Башня
Металлические кубики
Мэтрополис захватил всю гостиную. Эшли с Мэтом вынесли оттуда диван, и, чтобы пройти, приходится протискиваться по узкому каналу между садовых столов, словно по петляющей Миттельривер с ее двумя мостами. Деловой район достроился, позади старого дирижабельного причала встали новые небоскребы, почти упирающиеся в потолок. Подозреваю, что и там Мэт что-нибудь построит. Скоро Мэтрополис соединится с небом.
Уже за полночь, а мне не спится. Никак не войду в новый суточный ритм, хотя после нашей ночной фоторекогносцировки прошла целая неделя. И вот лежу на полу, нырнув в глубины Миттельривер, и переписываю «Хроники поющих драконов».
Аудиокнига, которую я купил для Нила, издана в 1987 году, и в каталоге не указывалось, что она до сих пор продается на кассетах. На кассетах! А может, и указывалось, да я не заметил в суматохе, делая оптовый заказ. Так или иначе, все равно хочу подарить Нилу аудиокниги, и потому купил на И-Бэй за семь долларов плеер «Сони» и теперь проигрывая кассеты, переписываю к себе на ноут и перекидываю одну за другой на гигантский цифровой музыкальный автомат в небесах.
Проделать это можно только в режиме реального времени, так что, по существу, мне приходится сидеть и заново слушать два первых тома целиком. Но ничего страшного, ведь читает сам автор, Кларк Моффат. Раньше я никогда не слышал его речь, и теперь, когда мне о нем кое-что известно, как будто встречаюсь с призраком. У него приятный голос, хрипловатый, но отчетливый, и я представляю себе, как он эхом разносился в книжном магазине. Могу себе представить, как Моффат зашел сюда впервые: звяк колокольчика, скрип половиц.
Пенумбра спрашивает: «Что вы ищете на этих полках?»
Моффат осматривается, оценивая размеры помещения – несомненно, отмечая сумрачные области Дальнеполочников – а затем спрашивает: «А что читают волшебники?»
Тут Пенумбра должен был улыбнуться.
Пенумбра.
Он исчез, и магазин заброшен. Где его искать, ума не приложу.
В миг озарения проверяю у доменных регистраторов адрес penumbra.com, и, конечно же, владелец он. Адрес куплен в доисторическую эпоху интернета Аяксом Пенумброй и продлен в 2007 году на оптимистичный десятилетний срок… но в регистрационной форме указан только адрес магазина на Бродвее. Дальнейший поиск ничего не дает. Цифровая тень Пенумбры оказалась едва заметной.
В следующий, не столь яркий, миг озарения отыскиваю седовласую Мюриэл и ее козью ферму чуть южнее Сан-Франциско, в туманной мозаике полей под названием Пескадеро. Она тоже ничего не слышала о Пенумбре.
– Он и раньше так делал, – рассказала она. – Уезжал. Но – обычно он звонит.
Ее гладкое лицо чуть помрачнело, мелкие морщинки вокруг глаз потемнели. На прощание она подарила мне небольшой, с ладонь, круг козьего сыра.
И тогда в последнем отчаянном озарении я открыл отсканированные страницы кодекса Penvmbra. Гугл не смог взломать Мануция, но нынешние кодексы не так хитро кодированы, а кроме того (в этом я не сомневался) уж в этой книге точно было что-то зашифровано. Я написал Кэт эсэмэску с вопросом, и ответ был краткий и категоричный: «Нет». Через тринадцать секунд: «Ни за что».
И еще через семь: «Этот проект закрыт».
Кэт не на шутку расстроил провал Великой Дешифровки. Она всерьез верила, что в тексте таится нечто сокровенное: она так хотела, чтобы книга действительно раскрыла некие глубины. Теперь же Кэт ринулась в ПМ, а на меня по большому счету перестала обращать внимание. Разве что может сказать: «Ни за что».
Но это, наверное, к лучшему. Книжные развороты на экране моего ноута – массивные глифы Gerritszoon, резко высвеченные вспышками «мыльниц» на Бурческопе – по-прежнему вызывают во мне странные ощущения. Пенумбра предполагал, что его codex vitae не будут читать, пока он не уйдет. И я решил, что не стану лезть в книгу жизни человека, только чтобы узнать его домашний адрес.
