55

Солнце припекало основательно. Чернопятов чувствовал, что рубаха его взмокла, а по лицу змеились ручейки пота. Возле бани он огляделся и, не заметив ничего подозрительного, стал шарить в кармане, отыскивая ключ. На дверях котельной по-прежнему висело объявление, извещавшее о побеге «опасных преступников». Крайней в ряду была фотография Готовцевой. Все так же грустно смотрели ее большие глаза.

«Вот где загадочная история, — подумал Чернопятов. — Исчез человек! Ищи теперь! А где искать? Если Генрих ничего не сообразит, придется своими силами, через старших групп что-нибудь предпринять».

Чернопятов стал отворять дверь, и в эту минуту сзади послышался голос:

— Я хочу вам предложить фитили для керосинок. Тридцать фитилей.

Точно молния прожгла мозг Чернопятова. Пароль! Это же пароль! Он резко повернулся.

Перед ним стояла молодая женщина в обычной деревенской одежде, с сильно набеленным лицом, подведенными бровями, с простым ситцевым платком на голове. Белая кофта свободно лежала на ее плечах, а пестрая широкая юбка спускалась чуть ли не до щиколоток.

Сердце у Чернопятова обмерло. Глаза! Он чуть было не вскрикнул, но сдержал себя и ответил обусловленной фразой:

— Если новые, то беру в неограниченном количестве.

— Новые, — проговорила девушка каким-то упавшим голосом и добавила: — Григорий Афанасьевич, да?

— Да, родная!… Ты видишь? — он показал глазами на объявление.

Туманова кивнула.

— Спускайся вниз, а я посмотрю…

Она сошла по ступенькам и скрылась в котельной.

Чернопятов сначала с силой выдрал крючок, которым крепилась дверь, а затем начал его заново прилаживать. Мысли заметались беспокойным роем. Нет, чего-либо подобного с ним еще не приключалось. Что творится только?! Сама пришла! Откуда? Как? Его распирала радость, лицо светилось, он улыбался и одновременно хмурил брови: «Не подвох ли это, не провокация ли?»

Прилаживая крючок, он внимательно, наметанным глазом посматривал направо и налево, тревожась, не привела ли она за собой слежки. И тут требовалась выдержка. Железная выдержка. Он всей душой рвался в котельную, чтобы поскорее увидеть и расспросить пришедшую, но силой воли заставлял себя возиться с крючком: «Надо проверить, тщательно проверить!…»

Чернопятов провозился минут двадцать и, не обнаружив на улице ничего подозрительного, спустился вниз.

Он быстро подошел к Тумановой, большой, сильный, взволнованный, неожиданно взял ее голову в свои большие руки и поцеловал.

— Ой! — только и произнесла Юля и опустилась на ящик.

— Как тебя звать-то, дочка?

— Юлия.

Чернопятов провел рукой по лбу, как бы не веря происшедшему. Затем взял с верстака большой медный таз с пробитым дном, облупленную эмалированную кастрюлю и сунул девушке.

— На всякий случай. Ты — заказчица. Из деревни Лужки. Запомни: Лужки. До нее десять километров на восток. Поняла?

— Да, — улыбнулась она.

— В деревне около ста дворов. Староста — Бутенко. Немцев в деревне нет… Там всего один полицай… Я для вида буду работать… А теперь, — он вставил в тиски и зажал железный брус, затем взял в руки ножовочную пилу. — А теперь я и не знаю, с чего начать. Говори сама… Скорей говори!

— Ваш Готовцев — предатель! — сказала Туманова.

— Знаем… Хоть поздно, но узнали. Готовцева уже нет. Избавились мы от него.

— Вот как! А что случилось с радистом? Почему оборвалась связь?

— Костя наш погиб…

Юля опустила голову.

— Как погиб?

— Его станцию запеленговали… Но об этом потом! Ты говори о себе!

Она рассказала, как армейский радиоцентр принял неоконченную депешу Чернопятова, как было решено послать с рацией ее, как она приземлилась в лесу, пошла к Готовцеву, была схвачена гестапо.

Чернопятов слушал, поглядывал на нее, прикидывал. Он все еще не мог свыкнуться с мыслью, что посланник фронта вырвался из гестапо, настолько все было невероятно.

— Все? — спросил он.

— Да, все.

— Значит, порядок! Готовцев ничего не утаил. Все совпадает… Помнишь старичка подводчика, что вывозил вас за город?

