламывая перегородки и обрушивая треснувшие от предыдущих обстрелов стены.
И все это происходило в короткий период времени. Обстрел можно было сравнить с внезапным шквалом. Наверное, такое же впечатление производили на немцев наши «катюши». Дивизион из 18 шестиствольных минометов (их прозвали за характерный рев «ишаками») выпустил больше сотни мин.
Затем двинулись в атаку танки. Они охватывали батальоны с двух сторон – шесть «Т 3». Открыла огонь наша немногочисленная артиллерия, сумела подбить два танка, но остальные уже приближались к линии обороны.
Одно из противотанковых ружей открыло огонь слишком рано. Сержант и его подчиненный успели выпустить несколько пуль. Их целью был танк «Т 3». Сержант рассчитал расстояние согласно таблице. Пуля должна была пробить броню немецкой машины.
Однако в таблицах нередко царила путаница. Некоторые таблицы и справочники уже устарели. В них указывалось, что лобовая броня самого массового германского танка «Т 3» не превышала тридцати миллиметров, в других она была и того меньше. Как бы то ни было, но к концу осени под Москвой действовали танки с усиленной броней.
За триста и даже за двести метров пули ее не взяли, а танковое орудие со второго выстрела накрыло расчет. Сержант-бронебойщик был убит. Его помощника оглушило и отбросило в сторону. Молодой красноармеец кинулся на помощь товарищу, но сразу же отшатнулся.
Голова сержанта была разбита, оторвана одна рука, а противотанковое ружье исковеркано. Бронебойщик видел, как приближается немецкий танк, страх сменился злостью. Он достал из ниши бутылку с горючей смесью и, выдержав, когда «Т 3» приблизится, бросил ее.
Бронебойщик был молод, ему недавно исполнилось восемнадцать. Потрясенный увиденным, он забыл чиркнуть теркой о спички, и бутылка разбилась о лобовую броню, залив ее темной липкой жидкостью, но не загорелась.
Если командир танка был намерен продолжить атаку, то более опытный механик включил заднюю скорость и проворно погнал машину задним ходом.
– Ты что делаешь? – кричал лейтенант. – Вперед!
Чтобы подбодрить себя и экипаж, он дал длинную очередь из пулемета. К механику присоединился наводчик:
– Не стреляйте, господин лейтенант. Мы подожжем себя собственными вспышками. Надо уходить и забросать этот «коктейль» снегом.
Наводчик дал свой дельный совет слишком поздно. Никита Швецов повернул ствол «максима» и нажал на спуск. По броне хлестнула очередь, брызнули огоньки бронебойно-зажигательных пуль, которые подожгли горючую смесь.
Младший лейтенант Орехов, мимо которого пятился немецкий танк, бросил еще одну бутылку. Теперь горела не только броня, но и одна из гусениц, растаскивая липкое пламя вдоль корпуса.
Ядовитый дым забивал смотровые щели, дым душил экипаж. Машина провалилась в воронку, засыпанную снегом, а командир открыл верхний люк и высунулся наружу.
Автоматная очередь ударила в верхнюю часть каски. Офицер нырнул снова в люк, но на броню вскарабкался ловкий, как кошка, младший лейтенант Коржак.
Огонь обжигал ноги, он дал очередь в смотровую щель и с руганью спрыгнул в снег. Зашипели тлевшие сапоги. Механик прибавил газ, выполз из воронки, но тут же уткнулся в основание кирпичного забора. В танк полетели гранаты, а когда экипаж сделал попытку выбраться, пули срезали наводчика и заряжающего. В открытый люк взводный Орехов швырнул бутылку с горючей смесью, выплеснулся язык пламени, а следом начали детонировать снаряды.
Если с одним «Т 3» расправились довольно быстро, то два других экипажа поняли, что соваться в гущу окопов, траншей и приближаться к кирпичным домам опасно. Оттуда летели гранаты и бутылки с «коктейлем Молотова».
Они отъехали на сотню метров и открыли огонь из пушек и пулеметов.
Штурмовой пехотный взвод занял крайний дом – барак и вклинивался в оборону. Станковый «максим», сдерживавший атаку был расстрелян из гранатомета. Второй номер пулеметного расчета успел бросить «лимонку», но немец в маскхалате, уклонившись от града осколков, достал его автоматной очередью.
Лейтенант Краев не знал, что на их участок брошена штурмовая рота, которая была предназначена для ведения боев непосредственно в Москве.
