В бывшем четвёртом классе «Б» стояли рядами больничные койки. Раненые, прикрытые тонкими байковыми одеялами, полулежали, полусидели, облокотясь на подушки. На белых тумбочках, придвинутых к кроватям, стояли стаканы, покрытые марлей, лежали стопками газеты, журналы и письма от родных. Ветер, залетающий в открытое окно, наполнял комнату свежим запахом молодой зелени.

Был тихий послеобеденный час, но никто не спал. Сегодня комсомольцу Васе сделали тяжёлую операцию. В палату время от времени входила старшая сестра и тихонько трогала Васину руку, быстрыми, умелыми пальцами нащупывая пульс.

Раненые поднимали головы с подушек и с сочувствием глядели на бледное лицо с большим пухлым ртом и тёмными кругами вокруг плотно прикрытых глаз.

Вася был самым юным в палате, и старшие бойцы питали к нему отцовскую нежность.

– Операция прошла благополучно, да крови много потерял, – шептал, перегнувшись к соседу, боец с забинтованной рукой.

– Ну ведь тут врачи, уж они знают… А если в палату принесли, значит, ничего, – тихо откликнулся кто-то со своей койки.

Нина Игнатьевна строго посмотрела на говоривших и покачала головой.

Нюра Синицына сидела около постели пожилого раненого сержанта и, положив на книгу листок бумаги, писала под его диктовку письмо.

– Ну вот! Это всё мы с тобой описали, – говорил её раненый. – А теперь ты от себя приписочку сделай. Ведь моя дочка тоже пионерка. Вот и напиши ей, как подружке. Есть ли у них там госпиталь? Напиши, пусть пойдёт поухаживает за ранеными. Радуются, мол, нам бойцы, любят детей. У каждого своя семья далеко, скучают они, дорога им наша ласка. От себя напиши…

Нюра взяла чистый листок:

«Здравствуй, дорогая подружка…»

Раненый сержант взглянул на первые, нерешительные строчки и закивал головой:

– Вот-вот… А как же тебе её назвать? Ясно, подружка…

За окном тихо качнулась тоненькая берёзка и, положив на подоконник ветки с лёгкими весенними листиками, заглянула в комнату.

Вася глубоко вздохнул и зашевелился. На чистом лбу его выступили мелкие капельки пота. Старшая сестра нагнулась к больному, вытерла марлей его лоб и тихонько позвала:

– Вася…

Нюра быстро оглянулась; раненые, морщась от боли, приподнялись на койках. Вася открыл светлые глаза, жадно глотнул воздух запёкшимися губами.

– Пить хочет, – тихо сказал кто-то с дальней койки.

Нюра схватила стакан, звякнула графином.

– Тсс… нельзя ему после наркоза… – зашумели на неё со всех сторон раненые.

Нина Игнатьевна сделала строгое лицо:

– Тише!

Вася снова открыл глаза. Большой рот его дрогнул слабой улыбкой:

– Я знаю… нельзя мне…

Все заулыбались.

– Ну вот, теперь всё в порядке. Вечерком, пожалуй, в шахматы сразимся! – весело пошутил молодой красноармеец, поправляя съехавшую на лоб повязку.

Вася вытянул руку, провёл по одеялу, поднял тревожный, вопросительный взгляд на сестру.

– Всё хорошо, Вася! Теперь на поправку пойдёшь, – заверила его Нина Игнатьевна. – Лежи спокойно.

Она встала, взяла со стола графин с водой и, прикрывая его полотенцем, вынесла в коридор. Вася увидел озабоченное лицо Нюры, подозвал её глазами. Нюра поспешно бросилась к нему.

– Ног не чувствую… – прошептал Вася, с усилием приподнимая голову.

Молодой красноармеец с повязкой на лбу подошёл к его кровати, откинул одеяло. Вася поглядел на свои забинтованные ноги и, облегчённо вздохнув, опустился на подушку.

