МАЛЬЧИК И ЯЩЕРКА

Форт стоял на мысу у впадения Большой реки в море. В старые времена он защищал левый берег, если к устью подходили вражеские корабли. Даже и сейчас в нескольких казематах сохранились изъеденные ржавчиной и покрытые окалиной чугунные орудия.

Мыс был плоский, полукруглый, и форт повторял его очертания. Его форма напоминала подкову. По выпуклой, обращённой к морю стороне тянулся тройной ряд амбразур (теперь большей частью застеклённых). На концах "подковы" поднимались широкие квадратные башни – тоже с амбразурами. Верхние амбразуры были узкие и маленькие – рассчитанные на ружейную стрельбу.

Между башнями стояло трёхэтажное здание. Оно называлось "горжа" (откуда такое слово, ребята не знали). Построили горжу не так давно, перед самой войной Берегов. Но стены здания были сложены из того же серовато-жёлтого крепкого камня, что и форт, поэтому оно казалось частью крепости…

На ступенчатое крыльцо горжи вышел мальчик лет девяти. Запрокинул лицо и сощурился от солнца. На лице светились редкие веснушки – золотистые, как шелуха спелого овса. Мальчик поморгал и посмотрел в середину неба. Там носились чайки и бежали маленькие светлые облака. Они быстро бежали, их гнал с моря ровный ветер.

Мальчик прислушался. Снаружи, за внешними обводами крепости, ухали волны. Мальчик знал, что эти волны – синие и гривастые – разбиваются о камни и пена прилипает к стёклам в нижнем ряду амбразур.

Над сигнальной вышкой метался бело-синий клетчатый флаг. Он означал, что в Морском лицее начались занятия. Флаг громко хлопал на ветру. Но в полукруглом просторном дворе, защищённом каменной подковой крепости, стояла солнечная тишина. Ни одна травинка, проросшая среди булыжников и плит, не шевелилась. Двор заполняло сухое тепло. Мальчик взмахнул тонкими, как коричневые ветки, руками и прыгнул в это тепло. Квадратный белый воротник с вышитыми якорями взлетел над его щетинистой рыжеватой макушкой и вновь упал на ярко-зелёную рубашку.

Мальчик пошёл вдоль горжи к правой башне. Он был босиком и ступал неслышно. Никто не следил за мальчиком, но он сам с собой немножко играл в разведчика. Потому что у него была тайна.

У фундамента башни росли среди камней пыльные плоские подорожники. Валялся обрывок ржавой цепи, один конец которого был вмурован в стену в полуметре от земли. Пониже этого места из фундамента косо выступал отёсанный каменный блок. На его краю грелась на солнце ящерка.

Мальчик тихо присел на корточки.

Ящерка была небольшая, длиной с указательный палец мальчика. Её плоскую головку, спинку и хвост покрывали мельчайшие квадратные чешуйки. Они были серые, и по ним разбегался коричневатый спиральный узор.

Растопыренные лапки ящерки походили на ручки малюсенького человека. И смотрела она, как человечек – разумно и живо. Её крошечные выпуклые глазки обрадованно приглашали: "Давай поиграем".

Мальчик приподнял ладошку, словно хотел накрыть ящерку. Она скользнула с солнцепёка, сбежала по вертикальной стенке камня и спряталась под листом подорожника. Оттуда выжидательно глянула на мальчика. Он опять притворился, что хочет поймать её. Ящерка стрельнула своим тельцем из-под листа и притаилась в расщелине ракушечной плиты.

Такая была у них игра…

Мальчик и ящерка давно знали друг друга и часто играли вдвоём. Он изображал охотника пустыни, а она – хитрого песчаного дракона, которые водятся в горячих дюнах и развалинах брошенных городов. Иногда мальчик ловил ящерку и сажал в плоский нагрудный кармашек. Она притихала там – наверно, слушала, как под рубашкой бьётся упругое и неутомимое сердце мальчика. Но она не пугалась и не обижалась, и потом они снова играли вместе…

Ящерка выскочила из расщелины и побежала по тёплой плите, быстро переставляя лапки-ладошки. Мальчик двинулся за ней на четвереньках. Ящерка хитро метнулась в сторону и скрылась под грудой камней от разломанной сторожевой пристройки.

