Книга: Бесшумный фронт
Назад: Часть третья ТОТ, ТРЕТИЙ…
Дальше: Часть пятая ОН УЖЕ НАСМОТРЕЛСЯ НА НИХ

Часть четвертая ЕЩЕ ДВОЕ, НО НАВЕРНОЕ, НЕ ПОСЛЕДНИЕ…

Столица Польши заканчивала свой трудовой день — четверг 28 января 1954 года. Витрины магазинов уже были закрыты металлическими жалюзи, а в жилых домах постепенно гасли огни. Однако, если бы вы зашли в большое здание на улице Фоксаль, 11, то увидели бы, что свет здесь горит — как и каждую ночь — почти во всех окнах.
Перед самой полуночью радисты ПАП (Польского агентства печати), помещающегося в этом здании, как раз начали передавать очередные телеграммы. Спустя минуту из аппаратов разных систем, работающих на приемных станциях в разных городах мира, начали выползать длинные полосы бумаги с текстом сообщения. Над ним склонились сотрудники московского ТАССа, пекинского Синьхуа, его принимали англичане из агентства Рейтер, что находится на Флитстрит в Лондоне, и в европейской дирекции американского агентства Юнайтед Пресс во Франкфурте-на-Майне… Одни аппараты были приспособлены к приему сообщений на русском языке, другие — на английском, третьи… Но все тексты звучали идентично:
«Двадцать восьмого января в районном суде в Ополе начался процесс по делу группы агентов геленовской разведки…»
Таково было начало этой депеши, переданной по телетайпам одновременно и во все польские газеты. Корреспондент ПАП передавал из Ополя, что «…зал судебного заседания переполнен публикой. Процесс слушают многочисленные представители населения Опольщизны, которое в долгие годы террора и зверства гитлеровского режима выстояло в борьбе за польскую независимость до самого Дня освобождения».
Нам пришлось бы долго искать начало этого дела и совершить дальний экскурс в историю. Пожалуй, лучше всего начать с…

Глава тридцатая «Посланцы»

1953 год. Мы с вами находимся в Новой Соли, старинном поселке солеваров, расположенном на тракте Зелена Гура — Глогув. Перед нами маленькая квартирка номер 7 в доме номер 21 по Школьной улице. Траута Будзинская, двадцатилетняя продавщица местного продовольственного кооператива, в этот июльский день вернулась домой немного раньше, чтобы отоспаться после развлечений, которые у нее были в прошлую ночь. Она собралась было лечь в кровать, когда кто-то неожиданно постучал в дверь. Траута набросила халатик и подбежала к двери.
— Кто там?
— Это я, отворяй!
При звуке знакомого голоса девушка быстро повертывает ключ. Да, это он! Значит, вернулся все-таки, сдержал данное им слово! Вот обрадуется Рита!..
Девушка впускает в комнату двух мужчин, небритые и усталые лица которых свидетельствуют о тяжелом ночном пути. Один из них здоровается и бормочет какое-то имя, представляя своего спутника.
— А где же Рита?
— Вероятно, скоро придет… Она все время твердила, что ты вернешься, и, наверное, поблагодарит за ту хорошую посылку, которую получила от тебя на Новый год… Ой, да входите же, входите в комнату! Я вижу, вы с дороги, устали, конечно, и голодны? Сейчас я подам воды, а потом что-нибудь перекусим…
Через минуту на кухне уже грелся большой котел воды, чтобы прибывшие могли заняться своим туалетом. Сами они тем временем сидели в комнате. Знакомый Трауты, которого она все время называла Генриком, коротко рассказывал девушке о своей жизни за последние несколько месяцев.
— …и вот, когда я выехал из Польши в Берлин, то получил там работу в одной монтажной фирме. Специалист я, как ты знаешь, неплохой, и мне жилось там довольно хорошо. Теперь послали меня сюда, чтобы я организовал поставки для Польши. Побуду тут некоторое время, а потом вернусь в Берлин…
— Эх, Генрик, Генрик! Всегда ты любил привирать! Ну что ты рассказываешь мне такие глупости? Ведь мы с Ритой были в Ловковицах у твоей матери, и она нам сказала, что ты попросту удрал отсюда! Зачем же ты говоришь, что приехал сюда как монтер?
Генрик стал уверять девушку, впрочем, довольно слабо, что все так и есть, как он говорит. Но когда пришла сестра Трауты — Рита Будзинская, начал рассказывать уже иную историю. У девушек даже глаза заблестели, когда их старый знакомый Генрик Кой поведал о своих делах. В эту маленькую квартирку вдруг ворвался ветер сложной, опасной жизни. Им просто не хотелось верить, что перед ними тот самый Генрик Кой, с которым Траута познакомилась еще в те времена, когда работала официанткой в столовой.
Кой начал свой рассказ о бегстве из Польши. Говорил об этом слегка пренебрежительно, словно о фильме, который он видел вчера, а не о собственных переживаниях. Девушки узнали, что вместе со своим приятелем (тут Траута с любопытством посмотрела на молчаливого пришельца и кокетливым движением поправила волосы), Генрик Кой в районе Згожельца переправился на германскую сторону. В Финстервальде к ним подошел одинокий народный полицейский ГДР. Пользуясь тем, что поблизости никого не было, беглецы повалили полицейского на землю и… Тут Кой сделал многозначительный жест.
— Ну, ну, дальше? — пискнула заинтригованная Рита.
— А ничего… Одним чертом меньше!
Этот рассказ был прерван приходом матери обеих девушек, Эльфриды Будзинской. Она вошла в комнату, чтобы сказать гостям, что вода готова и они могут умыться.
Продолжение рассказа слушали уже во время ужина. Кой сказал, что в Берлине он вместе с приятелем вступил в шайку контрабандистов и теперь ведет «золотую жизнь», перевозя в Польшу разные товары. Рита и Траута недоверчиво качали головами. Тогда Кой прервал ужин и чуть скучаюшим голосом попросил приятеля подать ему сумку. Ни слова не говоря, он высыпал на стол ее содержимое. Девушки перестали смеяться. Это уже была не шутка: перед ними на столе лежало несколько десятков отличных часов. Траута робко протянула руку и взяла из сверкающей золотом, сталью и стеклом кучи богатства маленькие дамские часики. С благоговением прочитала на них название известной швейцарской фирмы и уже хотела положить часики обратно, но Кой небрежным движением отвел ее руку.
— Возьми их себе, Траута! Они теперь твои. И ты, Рита, выбери то, что тебе нравится. А еще двое часов возьми и продай. Польских злотых у меня немного, а деньги мне очень нужны…
Остальные часы отправились обратно в сумку, но Кой не сразу вернулся к прерванному ужину. Он достал какой-то сверток и быстрыми движениями стал развертывать его прямо на полу. Обе девушки встали с мест, чтобы получше видеть в чем дело. Они смотрели внимательно, но все еще не могли понять назначения таинственного свертка. Наконец Кой показал им вентиль в прорезиненной материи и сказал, что перед ними надувная лодка, на которой он с приятелем переправился через Одер. На этой же лодке они снова переплывут реку, как только закончат свою торговлю в Польше.
После ужина продолжалась демонстрация «достижений» Коя. Он вытащил из бумажника документы на имя Яна Линека. Однако на всех этих бумажках были фото Генрика.
— Это я получил от «контрабандистской братии» в Берлине! — не без гордости заявил Кой.
Рита несколько забеспокоилась.
— Фальшивые… Да ведь это дело пахнет тюрьмой!
— Но не для меня! — засмеялся ее друг.
— Как так не для тебя?
— Эти документы сделаны на подлинные имя и фамилию! Ян Линек — это мой товарищ из Ловковиц в Ополе. Все данные правильные, только фото мое. А если тут будут ко мне придираться, то я махну в Берлин — и точка. Что ему сделают? Посидит день — два до выяснения и окажется, что он ни в чем не виноват…
— Но ведь ты окажешь ему медвежью услугу! Он же ничего не знает об этом?
— Смерть дуракам, моя дорогая! Он обо мне не беспокоится, так чего это я должен беспокоиться о нем?
До поздней ночи Генрик Кой рассказывал о своих «героических» подвигах и рисовал прекрасные планы на будущее.
Но не только в квартире 7 дома номер 21 по Школьной улице горел свет в эту ночь. Освещены были также огромные окна предприятия «Одер» в Новой Соли. Там тоже говорили о прошлом и будущем. Группа людей, склонившихся над машинами, уже разработала метод переработки китайской конопли «рами» с учетом польского оборудования. Шла борьба за первое место в соревновании предприятий по выработке технического волокна. Сейчас коллектив рабочих и инженеров был занят внедрением в производство малоизвестных в Польше чесальных машин для короткого волокна. Люди эти, давным-давно осевшие тут или прибывшие с разных сторон новопоселенцы, руководствовались в своих работах стремлением к тому, чтобы жизнь всей страны и их самих стала лучше, зажиточнее.
Совсем другие планы были у посланников Гелена. Они пока скрывали их так же, как и свое не слишком чистое прошлое.
Генрик Кой служил в гитлеровской армии и 9 мая 1945 года в Дании попал в плен к американцам. Его отец, который служил в германской авиации в оккупированных Франции и Голландии, а затем на Восточном фронте, не вернулся в Польшу. Он и по сей день живет в Кёльне (Западная Германия).
В первые послевоенные годы Генрик Кой работал на лесопилке, где был арестован за кражи. Потом перебрался на текстильную фабрику в Пруднике, где стал ткачом. Потом работал в Вельском ремонтно-монтажном тресте слесарем. Вместе с бригадиром Альфредом Петрушкой — своим давним компаньоном, как раз тем, которого мы видели у сестер Будзинских, — он совершил большую кражу на мебельной фабрике в Ясенице, где они работали после Вельска. Директор фабрики собирался отправить обоих в милицию в Явоже. Тогда ловкачи подпоили начальника отдела Вельской ремонтно-строительной конторы и получили от него командировочные удостоверения. Быстро собрав веши, Кой и Петрушка отправились в родные Ловковицы (в Опольской Силезии)… Затем из близко расположенного Гоголина они поехали во Вроцлав и в последние дни сентября 1952 года перешли границу в районе Згожельца.
На территории ГДР оба беглеца весь день просидели в стоге соломы, а затем пешком стали пробираться через лес. На дороге их задержал сотрудник народной полиции, которому эти лесные путешественники показались подозрительными. На какую-то минуту полицейский допустил неосторожность, и беглецы бросились на него… После короткой борьбы в лесу осталось растерзанное тело молодого немца, который хотел загородить беглецам из Польши путь на Берлин.
6 октября Кой и Петрушка прибыли в Западный Берлин. Там их направили в лагерь «беженцев», где обоими быстро заинтересовались разведывательные органы.

Глава тридцать первая Между «Кармен» и «Эльдорадо»

Начало положили американцы из разведцентра на Мантейфельштрассе, 31, законспирированного под вывеской: «Юнайтед Стейтс Рефьюджи энц Скрининг Плейсмент Сервис». Этот центр специализируется на сборе шпионских сведений о странах народной демократии, а также на вербовке агентов в лагерях для «беженцев», что разбросаны по всему Западному Берлину. Этим разведцентром руководит Джозеф Киршбаум, лейтенант американской военной разведки. Киршбаум повышает свое благосостояние простым и оригинальным способом: он скупает у беглецов валюту стран народной демократии и СССР, которая нужна разведке для снабжения своих шпионов, отправляемых на очередную «работу». Пользуясь этим, Киршбаум составляет счета на значительно большие суммы, чем получено на самом деле. «Приобретенные» таким образом деньги уходят на стенографистку, которая именует себя «Кармен». В полную противоположность оперной Кармен, эта берлинская «дива» отнюдь не считает, что любовь — цыганское дитя. «Кармен» утверждает, что «не завязывает знакомства» с мужчинами прежде, чем не увидит перед собой перстня с бриллиантом. Киршбаум водит и другие знакомства (и также несет расходы), как об этом свидетельствуют его частые визиты в ночной ресторан «с мужской прислугой» «Эльдорадо» — на Мартин-Лютерштрассе в районе Шёнеберга.
В разведбюро США беглецы вынуждены были ответить на все вопросы специальной анкеты, отпечатанной на сорока страницах. Кроме того, Кой и Петрушка заполнили специальный опросник — «Лист БЛ», имеющий «всего» шестнадцать страниц.
Несколько дней оба отвечали на многочисленные вопросы сотрудников разведбюро США в Берлине. Среди этих вопросов были и такие: «Кто помогал бежать из Польши? Какие имеются польские документы? Кто их легально выдает? (разумеется, документы эти отобраны: они пригодятся для производства фальшивых, которые нужны засылаемым в чужие страны агентам)/. Где стоят военные части? Внешний вид казарм? Фамилии офицеров? Описание обмундирования, вооружения? Какие года призывников служат сейчас? Кого из родни или друзей имеете в армии и где именно? Цены на продовольственные товары? Отношение населения к Соединенным Штатам? Существуют ли провоенные настроения — привести конкретные примеры. Видели ли транспорты из СССР в Восточную Германию?»
Вопросы эти детальны и систематичны. Так, например, насчет промышленности «Лист БЛ» содержит перечень: «какие из нижепоименованных промышленных объектов известны вам: а) металлургические, б) химические, в) текстильные, г) пищевые? Опишите подробно положение объекта, его продукцию, численность технического персонала. Охарактеризуйте отдельных работников, укажите их недостатки, политические взгляды и пр. Сообщите данные о сбыте продукции, о руководстве предприятия, а также о партийной организации предприятия».
Американцы выжали из Коя и Петрушки все, что было возможно, а затем передали обоих «бедным родственникам» — разведчикам из британской службы, что на Каролинерплац. Там (очевидно, для разнообразия) их не спрашивали, а заставили написать ответы на все вопросы. Когда англичане узнали все, что им надо было, «предупредительный» сотрудник разъяснил беглецам, что сейчас позвонит одному французскому журналисту, который отвезет Коя и Петрушку на машине. Действительно, под видом журналиста приехал сотрудник французской разведки, который доставил беглецов на частную квартиру. Там в уютной обстановке, за рюмкой коньяка, он выудил из Коя и Петрушки необходимые ему сведения.
Таким образом, все три разведки продают одна другой (по очереди!) «сенсационные» вести из Польши.