– Ну, убедился, что ноги целы, теперь лежи спокойно! – пробасил пожилой бородатый сержант Егор Иванович, под диктовку которого Нюра писала письмо. – Отойди, дочка, от него!.. А куда вы собрались, хлопцы? Дайте ему покой. Успеете наговориться! – урезонивал он раненых, подошедших к постели товарища.

Но несколько молодых бойцов уже уселись около Васи и, запахивая длинные халаты, ласково заглядывали ему в лицо:

– Теперь здоров будешь, Вася! Ещё и повоюешь!

– Уйдите, пожалуйста, не разговаривайте, – попросила Нюра. – Вот наши ребята обрадуются! – шепнула она Васе. – Они ведь ещё не знают, что операция хорошо кончилась.

Прошло уже много времени с тех пор, как Вася прибыл в госпиталь. Первая операция не дала желаемых результатов. Вася долго был в тяжёлом состоянии, а когда наконец пришёл в себя, оказался разговорчивым и общительным. Однажды, увидев на дежурстве ребят, обрадовался:

– Здорово, пионеры! Я – комсомолец, до войны вожатым был.

И, выпростав из-под одеяла худую руку, протянул её мальчикам. Мальчики по очереди подержали эту руку, потом присели на его койку и разговорились. Они рассказали ему, как жили на Украине, как приехали, как начали учиться.

Вася живо интересовался всем, расспрашивал, просил почаще навещать его.

С тех пор о Васе ребята не говорили иначе, как «наш Вася».

Нина Игнатьевна положила комсомольца в палате «4 Б». Эта наклейка на двери бывшего класса так и оставалась нетронутой, поэтому скоро и палату стали называть «палата 4 Б». Ребята больше всего любили дежурить в этой палате. Вася постепенно рассказал им, где и как он был ранен, вспомнил 4-ю батарею и долго, с любовью говорил о своём командире.

Этого командира теперь звали в палате просто «Васин герой». Комсомолец любил говорить о нём в вечерние часы, когда, перегнувшись друг к другу через спинку кровати, красноармейцы вели задушевные беседы о доме, о родных, о далёких и близких. Родные были и у Васи, но ни о ком не вспоминал он с таким жаром, как о своём командире, который, по всем вероятиям, остался лежать далеко-далеко в снежном поле, где на 4-й батарее вместе с Васей, плечом к плечу, они уничтожали танки врага. Вася был ранен, и, когда пришёл в себя, вокруг было тихо, стояла глубокая ночь. Он лежал на снегу, заботливо прикрытый шинелью командира. Но где был сам командир? Вася попробовал двинуться, но кровь, как кора, задубела на его раненых ногах – ноги были чужие, мёртвые. Тогда он пополз, проваливаясь локтями в сугробы и окликая командира. Дальше Вася ничего не помнил. Очнулся он в санитарном поезде и не поверил, что жив…

Командира среди раненых не было, и всю дорогу, пока шёл поезд, Вася метался и говорил в бреду, что там, в снегу, на поле, лежит храбрый из храбрых, лучший из лучших – его, Васин, любимый командир.

История Васи и его рассказы окончательно завоевали сердца ребят.

– Кончится война – найду я своего командира, живого или мёртвого найду. А может, ещё и на войне где его повидаю, – задумчиво говорил Вася и тут же с уверенностью добавлял: – Не может такой человек погибнуть. Нет, не погиб он… Двое нас оставалось, оба мы и живы… Кто ж бы меня шинелью прикрыл, как не он!

Найти командира было Васиной мечтой. И эта мечта передалась ребятам; они понимали её и всей душой сочувствовали Васе. Но что, если Вася лишится ног?

Теперь, после второй операции, эта опасность уже миновала, и Вася, окружённый своими товарищами по палате, счастливо улыбался сухими, бескровными губами.

– Молодец, Вася! Наши комсомольцы духом не падают! – подбадривали его бойцы.