– Эй, так нечестно, – сказал мальчик, пытаясь заглянуть под камни.

Но ящерка, видимо, считала, что поступает честно.

"Ладно, – решил мальчик. – Я тебя дождусь и сцапаю".

И в этот момент его окликнули.

На крыльце стояла мама.

– Я еду в посёлок, – сказала мама.– Хочешь со мной? Зайдём на рынок, а потом можем сходить в кино.

Мальчик подумал секунду.

– Нет! – откликнулся он. – Я здесь поиграю!

– Как хочешь… Только не бегай на берег, там сильный прибой.

– Нет, я здесь!

Он опять присел у камней, но теперь не было прежней беззаботности, царапали его неприятные коготки. Он тут же понял, отчего: зря он отмахнулся от мамы. Наверно, ей хотелось поехать вдвоём. Может быть, она даже обиделась.

С полминуты мальчик сидел насупившись и не знал, как быть. Потом оглянулся на проход между башней и горжей, куда ушла мама. Догонять её поздно. Но, пожалуй, можно взбежать на башню и сверху помахать маме.

На башенную площадку вела со двора коленчатая ржавая лестница. Мальчик запрыгал вверх по дребезжащим ступеням. Вообще-то подниматься на башни ребятам не разрешалось, но он не учился в Морском лицее, он просто жил здесь с родителями и считал, что для него запреты не очень обязательны. К тому же всё равно никто не видел.

На верхних ступеньках его туго ударил в спину ветер. Вскинул широкий воротник, прижал к затылку и ушам. Когда мальчик поднялся на площадку, ветер совсем сошёл с ума. Рванул на мальчике рубашку, самого его чуть не сбил с ног. По цементу со скрежетом носились высохшие листья, принесённые сюда прошлой осенью.

Площадка окружена была метровыми квадратными зубцами. В промежутках тянулись трубчатые поручни. Ветер подтолкнул мальчика к поручню. Мальчик лёг на него животом и внизу увидел маму. Она садилась в оранжевый автобус, который остановился на обочине Мальчик окликнул маму и замахал рукой. Но мама не заметила его и скрылась в автобусе. Мальчик долго махал ему вслед, и коротенький рукав бился у плеча, как зелёный флажок.

Потом он ещё с полминуты смотрел на пустую, белую от солнца дорогу. На холмы, поросшие орешником. За холмами вставали далёкие синеватые башни Пустого Города, куда запрещалось ходить. В городе жили страхи и опасности, про это знали все. Мальчик о чём-то вспомнил и усмехнулся.

Наконец, преодолев хлёсткий напор ветра, он вернулся к лестнице и спустился в тёплую тишину двора.

Ему было немного не по себе…

Ящерка ждала мальчика, выглядывая из-за камня.

– Эх ты… – сказал ей мальчик.

Ящерка скользнула на серую плиту и побежала к фундаменту – туда, где к башне примыкало правое крыло форта.

В прошлом веке здесь взорвался чудовищный круглый снаряд, брошенный с вражеского монитора. На фундаменте до сих пор чернели кривые трещины и щели. Когда-то их пытались залатать цементом и замазать известью, но до конца дело не довели. Здесь же, косо прислонённые к стене, стояли плоские каменные блоки. Ящерка хотела юркнуть между блоками и стеной, но мальчик накрыл её ладошкой.

Он подержал её – щекочущую, живую, стучащую крошечным сердечком – и посадил в нагрудный кармашек.

– Вот тебе. Теперь сиди… – пробормотал он. И хотел встать. Но из-под каменных блоков, что стояли у стены, донеслись смутные голоса. Неразборчивые слова, полушёпот.

Мальчик сунулся под камни. Здесь, в зябкой тени, он разглядел на фундаменте у самой земли щель. Большую. Длина около метра, а ширина такая, что может протиснуться кошка. Мальчик пролез подальше и замер у щели.

В ней ничего не было видно. Лишь на краях лежали неподвижные отблески желтоватого света. Зато стали различимы обрывки фраз:

– …и на той площади, где колокола…

– …кино про мушкетёров…

– …А Илюшка ногой ка-ак двинет и обломил разрядник! А они…

– …Зря они так. Всё-таки на лодке лучше…

Мальчик слушал долго, хотя стоять на четвереньках было неудобно: ныла спина, острые камешки и сухая известковая крошка впивались в коленки и ладони.

