8. РАЗВЯЗКА

— Как это получилось у вас? — спросил Петренко, когда они полчаса спустя уселись на скамейку в ближайшем сквере. В саду было немноголюдно. Кое-где на скамьях сидели молодые парочки, с кучи песка на кругу доносились детские голоса, и нянька катила колясочку в конце широкой аллеи. Легкий ветер шевелил ветви кленов, покрытые только что развернувшимися листочками и желто-зеленой пеной цветения. Большие неправдоподобные цветы стояли, как свечи, на голых ветвях единственного тюльпанового дерева, крупные бело-розовые лепестки, кружась, падали на землю. Было тихо, влажно и чуть туманно.

— Очень просто! — Смирнов сдерживался, но лицо его сияло. — Я держался здесь, поблизости, словно наблюдая за работами на улице — их затеял Войтехович. Сегодня один из ребят говорит, что Владек отпирает гараж. Я туда: смотрю, машина снаружи и этот троглодит ее чистит. Ну, я вошел, стал спрашивать, как попасть на прием к доктору, а из него клещами слова не вытянешь, да я и не спешил. Смотрю на автомобиль — восьмицилиндровый «мерседес», правая задняя покрышка — потертая «дэнлап», левая — новенькая «треугольник» — как на моем фото— я же снял следы в Мент-но. Ну, я знаю, что либо вы сейчас придете, либо он вытащит подушку, тяну разговор, спрашиваю разные пустяки. Он начал уже на меня коситься — страшно несимпатичный тип, так мрачно смотрит, того и гляди выставит. А просто уйти уже неудобно, думаю — не миновать и мне идти на прием. Тут вы и явились. И здорово же вы меня поняли, разыграли, как по нотам, да еще £та вдовушка помогла. Пока они с вами возились — я осмотрел машину. Вижу, подушка поцарапана, сунул руку за сиденье — есть! Меня, знаете, даже жаром обдало! Вот повезло так повезло!

Обычно молчаливый, капитан говорил оживленно и торопливо.

— Ну, не совсем повезло. Барвинский видел вас и почуял неладное. Он очень взволновался, вообще весь как-то переменился. Меня выпроводил поспешно и раз навсегда.

— И пускай, теперь уже неважно. Деваться ему некуда, дом под наблюдением.

— Черт его знает, сейчас сядет в машину и уедет.

— Задержат на выезде из города.

— Может скрыться в самом городе, места много. Словом, наделает хлопот. Времени терять нечего. Поедем в военный городок и по ВЧ свяжемся с генералом.

— Зачем? Пошли к Войтеховичу, у него есть прямая связь с Зарембой. Правда, он при управлении милиции, но для такого случая можно нарушить конспирацию и зайти к нему.

— Ладно, идем, сядем на трамвай.

Они скоро добрались до места и, к своему немалому удивлению, увидели на улице перед домом хорошо им знакомый «оппель-адмирал» Чугунова. Генерал вместе с полковником Зарембой встретил их в кабинете начальника отделения Народной безопасности.

— Ага! Явились? А я уже послал искать вас. Есть кое-что новенькое… Впрочем, вы, кажется, тоже с новостями? Даже невозмутимый Петренко возбужден. Садитесь и докладывайте. Нашли машину, что ли?

— Так точно, товарищ генерал: — ответил Смирнов, кладя на стол орденскую планку. — Вот метка профессора Румянцева!

Генерал внимательно выслушал доклад офицеров.

— Так. А теперь послушайте наши новости.

Станислав Иосифович, попросим Войтеховича повторить свой рассказ.

Скромно сидевший в углу молодой человек— хозяин кабинета — встал.

