Книга: Стражи Студеного моря
Назад: 13. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Дальше: 15. ЧЕРНАЯ БРАМА

14. ХУГГО СВЭНСОН СМЕЕТСЯ

В числе членов экипажа «Бенони» не было ни одного новичка. Эти люди привыкли к азартной игре, где ставкой зачастую бывает жизнь. Даже проигрывая, они сохраняли внешнее спокойствие. В этом заключалось достоинство игрока.
Неуправляемое легкое суденышко кренило до самого фальшборта. Снег с яростью шрапнели вгрызался в палубу.
Капитан «Бенони» Генри Лоусон, кэп, как его называла команда, спустился в машинное отделение. Здесь он снял подбитый мехом кожаный реглан, замшевую на молнии куртку и, засучив рукава, вместе с главным механиком попробовал вручную провернуть каждый вал в отдельности. Два боковых вала нельзя было сдвинуть с места: средний проворачивался с трудом.
— На одном двигателе мы сможем дать узлов десять, — доложил механик. — Надо очистить винт.
— Может быть, Траммэр, — так звали механика — это сделаете вы? — предложил Лоусон.
— Нет, кэп, много риска. Можно схватить насморк… — У Траммэра было чувство юмора.
— Вы набиваете себе цену. Водолазный костюм с электрическим обогревом, — надевая тужурку, сказал Лоусон.
— Во что это обойдется моему капитану? — спросил Траммэр.
— Пятьдесят фунтов.
— Пошлите Хугго, он мальчик крепкий, сэр.
— В этом водевиле, Траммэр, каждый играет свою роль. Сто фунтов сейчас или через десять минут ни пенса! — резко закончил Лоусон и пошел к трапу.
В это время судно накренило на противоположный борт, Лоусон не успел ухватиться за поручни, и его отбросило назад, к Траммэру.
Поддержав Лоусона, механик сказал:
— Можно, сэр, чеком на Варде. Да пришлите мне двух парней на помощь.
Водолаз еще был под водой, когда с правого борта показалась шлюпка пограничного корабля. Траммэра вытащили на палубу, он съехал по трапу вниз, и только в машинном отделении удалось снять с него водолазный шлем.
По внутреннему телефону Лоусон спросил:
— Траммэр, вы честно заработали свои сто фунтов?
— Я честно заработал двести! Очищен правый и средний винты. Гарантирую двадцать узлов хода, сэр.
— К нашему борту швартуются пограничники, Траммэр, чтобы у вас был достаточно кислый вид!
— Есть, кэп!
Ответа Лоусон уже не слышал, держась за поручни, он шёл на ют встречать подходившую шлюпку.
Нагорный закрепил фалинь за кнехт. На палубу мотобота поднялись капитан Клебанов, мичман Ясачный и радист Аввакумов, в шлюпке остался старшина Хабарнов.
Открыв на первой странице разговорник, Клебанов спросил:
— Ер де ди сом ер капитан?
Вежливая улыбка сбежала с лица Лоусона, он не понял вопроса.
— Ией ер репресентант фор Совиет Унион гренсе вахт,— внушительно произнес Клебанов.
Снова наступила пауза, во время которой Лоусон, любезно улыбаясь, развел руками.
— Вильди комме мед скип документер,—. потребовал Клебанов.
— Послушайте, капитан-лейтенант, на каком языке вы говорите? — по-русски спросил Лоусон.
— Вы же идете под норвежским флагом! — сдерживая растущее раздражение, сказал Клебанов.
— «Бенони» приписан к Норвежскому порту. Что касается меня, я — англичанин, Генри Лоусон. Рад с вами познакомиться. Впервые я встретился с вашими соотечественниками на Эльбе, в сорок пятом году. Несколько лет работал с русскими в комендатуре Берлина.
Пока капитан объяснялся с Лоусоном, мичман Ясачный, окинув взглядом ют, увидел еще мокрые водолазные галоши с грузом. Внимание его привлекла и шлюпка без чехла. Под ее кормовой банкой лежали два туго набитых рюкзака и саперные лопаты. Подтянутая на талях двойка была поднята с кильблоков и готова к спуску на воду.
Мичман отозвал капитана Клебанова в сторону и доложил обо всем, что увидел на юте.
Выслушав Ясачного, капитан вернулся к поджидавшему его Лоусону.