–…Если они узнают, мы сами виноваты… – услышал мальчик, и тут его кто-то легонько пнул в босую пятку.

Он вздрогнул, ладошкой прижал кармашек с ящеркой и, пятясь, выбрался из-под камней.

Над ним стояли двое мальчишек лет по двенадцати. Один – широкоскулый, коротко стриженный, с сердитыми глазами и трещинками на пухлых губах. Второй – тонкоплечий, сильно загорелый, со светлыми волосами, косо лежащими на коричневом лбу, с коленом, замотанным грязной синей тряпицей.

Мальчик знал, что у сердитого прозвище Лётчик. У загорелого прозвища не было, а звали его, кажется, Андрюшка. Оба они были в форме младших воспитанников: сизых флотских блузах навыпуск и коротких полотняных штанах – пыльных и мятых. Андрюшка не то спросил, не то просто сказал:

– Подслушивал, птенчик…

– Нет! – поспешно отпёрся мальчик. – Я случайно…

– Подслушивал случайно, – усмехнулся Лётчик. – Интересно, много ли слышал?

– Почти ничего, – сказал мальчик. – Бормотанье ка кое-то.

Мальчишки загораживали дорогу к дому, бежать было немыслимо, да, по правде говоря, и не хотелось.

Мальчик опять сказал:

– Я не нарочно…

– Что будем делать? – сумрачно спросил Лётчик у Андрюшки.

– Вот это прокольчик, – проговорил Андрюшка печально. Так говорят о большой неприятности, когда не знают, как её исправить. Он поддёрнул подол блузы, сунул руки в карманы на штанах и прошёлся по мальчику взглядом. От босых ступней до медных волосков, торчащих на макушке. И с беспощадной ноткой сказал:

– Придётся тащить в штаб.

Потом деловито предупредил мальчика:

– Попробуй только пикнуть.

– Не буду пищать, – тут же пообещал мальчик.

Он не испугался. Если бы ребята злились по правде, они могли бы накостылять ему прямо здесь. А сейчас была, видимо, игра. Мальчик давно мечтал, чтобы лицейские мальчишки взяли его в свои игры, но просить не решался.

Лётчик недоумённо глянул на Андрюшку:

– А… как?

– Завяжем глаза. Не помрёт.

– Не помру, – согласился мальчик.

Лётчик поморщился и спросил:

– А чем?

Андрюшка стал разматывать на колене синюю тряпицу.

– Маленькая, – сказал Лётчик.

– У меня есть платок, – торопливо сообщил мальчик. Платок ему в карман всегда клала мама, и там он лежал неделями чистый и нетронутый.

– Какой воспитанный ребёнок, – сказал Андрюшка почти без насмешки.

– Можно быть воспитанным, когда мама и папа… – заметил Лётчик. – Давай платок.

Они положили платок мальчику на глаза, а сверху плотно обмотали Андрюшкиным бинтом.

– Не вздумай подглядывать, – очень серьёзно сказал Андрюшка. – Худо будет.

– Не вздумаю. Честное слово.

– Честное слово ты маме давай. А с нами не валяй дурака, – проговорил в наступившей для мальчика темноте Лётчик.

– Я ни разу не нарушал честного слова, – обиженно отозвался мальчик.

– Ну и… пошли, – сказал Андрюшка.

Они взяли мальчика за локти твёрдыми горячими пальцами. Повели сквозь сухую траву, торчащую у стены…

Скоро под ногами оказались крутые ступени из холодного ноздреватого камня. Пахнула навстречу влажная землистая прохлада. С глаз убрали повязку.

Подземная комната была похожа на внутренность перевёрнутой ступенчатой пирамиды. Высокие брусчатые ступени уходили вниз и смыкались квадратом вокруг небольшой площадки. Там, на площадке, горел ярким светом круглый корабельный фонарь. Кажется, масляный. Он снизу вверх бросал жёлтые лучи на мальчишек и на камни.

Мальчишек было человек семь. Они сидели на средних ступенях. Сидели, как люди, которые у себя дома. И удивлённо смотрели на мальчика.