Глава тридцать вторая Круглая дюжина

Однако вернемся к делу Коя и Петрушки. Итак, сотрудники иностранных разведок, проводящие допрос беглецов из Польши, не только выжимают из них все интересующие разведку сведения, но также и оценивают с точки зрения возможности завербовать допрошенного для постоянной шпионской работы. Если сотрудники приходят к выводу, что допрошенный не годится для такого дела, ему платят несколько марок и отсылают в лагерь для «беженцев». Иногда, впрочем, покупают его одежду, чтобы использовать ее для высылаемых в Польшу агентов.
Кою и Петрушке, молодым, здоровым людям, «отличившимся» в убийстве народного полицейского в ГДР, сразу же было сделано предложение о службе в разведке как со стороны американцев, так и со стороны англичан и французов. Однако Кой и Петрушка совсем не торопились вернуться в Польшу и потому решительно отвергли эти предложения.
Двенадцать раз их вербовали в разведку! Как это произошло? Американцы дважды предложили ' им постоянную службу за доллары. По одному разу говорили с ними об этом же британцы и французы. Но организация Гелена с подлинно гестаповской бесцеремонностью восемь раз выдвигала самые конкретные предложения.
После нескольких недель пребывания в лагере для «беженцев» в Альт-Моабит оба беглеца были 4 ноября 1952 года переправлены американским самолетом в Западную Германию. Там Кой и Петрушка работали временно на строительстве аэродромов и других американских военных объектов. Геленовская разведка не выпускала их из поля зрения. Геленовские «ловцы душ» оплачиваются из расчета вербовки «за штуку». Ясно, что эти субъекты очень заинтересованы в массовой вербовке шпионов. Поэтому не в интересах организации Гелена было, чтобы Кой и Петрушка нашли себе постоянную работу — это уменьшало шансы сломить их упрямство. Хорошо известный нам Кайзер пришел к убеждению, что надо отвлечь Коя и Петрушку от желания жить в Западной Германии и склонить их к поискам смерти в Польше. Он ездил за ними от лагеря к лагерю, как охотник за выслеженной дичью, и оказывал давление на работодателей Коя и Петрушки, требуя… увольнения их!
Наконец в марте 1953 года оба беглеца согласились на сотрудничество с Кайзером. Но задвижка еще не опустилась… Если бы Кой и Петрушка явились с повинной к польским властям прямо на границе, дело их выглядело бы совсем иначе. Однако беглецы поверили в могущество геленовской разведки, убеждавшей своих агентов в том, что им не грозит никакая опасность, поверили и начали подготовку в шпионской школе в Баварии.

Глава тридцать третья Блондинка, брюнетка или рыжая?

Разведка Гелена не брезгует никакими средствами, лишь бы насадить свою агентуру. Так, например, она завербовала в Берлине некоего Эвальда Мисеру, происходящего из Бытома. Агент этот, скрывающийся под кличкой «Эдди Холл», однажды рассказал своим приятелям по служению фашистской свастике, как об этом свидетельствует его частная переписка, что его брату, проживающему в Польше, надоело холостяцкое одиночество. Хозяева Эвальда Мисеры приняли решение перебросить в Польшу шпионку, которая должна выйти замуж за брата геленовского агента. Гелен рассчитывал, что вместо сфабрикованных в «Технише Гехеймдинст» в Штуттгарте фальшивых польских документов шпионка получит после брака настоящие. Этот легальный опорный пункт облегчит шпионке организацию разведывательной сети и выполнение иных агентурных заданий. Видимо, организация Гелена слишком долго раздумывала над тем, какую именно женщину желает взять в жены проживающий в Польше брат Мисеры — блондинку, брюнетку или рыжую? И получилось так, что намечаемый кандидат позволил себе определенную бестактность: он вступил в брак без посредничества брачного бюро «Рейнгард Гелен и К0 с неограниченной наглостью». «Прозевали мы, опоздали!» — сказал Мисере в Берлине его начальник Даль-манн, когда весть о свадьбе достигла Западного Берлина.
Заметим в скобках, что для Эвальда Мисеры решающее значение имело не это опоздание, а совсем иное. Организация Гелена торжественно заверяет всех своих агентов, что сумеет их предупредить и защитить в случае угрозы провала. В конкретном случае сигналом для бегства Мисеры от народной полиции ГДР должна была быть присланная на его имя почтовая открытка с вопросом: «Не можешь ли ты постараться достать мне два билета до Фридрихштадта?» Гелен сдержал слово: такая открытка действительно пришла на имя Мисеры, но… уже тогда, когда он давно сидел в тюрьме. Миф о неприкосновенности агентов Гелена, сфабрикованный и распространенный этой организацией, рушится изо дня в день. Польские органы безопасности и Министерство внутренних дел ГДР уже ликвидировали значительное число геленовских агентов вместе с их шпионским оборудованием. И все большее число агентов убеждается в том, перефразируя известную поговорку, что надеяться на слово Гелена так же бесполезно, как держать угря за хвост. Теперь Гелен хочет — раз уж нельзя иначе — гарантировать своим агентам… смерть. Известно (рассуждает этот бывший гитлеровский генерал), что молчит только… мертвый! Проявление этой геле-новской заботы о человеке недавно было подмечено польскими органами безопасности. Оказалось, что арестованный очередной посланник «канцлера агрессии» имел легкий надрез на плече, а рядом находилась соответствующая доза яда, которая должна была обеспечить беззаботно сидящим в Баварии заправилам организации Гелена полную «скромность» со стороны их агента. Однако последний хотел остаться в живых и стать скорее разговорчивым человеком, нежели мертвецом…

Глава тридцать четвертая «Гелен, гелен юбер аллес…»

Для Коя и Петрушки «учебный год» начался 23 марта и закончился 19 июля 1953 года. В течение ста восемнадцати дней они проходили в Ульме и Герршинге шпионское обучение под заботливым надзором Кайзера и его компаньонов, специализировавшихся на разведке против Польши. Однако выучка прошла не без некоторого скрипа: в июне «лекторы» были на короткое время отозваны в Берлин в связи с началом подготовки памятной провокации в демократическом секторе.
Известный уже нам «преподавательский состав» появился сначала в Ульме в отеле «Красные львы», а потом уже в квартире Марии Яагер на Бауернштрассе, 2. Позже действие перенеслось в Герршинг на Аммерзее — сначала в гостиницу при вокзале, затем в дом Ганса Хааса на Мюельфельдштрассе, 48 и, наконец, в квартиру Тони Реш на Шмидтшнельдерштрассе, 16. «Кафедру» тайнописи возглавлял герр Бауер. Каждая его «лекция» была иллюстрирована — как это практикуется при изучении химии — практическими уроками, которые должны были утвердить аспирантов-шпионов в мнении о непобедимости геленовской разведки.
Во время этих научных демонстраций, проходивших под лозунгом «Гелен, Гелен юбер аллес», герр Бауер показывал применение специальных свечек для тайнописи, а также таблеток «Ц-1», которые растворяются в спирте и образуют симпатические чернила («Ц-1» не имеют ничего общего с витамином — геленовский препарат служит смерти, а не жизни).
Однако герр Бауер не сообщил своим воспитанникам рецепта проявителя и торжественно заявил, что «поляки понятия не имеют, как прочесть такую тайнопись». Чтобы герр Бауер в будущем не трудился понапрасну, сообщаем его особый секрет. Рецепт проявителя взят… ну, скажем, из старых и испытанных рецептов бабушки. Итак, для прочтения используемой в геленовской разведке тайнописи берется таблетка препарата «Ц-4» (химический состав известен). Ее растворяют в окисленной воде. Получается зеленая жидкость, которой смачивается исписанная симпатическими чернилами бумага, и на ней появляются красные буквы текста. Вот и все!
Герр Янсен читал иной предмет: технику сбора информации об аэродромах и уменье различать типы самолетов. Во время второй мировой войны он летал на самолетах типа «Хейнкель-111» (и принимал участие в бомбардировке Ковентри). Янсен рассказывал каждому, кто хотел его слушать, что он мечтает о «приличном налете» на Францию, так как «французы становятся слишком спесивы». Герр Янсен, однако, не забыл той трепки, какую получила гитлеровская «Люфтваффе» от советской авиации. Искренне озабоченный, он сказал как-то Петрушке и Кою, что считает «МиГ» лучшим реактивным истребителем в мире.
Герр Кайзер преподавал основы вербовки, организации шпионской сети, сбора сведений о наземных войсках, а также ведения разведки политической и экономической. Он учил своих питомцев коварству и хитрости в борьбе с органами безопасности. Однако его советы не слишком-то пригодились поклонникам трудного искусства шпионажа. Кажется, Кайзер посвящал своих учеников в тайны этой науки скорее ради привития им большей самоуверенности, ради подавления инстинкта самосохранения.

Глава тридцать пятая Шпионский «савуар вивр»

Вот несколько не слишком полезных советов Кайзера:
«Всегда смотри — не следит ли кто-нибудь за тобой? Однако не привлекай к себе внимание беспрерывной оглядкой. Делай вид, что остановился перед витриной или просто оглядываешься на проходящую мимо красивую женщину…
…Старайся так организовать свое пристанище, чтобы постоянно знать — спрашивают ли о тебе и кто именно? Если подозреваешь, что органы безопасности напали на твой след, — забейся в какую-нибудь новую нору и никуда не показывайся. Тогда дело это наверняка будет забыто…
…Организуй свой контрольный пункт или явку, где будешь встречаться с партнером через определенные промежутки времени. Если один из вас не явится на условленную встречу, значит, что-то не в порядке…»
Еще в самом начале своей шпионской учебы Кой и Петрушка, по заданию хозяев, составили обширные списки своих знакомых и родных (фамилии, характеристики), которые могли пригодиться для несения службы у генерала Гелена. Долго корпели над этими списками геленовские специалисты. Если бы нам удалось заглянуть через их плечо, то мы увидели бы, как они красным карандашом подчеркивают определенные данные в характеристиках этих лиц. Например, «Бывшая горничная в отеле. Любит деньги и парней» или «За его убеждения ручаюсь — он не зря служил в дивизии «Зеленых дьяволов». В характеристике какой-то супружеской пары была подчеркнута не слишком лестная фраза: «Наивные, глупые, жадные. Он — трусливый». Перед двумя фамилиями женщин просматривающий эти списки «эксперт» поставил галки, подчеркнул слово «невеста такого-то» и написал на полях: «Выяснить — спал ли он с нею?». Второй референт, видимо, выполнивший приказ, сухо подтвердил: «Заявил, что «да». Дважды подчеркнута фраза в следующей характеристике: «…в настоящее время, после службы в польской авиации, он вернулся домой в…». На полях приписка: «Поручается приготовить документы для него: попытаться завербовать и перебросить через границу в Берлин с целью детального опроса его нашими специалистами по авиации. Существует предположение, что названное лицо обслуживало новые типы реактивных истребителей…»
Возле некоторых фамилий были проставлены псевдонимы. Люди эти, ничего не зная, продолжали жить и работать в Польше, а тем временем наследники гестаповцев в Баварии уже «решали» их судьбу. Выявление этих потенциальных кандидатов в разведку было трудной и канительной работой. Геленовцы искали прежде всего людей со слабым характером, старались выловить из десятков тысяч ополян отъявленных искателей «легкой жизни» и деклассированные элементы. Вербовка на свой собственный риск применяется очень редко: агент обычно придерживается распоряжений и указаний своих опытных начальников. Люди, которые, по определению геленовских специалистов разведки, были признаны пригодными, оказались в особом списке. Последний в свою очередь был отправлен в разведцентр, занимающийся Польшей и помещающийся в Аугсбурге, в ратуше, то есть в Главном управлении «дальней разведки». Там этот список утвердили и передали в филиал «дальней разведки» в Западном Берлине.
Теперь оставалось только переправить в Польшу Коя и Петрушку, которые должны были из указанных людей организовать разведсеть в рамках операции «Ловкач». Днем 19 июля 1953 года Кой и Петрушка вернулись из Баварии в Западный Берлин, прилетев на американском военном самолете. Через три дня они проехали территорию ГДР и на резиновой лодке переправились через Одер в Польшу.