Наконец, исчерпав собственные идеи, я навел справки у Тиндэлла, Лапен и Федорова. Никто из них тоже ничего не знал. Все они готовятся переезжать на восток, искать пристанища в нью-йоркской палате Каптала и там примкнуть к сети Корвины. Лично я считаю это бессмысленным: мы выворачивали книгу Мануция, пока не порвали. В лучшем случае братство зиждется на тщетной надежде, в худшем – на лжи. Тиндэлл и остальные не готовы это признать, но когда-то придется.
Если положение кажется мрачным – оно таково и есть. А я себя ужасно чувствую, ведь если отматывать назад шаг за шагом, никак не объедешь того обстоятельства, что во всем этом виноват я.
Мой разум блуждает. Много ночей прошло, прежде чем я вновь добрался до этого места, и вот наконец Моффат дочитывает второй том. До сих пор я не слушал аудиокниг, и должен признать, что ощущения совершенно другие. Когда читаешь, описываемые события происходят у тебя в голове. А когда слушаешь, действие разворачивается как бы в облачке вокруг нее, похожем на ворсистую вязаную шапку, натянутую на глаза:
– Золотой рог Гриффо тонко выделан, – сказал Ксенодот, проводя пальцем по изгибам Телемахова сокровища. – И все его волшебство в этой выделке. Понимаешь? В нем нет никакой магической силы – я не чую ее.
Моффат изображает голос Ксенодота совсем не так, как я ожидал. Вместо густого и грозного чародейского рокота слышится ровный деловой говорок. Это голос корпоративного консультанта по магии.
Кочедыга с недоумением смотрит на него. Разве не ради этой колдовской трубы они только что вынесли ужасы гиблых топей? А Первый чародей объявляет, что в ней нет никакого проку?
– Магия – не единственная сила в этом мире, – тихо сказал старый маг, вручая рог его царственному хозяину. – Гриффо сотворил столь совершенный инструмент, что на его зов и мертвые восстанут. Он сделал его своими руками, без заклинаний, без драконьих песен. Мне жаль, что я такого сделать не могу.
Когда это читает Моффат, я слышу в голосе Первого чародея злой умысел. Грядущее вполне очевидно:
– Такой вещи позавидовал бы сам Олдраг, Великий Змей.
Погодите-ка, что такое?
До сих пор каждая строчка, произносимая Моффатом, звучала приятным повтором. Его голос, будто иголка звукоснимателя, прыгает себе по глубокой дорожке в моем мозгу. Но эта строчка – я ее раньше не читал.
Она новая.
Мой палец дрожит над кнопкой паузы, но я не хочу портить запись, предназначенную для Нила. Спешу к себе в комнату и выдергиваю с полки второй том. Пролистываю к концу, и точно: никакого Олдрага Великого Змея там нет и в помине. Олдраг был первым из поющих драконов, и он силой своей драконьей песни произвел из расплавленной скалы первых гномов, но речь не об этом – речь о том, что в книге нет этой строчки.
А чего еще в ней нет? Какие еще расхождения? Чего ради Моффат стал импровизировать?
Аудиокниги записаны в 1987 году, сразу после издания третьего тома. А значит, и сразу после того, как Моффат спутался с Неразрывным Капталом. Мое паучье чутье трепещет: тут есть связь.
Но мне известны лишь три человека во всем мире, которые, возможно, что-то знают об этом поступке Моффата. Первый – темный повелитель Неразрывного Каптала, но у меня нет абсолютно никакого желания общаться с Корвиной или с кем-либо из его приспешников в компании Festina Lente, хоть над землей, хоть под ней. Кроме того, я все еще опасаюсь, что мой IP-адрес занесен в какой-то из их пиратских реестров.
Второй – мой бывший наниматель, и с Пенумброй мне как раз очень хочется пообщаться, но я не знаю, как это сделать. Лежа на полу и слушая шипение чистой пленки в плеере, я осознаю нечто весьма печальное: этот тощий синеглазый старик свернул мою жизнь в какой-то сумасшедший крендель, а я знаю о нем не больше того, что написано на витрине его магазина.