— Ну как же!

— Это — наш старик. Он про тебя рассказал, думал, что ты настоящая сестра Готовцева… Ну, а где ты скрылась, у кого?

Туманова покачала головой.

— Ни у кого…

— Погоди, — нахмурился Чернопятов, — ничего не понимаю! Откуда ты пришла?

— Из леса.

— Из леса? — протянул Чернопятов. — А ты знаешь, что тебя ищут?

— Еще бы не знать! На два объявления наткнулась. Смотрю на свое фото, а холодок по спине бегает. И ноги, как ватные. А при входе в город, у моста, проверили документы. Пережила бог знает что.

— Какие документы? — недоуменно спросил Чернопятов. — А ну покажи!

Туманова подала завернутые в носовой платок и изрядно потертые бумажки: удостоверение и пропуск на имя Решетниковой Дарьи Семеновны.

— Вы, Григорий Афанасьевич, говорили относительно деревни Лужки, — улыбнулась Юлия Васильевна, — а я, выходит, и в самом деле лужковская.

— Как попали они к тебе? — хмуря лоб, спросил Чернопятов.

— Сейчас расскажу. Дело в том, что на мне до этого было такое платье, показываться в котором в городе я не могла ни при каких условиях. Платье надо было сменить, и я пошла на риск. Я выбралась на проселок, что идет вдоль края леса, засела в кустах и стала выжидать. Просидела с час, но ничего подходящего не появлялось. Я начала уже терять надежду, и вдруг на дороге показалась женщина средних лет с девочкой-подростком. Я вышла из укрытия и остановила ее. Я пустила слезу и наврала ей, что скрываюсь от угона в Германию и что мне надо обязательно сменить одежду. Вначале она будто не поверила мне, потом заинтересовалась, разглядела мое нарядное платье и согласилась отдать свою одежду. Мы начали переодеваться, и она, как мне показалось, стремилась ускорить эту процедуру больше меня. Думаю, что решающую роль в успехе обмена сыграло мое платье, а не слезы, которые я пустила.

— Ну, а документы, документы откуда? — продолжал допытываться Чернопятов, держа в руках удостоверение и пропуск.

Туманова вывернула наизнанку глубокий врезной карман юбки и рассмеялась:

— Эта тетя так торопилась избавиться от моего общества, что забыла вынуть документы, вот отсюда. Мне просто повезло.

— Вообще тебе везет, — ухмыльнулся Чернопятов. — А ты знаешь, кто такая Дашка Решетникова?

— Нет, конечно.

— Ловкая спекулянтка, жена лужковского полицая, вреднющая и языкастая бабенка. Об этом происшествии она раззвонит на всю губернию и еще приукрасит. Если уже не раззвонила.

— Кто же мог знать?! Да и что мне оставалось делать?

— Да… пожалуй. Но теперь эти бумажонки в огонь, — проговорил Чернопятов и, чиркнув зажигалкой, запалил документы. — Они свое дело сделали. И твое счастье, что все обошлось благополучно. А мы-то, мы-то… — продолжал он. — Выследили ночью «пятерку» и навалились на нее. Перебили охрану, освободили арестованных, а тебя нет. Оказывается, ты в «шестерке» была. Но теперь рассказывай главное: кто тебя выручил?

— О, это длинная история! — Юля сдвинула брови. — Очень длинная. Все расскажу по порядку. Но у меня к вам еще несколько вопросов.

— Давай, родная!

— Вы личный состав здешнего гестапо знаете?

— Примерно, да.

— Кто такой Штауфер?

— Начальник гестапо.

— А Грундт?

— Иоганн Грундт? Это — страшный человек. Он по должности младше Штауфера, обычный следователь, а по чину старше. Он штурмбаннфюрер СС. Рук Грундта не миновала ни одна жертва, попавшая в гестапо.

— А фамилия Герц вам о чем-нибудь говорит?

— Герц… Герц…

— Да, Роберт Герц.

Чернопятов прищурил один глаз, покрутил ус.

— Не слышал. Возможно, новенький. А ты не спутала?

— Нет, именно Герц. Стажер гестапо.

— Стажеров и референтов там полно. Но можно выяснить.

— Пока не стоит. Теперь дайте мне чего-нибудь перекусить.

Чернопятов всплеснул руками:

— Какой же я дурак! И не спросил! Сейчас, дочка!… Ведь я здесь живу… — и Чернопятов полез под верстак.