Глава VI
ТАЙНА ШИФРОВАННЫХ ЗАНЕСЕН

Мы разложили зашифрованные записи на столе и начали их изучать.

— Конечно — сказал майор,— здесь не может быть речи о простой секретной азбуке. Здесь сорок девять различных чисел при тридцати двух буквах алфавита. С другой стороны, это не обычное зашифрованное с помощью шифровальных таблиц и условного пароля письмо. Тогда бы не могли встречаться так часто одинаковые числа. Да такой способ для юных патриотов и не годился бы. Сообщать пароль друг другу в условиях строгой конспирации очень трудно, а хранить шифровальную таблицу крайне опасно. Им нужен был какой-нибудь более простои способ. Расчет был на то, что враги просто не обратят внимания на записи и не будут их расшифровывать. Например, возможен такой метод,  —продолжал Рожков. — Буква обозначается ее порядковым номером в отделенном отрывке хорошо известной книги или, что еще лучше, в определенной условной фразе, которая нигде не записывается, а выучивается наизусть. Тогда буквы, встречающиеся в этой фразе один раз, будут обозначаться только одним числом, а другие — несколькими. Это затрудняет расшифровку, особенно если материала недостаточно. Итак, в нашем случае, чтобы расшифровать надписи надо знать секретную фразу — ключ. И мы, думается мне, ее знаем... Вы помните, что кричал старик Сердобин?

— Это про Эфесское царство? Помню.

— Точно?

— Точно.

— Тогда диктуйте.

Я стал диктовать. Он писал за мной букву за буквой подставляя под каждую порядковый номер. Вот что получилось:

— Теперь давайте попробуем разобраться в документах, — сказал Рожков.

Помню, с каким трепетом разложили мы на столе исписанные цифрами листочки бумаги и стали их расшифровывать. Успех был полный. Числа первого штабеля сфотографированного мною, означали:

«Готовьтесь шестого два часа ночи. ЮРП».

Надпись второго штабеля мы расшифровали так:

«В третьем возу кирпича — гранаты. ЮРП».

— Великолепно! — воскликнул Рожков.— Догадка наша оправдалась... Я и раньше подозревал, что эта на первый взгляд бессмыслица имеет значение ключа, но у меня не было материала, чтобы проверить свою догадку. Заметьте, Сергей Михайлович: в одной короткой фразе заключены все буквы алфавита. Буква «а» может быть показана пятью различными числами, а буква «о» — шестью. Именно: тремя, тринадцатью, двадцатью двумя, двадцатью шестью, сорока четырьмя и, наконец, пятьюдесятью двумя. Очень остроумно! И фраза легко запоминается и вместе с тем кажется глупой болтовней. Итак, мы знаем теперь секрет шифра юных разведчиков. Они сообщают кому-то из заключенных в лагере, очевидно своему сообщнику, что доставлено оружие и что шестого числа в два часа ночи надо ждать какого-то события. Здесь дело идет о следующем,— пояснил Рожков. — Весной девятьсот сорок четвертого года наш партизанский отряд готовился напасть на этот лагерь с целью освобождения военнопленных Наладить связь с заключенными было поручено ЮРП. И они это, как видите, блестяще выполнили таким необычайным способом, воспользовавшись тем что кирпич и бревна строительству доставлялись крестьянами. Только нападение не состоялось. Партизаны не получили условного сигнала. Заговор был раскрыт в последнюю минуту. Многих из числа юных патриотов тогда арестовали, и среди них Толю Сердобина. Несомненно, их кто-то предал. Все это было известно нам раньше. Вы говорите там у неоконченного укрепления, были еще и другие штабеля леса с цифрами? — вернулся к прерванному разговору Рожков.

— Да, я заметил еще несколько.

— Их надо обязательно списать и расшифровать, может быть, найдем что-нибудь новое... Ну, теперь обратимся к надписям на стенах тюрьмы.