Солдаты и унтер-офицеры были рослые, хорошо подготовленные, прошедшие Польшу, Францию, Югославию.
Поселок и станция Крюково – это, конечно, не Москва, но здесь сформировался стойкий узел обороны, и штурмовую роту бросили на его ликвидацию.
Рота, насчитывавшая 180 солдат и офицеров, имела на вооружении три бронетранспортера, крупнокалиберные пулеметы, насколько огнеметов. Кроме штатных «машингеверов» «МГ 34», в каждом взводе имелись чешские ручные пулеметы «зброевка».
На центральном участке солдаты шли напролом, их поддерживали огнем пулеметов два бронетранспортера. Из подвала, превращенного в дот, ударила «сорокапятка». Снаряд угодил в двигатель, прикрытый довольно слабой броней. Вперед выдвинулись два огнеметчика и, не обращая внимания на пули, подожгли дот.
Ревущее пламя рвалось из амбразур, детонировали снаряды «сорокапятки», выскакивали горящие русские солдаты. Их не торопились добивать.
– Пусть покувыркаются, пока огонь не сожжет им кишки, – улыбаясь, рассуждал немецкий лейтенант, командир взвода.
Один из бронетранспортеров, девятитонный «ганомаг», буквально сметал все вокруг из двух своих пулеметов. Пехотинцы забрасывали гранатами траншеи и окна домов бараков.
Андрею Краеву доложили, что немцы прорывают оборону. Красноармеец в обгоревшей шинели с закопченным лицом докладывал:
– Крепко напирают, товарищ лейтенант. Взводного убили, дот сожгли вместе с пушкой. Люди живьем сгорели. Помощь нужна…
– Где винтовка? – отрывисто спросил Краев.
– Гранатой взорвало…
– А сам жив?
– Я стрелял, а фриц гранату бросил. Ствол согнуло и щепки от цевья в разные стороны. Я успел на дно окопа броситься. Фриц прямо на меня спрыгнул, но я вытерпел, не вскрикнул. Он меня за мертвого принял. В окопе еще двое убитых лежали, все в крови…
– Ясно, – перебил его лейтенант. – Возьми винтовку у погибшего, вон в углу стоит, и гранатами запасись. Коржак, бери десяток людей и разберись там.
В последнюю секунду хотел отменить приказ. Ивана в каждую дырку сует, надо поберечь. Кроме него, роту в случае чего некому будет возглавить. Орехов еще совсем неопытный, хотя взвод уверенно взял в руки и воюет неплохо.
Немецкая штурмовая рота была уверена в себе. Но и бойцы 8 й гвардейской дивизии имени генерала Панфилова прошли такие бои, что, шагая вслед за Коржаком, испытывали только злость и нетерпение.
Страшно, когда ты сидишь под огнем, ожидая смерти. А когда идешь на врага и стреляешь в него, страх пропадает.
Иван Коржак не хотел разбрасываться людьми и напролом не лез. Пулеметчик Никита Швецов установил среди развалин свой «максим». Отделение Тимофея Савенко тоже заняло свои места. Уже слышался надрывный звук двигателя тяжелого бронетранспортера.
Машина преодолевала сугробы, воронки, груды битого кирпича и вела огонь из двух пулеметов.
Навстречу Коржаку бежали бойцы. Некоторые обожженные, сбросившие с себя шинели. Один из красноармейцев шел, вытянув перед собой обугленные руки (попал под струю огнемета) и что-то бессвязно выкрикивал.
Как в пустое ведро, гулко молотил крупнокалиберный пулемет. Стоял непрерывный треск пулеметов обычного калибра и автоматов. Но не все убегали сломя голову. Человек пятнадцать отходили, стреляя на ходу из винтовок и ручного пулемета. Некоторые бросали гранаты.
– Все сюда! Занимать оборону, – командовал Коржак.
Подозвал Тимофея Савенко и скорее попросил, чем приказал:
– Тимоха, заткни этот гроб с тяжелым пулетеметом. Обойди с фланга, возьми пяток бойцов. Понял? Давай, друг, уделай его!
Немногословный, мрачный Коржак поймал себя на мысли, что провожает старого товарища Тимофея Савенко с такой же обреченностью, как провожал его самого Андрей Краев. Драка идет жестокая, а поединок с бронетранспортером пахнет верной смертью.
Отгоняя ненужные сейчас мысли, быстро организовывал оборону, подсчитывал гранаты.