– Вот… – произнёс Андрюшка с виноватой ноткой.

– Шпиона привели, – разъяснил Лётчик.

– Я не шпион, – сказал мальчик.

На него смотрели молча.

Среди сидевших только трое были в лицейской форме. Остальные кто в чём. Это и понятно, если говорить по правде. Морской лицей уже не был морским лицеем. Старшие ребята – курсанты в штурманских куртках с якорями – ещё изучали навигацию и морское дело, проходили практику на рыболовных и пассажирских судах, а потом получали капитанские свидетельства. А младшее отделение давно превратилось в обыкновенный приют. Сюда направляли мальчишек, оставшихся без родителей во время военных стычек между Берегами. Подбирали тех, кто бродили по дорогам беспризорные и голодные. Впрочем, были и такие ребята, которых привезли родители – некоторые отцы и матери думали ещё, что здесь ребята получат профессию и "научатся порядку".

В казематах, переделанных под спальни для четырёх человек, теперь жили по десятку и больше. И вместо полусотни младших воспитанников – подтянутых, знающих устав мальчиков, одетых в блузы с голубыми воротниками, – на крепостной двор каждый день после занятий вываливалась кипящая и пёстрая мальчишечья толпа.

Отец мальчика говорил:

– Рынок, а не школа. Как можно их учить, если даже не помнишь всех по именам? Да многие и не отзываются на имена, привыкли к прозвищам…

Сюда попадали мальчишки с обоих берегов. Они сколачивались в группы наподобие маленьких партизанских отрядов. Между отрядами шла скрытая, но постоянная война. Иногда она вспыхивала короткими кровавыми схватками, в которые боялись вмешаться учителя и надзиратели. Дрались обычно младшие. Между старшими вражда была сдержанной. Зато у старших случались дуэли – честные и жестокие. Потом курсантское отделение перевели из форта в казармы береговой охраны и дуэльный обычай перешёл к младшим. Однако здесь обошлось без крови, и скоро всякая стрельба прекратилась.

Рассказывали, что Музыкант отказался стрелять в противника и бросил на камни пистолет.

– Трус! – сказали ему и те, кто были за него, и те, кто были против.

– Мы тебе знаешь что сделаем в спальне… – сказали те, с кем он жил в одном каземате.

– Дурачьё, – сказал Музыкант. – Был бы я трус – не отказался бы. Мне в него пулю всадить – дело не хитрое… – Он кивнул на щуплого гордого мальчишку, которым стоял на другом конце площадки, спрятанной в прибрежных скалах. – А умирать легко? Кто-нибудь пробовал? Хоть разок? А? Давайте постреляем друг друга, а они пусть радуются.

– Кто "они"? – спросили его.

– Вот и я хочу знать – кто? Из-за кого вы все здесь? Кто стравливал Берега? Кому это было надо? И зачем? Ведь никто даже не знает, за что воевали…

– Тебе не понять, ты сам не знаешь, с какого ты берега, – сказал старший из мальчишек.

– Я знаю, с какого берега. С хорошего, – сказал Музыкант. – Там у нас…

Но тут все услышали странные звуки, будто кто-то захлёбывался и кашлял. Это на другом конце площадки щуплого мальчишку тошнило от запоздалого страха смерти.

– Сопляки, – сказал Музыкант, хотя многие были старше его. Поднял и бросил в море пистолет. На глубину.

– Пистолет-то не твой, чего кидаешься, – хмуро сказал старший мальчишка.

– Вы же храбрые, достаньте, – презрительно ответил Музыкант. – Прыгните вон оттуда! – Он показал на скалу, напоминавшую шахматного коня. Высота была метров десять. – Ну?..

Он посмотрел на каждого по очереди, сплюнул и полез по каменной "гриве коня". И сверху прыгнул. Прыгнул, не сняв свою странную форму с непонятными нашивками и потрёпанным аксельбантом.

