КОНЕЦ РЫЖЕГО
Его никто не видел. Никто не мог сказать, где его, хотя бы приблизительно, нужно искать. Два года он действовал в городе и два года выходил сухим из воды.
И все же сыщики знали о нем немало.
— Он высок ростом и рыжеволос, — задумчиво говорил Кичига, попыхивая дымком и изредка взглядывая на Смолина. — Дважды мы подбирали на месте краж рыжие волосы. Как-то, в прошлом году, он расписался на стене ювелирной мастерской, прежде чем уйти из нее. Ты помнишь эту надпись? «Не ищите меня, дурни!» Я измерил высоту, на которой была сделана надпись. Сто шестьдесят шесть сантиметров от пола. На стене люди пишут обычно в уровень глаз. От глаз до темени еще, скажем, четырнадцать-пятнадцать сантиметров. Выходит, в Рыжем — метр восемьдесят. О том же говорят и следы его ног.
— Вероятно, все это так, — согласился Смолин.
— Ему сейчас лет сорок, — продолжал Кичига. — Нам удалось собрать его пальцевые следы. На раме в промтоварном магазине, на шкатулке в ювелирной мастерской и на мельхиоровых ложках, оставленных в ограбленной квартире.
Ты знаешь, чем старше человек, тем шире папиллярные линии и бороздки между ними. У Рыжего — шесть-семь линий на пяти миллиметрах следа. Такой отпечаток не оставят ни ребенок, ни юноша. Мало того, у взрослых людей обычно бывает на две-три линии больше, чем у Рыжего. Выходит, он не отличается худобой.
— Мне нечего возразить на это, — сказал Смолин. — Я тоже обратил внимание на его отпечатки. Он, действительно, оброс жирком и, конечно, не молод. Папиллярные линии у него имеют частые разрывы. Значит: подтерлись, подработались за долгую жизнь этого мошенника.
— Я основательно поработал с отпечатками Рыжего, — продолжал после паузы майор, — и могу, кажется, утверждать — это профессиональный вор и грабитель. Следы всех его пальцев говорят еще и о том, что он далек от физического труда. Я искал в его отпечатках следы ожогов: может быть, он кочегар или повар, кузнец или сварщик? И не нашел. Ничто не наводит на мысль, что преступник относится к цеху сапожников или портных: в отпечатках нет точечных углублений, которые обычно остаются от уколов иглой или гвоздями. Нет ни частиц угля, которые могли бы выдать кочегара, ни краски, с которой имеет дело маляр, ни масла, пачкающего руки смазчика или шофера.
Рыжий умен и изворотлив. Два года путает он сыск, оставляя на месте преступлений то галошу с детской ноги, то окурок со следами губной помады, то бутылку с отпечатком чужого пальца.
И все же жулика выдает его почерк.
Одни подбирают ключи под замки и отмыкают квартиры или магазины. Другие действуют ломиком-фомкой. Третьи проникают в подвал, а оттуда — внутрь дома. Четвертые смачивают тряпку в смоле и выдавливают стекла. Пятые спускаются в дымоходы. Ты заметил: Рыжий проникал в магазины и квартиры через чердаки или крыши. Он пробивал дыры в потолочных перекрытиях и спрыгивал вниз. Все дыры его работы — огромны. А то как бы он пролез через них?
— Что ты думаешь о его характере, Сергей Лукич?
— Здесь легко ошибиться. У нас мало данных. Но можно предположить: Рыжий, как все преступники, живет одним днем и не заботится о будущем.
Он крал и грабил часто, хотя только одна кража в ювелирной мастерской могла дать ему десять-пятнадцать тысяч. Выходит, он способен в одночасье прокутить награбленное.
Мы ни разу не наткнулись на него ни в ресторанах, ни на частных квартирах. Не попался он нам и на вокзале. Вероятно, он исчезал из города пешком и успевал за короткий срок покрыть большие версты.