Глава тридцать шестая «Мертвый ящик» и живые люди

В прекрасном состоянии поддерживается кладбище в Старых Гливицах в Силезии. Тишину и покой этого места вечного успокоения нарушают только шум деревьев и пение птиц. В один из августовских дней 1953 года скрипнула тяжелая калитка кладбищенской ограды — шла погребальная процессия. Впереди шагал ксендз, за ним несли гроб, а дальше следовали родные и друзья покойного. Плач вдовы и двух маленьких детей, искренняя взволнованность других участников печального траурного шествия как-то не действовали на молодого мужчину, который присоединился к процессии у самых ворот кладбища. Его бегающие глаза никак не сочетались со скорбным выражением, которое молодой человек тщетно пытался придать своему лицу. Он ни с кем не поздоровался, не выразил никому соболезнования. Поэтому никто даже и не заметил, что, когда процессия направилась по главной аллее, молодой человек неожиданно свернул налево и притаился за большим памятником. Потом, оглянувшись, он пошел вперед, все более отдаляясь от группы людей — единственной в этот день на кладбище.

 

 

Потом, оглянувшись, он пошел вперед, все более отдаляясь от группы людей.

 

Через несколько минут молодой человек остановился перед красивым старым деревянным костёликом, в котором мессу ныне служат только вдень поминовения усопших. Молодой человек несколько раз обошел костёлик, словно интересуясь его старинной архитектурой. Потом снова осмотрелся кругом и, уверившись, что за ним никто не следит, опустился на колени перед крутыми деревянными ступеньками, ведущими на звонницу.
Давайте получше присмотримся к нему. Ба, да ведь это наш знакомый, Альфред Петрушка! Чего это он в одиночестве ищет на кладбище в Старых Гливицах?!
Вернемся на минутку к тому времени, когда Петрушка вместе с Генриком Коем проводил дни в шпионской школе. Последний экзамен включал в себя также и выбор места для организации так называемого «мертвого почтового ящика». И вот тогда-то Генрик Кой выбрал себе местечко возле лестницы, ведущей к бульвару над Дунаем. Там постоянно много людей, место сухое и нечего бояться, что рапорты промокнут под дождем… Альфред Петрушка оказался более смышленным. Он отправился на кладбище и там устроил свой «ящик» под треснувшей надгробной плитой. Профессор шпионской науки repp Кайзер похвалил «сообразительность» своего ученика: «Очень хорошо, Петрушка, очень хорошо! Места религиозного культа в Польше уважаются и никому в голову не придет, что в цоколе статуи святого или под надгробием можно прятать вещи, касающиеся вопросов современной жизни…»

Глава тридцать седьмая Кто за это платит?

Теперь оба агента уже находятся в Польше и должны доказать, что наука, полученная ими в шпионских классах генерала Гелена, не пошла впустую. Владислав Пеха (Альфред Петрушка) и Ян Линек (Генрик Кой) явились в Польшу не голые и босые. У них есть сто две пары часов, пятьсот марок ГДР, пятьсот восемьдесят польских злотых, приличные запасы химикалиев и два пистолета с патронами. Кой взял с собой также фальшивые документы на имя Юзефа Костки, которые должны были пригодиться одному намеченному лицу во время бегства из Польши в Западный Берлин, где его с нетерпением ждали геленовские специалисты по части авиационной разведки.
В целом стоимость шпионского «приданого» обоих агентов можно оценить примерно в миллион злотых. Американские налогоплательщики, которые ежегодно тратят миллионы долларов на ведомство Гелена, должны узнать (вероятно, без особенной радости), что значительная часть этих сумм попадает в виде денег, вырученных от продажи конфискованных у шпионов часов и других вещей, в доход Польской Народной Республики. В 1954 году эти суммы были настолько значительны, что могли бы в большой мере покрыть расходы на содержание всего коллектива сотрудников польских органов безопасности, занимающегося борьбой против… разведки Гелена!
Петрушка приготовил «мертвый почтовый ящик» на кладбище в Старых Гливицах для агента, который должен был складывать там шпионские рапорты, написанные на полотне специальными свечками. Второй ящик помещался неподалеку от первого. Журналист, который шел по следам врага, осенью 1954 года еще видел их в полном порядке — там оставались обрывки парафиновой бумаги, которая должна была предохранить рапорты от влаги. Если идти по шляху из Старых Гливиц в направлении на Уязд, то с левой стороны под третьим придорожным столбиком, считая от дорожного указателя, можно обнаружить еще один «ящик».
Хорошо, очень хорошо, что сложенные там агентом Гелена информации извлекли сотрудники польской контрразведки, а не адресат — Альфред Петрушка. В свертке были образцы продукции одной из силезских химических фабрик, которая особенно интересует «знатоков польских дел» из аппарата разведки Гелена. «Уставший путник», остановившийся тут, около «мертвого почтового ящика», и его манипуляции с рапортами имели все шансы не быть замеченными редкими прохожими.
Но такой «ящик» мало чего стоит, если не будет живых людей, которые должны складывать в него свои шпионские материалы. Поэтому герр Кайзер приказал своим выкормышам усиленно вербовать намеченных людей и даже устанавливать им псевдонимы. А те и не знали, что уже занесены — заочно! — в списки генерала Гелена. Так, Герберт Вырвих, который лишь недавно закончил свою воинскую службу, даже и мысли не допускал об этом. В поте лица собирая урожай с отцовского поля в деревне поблизости Прудника, он и не думал, что в это самое время в комнате номер 3 отеля «Эбердорф» в Берлине герр Кайзер поучает отправляющегося в Польшу Генрика Коя: дать этому Вырвиху кличку «Вирт»…
И вот начинается следующий акт драмы: борьба за людей. Оба присланных из Западной Германии агента — Кой и Петрушка — должны осуществить планы Кайзера. Они должны узнать, может генерал Гелен рассчитывать на Герберта Вырвиха и других или нет. Решают, что «контрольный пункт» будет размещен у сестер Будзинских в Новой Соли. Оба очень довольны уютной квартирой Трауты и Риты, но так как не могут вернуться в Берлин с пустыми руками, то вынуждены начать действовать. Поэтому сначала — после нежного прощания с сестрами Будзинскими, которых они щедро одарили, — «путешественники» отправляются в Ополыцизну к родителям Коя. Там Генрик расспрашивает родных о Герберте Вырвихе и Элижбете Стоклоса, которую уже ждет кличка «Сабина».
Короткое пребывание в родном доме — и в путь!

Глава тридцать восьмая Двери закрыты и…

На рассвете 29 июля двое молодых людей пожали руки друг другу около железнодорожной станции в Пруднике:
— Ну, Генрик, ни пуха ни пера! Держись, парень!
— До свидания, Альфред! Держись и ты! Не забудь: седьмого августа встречаемся у Будзинских…
— Буду, непременно буду седьмого. Только ты не показывайся там раньше и не приставай к моей!
— Не бойся — девчонок в Польше хватит! Ну, бывай жив!
Кой быстрым шагом идет через город. Не проходит и часа, а уже старые стены силезского городка остаются далеко позади. Кой переходит через деревянный мосток и направляется к стоящему в сторонке среди зелени дому.
Он подходит к дверям, над которыми в нише видно большое каменное изваяние св. Флориана. Стучит. Сначала тихо, потом все громче и настойчивее… Уставшие от тяжелой работы на жатве сельские жители спят мертвым сном. Генрик Кой начинает стучать ногой в окованную дверь. Наконец в окне показывается заспанное женское лицо.
— В чем дело?
— Откройте!
— Кто вы такой?
— Свой. Откройте! У меня дело к вашему сыну…
— В такую-то пору?!
— Я с дороги. Важное дело.
Окно закрывается, слышится какая-то возня в двухэтажном доме. Генрик Кой обдумывает детали предстоящего разговора: «Здорово, Герберт! Ну, наслужился уже в армии? Теперь спину гнешь на отцовском хозяйстве? Эх, парень! Ну какая тебе польза от этого? Я бы предложил тебе кое-что получше: и руки не устанут, и жить приличнее будешь. Вот послушай…»
Размышления Коя прерывает звон ключа в замке. Кой решительно ступает в открытые двери, придерживая одной рукой в кармане свой последний «аргумент» для человеческой совести: отличные швейцарские часы на нейлоновом ремешке.
В комнате полумрак. Старый хозяин, отворивший двери, не слишком гостеприимен:
— Ну чего надо?
— Як Герберту.
— Спит! В чем дело?
— Это личное…
— Кто вы?
— Его товарищ… Кой, Генрик Кой.
Старик теперь внимательнее присматривается к пришельцу, отыскивая в памяти обрывки давно слышанного разговора. Внезапно он выпрямляется, остатки сна слетают с него. Он загораживает дорогу Кою, который собрался присесть на широкой дубовой скамейке у окна.
— В прошлом году вы удрали в Берлин? Люди говорили…
— А если и так, то что? Красивый город…
— Тут мой дом… Вон!
— Я ничего от вас не хочу… Мне просто нужно поговорить с вашим сыном… Ну что вы так набычились? Я уж сколько лет знаком с вашим Гербертом…
— Вон, говорю! Сейчас же!
— Ну ладно, ладно, только не верещите так! Может быть, ваш сын еще пожалеет, что вы не дали ему поговорить со старым компаньоном? Ему, наверно, будет интересно, по какому я делу…
— Нечем интересоваться! Ну!.. Пошел вон!

 

 

— Вон, говорю! Сейчас же!

 

Генрик Кой плюет на порог и поспешно выходит. На дворе уже совсем светло. Неудачник быстро шагает по дороге и украдкой оглядывается: не идет ли кто-нибудь за ним. Нет, одинокий дом как бы снова погрузился в прерванный сон… Однако, когда Кой оглядывается в последний раз, ему видно — кто-то быстро выводит коня. Кой не-194
медленно залезает в кусты и, притаившись в густой зелени, ждет: поедут ли за ним в погоню? Но через несколько минут до агента доносятся знакомые звуки: выезжает жатка. Кой облегченно вздыхает, ждет еще несколько минут, а потом возвращается в Прудник, где генерал Гелен наметил нового агента — «Сабину»: пока что ее еще зовут Элижбетой Стоклоса…
Журналист, путешествующий по следам геленовского шпиона, появляется в усадьбе старого Вырвиха ровно через год после того памятного рассвета, который мог стать сумерками молодого человека, заочно получившего кличку «Вирт». Вот и сам Герберт. Вместе с отцом он собирает урожай, работая на той самой жатке, стрекот которой был прощальной музыкой для незадачливого геленовского вербовщика.
Старого крестьянина не нужно долго просить — он охотно рассказывает все, что произошло год назад на рассвете. Как же просчитались Генрик Кой и его распорядители! Во имя чего должен был служить Вырвих гитлеровским генералам, нанятым за доллары? Старый Вырвих был прежде бедняком, теперь ему живется хорошо. Его второй сын — Юзеф — тоже демобилизовался и работает сейчас на шахте «Весёла-2». Он отличный шахтер и постоянно вырабатывает около Двухсот процентов нормы — разве ему плохо? Однако не только благосостояние семьи Вырвихов обрекло на поражение геленовского вербовщика. Есть и еще более глубокие причины, о которых не подумал Кой, может быть, труднее определяемые, но зато значительно более решающие: старый Вырвих еще в молодости боролся за Польшу, принимал участие в силезских восстаниях, сражался под горой св. Анны… Он и сегодня еще напевает песенку — ту самую, с которой в молодости шел на битву:
Будет сеча, будем биться,
Как велел нам бог и край!
Надо, братья, торопиться
В нашей Польше сделать рай!

Глава тридцать девятая …И двери открыты

— Дома панна Элижбета Стоклоса?
— Нет, еще не вернулась с работы. Может быть, пан хочет подождать?
— Благодарю. Погода хороша, лучше подожду на улице… Извините!
Генрик Кой возвращается на скамейку в сквере около дома номер 9 по улице Мицкевича в Пруднике. Садится боком и наблюдает за входом в дом. Время тянется медленно. Проще всего было бы пойти на государственный хлопчатобумажный комбинат, где Стоклоса работает ткачихой, но Кой как бывший работник комбината не может теперь показаться там. Как раз на комбинате в 1949 году он познакомился с Элижбетой, когда она еще была двадцатилетней девушкой. Они подружились, Кой часто посещал ее дом, а однажды даже привел туда своего приятеля Альфреда Петрушку. Из Германии он написал ей всего один раз, а потом забыл. Вероятно, она уже похоронила его в душе…
Как-то она примет его? Не вышла ли она замуж? Да и согласится ли стать осведомителем разведки Гелена? А если не даст согласия, то не поднимет ли заодно и тревогу?..
Уже давно пробило четыре часа пополудни, а Элижбеты все еще не было. Кой больше не мог сидеть на той же скамейке: боялся привлечь внимание жильцов дома. Но ему не хотелось и шататься по городу: ненароком можно встретить кого-нибудь из давних знакомых… Было уже около пяти, когда он снова постучал в квартиру Стоклосы. «Нет, еще не вернулась». Кой решил отказаться от этого свидания и приехать в Прудник потом. Он уже собирался уйти, когда услышал быстрые шаги на лестнице. Кой перегнулся через перила и увидел знакомую фигуру девушки. Она была одна.
Они встретились на полпути. Кой загородил ей дорогу. Стоклоса взглянула на него и невольно выкрикнула его имя. Он сильно, до боли, сжал ее руку.
— Не кричи! Зайдем к тебе, поговорим как следует… К чему так кричать?..