— Товарищам известно, что дом Барвинского под наблюдением. Следим и за живущими в нем, когда они выходят на улицу. Сам доктор почти все время дома — получасовая ежедневная прогулка по ближайшим улицам; один раз за все время был у больного на дому. Владислав тоже почти не выходит — только подмести улицу перед домом. Экономка каждый день ходит в город за покупками, тоже не далеко — на ближний рынок и в ближайшие магазины. Берет разные продукты, но никогда не покупает ни табаку, ни папирос. Это мы установили точно, после того как она в пятницу поехала на трамвае в центр города и там в киоске взяла три пачки сигарет — таких сколько угодно в лавочке на улице Костюшко, где она ежедневно берет хлеб. А вчера, в понедельник, она опять была в центре, но купила уже восемь пачек сигарет. Я заключил, — продолжал Войтехович, — что в доме Барвинского появился посторонний человек, курящий, которого прячут. Иначе почему бы ей не покупать сигареты в знакомой лавочке? А она ездит туда, где ее не знают…

— А я, — прибавил генерал, — заключил еще, что вы молодец. Я уже сказал товарищу Войтеховичу, что он правильно сделал, сообщив нам немедленно. Эти восемь пачек могут быть запасом на дорогу. Но это еще не все. Продолжайте, пожалуйста.

— Вчера керосинщик, по заказу Терезы, доставил доктору четыре канистры бензина. Мы выяснили, что столько же он доставил Барвинскому четыре недели назад — незадолго до покушения, — а перед этим доктор не брал горючего около полугода.

— Разрешите вопрос? — опросил. Петренко и обратился к Войтеховичу: — Так вы считаете, что этот курящий появился у Барвинского с четверга?

— Нет, раньше. Со вторника дом под наблюдением, кто вошел в него, тот и вышел обратно, при этом посетители бывают только в часы приема. Значит, во вторник этот человек уже был в доме; очевидно, он имел запас — пачки ему хватает на сутки.

— Правильно! — сказал Заремба. — И я думаю, что это Ян. Он остался у Барвинского с ночи на воскресенье, после того как уничтожил Козинского. Отравленное печенье послано на утро. Где проще всего достать яд? У врача. Уверен, что мазурку испекла Тереза, она же и отвезла ее в госпиталь. Теперь Ян собрался менять убежище, сегодняшние события заставят его поторопиться, если только майор не ошибается насчет тревоги доктора.

— А что думает майор Петренко?

— Согласен, товарищ генерал. По-моему, Ян в доме. Барвинский потому и торопился меня выпроводить, чтобы скорее предупредить его об опасности.

— А вы, капитан Смирнов?

— У меня есть сомнения, товарищ генерал. Согласен, что в доме кто-то скрывается. Но зачем Яну прятаться здесь, когда он очень надежно законспирирован в Брацлаве, особенно, когда не стало Козинского? После его убийства или похищения Ян имел достаточно времени, чтобы вернуться в Брацлаву. Я бы скорее допустил, что у доктора скрывается Кларк. Он ведь тоже курящий. Может быть, Тереза уже давно покупает сигареты в центре? Наконец, но менее вероятно, не держат ли они здесь похищенного Козинского?

— Да, конечно — и заботятся, чтобы он, бедный, не страдал без табаку? Нет, это совсем неудачно. А вот насчет Кларка вы правы, такой возможности исключить нельзя. Но нельзя исключить и присутствие Яна. Учтите, от места гибели Козинского до Брацлавы шестьсот километров, до дома Барвинского — семь, а ведь убийцы были пешком и мокрые.

Все с недоумением посмотрели на генерала. Он улыбнулся:

— Установлено, что вечером в субботу и ночью этим маршрутом проходили только грузовые машины. Будь убийцы на грузовике, так увезли бы и мотоцикл. Значит, они были пешие и ушли по воде, причем вылезли на берег не скоро, так как собака не нашла следа. Мокрому и грязному нужно спрятаться поскорее. Вот и скрылся у Барвинского, чтобы переждать время.

— А труп?

— Где-нибудь под плотами, а может быть, унесло в море. Вода сейчас очень холодная. Но, товарищи, все это — домыслы, факт, что в доме есть чужой человек, которого надо взять, не теряя времени. Как думаете, Станислав Иосифович, сейчас будем брать или подождем до вечера?

— Стоит подождать, пока у доктора кончится прием. Незачем путать в это дело совсем непричастных людей, да и разговоров будет меньше.