Пистолет он, правда, не нашёл. Но он прыгнул…

Впрочем, кто знает? Может быть, это был просто рассказ. Про Музыканта много чего рассказывали. Он появился в лицее прошлой весной – сумрачный, молчаливый, ничего не знающий. Не знал даже, с какого он берега, и это было совсем невероятно. А может быть, он что-то скрывал… Был он нелюдимый, но не злой. Часто насвистывал что-то и за это получил своё прозвище. Про свою голубую форму – откуда она и почему такая – он коротко сказал однажды: "Вы же сами говорите, что музыкант. Значит, музыкантская…"

Его пробовали дразнить. Он отбивался коротко и умело. Нашлись такие, кто нападал на него на одного целым скопом. Тогда он завёл друзей – среди тех, кого часто обижали. С ними он был тоже молчалив, но ласков. А их – недавно ещё самых слабых и затюканных – теперь опасались трогать.

Того мальчишку, противника по незаконченной дуэли, он тоже, говорят, взял в свою компанию… Если, конечно, всё это не выдумки, если дуэль и прыжок со скалы были.

Но выдумки это или нет, а с той поры вражда в лицее стала утихать, мальчишки будто устали от неё. Население спален скоро перемешалось, часто в одном каземате сходились теперь ребята с левого и с правого берега.

Это почему-то не нравилось новому директору по прозвищу Чуф. Но он ничего не мог поделать. Мальчишки не признавались, кто с какой стороны, врали надзирателям. Чуф дёргал кадыком и морщился: он был сторонником чёткой дисциплины, а враньё, несомненно, растлевало воспитанников…

Обо веем этом быстро и сбивчиво вспомнил мальчик, когда увидел среди ребят Музыканта.

– Почему вы решили, что он шпион? – спросил Музыкант и глянул из под тёмных волос.

– Я не шпион, – опять сказал мальчик.

– Помолчи, – одёрнул его Лётчик и доложил: – Он подслушивал у щели.

– Да не подслушивал я! – громко сказал мальчик. Ему стало обидно. – Вовсе я не шпион? Это взрослые бывают шпионы, а мне зачем?

– Он сын учителя, – задумчиво проговорил курчавый мальчишка. – Небось думал заложить нас папаше.

– Ничего подобного! Папа терпеть не может доносчиков!

– Вообще-то правда, – сказал ещё один из мальчишек, остролицый, светленький, в оранжевой майке. – Его отец – ничего дядька… Ладно, ты не бойся.

– А я и не боюсь. Что вы мне сделаете? Отлупите? Если я шпион, это вам не поможет… Замуруете здесь навеки? – Он глянул с насмешкой.

А они смотрели на него серьёзно, без самых маленьких улыбок. Будто что-то решали. Мальчик вздрогнул. Он вдруг ощутил, что сейчас не совсем игра. Вообще не игра. Он знал, что среди лицейских мальчишек есть всякие. Есть и такие, что прошли во время партизанских стычек огонь и воду. Видели, как убивают, и, кто знает, может быть, и сами стреляли в живых людей. Такие могут, наверно, и замуровать…

Нет, эти не могут. Андрюшка не может. Музыкант не может. И вот этот, в оранжевой майке… И вот тот – в жёлтой рубашке и с жёлтыми соломенными волосами. У него хорошее имя – Денёк.

Денёк сказал:

– Говоришь, не подслушивал. Тогда скажи, пожалуйста, что делал у щели?

Ящерка беспокойно шевельнулась в кармане. Может, хотела выручить мальчика? И мальчик решился. Он высадил ящерку на ладошку.

– Вот… Я гонялся за ней. Мы играли…

Ребята повскакали со ступеней. Окружили мальчика. Навалились на плечи друг другу, кто-то поднял над головами фонарь.

– Ух какая… – ласковым шепотом сказал курчавый мальчишка.

– Это геккон, – определил Денёк.

– Сам ты геккон. Это каменка, – возразил мальчишка в оранжевой майке. – У гекконов не такой узор…

– Эй, не мешайте! У неё хвост может отвалиться. У них легко хвосты отрываются.

– Другой вырастет…

– Когда ещё вырастет!

– А это редкая порода?

– Ой уж редкая! У нас в Жёлтых Камнях таких тысячи!

– Зато она ручная, – сказал мальчик, слегка сгибая пальцы, чтобы прикрыть ящерку от желающих её потрогать и погладить.

– Как это – ручная? – спросил мальчишка в оранжевой майке. – Дрессированная?