Есть и третья возможность. Эдгар Декл формально входит в команду Корвины, но есть несколько доводов в его пользу:
1. Он проверенный сообщник.
2. Он охраняет дверь в Читальню, значит, наверное, занимает в братстве довольно высокое положение и, соответственно, имеет доступ ко многим тайнам.
3. Он знал Моффата.
И самое важное:
4. Он есть в телефонном справочнике. Бруклин.
Кажется, будет уместно и вполне в духе Каптала написать ему письмо. А такого я не делал уже больше десяти лет. Последнее письмо, написанное мною чернилами на бумаге, было слюнявым посланием к моей далекой как бы подружке, отправленным ей в золотистую неделю после научного лагеря. Мне было тринадцать. Лесли Мердок так и не ответила.
Для нынешней новой эпистолы выбираю плотную, архивного качества бумагу. Покупаю шариковую ручку с тонким кончиком. Тщательно компоную послание: сначала объясняю все, что появилось на ярких гугловских экранах, затем спрашиваю Эдгара Декла, что ему известно об аудиоизданиях Кларка Моффата. По ходу дела комкаю шесть листов архивной бумаги из-за того, что постоянно делаю орфографические ошибки или леплю слова слитно. Почерк у меня до сих пор ужасный.
Наконец опускаю конверт в синий почтовый ящик и надеюсь на лучшее.
Через три дня получаю от Эдгара Декла электронное письмо. Он предлагает поговорить в видеочате.
Ну и отлично.
Едва миновал полдень воскресенья, нажимаю на иконку в виде зеленой кинокамеры. Связь устанавливается, и вот на экране Декл. Он уставился в свой компьютер, в этом ракурсе его округлый нос чуть сплющен. Декл сидит в узкой, хорошо освещенной комнате с желтыми стенами; думаю, где-то над ним расположена застекленная крыша. За его косматой макушкой я вижу медные кастрюли, висящие на крючках, и дверцу сверкающего черного холодильника, увешанную яркими магнитиками и поблекшими рисунками.
– Мне понравилось ваше письмо, – улыбается Декл, показывая архивный листок, аккуратно сложенный втрое. – Хорошо. Я рассчитывал. В любом случае.
– Я уже знаю, что произошло в Калифорнии, – говорит Декл. – Молва в Неразрывном Каптале разносится быстро. Вы подняли волну.
Я ожидал, что его все это злит, а он улыбается.
– Корвине тогда досталось. Люди сердились.
– Не волнуйтесь, он всеми силами пытался нас остановить.
– Да нет, нет. Они злились, что мы сами этого не попробовали. «Нельзя было допускать, чтобы все удовольствие выпало этим выскочкам из Гугла», – вот как говорили.
Тут я улыбаюсь. Может, власть Корвины не столь абсолютна, как кажется.
– Но вы еще этим занимаетесь? – спрашиваю я.
– Несмотря на то что мощные гугловские компьютеры ничего не нашли? – уточняет Декл. – Разумеется.
Занимаемся вовсю. Вот у меня есть компьютер.
Он щелкает пальцем по крышке своего ноутбука, отчего изображение трясется.
– Это не волшебство. Компьютеры не умнее своих программистов, верно?
Да, но там были весьма способные программисты.
– Сказать по правде, – продолжает Декл, – кое-кого из людей мы действительно потеряли. Несколько молодых ребят, непереплетенных, еще только начинающих. Но это нормально. Это ничто по сравнению с…
Позади Декла возникает смутное движение, и за его плечом появляется детское личико, тянущееся посмотреть на экран. Маленькая девочка, и что поразительно – уменьшенная копия Декла. У нее солнечно-золотистые волосы, длинные и спутанные, и папашин нос. На вид ей лет шесть. – Кто это? – спрашивает она, указывая на экран. Выходит, Эдгар Декл подстраховался: бессмертие по книге и бессмертие по крови. Интересно, у других членов братства есть дети?
– Это мой друг Клэй, – объясняет Декл, обнимая девчушку за талию. – Он знает дядю Аякса. Он тоже живет в Сан-Франциско.