— Согласен. Сколько у него больных сегодня?

— Когда я уходил, товарищ генерал, было одиннадцать человек.

— Так, к трем он закончит. Людей у нас здесь маловато. Товарищ Смирнов, возьмите эту записку, садитесь в мою машину и поезжайте в военный городок, пусть они помогут. Товарищ Войтехович, вы уверены, что выпустят только тех, кто вошел сегодня? Ну, и отлично.

Через час с небольшим Чугунов и Заремба, выйдя из автомобиля, зашли в ресторан на углу улицы Костюшко. Это место как будто нарочно было устроено для наблюдения за домом Барвинского. Пока хозяин, потрясенный появлением таких важных клиентов, менял скатерть и подавал стаканы, Чугунов рассматривал в окно ворота докторской усадьбы, перед которыми собралось до десятка рабочих. Не прошло и пяти минут, как в ресторан вошел Войтехович, в макинтоше, с большим шарфом на шее. Он почтительно поклонился генералу и полковнику, занял свободный столик и ждал, когда хозяин освободится. Заремба заказал яичницу с колбасой. Толстяк вышел.

— Все готово, — сказал тихо Войтехович. — Дом окружен, мои люди стоят в соседних дворах и на улице, солдаты заняли переулок сзади, там домов нет, только сады. Прием у Барвинского кончился, Славек доложил, что больная, которая сейчас вышла, — последняя. Прикажете начинать?

— Да, начинайте. А где Петренко и Смирнов?

— Здесь рядом, в сквере, с моими людьми.

— Так действуйте. Мы придем в дом минут через пятнадцать после вас.

Присланная хозяином девушка подала Войтеховичу бутылку пива, он быстро выпил ее, заплатил, раскланялся и ушел. Чугунов и Заремба видели в окно, как он появился из-за угла и, вынув из кармана платок, махнул им. Тотчас на улице загремел перфоратор, прогрохотал трижды и замолк. Войтехович подошел к машине с пневматической установкой, бросил шоферу шарф и макинтош, взял фуражку и, оказавшись в форменной одежде, направился к воротам. Через минуту к нему подошли шесть милиционеров и Петренко в штатском. Все они скрылись в калитке, за ними последовало несколько человек из «рабочих». Генерал взглянул на часы — они показывали двадцать минут четвертого.

— А где же капитан Смирнов? — спросил Войтехович, отворяя калитку.

— Не знаю, он отошел от нас минут десять назад и не вернулся, — ответил Петренко. — Все равно, не ждать же его. Пошли.

В саду не было никого. Милиционеры окружили дом. Войтехович позвонил — раз, другой, третий… Сильно постучал в дверь — никакого ответа, в доме все словно вымерли.

— Придется ломать дверь.

— Да, только не эту. Идемте на заднее крыльцо.

Оставив охрану на крыльце, они обошли кругом дома. Два человека с кувалдами стали у кухонной двери. Войтехович постучал еще несколько раз.

— Не отвечают. Ломайте!

Молот гулко ударил в дверь, филенка вылетела. Петренко протянул руку и снял крюк. Сени, еще одна дверь… Она немного приоткрылась, но дальше не шла — чем-то подперто…

— Бейте!

Загрохотали удары. Крепкие дубовые доски поддались не сразу, потом треснули, раскололись, что-то с шумом обрушилось за дверью, и она открылась. Войтехович, Петренко и два милиционера вошли в кухню. Угол большой кафельной плиты был отколот, упиравшееся в него длинное бревно валялось на полу, выложенном плитками. В кухне никого не было. Из нее вели две двери. Войтехович распахнул первую — маленькая комната за ней, несомненно. женская спальня, была пуста.