Первая надпись гласила:

«Нас подло предал Бедуин. Настоящего имени его не знаю. Отомстите ему. ЮРП».

«Вот и имя предателя. Наконец-то мы его узнали! Правда пока не настоящее имя, а прозвище, конспиративную кличку, но это уже шаг вперед. Вот почему сумасшедший старик с такой ненавистью произносил его. Вот почему он набросился на меня, когда в его больном воображении встал образ предателя... Но мы найдем тебя, «Бедуин» если ты только на этом свете, и отомстим за все.»

Так думал я, глядя на две строчки, таинственным образом теперь воскресшие. Я взглянул на Рожкова. Лицо его было суровое. Видимо, он думал то же самое.

— Что еще есть у вас? — спросил он, прервав размышление.

Я передал ему последнюю запись. Первые же слова, прочитанные нами, возбудили живейшее любопытство. Скоро мы поняли, что имеем дело с сообщением величайшей важности. После расшифровки перед нами лежал документ следующего содержания:

«Тайная мастерская секретного оружия. Спешите! Рука Лисовского покажет. МВШ. Потом ИМШ на восток отсю...»

— А дальше что? — спросил майор.

— Дальше я не списал — не успел. Но все надписи на стенах тюрьмы были сфотографированы. Они хранятся в горкоме. Мне так сказали.

— Они у нас хранятся, а не в комитете партии, хотя фотографировали не мы. Но я что-то не помню, чтобы там были зашифровки. Сейчас посмотрим.

Майор взял трубку внутреннего телефона и приказал принести альбом снимков помещений гестапо, сделанных вскоре после освобождения города от фашистов.

— Возможно, это как раз то, что мы ищем, — продолжал он. — Кое-где в иностранной печати проскользнули сообщения, что фашисты оставили где-то на западе Украины секретный завод, но до сей поры никаких следов его мы не обнаружили. Конечно, — продолжал он, еще раз разглядывая надпись, — здесь многое непонятно. Что означает, например, выражение «рука Лисовского»? Что значат таинственные буквы «МВШ» и «ИМШ»? Это пока неизвестно. Но все-таки мы ухватились за конец нити, и есть надежда, что размотаем весь клубок. Посмотрим, что разъяснит дальнейший текст.

Нас ждало горькое разочарование. В толстом альбоме, который очень скоро принес помощник майора, лейтенант Хрулев, мы нашли целую серию снимков здания гестапо снаружи, внутри, издали, вблизи. Нашли снимки канцелярии, коридоров, подвала, камер, снимки стен с надписями, очень хорошо и ясно выполненные. Была снята и последняя, маленькая камера смертников с убогим столом, жестяным чайником и кружками на нем и с грязными голыми нарами. На стенах можно было легко разобрать несколько надписей, но нары закрывали нижнюю часть стены, и никаких цифр не было видно.

Майор закрыл альбом и отложил его в сторону.

— Не догадались убрать нары,— сказал он с досадой.— Очень жаль, что вы тогда поторопились и не списали этот важнейший документ до конца. Много там оставалось неописанного?

— Да строчки две.

— Целые две строчки! Скверно! Боюсь, что ошибка ваша непоправима. Гостиницу уже отремонтировали, и все надписи стерты, — закончил он сухо.

Никогда я не чувствовал себя так неловко. Как можно было допустить такую оплошность! Ведь я отлично знал, что на стене написано нечто важное, почему же я поверил на слово случайному человеку?

Майор глядел на меня и нервно постукивал карандашом по столу.

— Может быть, у вас есть еще какие-нибудь тексты? — спросил он наконец.

— Нет, ничего нет.

— Скверно. Ну что ж, попробуем разрешить задачу, исходя из наличного материала.

Он достал из стола толстую книгу, взял карандаш и углубился в работу.