— На все время, пока «Бенони» находится в наших территориальных водах, радиорубку закрыть, — сказал Клебанов и, сопровождаемый Аввакумовым и Лоусоном, направился к надстройке.
Нагорный последовал за ними.
Человек шесть команды мотобота собралось на юте. Подняв воротники подбитых мехом курток, они курили и безучастно наблюдали за происходящим.
Заряд затянулся. Снежная мгла плотно закрыла сторожевой корабль.
Осмотрев рубку, капитан Клебанов приказал Нагорному остаться здесь для наблюдения.
Из рубки осмотровая группа направилась в машинное отделение.
Нагорный остался один. Широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие, он внимательно наблюдал за поведением команды на юте. Сказать, что «Бенони» качало, было бы неточно. Легкое судно швыряло, как челнок на ткацком станке, но Андрей этого не чувствовал.
От группы людей на юте отделился один матрос и направился к рубке. Он остановился в нескольких шагах от Нагорного.
Настороженно, но с интересом Андрей рассматривал этого человека из другого мира, его мужественное лицо.
Матрос улыбнулся и, ткнув себя в грудь, сказал:
— Я — Хугго Свэнсон!
Нагорный молчал: он был на посту.
Хугго Свэнсон вынул норвежскую с крышкой трубку, набил ее табаком и ловко раскурил на ветру.
После того как Ясачный в машинном отделении тщательно осмотрел все три двигателя, он обратил внимание капитана Клебанова на Траммэра. Механик сидел на рундуке с ветошью, в то время как рядом стояла удобная разножка.
— Встаньте с рундука! — сказал Клебанов.
Лоусон перевел обращение капитана. Механик неохотно поднялся и отошел в сторону.
Подняв крышку рундука, Клебанов увидел медный шлем и еще мокрую водолазную рубаху.
— Та-ак… Интересно, — протянул Ясачный. — Неужели успели? — и, проверяя догадку, провернул вал среднего винта.
— Вы же сказали, что самостоятельно двигаться не можете? — напомнил Клебанов Лоусону и решительно потребовал: — Предъявите судовые документы!
— Прошу в каюту, — показал рукой на трап Лоусон.
— Машинное отделение будет также закрыто. Пусть механик поднимется наверх, — приказал Клебанов.
Лоусон перевел приказание, и Траммэр, накинув на плечи меховую тужурку, пошел к трапу.
Закрыв дверь в машинное отделение, мичман Ясачный поднялся на палубу последним.
Каюта Лоусона была небольшой. Полированная панель и мебель красного дерева, матовые плафоны освещения, шелковые занавески на иллюминаторах — все свидетельствовало о том, что на отделку «Бенони» не скупились.
Открыв тумбу письменного стола, Лоусон выдвинул несгораемый ящик, достал судовую роль и передал Клебанову.
Список немногочисленной команды мотобота был по форме заверен портовой администрацией Нурвогена.
Конечно, агент, предназначенный для заброски, если он находился еще на борту «Бенони», скрывался под вымышленным именем, и все-таки надо было знать все восемь имен и фамилий по этому судовому списку.
Клебанов обладал хорошо тренированной, профессиональной памятью. Прочитав несколько раз список, он захлопнул папку, мысленно проверил свою память и сказал:
— Прикажите всем людям собраться на юте и распорядитесь, чтобы они приготовили мореходные книжки.
Затянувшееся пребывание осмотровой группы в каюте Лоусона вызвало у Нагорного чувство тревоги.
Прошло еще несколько минут. Заряд, выстрелив с особенной яростью последние залпы снега, затих. Проглянуло по-весеннему голубое небо.
Нагорный бросил взгляд на море и увидел в пяти-шести кабельтовых «Вьюгу». Отрабатывая на малых оборотах, строго сохраняя дистанцию, корабль держался с наветренной стороны; он был здесь, рядом с ними.
На прожекторную площадку «Вьюги» поднялся сигнальщик и просемафорил вызов.
Нагорный крикнул матросам на юте:
— Вызвать командира! — Но никто из членов экипажа не двинулся с места.
«Или они не понимают по-русски, или ветер относит мои слова», — подумал Нагорный и дал из автомата два выстрела в воздух.
На звуки выстрелов выбежали капитан Клебанов, Ясачный и Лоусон.
— Товарищ командир, с корабля нас вызывают по семафору! — доложил Нагорный.
Лоусон скрылся за дверью каюты, а мичман поднялся на мостик и ответил на вызов.