Глава сороковая Каменное сердце

— Ну, теперь ты уже знаешь, что со мной произошло?
— Ты всегда был большим ловкачом, Генрик, всегда…
— Опять забыла! Ты должна вычеркнуть из памяти этого Генрика. Ты никогда не знала такого… Меня зовут Линек. Ян Линек!
— Хорошо, хорошо… Янек. Это красиво звучит — Янек! Теперь поцелуешь меня, Янек?
Элижбета Стоклоса была не слишком разборчивой. Ей очень импонировало; когда Генрик Кой в разговоре, как бы нехотя, бросал названия больших иностранных городов или, словно мимоходом, упоминал о своей теперешней зажиточности, о громадном доверии, которым он пользуется у своих начальников, о порученной ему почетной миссии. Сначала Кой говорил об этом поверхностно, рассказывая Элижбете больше о самом себе. Однако позже, когда Кой убедился, что девушка по-прежнему любит его, он перешел к существу дела. Первые туманные намеки на возможность сотрудничества в разведке Гелена не были поняты Элижбетой. Когда предложение было сделано более прозрачно, последовал решительный отказ. Поэтому Генрик Кой прекратил попытку вербовки. Но не надолго, весьма не надолго… А точнее — на одну ночь. Эту ночь он провел с Элижбетой. Рано утром посланец Гелена уже поздравлял себя с первой выигранной битвой. В соответствии с приказом хозяев агент «Сабина» была завербована…
Что в эту ночь обещал геленовский агент Элижбете? «Любовь до гробовой доски» или женитьбу? «Интересные приключения» или фортуну? Неизвестно…
Мы знаем только, что в тот же день Элижбета получила от Коя трое часов, а также закончила первый урок пользования тайнописью. Эти одни сутки испортили ей всю жизнь. Впрочем, не только ей одной…
После работы Элижбета Стоклоса быстрым шагом возвращается к себе домой. По дороге она заходит в магазин, чтобы купить чего-нибудь по-вкуснее на ужин для обоих — «Янеку» и себе. Она счастлива и довольна, все кажется ей легким и прекрасным. Ведь наблюдение за передвижением солдат в местном гарнизоне вовсе не такое уж трудное дело. К тому же она быстро, овладела искусством пользования симпатическими чернилами, и теперь уже никто, абсолютно никто не сможет прочесть ее писем! Она не говорила Генрику, но когда будет посылать рапорты по условному адресу: Гуидо Крист, Мюнхен, то добавит для Генрика несколько слов от себя… Да, она обязательно повторит их, и тогда он быстрее приедет, чтобы остаться с ней уже навсегда. Эти господа там, в Мюнхене, улыбнутся, когда под таким рапортом будет приписка: «Сабина приветствует Генрика и ждет его с нетерпением…»
— Куда это ты так мчишься? Пойдем вместе! Мужской голос возвращает Элижбету из мира мечтаний на грешную землю. Она смущена и встревожена. Ведь это Владислав Игнацек, железнодорожник из Рыбника, ее теперешний нареченный!.. Ой, необходимо во что бы то ни стало, любой ценой избавиться от него!
— Оставь меня в покое, я очень тороплюсь!
— Поторопимся вместе…
— Вместе? Знаешь, я сейчас очень устала, может быть, ты придешь завтра или в другой день?
— Устала, а так спешишь! Мне это вообще не нравится.
Он берет нареченную под руку, и они вместе идут на улицу Мицкевича. Но разговор не клеится. Игнацек не может не заметить, что Элижбета хочет избавиться от него. Однако он старается держаться корректно. Делает вид, что это его не касается, что ему безразлично, почему Элижбета так жаждет остаться одна в этот вечер. Они прощаются у ворот, и Элижбета через три ступеньки мчится домой. Отворяет двери и бросается на шею… Кою! Отдохнувший и побрившийся, он нежно приветствует ее.
— Знаешь, любимый, некстати подвернулся мой названный нареченный… Тащится за мной, с трудом сплавила его… Ох, беда!
— А кто он?
— Железнодорожник. Начальник поезда…
— Гм-м… Плохо сделала. У меня и для него нашлась бы добрая работа…
— То есть как? Ты хочешь, чтобы я и дальше была с ним? Ведь ты же сказал мне, что…
— Не будь глупой! Он ничего плохого тебе не сделает. Он не должен знать, что связывает нас обоих… А впрочем, если твой «нареченный» сможет хорошо подработать, то у него вообще не будет к тебе претензий. Он только поблагодарит нас за то, что ты нашла ему такую хорошую работенку… Но если ты выгонишь человека из дома, то он затаит на тебя обиду, будет нюхать и дознаваться, кто я такой, начнет цепляться… Зачем нам все это?
— Я думала, что ты сам будешь настаивать на том, чтобы я порвала с ним, что не захочешь знать его… А ты говоришь так, будто…
Элижбета ходит по комнате, слушает уговоры Коя, который убеждает ее, что еще будет время указать Игнацеку на двери, но сейчас лучше не нарываться на скандалы и сцены, связанные с разрывом. Кой говорит Элижбете, что только от нее самой зависит использовать Игнацека в роли помощника в той новой «побочной работе», за которую она взялась…
Они обедают в хорошем настроении. Генрик Кой, по мнению Элижбеты, просто очарователен. Они говорят о себе, о будущем, о превосходных посылках, которые в скором времени начнут поступать на имя Элижбеты из Западной Германии. Неожиданно кто-то стучит в дверь, она распахивается. настежь и на пороге появляется Игнацек. Элижбета Стоклоса срывается со стула. Она явно смущена. Лепечет:
— Прошу познакомиться… Мой нареченный, пан Владислав Игнацек… Пан, пан… Янек Линек… Знаешь, дорогой, пан Линек контролер госхозов и приехал сюда на инспектирование… Мы уже давно знакомы, и пан Линек воспользовался случаем, чтобы навестить меня…
Игнацек исподлобья смотрит на «знакомого» своей нареченной. Потом резко прерывает ее болтовню:
— Теперь я понимаю, почему ты не хотела, чтобы я проводил тебя! Что все это значит?
— Пан позволит, я сейчас все объясню! Право же, у вас нет причины ни в чем упрекать панну Элижбету…
Генрик Кой вежливо, прямо-таки обворожительно вежливо, разговаривает с Игнацеком. Потом наливает водку. После четвертой стопки тема меняется. Кой жалуется на трудное время и мимоходом вспоминает, что иногда бывают случаи, когда можно неплохо заработать… Затем добавляет, что такой случай надо уметь использовать. Водка льется рекой, и вечером оба кавалера, обнявшись, неверными шагами покидают квартиру Элижбеты, взаимно помогая друг другу спуститься по удивительно шаткой сегодня лестнице. Через час Кой возвращается один…

Глава сорок первая «Тадек» любит заработать

На следующий день Игнацек снова встречается с Коем у своей нареченной. Теперь Кой не выступает под маской «госхозовца». Он рассказывает о своем бегстве и о чудесных возможностях прилично заработать. Поскольку Игнацек давно специализировался на «легких заработках» в виде провоза «зайцев» и «левых» грузов, то его живо интересуют новые возможности. Кой приступает к действию, которое на жаргоне геленовской разведки называется «снятием штанов»: он делает жертве осторожное предложение «помогать» в сборе подслушанных разговоров.
— Ну какая тут может быть философия? Смотреть и слушать, слушать и смотреть — только и всего. А потом пишете несколько слов, бросаете записку в щель стены — и… ждете посылки из Западного Берлина! Письмоносец приносит ее прямо к вам на дом! А в посылке часы, нейлоновые чулки, дорогие лекарства…
— Как это «щель в стене»? А если кто прочитает?
Кой смотрит на Игнацека с легкой усмешкой. Он глядит ему прямо в глаза и успокаивающим жестом кладет руку на плечо собеседника.
— Давайте встретимся втроем во Вроцлаве. Там я укажу вам место, куда вы будете складывать свои записи. Это и есть щель в стене. Вы засовываете туда бумажки и… остальное вас не касается! Нет никакой опасности, что кто-то прочтет написанное. Я оставлю вам такие таблетки и свечки, с помощью которых вы напишете тайнописью то, что захотите… Но подписывайтесь только псевдонимами, которые никто в Польше знать не будет… Это весьма необходимо вам, пане Игнацек, чтобы мы не выслали вам ошибочно, упаси боже, губную помаду или дамские нейлоновые трусики!
Все трое весело смеются. Вместе пьют за успех общего дела. У всех трех есть повод радоваться. Посланец Гелена уже имеет двух завербованных. Игнацек словно обнюхивает предстоящий отличный заработок за небольшие услуги… Ну что это значит для него? Столько разговоров он слышит в поездах, столько транспортов с промышленным оборудованием видит на станциях, столько любопытных сведений может узнать от своих приятелей! Стоклоса счастлива, что этот необычайный жениховский треугольник успешно складывается на почве общей работы. А потом, в один прекрасный день, Кой вернется из Германии, и тогда… Он уже говорил об этом в первую же ночь, на это намекает и сейчас, при Игнацеке…
— …Я сам присмотрю за тем, чтобы вас там не обидели и чтобы вам высылали вещи первого сорта. Напишите о своих пожеланиях, все придет… А через год или два сам вернусь.
— Ну, тогда выпьем, пане Линек, за ваше возвращение!
— Сто лет! У нас все делается в строжайшей тайне, и, когда я вернусь, будет сообщено особо… Вам тогда, пане Игнацек, будет совсем неплохо… И повеселимся тогда как следует, не так, как сейчас, в этих четырех стенах…
Игнацек откровенно взволнован великодушием нового приятеля и кормильца. Они вместе раздумывают над псевдонимом, которым он должен подписываться, и, наконец, устанавливают — «Тадек». Коротко и непритязательно. Потом происходит урок тайнописи. Кой открывает перед жертвами секрет изготовления симпатических чернил и учит их писать на полотне с помощью особых свечек. Он ловко подчеркивает важность этой науки, вбивает в голову завербованным убеждение в невозможность прочесть это письмо.
— Даже польские власти не в состоянии раскрыть этого секрета… — говорит Кой.
Возможно, что вы, дорогие читатели, удивитесь той легкости, с какой агентура Гелена организовала свою сеть в Польше. Дело в том, что в Польше после войны осталось некоторое количество так называемого «фольксдейче», а также членов разгромленных националистических организаций и уголовников, из числа которых в основном и вербовались шпионы. Кроме того, у Гелена сохранились архивы гитлеровской разведки, которую она создала в Польше в 1937–1944 годах. Эти люди также использовались Геленом. Имя же его для трудящихся Польши было тогда неведомо: пресса об этом еще ничего не писала. Все это облегчало Гелену развертывать разведывательную деятельность против ПНР.