Петренко хотел подойти ко второй двери, в глубине кухни, и вдруг заметил, что она приоткрыта и в узкую черную щель на него смотрят в упор два глаза. Отражая падающий из кухни свет, они горели в темноте, как глаза животного, но находились очень высоко — выше головы Петренко. Несколько секунд Петренко неподвижно, как завороженный, смотрел в светящиеся зрачки, потом сделал движение к двери — и в этот момент она распахнулась. На пороге стоял Владек. Его обычно тупое, невыразительное лицо сейчас было свирепо, челюсть выдвинулась еще больше, губа отвисла, обнажая желтые клыки. С глухим ревом он прыгнул вперед, как огромная обезьяна, в его руках сверкнул занесенный топор… но тут Петренко бросился ему под ноги, и великан тяжело упал ничком. Топор со звоном ударился о пол, полетели осколки плиток. Войтехович и оба милиционера навалились на идиота, началась яростная борьба. Майор, вскочив на ноги, уже хотел принять в ней участие, когда сквозь шум возни услышал где-то, как будто внизу, резкий, визгливый голос, истерически кричавший:

— Фас, Дик, фас!..

«Собака!» — вспомнил майор и вынул из кармана пистолет. Он не успел приготовиться: об пол коридора застучали когти, и овчарка одним прыжком промелькнула мимо него, очутилась на спине милиционера и впилась ему з шею. Человек дико закричал. Не решаясь стрелять сверху в эту кучу живых тел, Петренко упал на нее рядом с собакой, уткнул ствол пистолета в пушистый бок под лопаткой и дважды нажал спуск. Тут кто-то сильно ударил его каблуком по голове, так что лязгнули зубы и потемнело в глазах. Когда он опомнился/ кухня была полна людей. Войтехович брызгал ему в лицо водой. Петренко поднялся, держась за край плиты. На полу бился и рычал связанный Владек, три милиционера продолжали опутывать его веревкой, четвертый сидел на стуле, держась за прокушенную шею. У стены лежал громадный, плоский, с оскаленной мордой труп собаки. И покрывая все звуки, из дома продолжал доноситься отчаянный заячий крик. Пробежав по коридору, офицеры распахнули дверь в конце его. Она вела* в знакомую майору переднюю. Парадная дверь была открыта настежь. На крыльце рвался из рук милиционеров и дико визжал пан доктор Барвинский.

— Держите его да смотрите кругом дома — не выскочил бы еще кто-нибудь. Идите за мной, Войтехович!

В приемной не было никого. Петренко открыл дверь кабинета и остановился. Кушетка, на которой его осматривал Барвинский, была загорожена белой ширмой, из-за нее слышались громкие, судорожные вздохи, какое-то всхлипывание и бормотание. Майор отодвинул ширму и остановился пораженный. На кушетке лежала пожилая женщина в одном нижнем белье. Ее полуседые волосы были растрепаны, лицо красное, глаза закатились. Она стонала и отплевывалась, стараясь согнуть колени, привязанные к кушетке полотенцем. Рядом, на маленьком столике, — какие-то инструменты, флаконы, марлевая маска. Острый запах эфира живо напомнил майору его ранение во время войны. Эфир! Она была под наркозом, значит, Барвинский еще не кончил приема. Странно?

— Накройте ее и пусть кто-нибудь останется здесь. Идем дальше!

— В рентгеновском кабинете — новая находка: ставни были открыты, и у окна, стараясь отодвинуть шпингалет, возилась панна Тереза в белом фартуке и кружевной наколке. Увидев вошедших, она повернулась к ним и осталась стоять со спокойным, невозмутимым лицом… Ей надели наручники.

В последней комнате нижнего этажа — лаборатории — никого не было. Совершенно пуст был и второй этаж, где помещались спальня Барвинского, его кабинет и столовая — нигде никого.

Петренко и Войтехович возвратились в переднюю и столкнулись с Чугуновым и Зарембой. Здесь же сидел Барвинский; он продолжал скулить и взвизгивать, бессмысленно озираясь по сторонам.

— Никого нет? Не может быть! — воскликнул генерал, выслушав короткий доклад Петренко. — Он где-нибудь здесь, ищите на чердаке, в подвале… Нет ли какого-нибудь тайника? Не мог же он улететь!