Сигнальщик быстрыми взмахами флажков передавал запрос командира. Он торопился: с северо-востока с огромной скоростью надвигалась новая черная полоса заряда.
Наблюдая в бинокль за сигнальщиком, Ясачный читал семафор.
В учебном отряде Нагорный изучал семафорную азбуку, но в таком быстром темпе он не успевал читать передачу.
Наблюдая за верхней палубой, Андрей увидел Лоусона, который из двери своей каюты через бинокль следил за семафором.
— Товарищ мичман, — тихо доложил Нагорный, — капитан «Бенони» следит за передачей. Видно, он читает семафор не хуже вас.
— Эта передача для него и организована, — усмехнулся Ясачный и, отвечая на запрос сторожевика, писал:
«НЕПОДЧИНЕНИЕ «БЕНОНИ» ПРИКАЗУ ЗАСТОПОРИТЬ МАШИНУ НИЧЕМ НЕ ОПРАВДАНО, СУДОВЫЕ ДОКУМЕНТЫ В ПОРЯДКЕ, ДОСМОТР ПРОДОЛЖАЕМ».
Здесь, на «Бенони», солнце еще слепило глаза, а сторожевой корабль уже обволакивала снежная мгла. Мичман едва успел закончить передачу семафора, как первый порыв ветра и снега с воем и свистом промчался по палубе мотобота.
Бросив ободряющий взгляд на комендора, Ясачный быстро сбежал с мостика.
Во время проверки команды по судовому списку мичман Ясачный и Аввакумов, сопровождаемые Лоусоном, тщательно осмотрели «Бенони», но ничего подозрительного не обнаружили.
Капитан Клебанов подвел итоги досмотра:
— Незаконным ловом вы не занимались, контрабанды на вашем судне не обнаружено. Осмотр машинного отделения показал, что вы можете идти собственным ходом. Настоятельно требую, чтобы «Бенони» немедленно покинул советские территориальные воды. Если вам нужен акт досмотра…
— Благодарю вас! Пустая формальность. Я владелец «Бенони», и мне отчитываться не перед кем, — ответил Лоусон, провожая осмотровую группу к трапу. — Уверяю вас, как только моему механику удастся запустить двигатель, «Бенони» покинет советские территориальные воды. Быть может, капитан захватит для командира сторожевого корабля бутылочку шарантского коньяка?
— Вы очень любезны, но мой командир не пьет ничего, тем более коньяк, — в тон ему ответил Клебанов, уже спускаясь по трапу в шлюпку.
Боцман Райт отдал фалинь, Хабарнов принял — и шлюпка отвалила от борта «Бенони».
Безошибочным чутьем Нагорный угадывал, где находится «Вьюга». Ветер был северо-восточный, сторожевик держался от них в пяти-шести кабельтовых с наветренной стороны, а шлюпка шла строго по ветру на юго-запад…
Подгоняемые мичманом, Хабарнов и Нагорный гребли напористо, не жалея сил. «Бенони» исчез у них за кормой в снежной мгле, но ветер еще долго доносил до шлюпки слова торопливых команд на чужом, не понятном им языке.
Шлюпка все дальше и дальше уходила от корабля в направлении мыса Крутого. Боцман так торопил гребцов, словно хотел уйти от погони.
Аввакумов достал из-под банки большой кожаный ранец с рацией и передал в эфир:
— Я — «Торос один»… Я — «Торос один»…
Сделав крутой поворот, шлюпка легла носом против волны. Напряженно вслушиваясь, моряки старались услышать сквозь вой и свист ветра, что делается на «Бенони»
— Неужели ошибка в расчете? — тихо сказал мичман.
— Нет никакой ошибки. Вот увидите, мичман, они спустят на воду шлюпку, — отозвался капитан. — Другой такой возможности надо ждать годами. Лоусон не глуп и отлично это понимает.
— Я — «Торос один»… Я — «Торос один»… — передал Аввакумов и переключил рацию на прием.
Было слышно, как, взревев, двигатели «Бенони» перешли на мерный рабочий ритм и постепенно затихли — мотобот ушел в северо-западном направлении.
Почти одновременно Аввакумов принял свои позывные. Напряженно вслушиваясь, он прижал к ушам телефоны и доложил:
— Товарищ капитан, «Торос два» обнаружил промысловый косяк рыбы в восьми кабельтовых от нас к северо-востоку. Просят принять меры.
