Последний рейс такси 47-12
Ночью машины почти не шли. Постовой милиционер у железнодорожного переезда разговаривал со сторожем, изредка поглядывая на часы. Вдруг загудел переговорный аппарат. Он подбежал к телефону.
— Такси сорок семь двенадцать? Не проходило. Сообщить? Слушаюсь, товарищ старший лейтенант…
Маневич подъехал к переезду, когда шлагбаум медленно опускался. Вдалеке ходил милиционер. Маневич последний раз затянулся, выбросил папиросу и нетерпеливо крикнул:
— Эй, начальник, какой там должен пройти? К самолету опаздываю.
— Настоишься, маневровый, — проворчал сторож и скрылся за будкой.
Маневич, раздраженно посмотрел на часы: нашли время маневрировать. Он поднял стекло.
«Холод собачий, с чего бы это? — подумал шофер. Его знобило, слегка кружилась голова. — Простудился, наверное, — мелькнула мысль. — Не ко времени».
Шлагбаум вздрогнул и тихо пошел вверх. Маневич еще секунду помешкал и, наконец, миновал переезд. Через несколько минут у полосатой будки остановился длинный черный «Зим».
— Трубников?
— Есть. — К машине подбежал милиционер.
— Куда?
— По шоссе, на аэродром. Говорил со сторожем переезда, спешу, мол, к самолету.
— Спасибо. Один?
— Пустой.
Марченко откинулся на сидение, и машина с места рванулась вперед. Лейтенант посмотрел на часы. Московский самолет приходил в два тридцать. Оставалось немногим менее часа. Белая в лучах фар лента асфальта терялась метрах в пятидесяти, дальше — непроглядная тьма. Марченко напряженно всматривался. Вот появился красноватый огонек заднего света, погас на повороте и снова вспыхнул на длинной прямой. Затем лучи фар вырвали из темноты борт грузовика.
— Обгоняй.
Машина вырвалась вперед.
Минут через пять показался еще один красный огонек.
— Вот жмет, — бросил шофер, взглянув на спидометр.
Стрелка находилась около цифры девяносто. Огонек не приближался. Шофер дал газ, и постепенно огонек стал расти. «Победа». Марченко впился в номер — 47–12.
— Не обгонять, — сказал он шоферу почему-то шепотом. Машины мчались со страшной скоростью. Стрелка спидометра перед глазами лейтенанта прыгала уже около ста, а шофер был вынужден еще прибавить газ. Вдруг такси вильнуло в сторону и чуть захватило правыми колесами обочину, затем еще и еще.
— Что он, пьяный? — заметил шофер.
Из-за поворота, метрах в четырехстах впереди, вырвались голубоватые столбы света и возникли две яркие фары. Чуть не задев встречную машину, «Победа» мчалась вперед.
— Сумасшедший, — ругнулся шофер, прижимаясь к обочине и не сбавляя хода. Передняя машина продолжала вилять. Впереди возникли еще фары. Они приближались с невероятной быстротой. Марченко взглянул на спидометр. Стрелка подходила к ста десяти километрам. В следующее мгновение он увидел, что передняя машина свернула влево, и чудовищная сила бросила его на стекло. Последнее, что он помнил, — долгое, пронзительное визжание тормозов…
Тормоза продолжали настойчиво визжать. Колючие иголки вонзились в самый мозг. Марченко чихнул и открыл глаза. Над ним склонилось лицо врача.
— Меня видите?
— Вижу. Где я?
— В санитарной машине. Лежите, лежите.
Марченко сел.
— А шоферы?
— Ваш здоров, другой — в первой машине.
— Я прошу вас немедленно сообщить обо всем майору Страхову. Немедленно…
Марченко откинулся на подушку. Красный огонек плясал перед глазами, голова раскалывалась, медленно начинала доходить боль в руках и груди. Потом огонек вспыхнул, закружился в кровавом вихре, и лейтенант потерял сознание.
Пришел в себя Марченко уже в госпитале. У его постели сидели Страхов и Тимофеев. Бесшумно двигалась у соседней койки женщина в белом.
— Как, Петро, чувствуешь себя?
— Спасибо, товарищ майор.
— Говорить можешь? Ты ведь понимаешь, как это нам важно?
— Могу.
— Рассказывай, Петро.
Марченко подробно изложил события этой ночи.
— Как он врезался во встречную машину, я почти не видел: посмотрел в этот момент на спидометр. Скорость была сто десять километров. Дальше ничего не помню.
— Значит, говоришь, машина сильно вихляла?
— Да. Семенов, мой шофер, даже сказал, что водитель, наверное, пьян.
— Так.
— А сколько времени до самолета оставалось? — спросил Тимофеев.
— Когда выехали из города, я посмотрел на часы — было час тридцать восемь.