– Ребята, отсюда ходу нет! Если побежим, всех из пулеметов положат.
– Ясно, чего там…
Прибежал старшина Снитко с помощником. Сбросили два ящика патронов, сложили в кучку гранаты.
– Пользуйтесь. И водка еще есть, две фляги.
Нестерпимо захотелось сделать несколько глотков, но Иван сдержался.
– Раненым отнеси, – приказал он.
Немцы взламывали оборону, давя на психику. Еще один огнеметчик вырвался вперед. Шипящая струя ударила в развалины следующего дома-барака. Оттуда выскочили двое бойцов, охваченные огнем.
Они пробежали десяток шагов и упали. Один из них еще дергался в агонии. Третий из оставшихся защитников дома понял, что бежать бесполезно. Положил у ног винтовку и неподвижно застыл.
На него шли трое солдат штурмовой роты. Один из них проговорил:
– Беги… нам не нужны пленные.
Красноармеец, это был совсем молодой парень с окровавленной, кое-как перевязанной рукой, продолжал стоять, тяжело, со всхлипом, дыша. Шинель он сбросил во время перевязки и стоял в телогрейке-безрукавке.
Двое немцев обошли его, а третий сделал выпад, как на учении, и вонзил ножевой штык в живот. Затем выдернул винтовку со штыком, с полминуты раздумывал и снова ударил извивающегося от боли парня, целясь в горло.
Савенко и двое красноармейцев с ним видели эту сцену. Один из бойцов скрипел зубами, сжимая трехлинейку, пальцы побелели от напряжения.
– Тварь, решил показать, что с нами будет.
Тимофей Савенко, опасаясь, что помощник не выдержит и выстрелит, положил ему руку на плечо.
– Тише. Нам нужен бронетранспортер. А с этими позже разделаемся.
Они укрывались за полуразрушенной стеной дома. Сержант и второй красноармеец держали наготове бутылки с горючей смесью. Немцы дали в сторону развалин несколько автоматных очередей и бросили гранату. Лезть через глубокий сугроб не стали.
Девятитонный бронетранспортер «ганомаг» на гусеничном ходу, с зауженным продолговатым капотом стрелял из двух пулеметов и нескольких автоматов. Экипаж этой массивной шестиметровой машины составлял двенадцать человек во главе со старшим унтер-офицером.
Обычно бронетранспортеры держались поодаль, так как имели слабое бронирование. Но рота была особая, штурмовая, а «ганомаг» хорошо вооружен.
Подминая тело еще живого, пробитого штыком красноармейца, машина шла вдоль улицы шагах в десяти от сержанта Савенко и его бойцов.
– Бросаем!
Три бутылки с горючей смесью полетели из-за стены. Две разбились о высокий скошенный борт, третья упала в снег. Хотя пламя мгновенно растеклось по броне и правой гусенице, машина лишь увеличила скорость, чтобы уйти из опасного места и потушить огонь.
Кормовой пулемет выбил очередью кирпичную крошку и свалил в снег неосторожно высунувшегося красноармейца.
Сержант Савенко выскочил из-за стены и швырнул под гусеницы противотанковую гранату. Лучше было бы забросить ее в десантный отсек, но Тимофей опасался промахнуться.
Граната смяла два задних колеса и перебила гусеницу. Бронетранспортер продолжал ход, скрутил гусеницу и остановился. Пламя и густой маслянистый дым заслоняли видимость экипажу.
Крупнокалиберный пулемет продолжал молотить, рассеивая пули наугад. На снег спрыгнули несколько солдат и унтер-офицер. Тимофей бросил оставшуюся у него «лимонку» и снял из-за спины самозарядку.
Несколько секунд потребовалось, чтобы сорвать с затвора промасленную тряпку. Целиться времени не оставалось. Сержант стрелял навскидку и успел выпустить шесть или семь пуль.
Обжигающий удар в плечо выбил винтовку. Савенко шатнулся, перехватил тоскливый взгляд унтер-офицера, сидевшего на снегу и зажимающего живот. Рядом лежало еще одно тело. Кто-то отползал подальше от пламени, охватившего борт и гусеницу.
Рослый солдат нажал на спуск. Сразу несколько пуль пробили грудь. Медленно угасало сознание, но силы еще оставались, и Тимофей попытался приподняться. А затем подступила темнота. Немец дал еще одну очередь и побежал к бронетранспортеру.