— На шлюпке соблюдать полную тишину! — приказал Клебанов.
Нагорный понял, что с «Вьюги», наблюдая по локации, обнаружили спущенную с «Бенони» шлюпку.
«А что, если с мотобота также ведут наблюдение за нашей шлюпкой?» — подумал Андрей.
Была и другая опасность. Нагорный о ней не подумал, но капитан и мичман с растущей тревогой вглядывались в снежную мглу. Заряд мог неожиданно кончиться, и тогда они очутились бы нос к носу со шлюпкой «Бенони».
— Товарищ капитан, радиограмма с корабля, — доложил Аввакумов. — «Косяк следует юго-запад. Переходите прием. Торос три».
По команде Клебанова шлюпка развернулась в юго-западном направлении. Нагорный и Хабарнов навалились на весла.
Когда ветер стих и спала волна, Андрей оглянулся и узнал отвесные склоны мыса Крутого, шлюпка вошла в бухту.
Аввакумов передал в эфир позывные.
Клебанов перебрался на корму шлюпки, сел на банку рядом с Аввакумовым, лицом к Ясачному и разложил на коленях карту залива.
— Как думаете, мичман, — спросил он, — куда может направиться шлюпка «Бенони»?
— От губы Чаны до губы Угор на пять миль тянутся совершенно голые отвесные скалы, — как бы размышляя вслух, ответил Ясачный. — При таком резком северо-восточном ветре — берега не ласковые. От Угор-губы до Гудим-губы дело обстоит не лучше. Да и вряд ли они пойдут в Гудим-губу: ворота порта Георгий — место людное. Скорее всего, они направятся к губе Угор. Думаю, их шлюпка пройдет западным или восточным проливом, — боцман показал на карте пальцем. — Длина губы миль шесть, берега отлогие, поросшие густым кустарником, — хорошее место для высадки…
— Словом, задача со многими неизвестными, — в раздумье сказал Клебанов и, помолчав, спросил: — «Торос три» молчит?
Аввакумов так напряженно вслушивался в эфир, что Клебанову пришлось свой вопрос повторить дважды.
— «Торос три» молчит, но позывные принял, — ответил радист и снова ладонями обеих рук прижал телефоны к ушам.
Наступила пауза, долгая и томительная.
Укрытые от ветра высокими скалами мыса, покачиваемые малой волной, они напряженно вслушивались в окружавшую их тишину. Вспенив воду, мелькнул и скрылся в волне косой плавник зубатой касатки. Увлекая за собой комья снега, с вершины мыса скатился большой отполированный ветром камень и шумно плюхнулся в море. Взлетели испуганные глупыши. Громко крича, они пронеслись над заливом и снова сели на скалы. Снег не переставал.
Аввакумов предупреждающе поднял руку и склонился над блокнотом. Клебанов повернулся на сиденье и стал читать через плечо радиста радиограмму берегового поста наблюдения: «Западным проливом косяк прошел квадрат Д-15».
— Ваши предположения, мичман, оправдались, — сказал Клебанов, отчеркнув карандашом створы Угор-губы.
Шлюпка вышла из укрытия и пошла на юго-восток.
Резкий ветер бил в левый борт шлюпки, швырял в лица клочья морской пены и жесткий колючий снег. Руки немели. В паре с Хабарновым грести было нелегко. Тихон и родился-то на карбасе — мать шкерила рыбу, когда начались первые родовые схватки. Хабарнов рос на море. Взяв впервые перо в руки, он, как истый помор, уже владел кормовым веслом. Еще с трудом познавал он законы начальной арифметики, но уже знал законы моря, все банки и отмели, бухты и опасные камни от Мезенского залива до Канина Носа.
Нагорный потерял счет времени. Услышав грохот прибоя, он повернулся, рассчитывая увидеть берег, но впереди была все та же снежная мгла.
Однако грохот прибоя нарастал с каждой минутой.
Очертания скал показались из мглы неожиданно.
Гребцы с особенной силой налегли на весла. Шлюпка шла прямо на отвесные скалы.
Волны взлетали от подножий валунов к вершинам, разбивались и падали белой кипящей пеной.
Когда до бурунов оставалось не больше десятка метров, Ясачный круто переложил руль. Гонимая ударами весел, силой течения и ветра, шлюпка вошла в пролив между скал…
— Табань левым! — крикнул Ясачный.