Глава сорок вторая Победа в Польше

Игнацек и Стоклоса очарованы превосходной техникой разведки, убеждены в полнейшей своей безнаказанности. Вчера еще гость совсем не понравился Игнацеку. Сегодня же он смотрит на него влюбленно и считает его человеком, которого ему послала сама добрая судьба. Постигнув несложную науку тайнописи, Игнацек уже думает, что добыл ключи к воротам рая. Но и это еще не все откровения.
— А если какую-то часть своих записей вы захотите законспирировать еще больше, то пишите ее книжным шифром. Это не такое уж сложное дело… Смотрите внимательно!
Кой приседает на полу и начинает копаться в куче сваленных около шкафа книг. Наконец выбирает одну в сером коленкоровом переплете. Он смотрит на нее с улыбкой и старательно вытирает рукавом пыль, которая покрыла книгу за долгие годы.
— Ну, пусть нам сопутствует счастье, раз уж такое заглавие! Вот, смотрите!.. Берете книжку «Победа в Польше», изданную в тысяча девятьсот сороковом году. В ней предисловие, написанное фельдмаршалом Кейтелем… Бедняжка! Повесил его палач в Нюрнберге, не дождался он лучших времен… Теперь, наверно, был бы командующим европейской армией… Итак, пан Игнацек хотел бы получить золотые часы, да? А знаете, кстати, сейчас ведется интенсивное железнодорожное строительство на юго-запад от Ратибора. Как же сделать так, чтобы мы получили эту интересную информацию, а пан Игнацек — золотые часы? А вот как! Вы берете эту книгу и ищете слово «зюд-вестлих». Скорее всего оно найдется в какой-нибудь военной сводке, которые тут приведены. Вот, прошу: страница пятьдесят пять, семнадцатая строка сверху, девятое слово в строке. Вы пишете тогда—55/17/9. Дальше: вы пишете 37/3/2. Ясно? Какое же это слово? «Ратибор»! Ищете теперь слово «Бананлаген». Минутка терпения… Есть! Записываем: 108/8/5… И так далее — без особого труда. Теперь мы от вас получаем письмо, берем эту книжку — дай бог, чтобы ее заглавие снова как можно скорее стало актуальным! — ив тот же день шлем вам посылку…
— Гм…
Генрик Кой не требует, чтобы ему верили и; слово. Он щедр. Игнацек, еще не выслав ни одной информации для Гелена, уже получает аванс за измену — отличные часы.
Теперь Игнацек в руках у Коя, и последний шантажирует железнодорожника, беспрестанна напоминая об этом «даре». Кой дает понять Игнацеку, что всякие «выкрутасы» могут кончится плохо. Он даже позволяет себе прозрачный намек, имеющий целью убедить Игнацека, что тот уже обязан повиноваться приказам большой шпионской организации, что, приняв аванс за измену, Игнацек может быть наказан не только разведкой Гелена…
6 августа Кой садится в поезд, чтобы прибыть на условленную встречу с Петрушкой в Новой Соли. Как было договорено, Игнацек, Элижбета и Кой встретятся через три дня во Вроцлаве. Там бывшие нареченные сложат свои рапорты — донесения, информации, сводки и личные письма. «Любопытно, — размышляет убаюкиваемый качкой вагона Генрик Кой, которого поезд уносит на север, — очень любопытно: что-то мне скажет Альфред? Как ему повезло за эти несколько дней?»

Глава сорок третья Под капустой

— Ну, ну, парень, тебе всегда счастье само в руки шло, вот и теперь везет! Однако рассказывай, Альфред, рассказывай дальше…
— Ее фамилия Ольшевская… Ева Ольшевская. Сейчас ей лет двадцать восемь. Я с ней познакомился еще в тысяча девятьсот сорок восьмом году в Гливицах, где она живет и по сей день. Пошел прямо к ней на квартиру. Узнал, что она работает продавщицей… Ну, во время обеденного перерыва пошли мы к ней домой. Девчонка сентиментальная, я и подцепил ее на этом. Сказал, что сбежал из Польши, чтобы не идти в армию… О нашей работе не говорил: на это еще есть время. Она знает лишь, что я приехал официально, чтобы организовать поставки из Германии. Галантным был, проводил ее до магазина… А как же! Вечерком опять к ней, предложил немножко повеселиться. Скромно дожидался в другой комнате, пока оденется. Когда она, наконец, выползла, я уже стою с часиками в руках. Поцеремонилась немножко, поахала, но все-таки взяла… Понимаешь, старина, посчитала это за аванс в счет любви что ли. Возможно, что она и не будет нам нужна, но на всякий случай… Впрочем, слушай дальше! Идем мы в ресторан «Охотничий», ну я по дороге и начинаю ей петь, что вот, мол, остался в жизни один, хотел бы встретить женщину, которая могла бы делить со мной долю и недолю… что она-де мне очень нравится… В общем ты знаешь, как об этом говорится… И что ты скажешь — водочка, танец, этот разговор, часики и… подействовало! Утром она мне сама завтрак прямо в кровать принесла. Во всяком случае, когда я уезжал сюда, то оставил все химикалии у нее на сохранение. Сказал, правда, что это мои ценные вещи и что доверяю их только ей. Условились мы, что буду писать ей из Берлина. Эта Ольшевская могла бы, наверно, даже теперь некоторую работу выполнять, но, я думаю, спешить не стоит. Пусть пока хранит наши химикалии и служит условным адресом.
— Ого! Я вижу, что ты даром времени не тратил…
— Подожди, Генрик, подожди, еще не все! Есть на примете еще кое-кто, но об этом потом…
— Только не ври, что ты там еще кого-то подцепил!
Расставаясь вновь, оба посланца Гелена уславливаются о следующем свидании и отправляются в путь.

Глава сорок четвертая «Зеленый дьявол»

9 сентября Генрик Кой появляется в Гоголине (уезд Отшельце-Опольске) у тридцатилетнего кузнеца Генрика Сковронка. Генрик Сковронка— инвалид войны. Он сражался в рядах гитлеровской дивизии «Зеленые дьяволы». Поэтому отнюдь не случайно разведка генерала Гелена решила непременно завербовать его. В понятии этих господ, ожидающих войны как избавления, именно инвалид, которому во время всеобщей мобилизации не грозит призыв в армию, является ценнейшим сотрудником шпионской сети. Он остается на месте, и с ним (рассуждают эти «спецы») легче установить связь во время военной заварухи.
«Ян Линек» никогда в жизни не видел человека, которого ему предстояло завербовать и которому разведка Гелена уже заготовила кличку «Рихард». Но для того, чтобы Кой мог попасть в дом Сковронка без расспросов о дороге (что особенно привлекает внимание в деревне), ему еще в Берлине была вручена карта. Поэтому отыскать дом не составило для посланца Гелена особенного труда. Но как попасть в сердце совершенно чужого человека? Геленовские «специалисты» имеют свой способ. Одни считают его антиморальным, другие — подлым. И те, и другие правы. В руках Коя находилась фотография: идиллический портретик двух девушек. Одна из них — сестра Сковронка. Эту фотографию разведка Гелена приобрела у одного польского беглеца, жениха девушки — Рейнгарда Габора, находящегося в лагере для беженцев в Западном Берлине. Фотография должна была служить пропуском к сердцу и совести Генрика Сковронка.
«Ян Линек» надлежащим образом использовал его. Он нарисовал перед инвалидом «прекрасную» картину западногерманской действительности. Очереди ожидающих пособия безработных, его собственные скитания в поисках работы и тот факт, что во время пребывания в Западной Германии он так и не смог увидеться с отцом, поскольку финансовые возможности не позволили ему совершить поездку в Киль, — конечно, не нашли места в этой картине.
Инвалид Генрик Сковронка поверил пришельцу, который свидетельствовал свою «правду» снимком сестры Генрика… Продолжение? Оно ясно: изучение тайнописи, хранение оружия геленовского посланца, согласие на собирание информации об аэродромах и железнодорожных линиях, а затем торжественное обещание закладки «мертвого почтового ящика» в Ополе. Так было установлено для начала.

Глава сорок пятая Курьерским самолетом

Высокий мужчина то и дело посматривал на часы и проявлял явное нетерпение:
— Когда же, черт возьми, откроют этот магазин?
Наконец, ключ в замке скрипнул, двери открылись, и магазин спортивных принадлежностей в Ополе начал свою обычную торговлю. Нетерпеливый покупатель вбежал в помещение и велел показать ему удочку.
— Какую? — спросила предупредительная продавщица.
— Все равно, лишь бы удочка!
— Однако пан очень нетребователен… Ах, если бы все покупатели такие были! Обычно рыбаки такие капризные, целыми часами выбирают одну удочку…
— Очень вас прошу поторопиться! Мне некогда…
Мужчина заплатил сколько положено, схватил удочку и выбежал из магазина. Быстро сел в ожидавший его автомобиль и уехал. Вот и все происшествие.
Но прежде чем рассказать о странной поспешности этого покупателя и его непритязательности в выборе удочки, мне придется на некоторое время оставить путешествующих по Польше агентов Гелена и переключиться на тех людей, которые занимаются этими агентами. Могу ли я рассказать всю правду, могу ли я показать до конца технику обезвреживания геленовских шпионов? Разумеется, нет! Я и сам хорошо не знаю этого. А впрочем, да позволено мне будет сослаться на некий шпионский авторитет: долголетний руководитель австрийского разведбюро в Кракове (перед первой мировой войной) генерал Рыбак пишет в своем дневнике: «Вероятно, читатель заметил, что… ряд осложнений и происшествий не находят тут полного и удовлетворяющего решения… Обычно шпионские повести или иные истории — в которых всякие запутанные действия раскрываются к вящему удовольствию читателя, а непонятные события находят полное решение — всегда очень далеки от правды. Хорошего офицера или сотрудника разведывательной службы должна отличать как можно дальше идущая неразговорчивость».
Правильные слова… Как раз об эту неразговорчивость офицеров контрразведки неоднократно разбивалось любопытство журналиста, с трудом восстанавливающего историю очередного поражения генерала Гелена в нашей стране. Знаю только, что планы шпионов были перечеркнуты, поскольку…
И тут мы должны вернуться к определенному июльскому вечеру 1953 года…

Глава сорок шестая Воскресный вечер

В этот летний воскресный вечер толпы людей текли по улицам польской столицы. Тысячи горожан торопились на вечерние сеансы в кино или на спектакли в театры, тысячи гуляли по варшавским бульварам и паркам, тысячи возвращались в город, переполняя пригородные поезда и сотни автобусов. Вот, например, на вокзале у пригородного поезда мы видим какую-то молодую пару с ребенком. Они идут в толпе, хлынувшей с перрона к выходу. Видимо, эта пара вернулась с воскресной загородной поездки. У женщины в руках корзина, из которой торчит верхушка термоса, а он — высокий молодой мужчина — несет маленькую девочку. Сонные глаза ребенка свидетельствуют о том, что девочка весь день бегала в пригородном лесу и очень устала. Все трое садятся в переполненный трамвай и исчезают из наших глаз…
Идемте дальше. Находящаяся в центре улица правительственных учреждений словно вымерла. Все огни в огромных корпусах зданий министерств на улицах Кручей или Свентокшыжской давно погашены, только кое-где горит маленькая лампочка в комнате дежурного или вахтера. Однако не во всех варшавских учреждениях это воскресенье является нерабочим днем.
В большом здании, что на Аллее Сталина, сидящий за письменным столом человек склонился над каким-то листком бумаги, которую доставили ему с четверть часа назад. Потом он снимает трубку и говорит: «Передайте Ковальскому, пусть срочно явится сюда…»
Минут через десять легковая машина останавливается перед жилым домом. Сидящий рядом с шофером офицер быстро взбегает по лестнице на четвертый этаж и нажимает пуговку звонка. Двери ему открывает… Ба, да это та самая женщина, которую мы недавно видели на вокзале! А вот и ее муж…
— Одну минутку! Сейчас соберусь.
Молодой мужчина поспешно укладывает в портфель пижаму, туалетные принадлежности, полотенце…
В кухне жена готовит бутерброды. Она не спрашивает мужа ни о чем — куда он едет, надолго ли, с какой целью? Ей хорошо известно, что все равно ответа не будет. Сначала женщине очень трудно было примириться с таким положением: оно сердило и беспокоило ее. Даже родная сестра сказала ей однажды: «Знаешь, Стася, когда я начинаю присматриваться к вашему супружеству, то мне кажется, что у тебя никакого мужа нет… просто нет!.. Ну что это за муж? Уходит рано, возвращается поздно, и слава богу, если он вообще на месте, а не в отлучке… Как давно его теперь нет дома? Три недели?! Ох, ну вот, видишь, — какое же у тебя супружеское житье!..»
Мать Ковальского — ткачиха одной из лодзинских текстильных фабрик — появлялась у своего единственного сына раз в год, во время отпуска, и утешала свою невестку: «Ты только не слушай, что глупые бабы болтают. Мой хлопец — он такой же, как и муж-покойничек. Упрямый и скрытный. Разве старый мне когда-нибудь говорил, куда уходит? Иногда только принесет какой-то сверток и без слов сует мне — я уж сама догадываюсь, что это надо спрятать… Мой покойный муж знал, что делает, и Франек тоже знает! Раз не говорит — значит, нельзя. И ты его даже не спрашивай».
Проходили годы. Ковальского перевели в управление контрразведки в Варшаву. На погонах его мундира, надеваемого в торжественные дни, появлялось все больше звездочек, но образ жизни не изменился. Уже были разбиты лесные контрреволюционные банды, разгромлена реакционная «украинская повстанческая армия», предотвращены сотни диверсий и обезврежены сотни шпионов, а напряжение в этой борьбе не ослабевало. Много вдов и сирот оплакивало мужей и отцов, которые пали в битве, зашитая завоевания народной Польши на службе безопасности, а конца этому Сражению все еще не было видно.
Рейнгард Гелен — «человек без лица», действующий из своей квартиры в далекой Баварии, — угрожал жизни Ковальского и его жены: угрожал так же, как и жизни других людей, изо дня в день ведущих борьбу против геленовской разведки. Долго пришлось бы тут говорить о трудностях этой борьбы и требованиях, которые она ставит перед работниками контрразведки. Однако суть этих трудностей не в самоотречении и беспрерывном ущемлении личной жизни. Один офицер контрразведки сказал журналисту:
— Рабочий, который возвращается домой после целого дня напряженного труда, имеет право считать свое задание законченным: он передал станок и дальнейшее выполнение плана сменщику, который принял от него всё. А я?.. Кто мне поручится за то, что уже ликвидирована вся шпионская сетка, за уничтожение которой я несу ответственность? Кто меня заверит в том, что нет лазеек в преграде, которую я воздвиг, чтобы оградить наше общество от проникновения геленовского агента, что ему не удастся выбраться из расставленной ловушки?.. Обычно человек, кончая работу, освобождается от своих забот. А мы забираем их с собой всюду, даже на дом…
Семья Ковальских не была исключением из этих правил. Проходили годы, и Стася начала отдавать себе отчет в том, что ночные телефонные звонки, раздающиеся упорно в тишине сонного дома, неожиданные выезды и долгие отлучки неразрывно связаны с работой мужа. Порой она замечала, что вдруг во время разговора с ней мысли его на мгновение улетают куда-то, открытое лицо делается суровым и озабоченным, в глазах появляется какая-то тайная дума. С течением времени Стася поняла, что мысли мужа вовсе не стремятся к какой-то иной женщине: они просто не могут оторваться от какого-то важного вопроса. Операции, задания, дела — как бы это ни называлось — все это было закрыто для нее, глубоко запрятано в голове мужа. Доступа к этому она не имела.
Поэтому и сейчас Станислава Ковальская ни о чем не спрашивала. Только вложила в последнюю минуту в портфель мужа теплый свитер.
— Ночи теперь бывают холодные… — тихо сказала она.