— Другими словами, особенно гнать нужды не было? Ну, Петро, отдыхай, больше тебя беспокоить не будем…
Посетители на цыпочках вышли из палаты. В вестибюле они около двадцати минут говорили с ожидавшим их Семеновым. Рассказ шофера полностью совпадал с рассказом Марченко. Больше того, он подробно описал, как такси врезалось во встречную машину, как он успел затормозить и как был остановлен какой-то грузовик, водителя которого попросили сообщить о происшедшем в город.
— Какой шофер отличный! — задумчиво проговорил Страхов.
— Семенов-то?
— На такой скорости успел дать тормоз. Молодец.
Офицеры постояли в вестибюле.
— Так что, будем ждать результатов вскрытия и экспертизы?
— Нет. Вот что, товарищ капитан. О том, что вы прохлопали Маневича, мы еще поговорим. Сейчас необходимо любыми средствами восстановить его действия за те полчаса, которые прошли от приезда к «Версалю» до остановки на переезде. Задание ясно?.. Впрочем, давайте вместе. Рано я вас пустил на самостоятельную работу. — Страхов лукаво улыбнулся. — Вам нагорит, да и мне тоже. Ладно, будем исправлять. А Марченко… пожалуй, в этом вы не виноваты.
— Вы думаете?
— Уверен.
— Спасибо, товарищ майор. Я и сам так думал, да, знаете, иногда теряешь веру в себя, особенно после таких ошибок.
Страхов остановился и взял капитана под руку.
— Что вы, Василий Тихонович! Разве мы безгрешны, разве мы иногда не допускаем ошибок, за которые приходится дорого расплачиваться?
Офицеры сели в машину.
— Да, это правда. Однажды я имел возможность два месяца анализировать свои ошибки в госпитале…
Капитан говорил, а сам напряженно думал о чем-то другом. Страхов внимательно всматривался — в его осунувшееся лицо.
— Да, в госпитале, два месяца, — повторил Тимофеев и вдруг без всякой связи добавил: — Мне кажется, нужно начать со швейцара «Версаля».
— Правильно, Василий Тимофеевич, я, признаться, и не подумал об этом.
— К «Версалю».
Машина подкатила к ресторану буквально в самую последнюю минуту. Администратор, шеф-повар и два швейцара стояли около дверей и прощались.
— Прошу извинить, товарищи. Можно вас на несколько минут? — обратился Тимофеев к швейцарам. — Спокойной ночи, — попрощался он с другими.
Администратор, с любопытством оглядываясь, ушел, а шеф-повар, немного постояв, спросил:
— Разговор надолго? Мы вместе домой ходим.
— Надолго.
— Всего хорошего, — буркнул тот и скрылся в темноте.
Машина медленно двинулась по улице.
Капитан Тимофеев откинулся на спинку сиденья так, чтобы оба швейцара могли сесть поудобнее, вынул папиросы, предложил закурить собеседникам, затем неторопливо достал удостоверение личности, показал им и только после этого спросил:
— Вы помните, когда я приходил в ресторан?
— Конечно. Знаем вас — не впервой. Вы еще звонили по телефону из будочки, — согласился старший швейцар, пряча усмешку в шикарных, густых усах. — Неприятный, должно быть, разговор был.
— Заметили?
— Как же, наше дело неторопливое, вот и примечаем.
— Это хорошо, — вставил Страхов. Он сидел вполоборота рядом с шофером.
— А машину такси, на которой приехал человек, вошедший передо мной, заметили?
— Как же, мы почти всех таксистов в лицо знаем. Этот ничего, тихий.
— Долго он стоял?
— Да нет, сразу же клиента из ресторана нашел.
— Кого — не помните?
— Помним — странный клиент такой, только вошел и быстро вышел. Небось, да;е заказать ничего не успел.
— Почему не успел, Иван Исаич, успел, — заметил другой швейцар, чуть помоложе, — я как в зал заходил, видел — они пиво пили.
— Вы его видели?
— Ну да. Сидел мрачный такой. Все кругом как есть компаниями, а он один.
— За чьим столиком, не помните?
— Кто их разберет. Должно быть, Степановым. Меняются официанты-то у нас. Есть столики выгодные, есть простойные.
— А официанта не видели?
Вопросы задавал только Тимофеев. Майор внимательно слушал и наблюдал за швейцарами.
— Нет, не приметил. Может, и у Зинки сидел.
— У Зинки не мог, она около оркестра сегодня работала, жаловалась, что оглохла.
— Значит, у Степана.
— Какого Степана?
— Степан Ковтуненко, отчество не знаю, молодой он еще.
— Да нет, ему под сорок.
— Оно и есть молодой.
— Где он живет, не знаете?