Даже при этом мы сумели бы его накрыть: такой человек должен броситься в глаза. Я думаю, он обладает немалым актерским талантом — мастерски гримируется, изменяет походку и внешность, возможно — голос.
И еще одна деталь. Ты помнишь, в начале года он разобрал потолок и спрыгнул на прилавок магазина? Там, в темноте, наткнулся на сторожа. Оглушив его, связал веревкой, очистил полки и исчез.
Ты не обратил тогда внимание на веревку? Напрасно. С ней стоило повозиться.
Дело в том, что веревка эта была разной толщины и имела неодинаковый шаг крутки. Да и каболки были свиты не в левую, а в правую сторону.
— Что ж из этого следует?
— Это веревка домашней работы.
— А почему бы ему просто не купить веревку в магазине?
— Почему? Сейчас трудно сказать. Вероятно, он не хочет появляться в магазине. А может быть, плетенье веревок служит для него ширмой…
Смолин молча взглянул на товарища и неожиданно улыбнулся. Достал трубку, набил ее табаком и несколько минут сосредоточенно курил, наполняя комнату медовым запахом «Золотого руна».
— Прошлой ночью, Сергей Лукич, — наконец сказал Смолин, — Бахметьев случайно арестовал Рыжего в Заречном лесу.
Кичига бросил быстрый взгляд на Смолина и усмехнулся:
— Если это не шутка, то как отнестись к твоим вопросам? Экзамен на зрелость эксперта?
— Ни то, ни другое. Мне лишний раз хотелось убедиться в точности твоего анализа. Я же сказал: Рыжего взяли случайно…
Кичига с любопытством посмотрел на товарища, толкнул ящик стола, запер его на ключ и поднялся:
— Я хочу повидать Рыжего.
Товарищи спустились в подвальный этаж, и дежурный провел их в одиночную камеру.
Спиной к вошедшим стоял высокий толстый человек с грязно-рыжими волосами, побитыми сединой. Он был в ватнике, без ремня, и в длинных охотничьих сапогах. Ни скрип двери, ни шаги вошедших не заставили его повернуться.
— Я забыл тебе сказать, Сергей Лукич, гражданин Деревягин — глухонемой. Я даже не могу ему объяснить, за что он арестован.
Смолин подошел к задержанному вплотную и почти у самой его головы вдруг громко ударил в ладони.
Деревягин вздрогнул, резко обернулся к вошедшим, и в его растерянных ястребиных глазах на одно мгновенье блеснули хищные огоньки.
— Ну, что ж, здравствуй, земляк, — холодно произнес Смолин.
Глаза жулика забегали по лицам вошедших, кажется, он не узнавал ни того, ни другого.
— Забыл ты меня, выходит, Николай Кузьмич?
Рыжий молчал несколько секунд, пристально всматриваясь в лицо Смолина. Потом усмехнулся:
— Вот и довелось встретиться… Мне не очень приятно, тебе — не знаю как…
Кичига с удивлением глядел то на Рыжего, то на капитана, мрачно сдвинувшего брови.
— Будешь признаваться, или как? — спросил Смолин.
— Другому ничего не сказал бы. Тебе скажу. Колька Мортасов понимает землячество.
— Ну, ладно, — сухо произнес Смолин, — подумай, а я потом увижу тебя.
Поднимаясь с Кичигой по лестнице, капитан сказал:
— Это долгая история, Сергей. Мы учились с Колькой Мортасовым в одном классе. Однажды…
И Смолин коротко рассказал о появлении Колькиного отца в лесу, об исчезновении мальчишек из Сказа.
Колькиного отца и Геньку взяли давно. Сенька пропал на фронте. А Колька исчез: ни вестей, ни костей.
— Два года мы шли по следам Рыжего, и все это время я не мог отделаться от мысли: Рыжий и Мортасов — один человек. Может, это шло от того, что и тот, и другой — рыжие; может, потому, что оба — умны и изворотливы.