Поиски продолжались. Из-под лестницы в передней дверь вела в подвал. Спустившись туда, осмотрели небольшую сводчатую комнату с маленьким окном — там стояла койка и лежал на полу собачий матрасик — это было, очевидно, жилище Владека. Осмотрели котельную, угольный чулан, кладовую. Решили подняться на чердак, но тут милиционер, остававшийся в докторском кабинете, позвал Войтеховича и доложил, что больная панна очнулась, плачет и требует свою одежду, а одежды в кабинете нет — только ботинки и кофта. Войтехович не успел ответить, как Чугунов бросился в переднюю, взглянул на пустую вешалку и в ярости ударил кулаком по ладони.

— Ах мы идиоты! Он же ушел в ее платье, ушел на наших глазах!

Офицеры поспешили в кабинет. Женщина сидела на кушетке, завернувшись в простыню. С трудом, прерываемая приступами тошноты, она объяснила, что доктор усыпил ее для исследования, а теперь, где платье? Где доктор? Что это за люди?

— Как вы были одеты? В черное?

— Как же не в черное, если я — вдова? Юбка, жакет, шаль! Да где же пан доктор?

— Упустили, упустили из рук. Теперь уже не догнать, придется все начинать сначала. Войтехович, возьмите у этой ведьмы что-нибудь, дайте панне одеться. Не беспокойтесь, мы возместим вашу пропажу.

В это время, спустившись с чердака, милиционеры доложили, что там есть маленький светлый чулан. В нем нашли кушетку, мужские сапоги и кожаное пальто, но жилец исчез.

— Так и есть! Это — его вещи. Но как все было проделано! Доктора сюда!

Милиционер просунул голову в дверь кабинета и сказал, что пана полковника Зарембу просят к телефону. Чугунов и Заремба удивленно переглянулись и вышли в приемную. Полковник взял лежавшую на столе трубку.

— Заремба слушает… Да, капитан, случаю вас… — на лице его вдруг отразилось удивление и радость. — Что вы говорите?! Постойте. Товарищ генерал, это — капитан Смирнов, он взял Яна, переодетого в женское платье, говорит из кабинета Войтеховича… Товарищ капитан, оставайтесь там, мы скоро будем.

И, поручив Войтеховичу продолжать обыск, а арестованных отправить вслед за ними, Чугунов и Заремба вышли и направились к автомобилю, сквозь порядочную уже толпу народа на улице.

Когда капитан Смирнов отошел от Петренко и милиционеров, ожидавших в сквере сигнала Войтеховича о начале обыска, он хотел только убедиться, что солдаты надежно охраняют заднюю сторону усадьбы. Заглянув за угол и увидев, что цепочка людей неподвижно и тихо стоит вдоль глухой кирпичной стены, капитан хотел вернуться назад, но услышал поспешные шаги. Кто-то догонял его. Не следует ни с того ни с сего поворачивать обратно. Лучше пропустить прохожего. Смирнов остановился и полез за портсигаром. Шаги раздались рядом, обогнали, он взглянул на прохожего. Женщина! Смирнов не понял, почему это удивило его. И фигура знакомая… Где он ее видел? Женщина прошла быстро, пересекла глухую улицу и оглянулась как раз в тот момент, когда капитан зажег спичку и закуривал, защищая огонек ладонями. Сквозь клуб дыма он успел рассмотреть, что из-под черной, кружевной шали, окутывавшей ее голову, глянул только один глаз, другой и половина лица были закрыты белой повязкой. Больная! Смирнов узнал старомодную, широкую и длинную черную юбку, просторный черный жакет с пелериной и кружевную шаль. Эта женщина утром приняла участие в Петренко, уговаривала Владека нести его в дом. Вон как разделал ее Барвинский! Глаз, что ли, резал? Так ведь он терапевт!

Смирнов продолжал медленно идти вслед за женщиной, постепенно отставая и ожидая, чтобы она свернула куда-нибудь. А конец переулка уже недалеко. За город, что ли, она идет? Ну, черт с ней, он повернет обратно — не все ли равно… Смирнов остановился и вдруг понял… Шаги!