Огибая скалы, шлюпка понеслась бортом по бурлящему горлу залива.
— Табань правым!
И, уже огибая камни, шлюпка выходила на стреж.
Здесь было тише. Большая волна разбивалась у горла залива. Покачиваемая малой волной, шлюпка шла меж высоких скалистых берегов.
Солнце клонилось к западу.
Ясачный дал команду, и гребцы навалились на весла.
Теперь они не могли рассчитывать на береговой пост радиолокации: высокие, извилистые берега губы мешали наблюдению за шлюпкой.
Соблюдая предосторожность, они шли ближе к берегу, всматривались в снежную мглу и, только убедившись в том, что шлюпка с «Бенони» опередила их, продвигались вперед до следующего поворота.
Берега становились пологими, изредка встречались валуны. В распадках курчавились мелкорослые ерники, занесенные снегом.
И, как это часто бывает, их путешествие закончилось неожиданно. Далеко впереди, за скалистым мыском, чуткое ухо Ясачного уловило всплеск весел. Прислушиваясь, боцман поднял руку, затем тихо сказал;
— Табань левым!
Шлюпка круто развернулась. Последовала новая команда, и с разгона киль врезался в песчаный берег.
Посовещавшись с Ясачным, капитан подозвал к себе Нагорного.
— Вот что, комендор, со стороны этой скалы, — капитан указал на мысок впереди, — подберитесь как можно ближе к их шлюпке. Постарайтесь выяснить, сколько человек высадилось на берег и каковы их намерения. Помните, малейшая неосторожность может провалить операцию.
Ясачный помог Андрею надеть белый маскхалат, поправил капюшон, проверил оружие.
Нагорный двинулся вперед. Пока между ним и шлюпкой «Бенони» находился скалистый мысок, можно было двигаться не соблюдая большой предосторожности, но, по мере того как он подходил все ближе к скалам, опасность возрастала. Наст выдерживал его тяжесть, а валивший хлопьями снег скрывал оставленные им следы. В ернике Андрей залег и стал пробираться вперед по-пластунски.
На склоне мыска образовались проталины, кое-где желтели первые вестники заполярной весны — цветы многолетней сиверсии.
Поднявшись на вершину, Нагорный рассчитывал увидеть, что делается по другую сторону мыска, но, выглянув из-за камня, убедился, что от противоположного края скалы его отделяет ровная площадка шириной в семь-восемь метров. Андрей с трудом преодолел последние метры глубокого снега. Южный склон мыска густо порос мелкорослым березняком, и это облегчало задачу Нагорного. Андрей увидел на отмели шлюпку «Бенони». Матрос, назвавший себя Хугго Свэнсоном, сидел на снегу, прислонясь к валуну, и курил трубку, рядом с ним лежали рюкзак и саперная лопата. Боцман с «Бенони», уже немолодой человек, тяжело дыша от усталости, сидел на носу шлюпки.
— Ты, что же, здешний? — по-русски, но с. каким-то акцентом спросил боцман.
— Видел в губе знак, из камня сложенный?
— Видел.
— Своими руками складывал. Сколько лет прошло, а кекур — знак этот все стоит… — Свэнсон отлично говорил по-русски.
Некоторое время они молчали, затем пожилой спросил:
— Ты же русский. Звать-то тебя как? — Не получив ответа, он приложился к фляге и с какой-то душевной усталостью сказал: — Ты, Хугго, знаешь меня как Райта, но имя мое Микель… Микель Янсон… Я из Вентспилса, с Балтики, там родились мои дети… Старшего, Эльмара, в сороковом я увез на чужбину и… Нет больше сына у Микеля Янсона. — Он снова отхлебнул из фляги, сплюнул и сказал: — Осталась дочь, Берта. Она живет в Лиельварде, ее муж электрик на Кегумской гидроэлектростанции. У Берты родился сын, мой внук. Его назвали, как меня, Микелем… Я бы очень хотел повидать моего внука…
На этот раз паузу нарушил Свэнсон:
— Мы с тобой, старик, не в Хессельнесет у стойки Басса! Надо приниматься за дело!
— Еще немного, я очень устал, — глухо сказал Янсон и потянулся к фляге. — Мы с тобой, Хугго, как пара волов в одном хомуте. Ты молодой, сильный. Скажи мне правду, Хугго, зачем мы здесь, на этой суровой, холодной земле? Это что — политика?