– Нет. Но она меня знает, мы вместе играем…

– А у нас в Орехове… – начал кто-то. Но Музыкант перебил:

– Поглядели, и хватит. Садитесь.

Все послушно расселись на ступеньках, и Денёк сказал мальчику:

– Садись и ты.

И опять все стали смотреть на него. Правда, уже не так подозрительно.

Музыкант задумчиво проговорил:

– Ну и что же нам с тобой делать?..

Мальчик понял, что пришла решительная минута. Он зажмурился и отчаянно попросил:

– Возьмите меня к себе!

Они не ответили, только запереглядывались. Курчавый вполголоса сказал:

– Ага… А потом разболтает.

– Я ничего не разболтаю! – клятвенно пообещал мальчик. – Если бы я хотел, я давно бы мог про вас разболтать.

Все насторожились, а Музыкант строго спросил:

– Про нас? А что ты знаешь?

Мальчик понял, что назад пути нет.

– Много знаю. Знаю, где ваша лодка спрятана, чтобы через Реку плавать. Знаю, что вы в Пустой Город ходите. И что вы поклялись никогда не ссориться, если даже с разных берегов… Только не знаю, кто такие ветерки…

Он замолчал, и тишина сделалась такой, что опять страшновато стало. В фонаре потрескивало нагретое железо.

Музыкант спросил – уже не строго, а печально:

– Как ты про это выведал?

– Я не нарочно, – слегка покривил душой мальчик. – Но щелей-то в камнях много. А я тут все закоулки знаю, мы ведь давным-давно здесь живём… – Он осмелел и улыбнулся. – И глаза вы мне зря завязывали, этот погреб я тоже знаю…

Денёк вдруг засмеялся:

– А мы-то думали, что полный секрет…

Мальчик вздохнул:

– А у вас и так полный секрет. Кроме меня, никто не знает, а я не выдам. Если не возьмёте к себе, всё равно не выдам, я не предатель.

– Возьмём, наверно, – серьёзно сказал Музыкант. – Что ж теперь… Вы как думаете? Ты как, Денёк?

– Я? Ну, пожалуйста, я не против. Даже наоборот.

– А другие?

– Да ладно, – усмехнулся Андрюшка. – Только не испугался бы…

– Пусть клятву даст, – сказал Лётчик. – Где листок?

Кто-то зашуршал бумагой. Лётчик вытащил из воротника длинную иглу.

– У нас кровью расписываются. Не боишься?

Мальчику стало неуютно и зябко, но он протянул руку без задержки. И быстро заговорил:

– А правда, что в Пустом Городе само собой кино крутится в пустых кинотеатрах? В нашей школе… ой… в нашей школе ребята говорили, что…

– Правда, правда, – усмехнулся Музыкант. – Пиши.

Мальчик мизинцем с красной капелькой вывел на мятом листе своё имя.

– Кино не само крутится, – сказал Денёк. – Его крутят ветерки.

– А кто они такие? – опять спросил мальчик. Он был теперь полноправным членом мальчишечьего братства, он мог спрашивать про все тайны.

– Слушай… – сказал Денёк.

Оказалось, что ветерки – это маленькие ветры, которые живут в лесах, в скалах и в пустых переулках. Они живые. Некоторым очень много лет – целая тысяча. Но они всё равно как мальчишки. И многие из них умеют превращаться в мальчишек, потому что раньше были настоящими, такими, как нынешние ребята.

Эти ветерки давние, вечные…

А есть и другие. Это обыкновенные мальчишки, которые умеют иногда делаться ветерками. Умеют превращаться в маленькие спиральные вихри и мчаться куда хочешь – стремительно и неуловимо. Такому мальчишке не страшна любая высота и любые враги. Он и погибнуть по-настоящему не может, в крайнем случае превратится в ветерка навсегда…

– И вы все – ветерки? – с недоверием и восхищением прошептал мальчик.

– Не все пока, – объяснил загорелый Андрюшка. – Кое-кто ещё готовится. Нас тут в лицее много таких… Станем ветерками – никого не будем бояться. Даже т е х, к о т о р ы е в е л я т.

– А разве они есть? – удивился мальчик.

Музыкант усмехнулся.

– А как сделаться ветерком? – спросил мальчик.