Слыша позади себя шаги, он бессознательно ждал, что его обгонит мужчина — шаги были мужские! А забинтованное лицо?! Женщина скрылась за углом — неужели он упустил ее? Капитан кинулся вперед, добежал до угла и осторожно выглянул. Нет, не упустил! Это был последний квартал города, здесь кончались сады и редкие, в большинстве нежилые дома. За ними начиналось поле, по которому шла старая, плохо мощеная дорога, обсаженная с обеих сторон давно не стриженной живой изгородью.

По дороге быстро двигалась черная фигура. Сейчас она оглянется… Так и есть! Капитан поспешно спрятался, подождал и снова высунулся. Идет! Позвать никого не успеешь, нужно действовать самому… А вот и сигнал Войтеховича. Ну, там справятся и без него.

Смирнов, обогнув угол забора, перепрыгнул канаву и пошел по обочине дороги, скрываясь за кустами. Он шел нагнувшись, изредка поднимая голову, чтобы не потерять преследуемую из виду. В полях кое-где работали люди, но на дороге — только они двое. Куда она идет? В деревню, что видна впереди, километрах в двух? А не зря ли он пошел за ней? Нет — шаги были мужские, да и сейчас, когда она идет смело, походка какая-то странная, точно связанная…

Так они прошли с полкилометра. Впереди забелела лента шоссе, пересекавшего старую дорогу. На скрещении дорог — развалины каменного домика, окруженные кустами и деревьями, — разбитая будка сторожа. Черная фигура дошла до перекрестка и остановилась капитан замер, глядя сквозь ветви шиповника. Она осмотрелась, свернула влево по шоссе и вскоре скрылась за руинами.

Тогда Смирнов, все так же пригнувшись, перебежал дорогу. Он решил, скрываясь за домом и садиком, срезать угол, догнать и остановить «ее» или «его»? Видно будет. Проскользнув между кустами сирени, капитан подошел к задней стене дома и выглянул из-за угла. Рядом, в боковой стене, зиял проем выломанного окна. Смирнов осторожно подкрался и одним прыжком вскочил на подоконник. В пустой комнате без потолка, среди битого кирпича и стеблей сухого бурьяна стояла «она», в упор глядя на капитана не завязанным правым глазом. Шаль была сброшена с забинтованной головы, черная юбка кольцом лежала на земле вокруг ног, одетых в толстые спортивные чулки и серые бриджи.

«Она» увидела его и рванула пистолет из заднего кармана. Но капитан уже прыгнул с подоконника, вложив весь вес тела в удар — правой сбоку в висок, левой прямо в челюсть.

…— А потом, товарищ генерал, я скрутил ему руки этим же черным кружевом, вытащил на дорогу, остановил проходившую грузовую

машину и привез сюда. Думал было доставить прямо к вам, в дом Барвинского, но водитель был так напуган, что согласился ехать только в милицию. Бинт мы тут с него сняли, ран под ним, конечно, никаких не оказалось, и вообще он сейчас в порядке, хотя был без сознания минут пять. Это уж я виноват, перестарался немного. Но было не до шуток, еще секунда — и он бы меня изрешетил.

Генерал обвел взглядом присутствующих.

— Вот, товарищи, учитесь и запоминайте, что значит наблюдательность и сметка, инициатива и решительность, да и хорошая физическая подготовка.

Он встал и выпрямился.

— Товарищ капитан, благодарю вас от лица службы!

Выслушав уставной ответ, Чугунов снова сел и продолжал обычным тоном:

— Должен признать, вы всех нас обскакали и взяли реванш у Петренко за найденную машину. Ну что же, посмотрим ваш трофей. Скажите, чтобы привели арестованного.

Дверь открылась, два милиционера ввели невысокого человека в сером, костюме. Лицо его было бледно и обезображено большим кровоподтеком у левого глаза, губы распухли. Он стоял нахмурившись, потупив глаза, сжав кулаки. Генерал внимательно всмотрелся в него и встал.