Утомленный хлопотами и волнениями минувшего дня, я задремал, сидя в кресле. Когда я проснулся, в окно уже глядел рассвет. Майор все так же сидел за столом заваленным бумагами и освещенным настольной лампой. Три пустых стакана из-под чая стояли на столе. Его лицо в смешанном освещении окна и лампы казалось серым и утомленным. Увидев, что я проснулся, он обернулся ко мне и сказал:

— Вы проспали много интересного, товарищ Зернин. Я разгадал смысл непонятных слов «МВШ» и «ИМШ».

— Что же они значат?

— Здесь указаны числа. Их не надо было расшифровывать. Вот смотрите. У вас написано: 2, 25, 23 и 36, 2, 23. Число 23, означает букву «ш», надо расшифровать. Ее следует понимать как слово «шагов», а первые две цифры дают числа 225 и 362. Стало быть, здесь сообщается, сколько надо сделать шагов по направлению, указанному какой-то «рукой Лисовского». Догадаться было нетрудно. Вот что такое эта «рука» — я так и не додумался. Наводил справки, но пока безрезультатно. Никаких Лисовских за последние двадцать лет ни в городе, ни на заводе, ни в окрестных селах не проживало. Скажите, — внезапно обратился он ко мне. — вы никому не говорили о зашифрованных записях ЮРП?

— Нет, не говорил.

— Никому?

— Никому.

— И никому не писали про это?

— Нет, ничего не писал. И фотоснимков не показывал.

— И не надо сообщать. Теперь вот что: ступайте домой и отдохните. Потом надо будет заняться Петей Сердобиным. Постарайтесь установить, не знает ли он, кто был «Бедуин». Скажите ему это слово в разговоре вскользь, как бы случайно, и наблюдайте, не выдаст ли он себя, не смутится ли, не вздрогнет ли. А про «руку Лисовского» лучше вовсе не упоминайте. Так будет осторожнее. Только действуйте крайне осмотрительно. Да помните, что его надо охранять. Он, возможно, находится в опасности.

Я понял, что мое присутствие больше не нужно, и встал, чтобы идти домой. От сна в неудобной позе у меня затекли ноги и руки и голова стала словно свинцовая. Чтобы немножко привести себя в порядок, я подошел к зеркалу и начал причесываться.

— Товарищ Зернин, покажите-ка расческу! — услышал я возглас майора. — Откуда она у вас?

— Мы нашли ее... то-есть нашла ее, собственно, Татьяна Пасько и подарила мне.

— Да где же вы ее нашли?

— В старом замке, в башне... в амбразуре башни, которая смотрит в сторону ворот. Она лежала там под камнем, завернутая в бумажку.

Майор молча открыл портфель и достал из него точно такую же расческу. Он наложил их одна на другую: расчески оказались одинаковыми, как две капли воды, и по величине, и по форме, и по цвету. Только его была исцарапана и сильно потерта. Он встал со стула и в волнении зашагал по комнате. Потом остановился передо мной и спросил:

— А зачем вы полезли осматривать бойницу?

— Так просто. Я хотел получше осмотреть место, где встречались юные разведчики. На всякий случай...

В глазах майора мелькнула улыбка:

— Вы молодец, Сергей Михайлович! За это я готов простить вам вашу оплошность. Берите расческу, но никому ее не показывайте. Понимаете, никому! Она, может быть, имеет особое, чрезвычайно важное значение. Недаром старик Сердобин ее так тщательно хранил.

— Вы нашли ее у Сердобина? У Ивана Ивановича?

— Да, у него. Вернее, на его мертвом теле. Он носил ее зашитой в подкладке пиджака. Очень интересная вещица.

Мы стали прощаться. Он крепко пожал мне руку и вдруг сказал:

— А знаете что? Оставьте-ка эту расчесочку у меня на хранение. Так спокойнее будет.

— Пожалуйста. Я скажу Татьяне, что потерял ее.

— Нет, так сразу не надо, — засмеялся он. — Скажете, если сама спросит, что дома затерялась и что вы ее поищете... И вообще поменьше о ней вспоминайте.

Я пошел домой, глубоко взволнованный этой ночной беседой.