Швейцары переглянулись. Старший покачал головой.
— Нет. Вот разве жену его спросить. Она на вокзале буфетчица, до утра через день работает.
— Может, сегодня она свободна?
— Вряд ли, они со Степаном все в одну смену норовят. Едем, что ли, товарищ начальник? Как, ей говорить, зачем адрес, али так, сторонкой узнать?
— Сторонкой, — засмеялся Страхов. — Сторонкой, папаша.
На вокзале к буфетчице подошел Иван Исаич.
— Вечер добрый. Как торговля?
— Спасибо, хорошо.
— Дело есть. Тут клиент один спрашивает, где живете, не платил он Степану-то, в долг гулял, потом, видимо, раздобыл, да Степан ушел.
— Ишь ты, приспичило. Луговая, одиннадцать, как войдет, желтая калитка в полусадничек, а там и дверь.
Передав офицерам адрес, Иван Исаевич собрался было домой.
— Что вы, папаша, мы подвезем вас.
— Спасибо, начальник. Только вы меня папашей-то не величайте. Не люблю я этого. Вся пижонья молодежь так кличет, то «папаша, макинтош», то «папаша, шляпу», то «папаша, пусти». Какой я им папаша! Так, словесность одна глупая.
— Что, не нравятся вам молодые ребята?
— Да почему не нравятся? Только чего им в ресторации делать? Гость у нас путаный, все моряки с торговых и проезжие. Больше поесть, да с голодухи после моря потанцевать идут. А эти — чего им нужно? Желторотые еще по ресторанам ходить. Напьются, шумят, а дела всего на копейку. В театр ходили бы лучше или с футболом этим бегали. Меня в те годы в кабак калачом, бывало, не заманишь. И главное, суют рубль так, будто миллион дают.
Иван Исаевич ворчал всю дорогу. Когда офицеры остались вдвоем, Страхов заметил:
— Колоритный старик.
— Умница. Я с ним не раз уже сталкивался, — согласился Тимофеев. — Неудобно будить Степана-то?
— Нужно, — коротко ответил Страхов.
Степан еще не спал.
— Клиент знакомый. Помню, почти ничего не ел, а деньги оставил. Вроде пьяный пришел, но вроде трезвый ушел. Он еще с флотским говорил.
— С кем?
— С флотским — мы его так зовем, — с начальником Дома флота Гришиным. Мы его все знаем. Банкеты часто устраивает, артистов принимает, ну и нам контрамарки дает.
— А кто этот, первый клиент, не знаете?
— Нет, не знаем. В ресторане-то он бывает, со мной всегда здоровается, чаевые дает — не без этого, а говорить не говорит.
— Спасибо, товарищ Ковтуненко, извините, что помешали вам отдыхать.
На улице Тимофеев остановился.
— Поедем к Гришину?
— Поздно, да и не стоит. Едем в управление. Узнаем, кто был предпоследний клиент Маневича. Думаю, что Мамедалиев уже нас ожидает.
Доклад старшего лейтенанта Мамедалиева был довольно краток:
— Григорий Петрович Павлов, второй штурман танкера «Муром», который позавчера пришел из Ленинграда. Встречался со старыми друзьями в городе, потом в ресторане присоединился к морякам с танкера. Вместе с ними вернулся на корабль. В этот вечер почти не пил — удерживал разгулявшихся друзей. Его корабельная характеристика отличная: общественник, из военных моряков, был на фронте, имеет ранения и награды.
— Да, капитан, — задумчиво проговорил Страхов, — пожалуй, ваш объект оказался не тем, за кого вы его принимали. Но на всякий случай продолжайте наблюдение за ним.
— Товарищ майор, кто же мог подумать: одет модно, даже кричаще, во всем заграничном, колесит по городу с Маневичем, разговаривает с ним довольно оживленно, делает непонятные остановки…
— Да вы не оправдывайтесь, Тимофеев, ошибка понятная. Только вот вдумайтесь сами — станет ли шпион одеваться броско, в заграничный костюм?
— Н-нет, пожалуй.
— Не станет. И после двухчасовой поездки по всему городу давать шоферу яд не станет.
— Другими словами, под подозрением остается только этот, клиент Степана, собеседник Гришина.
— Да.
— Я тоже так думаю, товарищ майор, — заметил старший лейтенант Мамедалиев. — До этого клиента Маневич стоял около полутора часов, до этого пятнадцать минут возил двух офицеров с крейсера, еще раньше стоял: у рынка, привез трех человек с забухтенной стороны и обедал… Товарищ майор! Обедал в столовой!
— И что?
— Может быть, там? Правда, за ним следили, и ничего подозрительного не произошло, за столиком он сидел один, но…
— Хорошо, проверьте столовую…