– Сначала надо переплыть Реку, – объяснил Денёк. – Хотя бы один раз. Это не просто река, а такая… ну, вроде волшебной границы. Потом надо побывать в Пустом Городе. Там на Башне Ветров написано заклинание ветерков. Его надо выучить…

– И всё?

Это было так просто!

– Не всё, – сказал Музыкант. – Потом самое главное. Надо забраться на высоту и не испугаться – прыгнуть вниз…

– Как ты за пистолетом? – спросил мальчик.

– При чём тут это… – неохотно сказал Музыкант. – Я тогда и не слыхал ещё про ветерков… Надо не бояться и прыгнуть. Тогда станешь невидимкой и полетишь.

Мальчик подумал. Потом спросил нерешительно:

– А если будешь очень бояться, но всё равно прыгнешь? Тогда получится?

– Получится, – сказал Денёк. – Главное, чтобы перебороть страх…

В это время в щель донеслась хриплая игра сигнальных рожков.

Воспитанников построили на дворе широким квадратом. Директор Чуф, морщась, оглядывал пёстрые и неровные шеренги. Рядом с ним стояли классные надзиратели. Только они, учителей не было.

Мальчик, разумеется, был не в строю. Он забрался до половины на железную лестницу башни и оттуда всё видел. И всё слышал – каменная подкова крепости отражала и доносила любое слово.

Мальчишки стояли тихо и понуро. Директор Чуф, двигая кадыком, отчётливо говорил:

– Раньше мы были терпеливы. Мы только предупреждали. В крайнем случае наказывали очень мягко. Трое суток в штрафном каземате – самое большее, что получали те, кто плавал через Реку или посещал Пустой Город. Опыт показал, что эти меры не принесли результата. Число нарушителей лицейской дисциплины неуклонно растёт. И посему… – Чуф передохнул и молча подвигал кадыком. – Посему высшее начальство потребовало от меня – и я отчётливо понимаю необходимость этого требования – принять самые решительные меры… – Он кивнул надзирателю Кате – круглому человечку с гладким и белым, как тарелка, лицом.

Надзиратель Катя подскочил и женским голосом пропел:

– Воспитанники Андрей Корда-а… Виктор Липун… Феликс Юма-а… Александр Кулик! Ша-а-а-аг… впрёт!

Загорелый Андрюшка беспомощно оглянулся на ребят и, припадая на забинтованное колено, шагнул из строя. И ещё трое шагнули, незнакомые мальчику. Один – совсем малыш, даже непонятно, как такой оказался в лицее. Он испуганно вертел круглой стриженой головой с большими ушами.

Ко всем четырём подошли надзиратели, взяли ребят за плечи и вывели на середину двора.

– Эти четверо, – деревянно произнёс Чуф, – будут наказаны первыми. Сейчас их запрут в штрафном каземате, а после необходимых формальностей и воспитательных бесед их направят в трудовую школу на острове Крабий Глаз. Так нам велено, и так будет, а если этот печальный пример не…

– Они не виноваты! – звонко сказали из рядов.

– Ма-а-алчать! – запел Катя.

– А если этот печальный пример…

– Бандюги! Он же совсем малёк, – сказали в строю. Видимо, про ушастенького.

– Ма-а-алчать! – Катя вытянулся на носках. – Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено применять электрощупы!

Строй замер. Но почти сразу опять прорезался голос:

– Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали?

– В отряде умиротворения! – крикнули из задней шеренги.

– В интендантской конторе, ворюга!

– Молчать! – это крикнул уже директор. – Разойдись! По классам! Марш!

Строй стал медленно разваливаться. А четверых повели к приземистой железной дверце.

Страшная мысль ударила мальчика. Так, что он едва удержался на ступеньках. Вдруг ребята решат, что это он выдал мальчишек? Всё вынюхал и донёс!

Эта мысль была такая отчаянная, что мальчик бросился искать Музыканта или кого-нибудь ещё из новых знакомых. Но двор быстро опустел.

Мальчик промучился до вечера – то во дворе, то дома.

– Ты заболел? – тревожилась мама.

– Нет. Просто скучно.

– Ничего. Скоро поедем к дедушке в Чайную Пристань.

– Папа, а что за школа на острове Крабий Глаз? – спросил мальчик, когда вернулся отец.