Взрыв повредил бензонасос. К пламени горючей смеси прибавились языки полыхнувшего бензина.
– Гасите огонь! Быстрее, – кричал механик.
Уцелевший красноармеец из группы Савенко, не рисковавший высунуться из-за стены, не знал немецкого, но смысл суеты понял, фрицы торопились погасить огонь.
– А вот хрен вам! – срывающимся от напряжения и мороза, тонким мальчишеским голосом выкрикнул восемнадцатилетний красноармеец.
Он выскочил из-за стены и бросил две гранаты «РГД 33». Одну из них он забыл поставить на боевой взвод, зато вторая грохнула возле механика-водителя, издырявив осколками его замасленную куртку и выбив из рук огнетушитель.
Впрочем, огнетушитель бы уже не помог. Пламя выбивалось из-под брюха тяжелой машины, горели масло, бензин, тела унтер-офицера и пулеметчика.
Красноармеец бежал прочь, не разбирая дороги, всхлипывая на ходу, иногда останавливаясь и грозя кулаком в сторону немцев.
– Что, нажрались? Горите теперь вместе со своим гробом.
В него стреляли, но пули пролетали мимо. Возле одного из домов он столкнулся лицом к лицу с немецким разведчиком. Винтовка была заряжена, и боец нажал на спуск, опередив на секунду рослого, на голову выше его, ефрейтора с автоматом.
Немец вскрикнул и упал на бок. Пуля в живот прожигает болью все тело. Хочется бежать от этой боли и еще глотнуть холодной воды. Красноармеец попятился от извивающего в окровавленном снегу немца. Хотел прихватить автомат, но не хватило духу.
Немец так громко стонал, почти выл, раскидывая ботинками снег, что восемнадцатилетнему бойцу стало страшно. Он добрался до своих и без сил опустился на корточки. Взвод Коржака вел бой. Младший лейтенант, оторвавшись от прицела, окликнул его:
– Чего молчишь? Где Савенко?
– Убили… И земляка моего тоже. А броневик горит.
– Точно убили? Не раненого его там бросил?
Парень кивал и размазывал ладонью копоть по лицу. Слезились от дыма или чего другого глаза, и хотелось заплакать.
Бой, с перерывами, шел до вечера. Егор Веселков, закрепившись в подбитом танке, вместе с тремя красноармейцами вел огонь из трофейного «МГ 34» и ручного пулемета Дегтярева. Немцы сразу поняли, что удобное укрытие захватили русские.
Хотя танк пытались обойти стороной, но пулеметный огонь мешал продвижению. Послали двух саперов с огнеметом. Но Веселков заметил их еще издалека и срезал одного пулей в грудь. Второго догнала очередь из «дегтярева». Взорвался баллон с горючей жидкостью.
Сжатый воздух в баллоне огнемета взметнул огненное облако. Шипел снег, шипели обгорающие тела саперов. Танк обстреляли из минометов, потом стало не до него, захлебывалась атака главной ударной силы, штурмовой роты.
Уже в темноте на позицию 2 й роты пришел комбат Суханов. Выслушал доклад Краева.
– Пока держимся. Но потери большие. Тимофея Савенко убили.
– Как с боеприпасами? – спросил комбат.
– Пока есть, но они лишними не бывают.
– Посылай Снитко. Пусть возьмет помощников, получит патроны и гранаты. Харчи он принес?
– Принес, – кивнул Андрей. – Старшина у меня шустрый.
– Это хорошо. И держались вы крепко. Завтра полегче будет. Выделим гаубичную батарею, они помогут.
Андрей вспомнил, что давно не связывался с Матвеем Сташковым.
– Жив курилка, – ответил Суханов. – Правда, батарее опять досталось. Два орудия из строя вышли. Одно пытаются отремонтировать. В любом случае две пушки у него наготове.
Наступила ночь. Обе стороны, возбужденные долгим боем и гибелью товарищей, продолжали стрелять, хоть цель толком не видели.
Егор Веселков не ожидал, что в танке будет так холодно. Пар от дыхания оседал слоем инея на промерзшей обгорелой броне. Водка не согревала, только тянула в сон.
Ближе к рассвету, когда темнота особенно сгустилась, Егор своим острым зрением разглядел несколько силуэтов. В маскировочных халатах. В танке оставался запас осветительных ракет. Сержант приказал по его сигналу выпустить несколько штук. Сам сел за прицел «дегтярева». В окопе из-под танка готовился открыть огонь расчет трофейного «МГ 34».