— Да, капитан, наружность вы ему изменили, а узнать все-таки можно, хотя встреча и неожиданная. Ну, поздравляю с воскресением из мертвых, пане Козинский! Что это вам вздумалось вернуться в наш грешный мир?..

Позже из показаний арестованных выяснилось, что произошло в доме Барвинского после ухода Яновского, то есть майора Петренко.

Барвинский действительно увидел капитана Смирнова в зеркало и был сильно встревожен интересом незнакомца к его машине. Обморок Яновского, отвлекший Владека от машины, показался доктору подозрительным, а отличный пульс и румяное лицо «больного» разрешили все сомнения. Он увидел в Яновском уже не мнительного человека — источник хороших гонораров, — а симулянта, и это было страшно… Поспешив выпроводить опасного пациента, он бросился наверх к Козинскому. Тому не трудно было определить, что за усадьбой следят.

Козинский пробрался к задней стене сада, прислушался — там кто-то прогуливается взад и вперед. Сомнений не оставалось — выйти из дома незамеченным не удастся, остановят». С минуты на минуту можно ждать обыска…

Однако, зная Барвинского, он успокоил его и уговорил продолжать прием. Наблюдая с чердака, Козинский убедился, что отпущенные доктором больные уходят беспрепятственно: одного из них он смог проследить до конца улицы. Но его-то не пропустят!.. Вызвав Терезу из приемной, он рассказал ей, в какое положение они попали.

Экономка предложила Козинскому воспользоваться платьем больной, усыпив ее под предлогом исследования. Пропажу платья объяснить просто — дурачок Владек стащил его и сжег в плите; пострадавшую нужно будет щедро вознаградить. Вызвали Барвинского. Он пришел в ужас от этого дерзкого плана и наотрез отказался, требуя, чтобы Козинский переоделся в платье экономки или в его собственное — как хочет, только чтобы уходил немедленно. Козинский ответил, что иначе, как в платье больной, он не пойдет, это бессмысленно. Он останется в доме и, если его захватят здесь, будет защищаться, при этом первую пулю пустит в доктора. Барвинский уступил. Осуществить задуманную хитрость можно было, отпустив всех остальных больных. Как ни спешил Барвинский, а чуть-чуть не опоздал.

Едва ушел страшный постоялец, едва Тереза сняла маску с лица потерявшей сознание женщины, в сад вошли милиционеры и с ними Яновский. Барвинский окончательно обезумел от страха. На что он рассчитывал, когда вложил топор в руки идиота, а потом пустил в дело собаку, — он и сам не знал. А Тереза не остановила его, так как не могла отойти от больной, которая плохо дышала. Только увидев, что все погибло и рассказ о сожженном платье не поможет, — она сделала попытку к бегству.

…— Вот, товарищи, я изложил вам факты так, как они выяснились для нас в настоящее время. Теперь займемся анализом, он очень поучителен. Приготовьтесь выслушать небольшую лекцию, скажем, в порядке командирской учебы.

Как видите, никакого двойника лесовода/ у Влоцкого не было, не было и таинственного, могущественного Яна. Был Кларк-Влоцкий и был его сообщник Козинский. Они организовали слежку за командующим, а затем и покушение на него. Зайонц, Кочаны, лесники — мелочь; Юзеф Стучек, или Корецкий, — крупный уголовник, наемный убийца; все они либо запуганы, либо куплены Кларком.

Когда все уже было готово, появляется Маргрет Стил и, как сказал Кларк профессору, «делает свой бизнес», то есть оттирает Кларка на второй план и берет на себя руководство Диверсией. Кларк раздражен, но субординация заставляет его подчиниться.

Покушение не удалось, однако сыграло свою провокационную роль — почитайте западную буржуазную прессу: здесь и «Героическая страна восстает против большевиков», и «Гнев свободолюбивого народа», и, главное, вой о готовящихся в ответ на покушение «кровавых репрессиях», и о предстоящем «усилении гнета Москвы». Тут они по обыкновению просчитались, не зная, что уже есть решение о выводе советских войск из республики. Вам известно, что через месяц здесь не останется ни одного нашего солдата, так что, Станислав Иосифович, это, кажется, последнее дело, которое мы разбираем вместе.