Ночью Бахметьев с двумя помощниками выехал в лес. Там где-то была землянка. В ней укрывалась старуха, которая не раз продавала краденое.
На заре Бахметьев нашел землянку и там внезапно напоролся на Кольку Мортасова. Капитан задержал и его, и старуху. Это оказалась Колькина мать.
В управлении Мортасов ткнул Крестову в руки паспорт на имя Деревягина и знаками объяснил, что не говорит и не слышит.
— Бахметьев оставил своих людей у землянки?
— Оставил. У Кольки должны быть связные, все те, кто сбывал краденое и снабжал его в дни кутежей и затворничества.
— Так отчего ж ты не рад?
— Случайная удача. Потому.
Утром к Смолину зашел Крестов. Начальник уголовного розыска присел на подоконник, подымил папиросой и сказал, усмехаясь:
— Твой земляк дурит. Воды в рот набрал.
Смолин, кажется, не удивился:
— С ним придется повозиться не один день. Легко не сломать. Но мы много знаем о нем, надо загнать его в угол.
— Он не хочет говорить ни с кем, кроме тебя.
Через полчаса дежурный привел Рыжего. Мортасов подождал, пока Крестов уйдет, и тяжело повернулся к Смолину:
— Что ж, давай беседовать, земляк. Как на исповеди… Ты знаешь Кольку, Смолин. Он не глупый парень, Колька. Потому понимаю: взяли меня случайно.
Мортасов коротко улыбнулся и продолжал:
— Весь мой грех — пожар да печать. А потом праведно жил. Ты спросишь: зачем бежал? А я тоже спрошу: какая жизнь кулаку или, скажем, спекулянту в селе? Ты первый грыз бы меня, как ржа железо. Так что не обессудь: выкручивался, как мог.
— Откуда чужой паспорт?
— Чужой? Это мой. Я уже двадцать лет Деревягин. И мать — Деревягина. И отец, пока жив был, — Деревягин. Тут, верно, не без греха: сказовскую печать пристроил.
— Сельсовет зачем жег?
— Чтоб печати не хватились.
— Отец велел?
— Он. Покойник.
— Значит, больше ни в чем не грешен?
— Ни в чем. Как на духу говорю.
— Недолго думал, да хорошо соврал! — усмехнулся Смолин.
Мортасов подвинулся вплотную к капитану и сказал доверительно:
— Мы не дружили мальцами, Сашка. Но ты — мой земляк. И матери наши, и деды — соседи были. Отпусти меня, Сашка.
— А пожар и печать?
— О том уж и собаки не лают. На раз ума не стало — довеку дураком прослыл.
— Зачем мать с ворами путалась?
— Мать? — Мортасов пристально посмотрел на Смолина, помедлил с ответом. — Посади тебя в клетку, и ты выть станешь. Жить-то как-никак надо было. Соорудил я в лесу землянку: три кола вбито, да небом покрыто. Пеньку покупал, веревки вил. Кормился тем. Мать товар продавала. Может, с каким вором и схлестнулась на рынке. Никто не видит собственного горба, Сашка.
— Почему у полковника молчал?
— Чужой он человек. Со службы живет. Поймал кого — добрый службист. Не поймал — коситься станут, а то и вовсе прогонят. Ты — иное. Все же свой человек, мужичьей крови.
— Еще на один вопрос ответь: зачем в лесу немого играл, балаган устраивал?
— И об этом скажу. Прописки у меня в паспорте, сам знаешь, нет. Потому нет, что надоели мне смерть как вопросники ваши. Куда ни ткнись — чертом над душой висите. Пожить хотел на свободе. Так разве дадите? Отпустишь, что ли?
— Нет. Значит, безгрешен, кроме как в детстве?
— Не грешит, кто в земле лежит. Но то — у всякого.
— Не знал я, что память у тебя гнилая, Мортасов…
Смолин, искоса наблюдая за Рыжим, открыл ящик стола, вынул из него несколько листов бумаги, стекла, склеенные друг с другом по краям. Потом достал из сейфа небольшой бумажный сверток и тоже положил на стол. Кивнул Рыжему:
— Сядь ближе, Николай Кузьмич.