— Мне политика, что рыбке зонтик! — усмехнулся Свэнсон. — Был я в лагере под Мюнхеном, хлебал со мной баланду из одного котелка человек… Теперь небось и костей его не осталось, можно назвать — Никифор Касаткин. Историй он знал множество, мог объяснить всякое движение человеческой души. Мне Никифор так говорил: «Ты, Сашка — меня Александром звать, — в жизни романтик и погибать тебе придется через эту твою романтику». Так и сказал. Никифор людей насквозь видел.
— С чем ее едят, твою романтику?
— Про это тебе знать не положено, — отрезал Свэнсон, встал, потянулся и, позевывая, бросил: — Надо двигаться. Вот придем на Черную Браму…
«Черная Брама», — мысленно повторил Андрей и вспомнил все, что было связано для него с этим названием.
Райт достал из-под банки вторую саперную лопату. Они закрыли шлюпку чехлом и поверх брезента забросали снегом.
«Стало быть, Хугго Свэнсон рассчитывает сюда вернуться», — подумал Нагорный.
Старик присел возле своего рюкзака и хотел было продеть руки в ремни, но раздумал:
— Мне, Саша, нечего делать на Черной Браме. Ты вернешься назад, в Гамбург. Тебя ждет Марта. Ты сам говорил, она молодая и красивая, твоя Марта. Если ты любишь, то поймешь… Саша, я хочу перед смертью прикоснуться к земле, на которой вырос, обнять дочь, взять на руки внука… Я пришел сюда только для того, чтобы в последний раз увидеть мою Латвию, услышать родной язык…
— Ты, старик, думаешь, что тебя примут? — спросил Свэнсон.
— Примут, Саша, примут! Не как вор приду — как блудный сын: «Согрешил я перед тобой и недостоин называться сыном твоим».
Бросив исподлобья быстрый, оценивающий взгляд на Райта, Свэнсон молчал.
— Во имя твоей любви к Марте, во имя твоего счастья… Ну хочешь, я на колени перед тобой встану…
— Хорошо, старик, но будь осторожен. Отсюда пойдешь прямо на юг полмили, затем на восток — Гудим-губа, порт Георгий (из порта раньше ходила «каботажка» до Мурманска), ну а там — поездом. Деньги у тебя есть…
Дрожащими пальцами старик торопливо затянул ремни рюкзака, сделал несколько нерешительных шагов, потом остановился и вернулся назад:
— Хочу обнять тебя, Саша, пожелать настоящего счастья. Мне всегда казалось, что красивые люди жестокосердны, теперь вижу— ошибся… — На глазах Райта блеснули слезы.
Свэнсон ответил на объятие, и старик двинулся на юг. С каждым шагом его поступь становилась увереннее, тверже.
Чтобы лучше видеть уходившего, Свэнсон поднялся на поросший мхом валун, сунул руку за пазуху и, вскинув пистолет, не целясь, нажал на спусковой крючок. Выстрела не было слышно. Микель Янсон повернулся к Свэнсону и, раскинув руки, упал лицом вниз.
Жалость к старику сдавила горло Андрея. Взглянув снова вниз, он не поверил своим глазам — Свэнсон смеялся. Запрокинув голову и прислонясь спиной к валуну, Свэнсон смеялся…
Андрей вспомнил: еще мальчишкой любил он, стоя за спиной Владимира, смотреть, как брат рисует ему «артистов» для театра. Когда из-под карандаша на бумаге появлялись знакомые персонажи сказок, Андрей смеялся. Он не мог удержаться от смеха — радости творческого соучастия.
Почему смеялся Свэнсон?
Легкое прикосновение к ноге вывело Андрея из состояния задумчивости, он отполз назад по своему следу в глубоком снегу и осторожно оглянулся. Это был старшина Хабарнов.
На листке из блокнота Нагорный написал несколько слов, сунул листок в ствол автомата и, вытянув руку, передал записку старшине.
Когда Андрей вновь подтянулся к краю плато, Свэнсона не было. Его меховая шапка мелькнула где-то южнее в распадке. Вернулся Свэнсон с рюкзаком Райта в руке и, приподняв брезент, швырнул его в шлюпку, затем раскурил трубку, надел свой рюкзак, сверился по компасу и двинулся на запад.
Назад: 13. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Дальше: 15. ЧЕРНАЯ БРАМА