– Это не школа, а тюрьма.

– А этих ребят… Их правда отправят туда?

– Ох да помолчи ты… – со стоном сказал отец.

Вечером, когда двор был уже в глубокой тени и остывали камни, мальчик увидел у старой пушки Музыканта, Лётчика и Денька. Он подбежал, остановился и заплакал:

– Вы, наверно, думаете, что это я? Честное слово… Я же клятву давал…

– Что? – удивился Денёк. – Ты о чём? Да перестань ты реветь, пожалуйста! Кто на тебя думает?

– Катя, сволочь, выследил, – сказал Лётчик. – Морда фаянсовая…

Мальчик всхлипнул. И стыдно было за слёзы, и радостно, что верят ему.

– Может, попросить папу, чтобы заступился за ребят? – неуверенно предложил он.

– А что твой папа сделает? – хмуро отозвался Музыкант. – Он кто? Учитель черчения. Он даже не в лицейском совете. Выгонят с работы – и крышка.

– Он говорит, что на Крабьем Глазе тюрьма, – пробормотал мальчик.

– Ребятам ещё до этой тюрьмы достанется, – сказал Денёк и пошевелил плечами. – Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?

Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, которые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп напоминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый разрядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всегда дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребёнка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и забился…

Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деться, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы всё ближе, ближе…

– Нет… – прошептал мальчик.

– Что "нет"? – зло усмехнулся Лётчик.– Год назад было бы "нет". Они тогда не смели… Я говорил тебе, Музыкант, не надо выбрасывать оружие. Если этот шкет Фелька не выдержит и расскажет про всех, кто был в Городе, завтра что будет?

– А давайте завтра поднимемся все! – Денёк стукнул кулаком по пушке. – Если все разом, мы справимся! И щупы пообломаем, и ребят освободим…

– И через полчаса явится отряд умиротворения, – сказал Лётчик. – Я говорил, не надо выбрасывать пистолеты.

– Выбросили, чтобы не стрелять друг в друга, – ответил Музыкант. – И ничего другого тогда нельзя было сделать.

– "Тогда"… А что делать сейчас?

– Да, – согласился Музыкант. – Сейчас оружие пригодилось бы.

У мальчика сердце билось, как горошина в погремушке. Потому что он понял: пришла пора сказать о своей главной тайне. Это была не детская тайна. Дело пахло не игрой, он это понимал. Но он же поклялся, что будет вместе со всеми. И четверо сжались в каземате, ждут…

– У нас в квартире есть глухая кладовка, – сказал мальчик.

– Ну и что? – сумрачно спросил Лётчик.

– Там в углу, над полками, такая квадратная дыра с решёткой. Вентиляция. Решётку я вынимал, в дыру залазил. Там такой узкий проход. Вернее, пролаз… Я люблю везде лазить.

– Знаем, – буркнул Лётчик.

– Дальше, – попросил Денёк.

– Я ползал по нему. Он длинный такой, и трудно ползти, но я один раз добрался до конца. Там подвал, комната запертая… И в ней карабины.

– Что? – быстро спросил Музыкант.

– Карабины со штыками. И железные ящики с патронами. Раньше старших курсантов учили стрелять.

Музыкант, Лётчик и Денёк быстро оглянулись. Музыкант положил мальчику на плечи твёрдые ладони. Будто младшему братишке.

– Ты молодчина. Я сразу понял, что ты такой, ты похож…

– На кого?

Музыкант коротко улыбнулся:

– На хорошего человека… А много там карабинов?

– Штук тридцать… Только я боюсь…

– Не бойся, – успокоил Музыкант. – Мы всё сами сделаем, про тебя никто не узнает.

– Да я не этого боюсь. Ход очень кривой. Я прямо замучился, пока полз. – Он улыбнулся: – Извивался, как моя ящерка. А карабины-то прямые, длинные, могут не пролезть.

Мальчишки переглянулись.

– Думайте, – сказал Музыкант.

– Что думать. Пополам не сломаешь, – огрызнулся Лётчик.

Денёк неуверенно спросил:

– А если снять штыки и отвинтить приклады? Может, протащим?

Мальчик подумал.

– Да, – сказал он. – Тогда можно.