Мортасов неохотно подвинул стул, зевая, вежливо прикрыл рот ладонью.
— Два года назад, Николай Кузьмич, по рынку и комиссионным магазинам ходил один жулик. Он выслеживал тех, кто продавал дорогие вещи, и заключал с ними сделки. Потом отсчитывал деньги и вручал их владельцам вещей. В последний миг, передавая сумму, он заменял ее «денежной куклой». Ты знаешь, что это такое: сверток бумажек, обернутых сторублевкой, скажем. Жулик исчезал раньше, чем обманутые успевали заметить подлог.
Мы напали на его следы. Это был рыжеволосый человек с большими руками и густыми бровями, в которых тогда еще почти не было седины.
Один из наших агентов, наконец, накрыл Рыжего в комиссионном магазине. Но агент был новичок и вернулся к нам с пустыми руками. Рыжий швырнул ему в глаза «денежную куклу», выбежал из магазина, нырнул в проходной двор и исчез.
Так вот, это был ты, Николай Кузьмич.
Мортасов несколько секунд сидел молча, опустив голову и только на его губах блуждала ироническая улыбка.
— Что скажешь?
— Не я был.
— Тогда послушай еще. Мы передали «денежную куклу» в нашу лабораторию. Нам нужны были пальцевые следы мошенника. Эксперт опылил сторублевку графитом. Это — черный порошок, который помогает нам выявлять отпечатки. Графит не помог. Тогда эксперт окурил бумагу парами йода. Это — сильное средство, но и оно ни к чему не привело. Испытали последнее: обработали бумагу раствором азотно-кислого серебра. Ты видишь, я ничего не скрываю от тебя. Чем скорей ты поймешь это, тем лучше… Мы получили ясные и четкие следы. Вот снимки с них.
Смолин подвинул к Рыжему фотографию. Мортасов бросил ленивый взгляд на снимок и поднял глаза:
— Ну, и что?
— Вчера лаборант взял у тебя оттиски пальцев. И они, и следы на «кукле» принадлежат одному человеку!
Рыжий сдвинул брови к переносице, помрачнел и неожиданно рассмеялся:
— Может, когда и держал я эту сторублевку, Смолин. Что ж с того?
На другой день, войдя в кабинет Смолина, Мортасов дружески улыбнулся капитану: «Служишь, Александр Романович? Ну, что ж — служи».
— Не передумал?
Мортасов ответил твердо:
— Не передумал.
— Тогда я расскажу тебе еще об одном случае. Может, он развяжет тебе язык. Года полтора назад, в одну из зимних ночей, в своей комнате, на окраине города, был убит Гурьян Тоболкин, по кличке Лопух. Это был неловкий и бесталанный вор. Но я сейчас не о том. За неделю до смерти Тоболкин пришел к нам — Лопух хотел вернуться к честной жизни. Об этом, видно, узнали. Ночью к его окну подошел человек и выстрелил через стекло Тоболкину в грудь.
Мы осмотрели землю под окнами, пробитое стекло и тело покойного.
След на снегу принадлежал человеку, вероятно, ста восьмидесяти сантиметров роста. Мы пытались найти стреляную гильзу. Если убийца стрелял из пистолета «ТТ» — ее надо искать правее следа. Там ничего не нашли. Мы осмотрели снег справа и позади, может, убийца бил из «Парабеллума»? И там не было. Иногда еще пользуются «Маузером». К нему подходят патроны от «ТТ». Но впереди, у стены, гильзы тоже не оказалось. Не было ее и слева от следа. Выходит, преступник не пользовался и «Вальтером».
И мы, и эксперты решили тогда: убийца стрелял из нагана. Гильза осталась в барабане револьвера. Мы проверили себя еще раз, в дело был пущен миноискатель. И это ничего не дало. Вскрытие показало: Тоболкина убили револьверной пулей.