Все же диверсанты свое задание выполнили. На их беду, мисс Маргрет Стил попала под пулю. А у нее такие покровители, что Кларк испугался, — нужно было спасти ее во что бы то ни стало. Пришлось похитить вас, профессор. И это их погубило. Но вернемся к двойнику. Кто он?

Козинский заговорил о высокой квалификации Влоцкого, чтобы объяснить, как случилось, что он принял на работу врага. Из показаний лесников мы узнали обратное: Влоцкий специалист слабый.

Так возникло предположение — сначала только предположение — о втором Влоцком.

При повторных беседах с Козинским мы своими вопросами, возможно, навели его на мысль о двойнике. И вот второй Влоцкий постепенно облекается в плоть и кровь, приобретает внешность, характер, даже привычки. О самом простом — о том, что Козинский лжет, — мы не подумали, загипнотизированные его репутацией. Между тем сейчас его роль в раскрытии шпионской организации в тысяча девятьсот сорок пятом году выглядит совсем по-другому. Оказывается, Козинский уже давно перешел на службу к новым хозяевам. Об этом знали двое — те самые, которых он застрелил при аресте. Но мы верили Козинскому!

Наше предположение о втором Влоцком мы решили проверить допросом Дивы. И, нужно честно признаться, этот орешек нам пришелся не по зубам. Зная точно, что никакого другого Влоцкого лесовода, кроме Кларка, нет, Дива сперва растерялась, так как не поняла, о ком идет речь. Мгновенно создав Яна, она выяснила, о чем мы думаем, и очень тонко использовала нашу ошибку.

Зачем Диве понадобилась басня о Яне? Во-первых, чтобы самой отойти на задний план, показать себя лицом подневольным, чуть ли не жертвой. Это главное. Во-вторых, сбить нас с толку, запутать и затянуть следствие, выиграть время.

Нужно отдать должное ее проницательности и находчивости. Конечно, мы не во всем ей поверили, но в существовании Яна не усомнились, тем более, что оно объясняло и случай с морфием. Теперь-то экспертиза установила, что монахиня действительно ошиблась. Того количества морфия, которым располагала старуха, не хватило бы, чтобы отравить человека насмерть.

Прибегнув к помощи Козинского, я должен был рассказать ему кое-что из показаний Дивы о Яне. Козинский понял игру Дивы и, как говорится, ответил в ту же масть — послал в госпиталь Терезу с отравленным печеньем. По его словам, он был уверен, что передачу не пропустят, и рассчитывал только подтвердить опасность Яна — это помогало ему исчезнуть правдоподобно. А что ему пора сматывать удочки, Козинский понял, когда узнал, что вы, профессор, живы, слышали его голос, и встречи с вами ему не избежать. Но кто скажет, что он думал в действительности? Кларк скрылся, Юзеф убит, значит, только одна Маргрет Стил знала правду о Козинском. Поэтому перехватят передачу — хорошо, не перехватят, пожалуй, еще лучше. А дальше все очень просто: мотоцикл под мост, фуражка запачкана кровью из надреза на пальце, два километра по колена в воде — и он скрылся у Барвинского…

Какие выводы мы должны сделать? Нас сумели сбить с толку и направить по ложному следу. Почему же мы все-таки вышли победителями из этого дела? Только потому, что не впали в авантюризм и наряду с поисками несуществующего, но такого заманчивого Яна продолжали настойчиво, систематически разрабатывать те скудные, зато достоверные данные, которыми располагали.

Вот, товарищи, так и будем работать всегда. На этом закончим. Я хочу еще раз поблагодарить вас, товарищ профессор. Нашим успехом мы обязаны прежде всего вам — вашему мужеству, уму и наблюдательности. Жаль, что особая примета, которую вы нашли у Кларка, не пригодилась. Но — кто знает? Забывать о ней не следует — этот человек еще может встретиться на пути каждого из нас.