Глава сорок седьмая Нет дня…

Не прошло и трех часов, а самолет с контрразведчиками уже заходил на посадку в районе Ополя. Офицер Ковальский смотрел на зажигающиеся по очереди сигнальные огни и видел, как пилот по этим знакам читает указания на посадку.
«Эх, если бы и я мог так же легко прочесть указания: что следует предпринять в дальнейшем!»— невольно подумал Ковальский. Он уже был в управлении, где ему вручили небольшой листок, который теперь лежал в бумажнике.
Что было на этом листке? Этого я не знаю, мне сказали только, что он содержал ценную, но не решающую информацию. Может быть, то была перехваченная и расшифрованная депеша, в которой геленовский филиал «далекой разведки» в Западном Берлине извещал свое начальство в Аугсбурге о высылке нового агента. А, возможно, список уголовников, которые недавно сбежали из Польши и возвращения которых — уже как агентов Гелена — надо было ожидать в ближайшее время.
Во всяком случае офицеры органов безопасности не раз говорили мне, что в их работе «чистая» криминалистика занимает весьма ничтожное место. Основой действий является глубокое знание жизни и умение делать выводы из незначительных, на первый взгляд, фактов.
О жизни как раз и думал Ковальский, пока самолет кружил над аэродромом в Ополе в ожидании сигнала на посадку. Долгий и трудный путь прошел этот край — от отсталой и обойденной провинции «третьего рейха» до органической части народной Польши. Ополе изо дня в день изменяет свой облик — преобразуется из аграрно-промышленного края в индустриальный. Почти пятьсот земледельческих производственных кооперативов уже работает в селах Ополя. Все новые и новые фабричные корпуса и заводские трубы вырастают там, где еще год назад были убогие лоскутки полей.
В общем объеме германской экономики Опольская Силезия была только поставщиком дешевой рабочей силы для остальной части «рейха». Люди эти работали в могущественных промышленных концернах Рура и в сельском хозяйстве Саксонии. За 15 лет — с 1910 по 1925 год — свыше ста четырех тысяч человек выехало из Ополя искать хлеба. В январе 1933 года в ряде уездов Опольщизны каждый десятый человек был безработным. Прусская и гитлеровская политика сводилась к тому, чтобы меньше вкладывать в Ополе, но как можно больше извлекать из него прибыли.
Несмотря на многие ошибки, допущенные в первые годы после освобождения Ополя, с каждым днем укрепляется национальное сознание опольского населения, идет процесс органического срастания этого края со всей Польшей. Ополыцизна ныне вносит в общее богатство страны значительный экономический вклад. Народ Силезии свободно вздохнул — кончились унижения и батрачество, впервые за многие годы народ стал подлинным хозяином на своей земле. Сплэчивая вокруг себя лучших членов бывшей КПГ и связанных с рабочим движением силезских повстанцев, партия наша мобилизовала рабочих на борьбу за восстановление края. Народная власть вернула жителям этой земли чувство собственного достоинства, чувство гордости принадлежностью к польскому народу. Долго пришлось бы перечислять давних безработных, унижаемых и преследуемых гитлеровской полицией, которые теперь занимают руководящие посты в опольской промышленности.
Но Гелен ищет иных путей к людям: он старается пролезть всюду, где хромает наша политическая работа, использовать не только явно уголовные элементы, но и человеческую наивность, политическую отсталость некоторых людей. Гелен старается раздуть в пепле поверженного «третьего рейха» тлеющее кое-где искорки сомнения и ненависти, несознательности и злой воли, чтобы разжечь пламя новой войны.

Глава сорок восьмая Рыба клюет!

Сразу же по приезде Ковальский встретился с двумя сотрудниками, хорошо знающими район. Только в «шпионских» фильмах такие совещания происходят в секретных кабинетах, за письменными столами, снабженными сотнями таинственных кнопок, после нажима которых в кабинете появляется вытянувшийся в струнку подчиненный или раздвигается стена, открывая (также таинственную!) схему действий или карту.
В действительности все проходило иначе. Трое офицеров сравнили и сопоставили данные, которые могли дать определенное предположение. Однако от предположений до конкретных выводов, до обоснованного подозрения и, наконец, до разгрома сети вражеской разведки еще долгий путь. Во всяком случае эти трое беседовали в скромно и просто обставленном кабинете начальника отдела, уехавшего по поручению (как и каждый активист партии) уездного комитета ПОРП на село.
Сведения, которыми располагали трое сотрудников, могли завести расследование в тупик, но могли дать и положительные результаты.
Итак, факт бегства за границу Генрика Коя и Альфреда Петрушки, разумеется, был известен органам безопасности. Знали тут и то, что оба сбежали, дабы уйти от ответственности за кражу. Установили, в каком пункте они перешли границу, что именно они пытались убить народного полицейского в ГДР. (Разрекламированный ими факт убийства был преждевременным. Однако не следует считать это смягчающим обстоятельством, так как Кой и Петрушка действовали с полным сознанием и по злой воле, а полицейский остался в живых лишь благодаря быстрому вмешательству врачей.) Органы безопасности допускали, что беглецы вернутся в Польшу уже как вышколенные шпионы. Однако и это было только предположением. Следовало знать точно: когда, где, для чего, в какой район они приедут; вместе или порознь; с целью шпионажа или диверсии, а может быть, им поручены обе «миссии»?..
На все эти вопросы ответ могло дать только время. Поэтому по всем отделениям контрразведки разослали фотографии обоих преступников. Стали ждать. Было решено, что беглецы все-таки вернутся как геленовские шпионы…
Сначала поступило донесение погранохраны: «На контрольной полосе участка Болешковице-Мешковице обнаружены двойные следы. Служебно-розыскные собаки не смогли взять следа». Проверка билетов, проданных в кассах четырех железнодорожных станций, находящихся вблизи от места нарушения, не дала никаких положительных результатов. Все четыре станции продали в это время билеты только на ближайшие пункты, но не в глубь Польши.
В списке предполагаемых нарушителей границы в ночь на 23 июля 1953 года находились, как я уже говорил, также Кой и Петрушка. Конечно, не следовало ожидать, что они сразу появятся у своих родных. Более вероятно было, что они поедут к нареченным. Но обилие этих «нареченных» серьезно путало следствие, и никто не ждал, что оно будет простым и легким. Любопытно, что знакомую нам Элижбету Стоклоса во внимание не приняли. Было известно, что она «утешилась» после бегства Коя в Германию: теперь ее нареченным стал железнодорожник Игнацек. Не следует считать сотрудников контрразведки какими-то сверхчеловеками, владеющими сверхъестественной способностью развязывать самые сложные узлы шпионажа и решать любые загадки… Поэтому не надо удивляться тому, что шпионско-жениховский треугольник — Кой — Стоклоса — Игнацек — выявился значительно позже.
Просматривая документы по этому делу, один из сотрудников контрразведки обратил внимание на факт, который мог толкнуть следствие на новый путь или сбить с толку. Оказалось, что недавно (речь идет о 1953 годе) к матери Коя пришла какая-то девушка с претензией, что Генрик Кой бросил ее. Кто она — не установили, известно лишь, что она приехала из Зеленой Гуры. Были просмотрены все командировки, какие давались Кою на последнем месте его работы. Однако в Зеленую Гуру он не ездил, хотя и направлялся на монтажные работы в Новой Соли, Зеленогурского воеводства. Из авансового отчета явствовало, что Кой жил не на частной квартире, а в доме для приезжих рабочих. Портье в этом доме служит некий старичок, который сначала никак не мог вспомнить такого постояльца. Но когда ему показали фотографию Коя, он сразу узнал его, хотя и не припомнил фамилии. Да она и не нужна была — гораздо больше пригодилась информация старичка, так как он припомнил, что Кой постоянно ходил с какой-то девушкой, которая жила неподалеку вместе с матерью и сестрой. Портье знал об этом потому, что девушка часто приходила к Генрику Кою и ожидала его в дежурке. Старик описал ее довольно подробно. По этому следу контрразведка нашла семью Будзинских, но вопрос все еще оставался неясен.
Второй деталью, которая в обычных условиях была бы упущена, как ничего не значащая, являлся тот факт, что Рита Будзинская рассказала некоторым подругам о своих брачных проектах и показала им новые часики, которые получила недавно от своего нареченного. Все эти внешне незначительные детали — не существенные в отрыве от целого — служили, однако, поводом к некоторым подозрениям.
Теперь проверка проданных железнодорожных билетов оказалась уже более плодотворной. Установили, что вскоре после нарушения границы в Новой Соли были проданы два билета до Глогувки. Поскольку на этой трассе нет готовых билетов, был выписан бланковый. Кассир вспомнил, что ввиду большой очереди он предложил покупателю (мужчине) выписать один бланк на двоих, и тот согласился. Отсюда следовал вывод, что какие-то двое мужчин едут теперь в Ополе, где как раз и родились Кой и Петрушка.
В папке с документами по данному делу накапливались все новые и новые рапорты. Наконец появился наиболее важный. В одном из городков Ополя в местное отделение органов безопасности явилась пожилая женщина. На явно силезском диалекте она обратилась к вахтеру и сказала ему, что хочет поговорить «с самим начальником». Женщину пригласили в кабинет. Сидевший за столом офицер спросил ее, по какому делу она пришла. Сперва женщина подумала, что ее «надувают», так как «пан комендант не может быть таким молодым». Однако уверившись, что никто не собирается подшутить над нею, она, еще не приступая к существу дела, попросила, чтобы «пан комендант не смеялся над старухой и не кричал на нее». Женщину заверили, что она может говорить все и никто над ней смеяться или грубить ей не будет.
После столь длительного вступления женщина изложила свое дело. В прошлое воскресенье ее сын сказал, что хочет купить себе часы. «А что ж, сынку, почему бы и не купить? Работаешь, деньги есть, купи…» Тогда ее сын — «молодой парень, пане комендант, честный, но еще не больно-то умный. Это ведь только с годами придет… Без обиды пану коменданту, вы еще тоже совсем, совсем не старый»… — и говорит ей, что есть подходящий случай. И слово за слово похвалился, что сможет выгодно купить: просят у него всего тысячу злотых за новенькие часы, только деньги сразу. Мать заинтересовалась: не краденые ли? Тогда сын успокоил ее и говорит, что часы продает Генрик Кой. «Ну я и сказала ему, что из дому выгоню, если придет с такими часами… А он только вышел и дверью хлопнул: такой же гордый, как и мой муж был… Но он хороший паренек, пане комендант, хороший и честный… Займитесь-ка этим, пане комендант, чтобы моего хлопца потом по милициям и другим таким местам не таскали… Ворованное пользы не приносит, а этот Кой всегда был негодяем, и кто его знает, откуда у него такие часы на продажу…»
«Пан комендант» успокоил встревоженную женщину и сказал, что она может вполне спокойно возвращаться домой, что сын ее действительно сделает плохо, если купит часы неведомого происхождения, но ее сообщение вполне выясняет обстоятельства дела. Женщина ушла обрадованная, благословляя рукой и молитвой сначала начальника контрразведки, потом встретившегося в коридоре офицера и, наконец, часового у входа. Этот последний был даже несколько обескуражен, но оба офицера, которые немедленно отправили донесение о появлении Коя, ничему не удивились. Много уже было таких дел, распутыванию которых помогло население, а то, что «этот Кой всегда был негодяем», — они и сами давно знали.
Таким образом стало известно, что Кой уже в Польше, что он появился в Ополе, где прожил всю свою недолгую жизнь и где у него много знакомых, на которых он, возможно, захочет опереться в своей преступной работе. Кто же был тот человек, который с ним перешел границу? Кто купил вместе с ним билет до Глогувки?
Теперь следствие велось в сельской среде, вокруг села Ловковице в уезде Прудник, где проживает семья Коя. Было установлено, что как раз тогда, когда в поле настала самая страдная пора, когда люди работают с рассвета до поздней ночи, в дом Коя с визитами прибывают близкие родственники Петрушки.
Но органы безопасности все-таки еще не имеют неопровержимых улик, у сотрудников контрразведки нет верных данных.
…В этот августовский вечер в селе по очереди гасли огни, уставшие от дневной работы в поле люди ложились спать. Только в доме Коя все еще горел свет. Поздно ночью открылись двери и в полоске света появились двое мужчин, которые быстрым шагом направились по улице. Они часто оглядывались, но так и не заметили, что идут не одни…
Немногочисленные пассажиры, которые в эту ночь сели в поезд на станции Глогувка, наверно, не обратили внимания на двоих молодых людей, купивших билеты до Гоголина… Только зевающий, заспанный человек, который в последнюю минуту вскочил в тронувшийся поезд, внимательно присматривался к обоим пассажирам, сидя напротив них в одном купе.
Когда, наконец, как мы уже знаем, Генрик Кой поселился в Гоголине у Сковронка, контрразведка пришла к решению, что не следует позволять ему и дальше шататься по стране. Последовал приказ об аресте Коя. Однако были приняты меры к тому, чтобы его задержание не стало известно всем (а в деревне не так-то легко что-либо скрыть), иначе всполошившиеся пособники шпиона могли бы уничтожить вещественные доказательства и предупредить известных им лиц.
Было выяснено, что Кой целыми днями сидит в доме Сковронка. Лишь изредка уходит он к местному пруду и там, у мостика, ловит рыбу.
Теперь читателю станет понятна спешка одного покупателя, который приобрел удочку в спортивном магазине в Ополе. Его машина заехала в деревню по проселочной дороге и остановилась за большим овином, принадлежащим местному госхозу. «Любитель-рыболов» вылез из машины. Остался лишь шофер, так как второй пассажир ушел с «рыболовом», но вскоре спрятался в кустах, а первый…
Тут я должен сделать некоторое отступление для читателя. Как-то так повелось, что в польских фильмах рыбная ловля неразлучно связана… с поимкой шпионов. Однако я подчеркиваю, что за «рыб», которые ловятся в воображении кинорежиссеров, писатель в данном случае ответственности не несет. Он действительно говорил лично с настоящими, а не воображаемыми героями данного «рыбацкого» инцидента.
…Солнце в этот день пригревало довольно сильно, но от воды веяло приятным холодком. Генрик Кой беззаботно сидел с удочкой и всматривался в поплавок, подпрыгивающий на легкой ряби зеленоватой поверхности пруда. Ему было немного скучновато: не с кем поговорить. Поэтому Кой без тени недоброжелательности смотрел на одинокого мужчину, бредущего по берегу с удочкой на плече, как видно, в поисках подходящего места для ловли. Если бы мы могли читать мысли, то заметили бы легкое любопытство Коя, не переходящее, однако, границы обычного интереса рыболова, который видит постороннего человека, вторгающегося в «его» район. А в мыслях пришельца — известного нам «любителя-рыболова» — мы заметили бы некоторую тревогу: «Тут, на этом мосточке, нас может кто-нибудь увидеть… Нет, нет — его надо задержать в кустах».
«Любитель-рыболов» со скучной миной на лице уже проходит мосток, направляется дальше, с явным неудовольствием смотрит на берег пруда, топчется и возвращается обратно, чтобы присесть рядом со шпионом. С благоговением насаживает на крючок приманку, забрасывает удочку и наклоняется над водой — совсем так, как и тысячи других рыболовов, которые в эту минуту удят на всем белом свете. Если говорится, что рыбная ловля успокаивает нервы, то как раз данный случай является полным исключением из правил. Сотрудник контрразведки не забывает ни на секунду о той ловле, ради которой приехал сюда. Все указывает на то, что через минуту «рыба» окажется и расставленной сети. «Любитель-рыболов» видит, что Кой одет только в легкие брюки и рубашку, задние карманы не имеют никакой выпуклости, которая указывала бы на наличие пистолета. Пора забрасывать удочку на этот сухопутный клёв.
— Как вы думаете, можно тут ловить «по-дикому»?
Генрик Кой присматривается к пришельцу. Да, это существенный вопрос — у него самого нет карточки на право ловли.
— Пожалуй, да. Ловлю тут уже который день, а ни одного милиционера не видел…
— А рыба берет?
— Сегодня нет… Вчера лучше шла.
— А на что вы ловите?
Начинается профессиональная дискуссия на тему приманки. А рыба все еще не клюет. «Любитель-рыболов» зевает, потягивается так, что трещат кости, и вдруг предлагает:
— Знаете что? Давайте пока оставим удочки… Рыба не любит, когда к ней очень присматриваешься. Укрепим тут удочки, а сами полежим в кустах, позагораем, тогда, может, лучше пойдет, а? Хотите сигарету?
Кой принимает сигарету и предложение. Они выбирают укромное место, ложатся на траве-мураве, жмурят глаза от яркого августовского солнца и лениво беседуют обо всем и ни о чем, как это обычно бывает в жаркое утро у деревенского пруда: Кой говорит о плотве, карпах, щуках и линях… Вдруг до его сознания доходит какая-то иная фраза, хотя и сказанная тем же ровным, спокойным тоном:
— Вы арестованы! Поднимите руки и лежите спокойно!