Когда взвились вверх ракеты, все отчетливо увидели шагах в семидесяти пять-шесть немецких солдат. Открыли огонь. В ответ выплеснулась шипящая струя огнемета, но до танка огонь не добрался.
Зато тянулись трассы со склона, вели огонь по танку немецкие пулеметчики. Саперы, прикрываясь автоматными очередями, отползли, оставив два трупа и догорающий баллон.
Когда пришли в себя от внезапного нападения, обнаружили, что погиб красноармеец из расчета трофейного «МГ 34». Одна из многих пуль нашла свою цель. Угодила в голову, и боец сунулся лицом в землю. Когда Веселков сообщил по телефону об этом лейтенанту Краеву, тот, помолчав, спросил:
– Втроем справитесь?
– Справимся.
С утра немцы снова атаковали станцию. По склону, прячась за редкими деревьями, спускался штурмовой взвод. Дождавшись, когда он выйдет на более открытое место, открыли огонь из обоих пулеметов и заставили взвод отступить.
Было видно, как санитары вытаскивали раненых и убитых. Танк, превращенный в дот, оказался как кость в горле.
Сначала его пытались добить и поджечь фосфорными минами. Но в запасе у немцев их было не так много. Все же штук пять взорвались рядом. Одна ударила в башню, засыпав броню горящим крошевом.
В танке гореть было нечему, но дым душил людей, кашель буквально выворачивал легкие. Убегать было бесполезно, немцы только этого и ждали. Тогда Егор Веселков, вспомнив, как спасались в горящем лесу, приказал дышать через мокрые тряпки.
Они продержались в танке до ночи, помогая отбивать атаки. Когда немцы обложили их кольцом, Егор понял, что еще одну ночь им не продержаться. Старшина Снитко не смог принести боеприпасы. Краев дал добро на прорыв.
К своим пробились двое: Егор Веселков и молодой красноармеец, который участвовал в штурме танка.
– Ну, как повоевал? – обнимая товарища, спросил Андрей Краев. – Дали вы фрицам! Они сожрать вас были готовы. Не считал, сколько немцев ухлопали?
– Нет, – покачал головой сержант. – Не до того было.
– Голов сорок уделали, – неожиданно вмешался в разговор молодой красноармеец.
– Ты их по головам как овец считаешь?
– А что они, люди, что ли! Били от души из двух пулеметов. Все гильзами засыпано.
– Герой, – засмеялся Андрей. – Ладно, иди отдыхай. Там вам еду и водку оставили. Чего смотришь?
Боец помялся, затем неуверенно продолжил:
– Медаль какая-нибудь нам не положена? Мы старались…
– Иди, ужинай. Посмотрим.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – козырнул красноармеец.
– За что спасибо? Я тебе ничего не обещал. А воевали вы смело.
Еще трое суток рота лейтенанта Андрея Дмитриевича Краева вела бой за станцию Крюково. Первого декабря под сильным напором обескровленный полк был вынужден отступить.
В этот день Андрей Краев погиб. Лейтенант вместе со взводом Ивана Коржака прикрывал отходящий батальон. Пулеметная очередь угодила ему в грудь. Прибежал санитар. Андрей с усилием открыл глаза. Хотел что-то сказать, но не хватило жизни.
Его тело вынесли на себе уцелевшие красноармейцы во главе с Иваном Коржаком.
– Мы героев ищем, а они рядом с нами, – докладывал комбату подвыпивший лейтенант Коржак, принявший остатки роты. – Андрей каким человеком был! Таких редко найдешь. Сражался до последнего и погиб.
Пятого декабря 1941 года наши войска перешли под Москвой в наступление. Были освобождены города Клин, Истра, Калинин, Калуга, Волоколамск, десятки поселков и деревень. Среди них – небольшая станция Крюково, где погиб лейтенант Андрей Краев.
Группа армий «Центр» была отброшена на 100–250 километров. Это был первый крупный успех Красной армии в Великой Отечественной войне.
Весь мир обошли кадры кинохроники. Завязшая в глубоком снегу вдоль дорог разбитая немецкая техника, смерзшиеся мертвые тела «завоевателей», колонны пленных. Ох, как далеко еще было нам до Победы! Но первый крепкий удар был нанесен.
Вермахт, не знавший два с лишним года поражений, бежал. Были разгромлены 38 немецких дивизий и похоронен миф о непобедимости немецкой армии.