И тогда мы вспомнили еще об одном. Ты слушаешь?
— Слушаю, — безучастно отозвался Мортасов.
— В поселке электриков среди бела дня была убита женщина. Грабитель сложил вещи в мешок и вышел из дома.
Это был высокий и грузный старик с длинной седой бородой.
Участковый милиционер Балашов обратил внимание на старика, увидел кровь на руках. Он попытался проверить документы у человека с мешком. И тогда грабитель ударил его ножом. В борьбе истекающий кровью милиционер сорвал с лица старика накладную бороду и сдвинул в сторону парик. Под фальшивой прической были рыжие волосы.
Убив милиционера, рыжий срезал у него наган и бросился к мосту. Среди зевак, сгрудившихся вдалеке, к несчастью, не нашлось смелого человека.
Убийца вскочил в ожидавшую его машину. На ней оказался чужой номер, и мы потеряли след рыжего.
Теперь мы его нашли. Похищенный наган оказался у тебя.
На мрачном нахмуренном лице Мортасова медленно перекатывались желваки. Он сказал устало и резко:
— Врешь ты все, капитан! Я сам подписал протокол обыска. Никакого нагана не было.
— Мы оставили своих людей у землянки, Мортасов. Мы знали, к тебе придут твои люди… У одного из них оказался наган. Человек брал у тебя его на двое суток. В «дело». Теперь револьвер у меня.
— Покажи….
Смолин достал из ящика оружие, осмотрел его и подвинул на край стола.
Рыжий поднес наган к глазам, пощупал его взглядом со всех сторон и усмехнулся:
— Здесь нет номера. Почем я знаю, чей это?
— Номер есть, Николай Кузьмич. Ты спилил его, но это не меняет дела. Вот снимок знаков, которые ты уничтожил.
— Так не бывает…
— Ну, хорошо. Чтоб покончить с этим, я расскажу тебе, как делается. Металл нагана имеет одинаковую плотность. Но в том месте, где отштампованы буквы и цифры, сталь уплотнена. Это понятно: на нее давили при штамповке. Ты можешь спилить номер и буквы, но эта уплотненность под ними, это скрытое изображение выбитого знака останется в металле. Даже если сточенная поверхность гладка, как зеркало. В лаборатории металл травили и выявили различную его плотность в оружии. И тогда стал виден номер. Это наган Балашова, Мортасов!
Несколько секунд Смолин молчал, стараясь, чтоб чувство озлобления не пробилось наружу и не помешало допросу. Потом сказал:
— Я могу еще рассказать о рыжих волосах, найденных в ограбленных магазинах. О надписи на стене в ювелирной мастерской. О следах пальцев на ложках и шкатулке. О проломах в крышах, через них вор влезал в квартиры и магазины. О самодельной веревке, которой был связан сторож. Я могу показать протоколы допросов твоей матери и твоих сообщников, слепки с твоих следов и многое другое. Но надо ли?
Мортасов поднял голову и невидящими глазами посмотрел на Смолина.
— Если я признаюсь, что мне дадут?
— Ты знаешь это не хуже меня. Репье посеял — не жито взойдет.
— Хорошо. Я подумаю.
Утром дежурный привел Рыжего к Смолину. Обождав, когда дежурный выйдет, Мортасов вплотную подсел к капитану и сказал ему тихо и твердо:
— Ты должен меня отпустить. Меня могут пристрелить за мои грехи, но ты ими свят не станешь. Смотри, тебе оторвут голову мои люди. Они немало должны Кольке Мортасову. Зачем тебе сиротить своих детей, Смолин?
Капитан выдержал тяжелый взгляд Рыжего, закурил трубку и сказал:
— Вместе с народом и я — народ. А народ не запугаешь, Мортасов!
Назад: ВЕРСИИ ОДНОГО ДЕЛА
Дальше: ТЕ, КТО УБИЛ