 

 

— Вы арестованы! Поднимите руки!

 

Кой выполняет этот приказ только наполовину: машинально поднимает руки, но вместе с тем садится. Глаза его расширяются от удивления: перед ним торчит дуло пистолета. Его собеседник даже не приподымается с земли. Случайный свидетель вынужден был бы подойти очень близко, чтобы понять, что тут, собственно, происходит. Но не случайный свидетель этой сцены — спутник «рыболова» — уже медленно приближается к шпиону. А тот как зачарованный смотрит на пистолет и не отворачивается, хотя и слышит треск веток, которые ломаются под ногами приближающегося человека. Трое мужчин теперь вместе сидят на земле. Несколько ловких движений руками, и двое уже знают, что третий (в противоположность двум) не имеет оружия. Зато документы у него в надлежащем порядке. А как же!
— Знаете что, гражданин Линек? Лучше всего, если бы ваши вещи были при вас. Зачем оставлять их у чужих людей?
И вот «Ян Линек» пишет записку пани Сковронковой, чтобы она выдала его вещи товарищу, так как он сам неожиданно должен выехать. Это не вызывает никаких подозрений у пани Сковронковой: Кой говорил, что он прибыл на монтаж вместе с товарищем (эта версия была предназначена для матери Сковронка, но позже «похоронила» самого автора) и может неожиданно выехать к нему. Короче, пани Сковронкова выдала вещи сотруднику контрразведки. И вот трое мужчин с двумя удочками на плечах мирно идут к машине. Правда, «Ян Линек» был предупрежден: любая попытка к бегству может окончиться для него трагически. Автомобиль трогается с места и кружной дорогой, минуя село, в котором никто ничего не знает, направляется в Ополе.
14 августа 1953 года. Генрик Кой успел старательно организовать свою шпионскую сетку. Он собрал определенные информации о размещении войсковых частей и аэродромов, о вооружении, о промышленных предприятиях. Он собирался кое-что приукрасить и… требовать за это много. Не удалось! Его ожидает следствие — теперь придется дать ответ за все преступления.
Одновременно начинается ликвидация коричневой паутины, которую растянули над Силезией оба агента. За теми, кто понадеялись на обещания Коя и Петрушки, захлопываются двери камер. Но Петрушка пока еще на свободе. Как упрямый жучок, он продолжает летать с места на место и вести свою «работу»…

