Сборы эти происходили в пятницу вечером, а утром в тот же день, сидя на утесе, Динка очень волновалась:

– Завтра суббота. Но как же я поеду – ведь мама тоже едет с утра!

– А я выйду на пристань да погляжу. Как она проедет, так и мы следующим пароходом, – успокаивал ее Ленька.

– Да как же поглядишь – ты ведь мою маму не знаешь совсем!

– Как – не знаю! Я всех твоих уже знаю, – усмехнулся Ленька.

– Да откуда же? – удивлялась Динка.

– Ну, как откуда... Забегу, повешу флажок и загляну за забор, а то и вечером иногда – заскучаю и подойду к твоей даче... Я один раз почти у самой калитки стоял, как раз вы мать встречали. Вот эта Алина твоя была и другая... как ее, Мышка, что ли?

– Мышка! – радостно подтверждает Динка; ей приятно, что Ленька видел всех, кого она любит. – Мышка, Мышка!

– Ну вот! И ты тут была, все к матери жалась, а потом и тетка твоя вышла...

– Катя! – подсказывает Динка и тихо спрашивает: – А где же ты стоял, Лень?

– Да там... за уголком... Постоял да пошел... Вы – в дом, а я – на баржу: боялся, как бы хозяин не приехал... – задумчиво вспоминает Ленька.

– А вдруг он как-нибудь днем приедет? – беспокоится Динка.

– Нет, днем он не приезжает. Либо утром, либо уж вечером. Да теперь уж скоро. Целая неделя прошла... Я все вымыл, вычистил на барже, только вот крупы маленько подъел. Вроде немного брал, а заметно...

– Побьет он тебя? – шепотом спрашивает Динка.

– Может, и побьет... Ну, да ведь в последний раз.

Динка испуганно цепляется за его руку:

– Я не хочу, Лень... я не хочу и последнего раза...

– Ну, не будет он, не будет... Что ты какая жалостливая, – ласково утешает ее Ленька и, чтоб переменить разговор, вспоминает, как он жил у птичницы, как ходил далеко-далеко в лес, каких видел там птиц и зайчишку один раз поймал, серого, пушистого. Поймал да выпустил. – Плачут ведь зайцы, как дети маленькие. Я и побоялся обидеть его... А еще я один раз лису видел... – рассказывает Ленька.

Но девочка не слушает его и думает о другом.

– А добрая была птичница? – спрашивает она.

– Птичница-то? Нет. Конечно, она не била меня и есть давала... Но только пустое сердце у нее!

– А вот у того, что тебя читать учил, тоже пустое сердце? – с интересом спрашивает Динка.

– Ну нет... что ты... Тот настоящий человек, все он понимал. Шел бы я за ним, куда он захочет! Только нет его... Настрадался я тогда об нем... И не встречал таких больше...

Ленька еще долго рассказывает о своей жизни, потом начинает рассказывать Динка.

– У нас все хорошие, одна я плохая... – говорит она.

– Чем же это ты плохая?

– Да многим... Не слушаюсь никого...

– Что же ты не слушаешься? Мать любишь, а не слушаешься? – серьезно спрашивает Ленька.

– А как же мне быть? Если бы я слушалась, то мне бы надо было дома сидеть и никуда носа не высовывать... Мама очень добрая, но если бы она увидела меня на этом утесе да еще на этой доске... – Динка махнула рукой и засмеялась. – Для нее же это прямо неописуемая доска!

Ленька помрачнел.

– Я сделаю... Я уже надумал, как сделать. Я чегой-то и сам стал бояться... прямо поджилки у меня трясутся – ну-к упадешь ты!

– Да не упаду! Я уж привыкла. А если упаду, ты никому не говори, что мы вместе были. Прямо беги тогда скорей на баржу, а то еще придерутся к тебе...

– «Беги»! Да что я, не человек, что ли? И какая мне жизнь после этого – так и будешь ты у меня перед глазами стоять. Нет, уж тогда некуда мне бежать, – вконец расстроился Ленька.

– Да не упаду, не упаду, не бойся! – опять засмеялась Динка.

– Я сделаю... вон гляди, как я сделаю. – Ленька вынул карандаш и начал что-то рисовать на камне. – На каждом краю по два столбика вкопаю, и на них тугие крючки сделаю, и перекладины пристегивать буду к ним. А между тех столбов доску положу и тоже на крючки ее пристегну к столбам, поняла?

– Ничего не поняла! – весело сказала Динка.

– Ну, поняла не поняла, а переходить будешь, как барыня! – довольный собой, ответил Ленька.

– И без тебя буду переходить? – поинтересовалась Динка. – Ну, если, например, ты в городе будешь, а я захочу сюда прийти, перейду я?

– Сроду не перейдешь! Слышь, Макака! Чтоб этого у тебя и в мыслях не было! – испугался Ленька. – Не велю я тебе одной, понятно? Чтоб ни в каком разе! Клянись мне сейчас на этом же самом месте!

– Да я и доску не перекину, что ты!

– Доску ты, может, и перекинешь – высохла она, легонькая стала, да и нешироко тут, но все это ни к чему... Не хочу я, чтоб ты одна шла... Клянись – и все тут!

– Клянусь своим честным именем и гробом... – быстро начала Динка.

Но Ленька остановил ее:

– Не так. Говори за мной: «Клянусь никогда и ни при каком разе не переходить одна на утес! Пускай, ежели нарушу эту клятву, хозяин исполосует Леньку до смерти...»

– О! – замахала руками Динка. – Сроду я не пойду, если так! Зачем ты меня пугаешь?

– Ну, помни! – сказал Ленька, успокаиваясь. – Клятва твоя дадена!

Оба помолчали.

– Лень, а Митрич уже дал тебе рыбу? – спросила Динка.

– Утром даст. Ночью наловит еще. Я и сам с Федькой пойду. Если что поймаю, тоже на базаре продам.

– А ты корзинкой будешь ловить?

– Ну а чем же мне еще? Известно, корзинкой. Удочку я сделал себе, но что-то не клюет на нее. Бамбуковую бы надо... Вот заработаю – так куплю!

– А у Федьки ведь тоже плохо ловится – он и не продает никогда!

– Да, конечно, у берега какая рыба? Лодку бы надо, а где ее взять?.. Митрич любит один ездить, он и места знает, да Федьку не берет туда, – рассказывал Ленька.

– Лень, а ты бы ездил один на лодке?

– Что ж! Я гребу хорошо, я и один, и с Федькой бы ездил, если бы от хозяина ушел, но про это и думать нечего: лодка, она дорого стоит. Вот один рыбак за старую пять рублей просит...

Дети еще долго беседуют на утесе... Потом Ленька вдруг вскакивает на камень и, прикрыв глаза рукой, смотрит на Волгу.

– Слышь, Макака?.. Пароход какой-то показался, не «Гоголь» ли?

– «Гоголь»? – пугается Динка. – Пойдем скорей, скорей, а то я пропущу маму!

Ленька осторожно переводит ее по доске.

– Завтра крючки куплю, – говорит он.