Глава сорок девятая Очная ставка

«Альфред Юранек, родившийся 21 апреля 1927 /ода, в с. Малая Домбровка, проживающий там же, утерял паспорт…»
Такое объявление должно было поступить в одну из силезских газет. Однако его так никто и не подал в редакцию, никто не напечатал… История этого объявления была довольно необычной.
30 августа 1953 года Альфреда Юранека, рабочего металлургического завода в Шопеницах, ровно в 13 часов 33 минуты вызвали к воротам завода. Там его ожидал Альфред Петрушка. Они коротко поговорили, и Юранек согласился на предложение своего старого приятеля. Ну что, в самом деле, тут плохого! Поехать в Прудник и там вызвать из дому какую-то женщину. За проезд платит Петрушка да еще обещает «компенсацию» за хлопоты. Может быть, эта женщина замужем и Петрушка боится ее мужа, он ведь всегда был заядлым бабником?
После работы Юранек отправился с приятелем в Кендзежин. Здесь им пришлось ждать поезда. Они вышли из вокзала и стали прогуливаться по улице. По пути Петрушка нарисовал перед Юранеком прекрасную картину жизни в Западной Германии, где он работает в солидной фирме.
Наболтав с три короба, Петрушка немного приободрился. И вдруг Альфред Юранек не без изумления услышал, что его собеседник хотел бы увидеть фотографию. Какую? Чью? На этот раз Юранека!.. Парень начинает шарить по карманам, заглядывает во все отделения маленького бумажника, но нигде не находит ничего подходящего. Любопытно все-таки, для чего понадобилась Петрушке его фотография? На память, что ли?
— Так ведь у тебя есть фото на паспорте… — напоминает Петрушка.
Юранек достает паспорт и протягивает его приятелю. Тот спокойно и небрежно (что свойственно людям, уверенным в важности своей миссии) прячет паспорт в карман. Затем достает из портфеля новенькие швейцарские часы и — так же спокойно, не говоря ни слова — протягивает их ошеломленному Юранеку. Парень не понимает смысла такой сделки и спрашивает:
— Послушай, без шуток… что Я буду делать теперь?
Петрушка явно недоволен мелочностью коллеги. Снова его рука отправляется в карман и… бумажка в двадцать злотых меняет своего хозяина, направляясь вслед за часами.
— Ф-фу, подумаешь, важное дело! — усмехается агент. — Дашь объявление в газету о потере — и все в порядке!.. А часы теперь твои…
Оба Альфреда — Юранек и Петрушка (первый, обедневший на паспорт, но разбогатевший на часы и двадцать злотых) — едут дальше. Появляются в Пруднике, где Юранек идет к родителям Стоклоса. Возвращается очень скоро. Все в порядке. Юранек узнал, что Элижбета Стоклоса в добром здравии и что в скором времени даже выходит замуж. Приободрившийся в душе Петрушка показывает Юранеку свой пистолет и уверяет, что не боится никого и ничего.
Однако условиться о встрече с Элижбетой в Гливицах Петрушка все же поручает Юранеку. Он, Петрушка, будет ждать Элижбету в маленьком сквере, где Генрик Кой когда-то ждал ту же особу. Юранек идет к Элижбете в качестве курьера посланца «канцлера агрессии». И на сей раз он возвращается с доброй вестью: завтра Элижбета приедет в Гливицы…
— Ладно, теперь можешь идти! — говорит Петрушка.
Он сует в руку Юранеку комок несчитанных, вынутых наобум из кармана бумажных злотых.
Становится совсем темно. Юранек спешит к фонарю и там старательно разглаживает помятые банкноты «гонорара». Парень плюется от злости: за такую дорогу, за хлопоты и все побегушки он получил только две бумажки по пятьдесят и три пятерки!
Ныне Альфред Юранек имеет целых восемь лет, чтобы подумать над неоплачиваемостью самых малых услуг, оказанных геленовским агентам. Он так и не успел сделать объявления о своем «утраченном» паспорте, который вместе с Петрушкой должен был отправиться в Западный Берлин и после соответствующей обработки облегчить передвижение по Польше очередному посланцу Гелена.
…Вокзал в Гливицах в эту пору дня полон пассажиров. Они на короткое время скапливаются у касс, приобретают билеты, потом пьют пиво или едят сосиски, внимательно слушают объявления о приходе и отбытии поездов. За столиком в буфете сидит молодой человек и шепотом разговаривает с явно встревоженной кудрявой брюнеткой. Люди, ответственные за изоляцию нашего общества от агентов Гелена, не слышат слов, которые звучат за этим столиком. Лишь позже они смогли узнать, что Петрушка сообщил Элижбете о том, что ее Генрик Кой арестован. И случилось это (Петрушка сказал об этом с обычной уверенностью, не допускавшей у собеседника никакого сомнения) в результате измены ее прежнего «нареченного» — Игнацека. Затем Петрушка торжественно обещает Элижбете перебросить ее в Западный Берлин. Но не об этом думает она. Ее мучит беспокойство за судьбу любимого человека, приводит в отчаяние крушение планов на супружество и спокойное счастье, угнетает позднее раскаяние в том, что запуталась сама и оплела паутиной измены того, второго…
Издали доносится гудок паровоза, возвещающий отход поезда. Оба собеседника встают. Пора расставаться. Петрушка старается скрыть беспокойство и этим поддержать перепуганную женщину, хотя сам в душе трясется от страха. Он рассчитывал, что Стоклоса знает нечто более конкретное и развеет его страхи. Обманывал себя надеждой на то, что Кой предпочел спокойную норку в Доме на улице Мицкевича, 9 всяким рискованным поездкам по Польше. Но, увы! Это не так — Кой пропал без вести. Теперь надо побывать на «контрольном пункте» у сестер Будзинских в Новой Соли. Это последняя надежда…
Молодой человек в форме курсанта горной школы, видимо, уставший с дороги и «дремлющий» за соседним столиком, положив голову на руки, явственно слышит, как из груди Элижбеты при расставании с Петрушкой вырывается стон:
— Ах, Генек, Генек! Когда-то я теперь увижусь с ним…
Офицер отделения контрразведки в Ополе, который через час читает эту фразу в рапорте, слегка подчеркивает ее карандашом и показывает товарищу:
— Когда она увидит Генрика Коя? Вероятно, значительно раньше, чем допускает это в самых смелых мечтах.
Через два дня в том же самом кабинете разыгрывается один из последних актов драмы. За письменным столом сидит старший офицер контрразведки, а за маленьким столиком — сотрудник с бумагой для протокола. Мы с вами наблюдаем эту сцену, так сказать, из первого ряда партера. В 16 часов 07 минут в кабинет входит невысокий коренастый офицер лет двадцати пяти. Становится в положение «смирно» и негромко докладывает:
— Товарищ майор! Оба подследственных доставлены на очную ставку!
— Благодарю! Можно начинать.
Через минуту в сопровождении двух конвоиров в кабинет входит молодая женщина. Это — Элижбета Стоклоса. Она садится на указанный ей стул с левой стороны письменного стола. У нас нет времени внимательно присмотреться к ней — тут же в кабинет вводят молодого человека. На секунду задержавшись у порога, он окидывает взглядом офицера и женщину. Что-то вдруг дрогнуло в его лице или нам показалось. Нет, спокойным, уверенным шагом он подходит к письменному столу и садится на стул справа. Мы видим, что даже сотрудника, который должен вести протокол, волнует напряжение этой минуты. Он машинально вертит карандаш и слегка расстегивает давящий его воротник. Перед ним чистые еще листы бумаги. Затем сотрудник пишет дату и начинает протоколировать допрос.
— Элижбета Стоклоса! Кто этот гражданин?
— Это Генрик Кой, мой жених…
— Генрик Кой! Кто эта женщина?
— Элижбета Стоклоса…
— Какие у вас отношения с этой гражданкой?
— Мы знакомы очень поверхностно, и все, что эта пани могла обо мне сказать, является…
— Об этом я вас не спрашивал. Вы утверждаете, что мало знакомы с нею?
— Я именно так думаю, пане майор. Может быть, ей показалось, что дело выглядит иначе, но эта женщина не для меня… Одна или две ночи — ну еще так-сяк… Но навсегда?.. Скажу откровенно: мне стало очень скучно, не к кому было пойти, поэтому…
Стоклоса вскакивает. Слова этого человека, которому она пожертвовала всем и который — как она слишком поздно это поняла — сломал жизнь ей и Игнацеку, оскорбляют ее до глубины души. Одним движением руки офицер водворяет ее на место. Женщина теперь говорит быстро, отрывочными фразами, о проведенных вместе ночах, о наиболее интимных разговорах, об обещаниях жениться, о том рассвете, когда она в Пруднике дала себя увлечь чарами этого человека, поверила в магию таинственных таблеток. Стоклоса начинает рыдать, когда говорит о железнодорожнике, которого сама связала с агентом Гелена. Она упоминает обещание Коя о совместном выезде в Западный Берлин, о «мертвом почтовом ящике» во Вроцлаве. Время от времени она повторяет:
— И этот человек утверждает, что мы знакомы «поверхностно»!.. Как он смеет!..
— Что вы на это скажете, Кой?
Генрик Кой слушает речь женщины с опущенной головой. Теперь он поднимает голову, пытается изобразить заискивающую улыбку и… чужим, искусственно спокойным голосом отвечает:
— Не слушайте ее, пане майор! Это истеричка!.. Мы — мужчины — хорошо знаем, что зависть может заморочить голову даже более или менее уравновешенной женщине… Ей вот кажется, что мне свет не мил без нее… Прошу вас обратить ее внимание на…
— Не забывайтесь и не давайте мне ваших добрых советов! Я сам знаю, что нужно делать… Элижбета Стоклоса! Не отказываетесь ли вы теперь от ваших показаний?
Женщина несколько раз отрицательно качает головой:
— Нет, так все и было…
— Генрик Кой! Имеете ли вы какие-либо конкретные вопросы к Элижбете Стоклоса?
— Никаких.
Элижбета Стоклоса поднимается со стула. Медленно отступает от стола. Проходя мимо Коя, она на минуту задерживается и смотрит на него страшными, немигающими глазами… Так и кажется, что сейчас она бросится на виновника всех своих несчастий… Но нет, женщина овладевает собой. В — эту минуту, которая является последним, абсолютно последним их свиданием в жизни, она бросает шпиону прямо в лицо:
— Я была глупой, очень глупой… Надо было выбросить тебя со всеми твоими таблетками и свечками! Ты насмерть обидел меня, хотя я и не сделала тебе ничего плохого. Но за что ты сломал жизнь моему жениху?
Это продолжается всего несколько секунд. За женщиной закрылись двери. В кабинете остается Кой.
Нет, это не первый допрос шпиона. Сколько уж раз он менял свои россказни, сколько раз тешил себя надеждой, что сухим выйдет из воды! Один за другим рушились мифы о «контрабанде», о «торговле часами» и, наконец, о «работе» — но… для американской разведки. На все у Коя был готов ответ. Вот ему показывают найденный у него план размещения казарм:
— Ваша работа?
— Да…
— Что это такое?
— Мой приятель живет в лагере организации «Служба Польше»… Вот я и набросал схему, как к нему удобнее идти. Он хотел купить у меня часы.
— А где он, этот ваш лагерь «Служба Польше»? Как имя вашего приятеля?
Вот этого Кой так скоро придумать не может! В другой раз, уже под конец допроса, следователь многозначительно подмигивает и ногтем щелкает себя справа по воротнику. Вероятно, во всем мире этот жест понятен любому — предлагается выпить.
Кой решительно отказывается. Он невольно вспоминает добрые советы Кайзера: «Смотри, чтобы тебе не дали какого-нибудь одурманивающего средства…»
— Нет, нет, пить я не буду. Абсолютный трезвенник.
— Тогда для чего же в вашем чемодане находится самый настоящий спирт?
— А-а! Почки у меня болят, так я компресс делаю на ночь… Очень помогает!
— Как же так? Вчера, когда я спрашивал вас о здоровье, вы ответили, что вас ничто не беспокоит!
Постепенно, очень медленно, шпиону приходится признаваться во всем. Слишком много знает о нем контрразведка. Слишком много рассказали уже люди из его сетки, которых он встречает на очередных очных ставках. Ведь теперь Кой не может утверждать, что и другие тоже завидуют ему…
В результате Кой разоблачен. Так как за ним не стоит никакая идея, он боится только за себя. Он справедливо считает, что ставка в игре — его жизнь, и он не видит ничего, за что стоило бы ее отдать. Читая ежедневно его показания, начальник отделения контрразведки — старый коммунист, который многое испытал еще до войны, — говорит следователю, ведущему допрос Коя:
— Простой рабочий, арестованный тогдашней панской полицией за хранение коммунистических листовок, выплюнул бы с кровью все зубы, которые ему выбили на допросе, но не выдал бы никого! О, он хорошо знал, за что борется!.. А Кой? Покупка человека за деньги идеи ему не прибавит. Гелен в этом убедится теперь и будет убеждаться каждый день, все чаще и чаще. Мы о его людях знаем многое, как знаем и то, что они работают только ради денег…
Кой еще живет надеждой на то, что Петрушка пока на свободе и, не встретив своего сообщника на «контрольном пункте» в Новой Соли, немедленно вернется в Берлин и сообщит Кайзеру. Ведь герр Кайзер торжественно обещал, что хотя еще ни один из геленовских агентов не был арестован в Польше, все же — если у Коя «подвернется нога» — Гелен найдет способ вытащить своего сотрудника из тюрьмы. Дни проходят, и Петрушка, пожалуй, знает о несчастьи. Видимо, он уже действует, чтобы спасти друга!..
Действительно, Петрушка понял, что Кой «засыпался». 26 августа он был у Ольшевской, когда приехала сестра Коя с ужасной вестью: в их семье был обыск.
1 сентября в 20 часов Петрушка в последний раз появился у Ольшевской. В 23 часа 30 минут он простился с нею и еще раз заверил, что вернется и женится на ней. Затем Петрушка отправляется на условленное свидание в Новой Соли: ведь во время обыска в доме Коя дружка там не застали. «Хитрый черт, — думает Петрушка, — наверно, приедет прямо к Будзинским! А если нет?.. Э, да что гадать! Заберу у сестер Будзинских нашу надувную лодку и — в Берлин».
В Новой Соли расстроенный Петрушка успокаивает сестер Будзинских, которые не могут не заметить тревоги своего нового знакомого. Нет, Кой не является!.. Да, стало быть, теперь уже ждать нечего: Кой сидит. Петрушка отправляется на вокзал, предварительно пообещав сестрам Будзинским вернуться к ним позже.
На перроне толпа людей, ожидающих поезд. Наконец подходит окутанный паром локомотив, за которым тянется хвост вагонов. Пассажиры садятся, в почтовый вагон поспешно грузят мешки с корреспонденцией, в багажном вагоне идет приемка срочного багажа. И вдруг — что за странная сцена! К молодому человеку, который собрался сесть в поезд, подходят какие-то двое в штатском, спокойно берут его под руки и оттаскивают в сторону. Пассажир что-то бормочет, но те двое уже ведут его к выходу с перрона. Ослаб, захмелел или еще что с парнем случилось?
Не проходит и минуты, а все трое уже находятся у ограды, отделяющей территорию станции от города. Двое в штатском отдают контролеру свои перронные билеты, а затем один из них спокойно говорит Альфреду Петрушке (это был он):
— Прошу вернуть билет, гражданин! Он вам теперь не нужен, так как дальше вы поедете с нами на машине…
И тогда Альфред Петрушка, взрослый мужчина, разражается плачем. Произошло то, что должно было произойти. Нервное напряжение последних дней и недель «работы» выливается в истерику. В машине, которая быстро покидает вокзальную площадь, Петрушка вытирает слезы рукавом и говорит:
— Отпустите меня, Панове, отпустите! Я приведу вам сюда самого Кайзера…
И тут невольно вспоминаются стихи Константина Дамрота, написанные в ответ на решение прусского ландтага в 1866 году о выделении ста миллионов марок на выкуп земли у поляков в польских районах, отошедших к Пруссии:
Сто миллионов марок — это не шутка!
Достаточно, чтобы купить целое воеводство,
Но и дух польский — это не игрушка:
Чтобы истребить его — и Германии целой не хватит!

Сто миллионов долларов, выделенные конгрессом США на шпионаж и диверсии в странах лагеря социализма, — тоже не шутка. Мы знаем, правда, что немало этих денег идет в частные карманы разных лиц, но многие миллионы находят свое применение согласно указаниям почтенных конгрессменов. Двадцать четыре миллиона долларов в год дают Соединенные Штаты генералу Гелену. Пять раз он встречался с шефом разведки США Алленом Даллесом, родным ^братом государственного секретаря. Пять раз они совещались в течение 21 месяца — до 1 октября 1954 года.
Оба агента — Кой и Петрушка — получили высшую меру наказания. Однако не следует питать иллюзий, что дело «Рейнгарда Гелена и К0» — «работа» против народной Польши — уже закончено.
Может быть, как раз в эту минуту занятая разведкой против стран народной демократии геленовская контора «дальней разведки» сообщает начальству в Аугсбург о высылке новых агентов в Польшу? Кто знает! Люди, которые закончили очередную схватку с генералом Геленом в Польше, утверждают: совершенно не считаясь с жизнью своих агентов и опираясь на уголовные элементы, Гелен — даже после таких поражений— не прекратит своих враждебных действий. Как раз наоборот: следует ожидать, что они будут усилены. Но и мы готовы к дальнейшей защите своей страны от грязных лап наследников гитлеров и гиммлеров.
Народ, который только двенадцать лет назад порвал оковы фашистской неволи, теперь уже хорошо знает, что несет ему и его государству режим гитлеров и геленов. Граждане свободной страны, которые работают за станком или плугом, в учреждении или лаборатории, должны постоянно помнить слова, взятые нами из очень старинной книги. Эти слова были написаны 28 апреля 1384 года в Пруднике, в том самом городе, где геленовский агент навлек несчастье на Элижбету Стоклоса. Тогда, почти шесть веков назад, в Пруднике совещались представители двадцати одного польского города. Они обсуждали меры, какие нужно принять в борьбе против распространившегося разбоя на дорогах. И они постановили предостеречь всех, чтобы «…тех злых людей не принимали в дом, не кормили их и не поили, не давали корма их коням, а и не помогали им коньми, оружием альбо деньгами и протчим…»
Назад: Часть третья ТОТ, ТРЕТИЙ…
Дальше: Часть пятая ОН УЖЕ НАСМОТРЕЛСЯ НА НИХ