– Мне нравится Сан-Франциско, – говорит девочка. – Мне нравятся киты!
Декл наклоняется к дочке и спрашивает театральным шепотом:
– Как кит разговаривает, моя хорошая?
Девчушка высвобождается из его объятий, встает на цыпочки и, делая медленный пируэт, издает не то мычанье, не то мяуканье. Так она себе представляет кита. Я смеюсь и вижу, как она смотрит на экран и у нее горят глаза от зрительского внимания. Она снова затягивает китовую песню, крутясь волчком, и на сей раз убегает прочь, скользя по кухонному полу. Мяукающее мычанье стихает в соседней комнате.
Декл, улыбаясь, глядит ей вслед.
– Ну, к делу, – говорит он, вновь поворачиваясь ко мне. – Нет, я не могу вам помочь. Я видел Кларка Моффата в магазине, но, разгадав Загадку Основателя – примерно за три месяца, – он отправился прямиком в Читальный Зал. После этого я его не встречал, и уж точно ничего не знаю о его аудиокниге. Признаться, аудиокниги я вообще терпеть не могу.
Но аудиокнига похожа на пушистую вязаную шапочку, натянутую на твои…
– Но вы же знаете, кого нужно спрашивать, верно?
Конечно, знаю.
– Пенумбру.
Декл кивает.
– У него хранился ключ от codex vitae Моффата – вы это знали? Они дружили, по крайней мере там, в Сан-Франциско.
– Но я никак не могу его найти, – уныло возражаю я. – Исчез, как призрак.
Тут я соображаю, что разговариваю с любимым новичком Пенумбры.
– Погодите-ка – вы знаете, где он живет?
– Знаю, – отвечает Декл, глядя прямо в камеру. – Но не скажу.
У меня, должно быть, такая расстроенная физиономия, что Декл тут же выставляет открытые ладони и продолжает:
– Нет, я предлагаю сделку. Я нарушил все правила из книги – а книга очень старинная – и отдал ключ от Читального Зала, когда вам понадобилось, так? А теперь я хочу, чтобы и вы для меня кое-что сделали. Взамен я с удовольствием сообщу, где вы можете найти нашего друга, мистера Аякса Пенумбру.
Я никак не ожидал от улыбающегося дружелюбного Эдгара Декла такой расчетливости.
– Помните Gerritszoon, который я вам показывал в печатне?
– Да, конечно.
В подземной типографии.
– Не много осталось.
– Именно. Кажется, я вам говорил: оригинал у нас украли. Это было сто лет назад, сразу после того, как мы приплыли в Америку. Неразрывный Каптал пришел в ярость. Наняли команду сыщиков, заплатили полиции, вора нашли.
– Кто это был?
– Один из нас – из числа переплетенных. По фамилии Гленко, у него сожгли книгу.
– За что?
– Попался на том, что занимался сексом в библиотеке, – буднично сообщает Декл.
Затем поднимает палец и добавляет вполголоса:
– Что, кстати, и поныне не приветствуется, но теперь за это не жгут.
Значит, Неразрывный Каптал все-таки постепенно добивается прогресса.
– В общем, он уволок стопку кодексов и какие-то серебряные вилки с ложками – у нас в те годы была роскошная столовая. И заодно сгреб пуансоны для Gerritszoon. Кто-то считает, что это была месть, но, думаю, это было скорее отчаяние. Хорошим знанием латыни в Нью-Йорке не прокормишься.
– Вы сказали, его схватили?
– Да. На книги он покупателей не нашел, так что их мы вернули. Ложек след простыл. И пуансонов – они тоже ушли. С тех пор не обнаруживались.
– Странная история. И что?
– Я хочу, чтобы вы их нашли.
Хм.
– Серьезно?
Декл улыбается.
– Абсолютно. Я понимаю, что они могут лежать на дне какой-нибудь свалки. Но также возможно, – его глаза блестят, – что они спрятаны на виду у всех.
Маленькие кусочки металла, пропавшие сто лет назад. Наверное, проще разыскать Пенумбру, обходя дом за домом.
– Я думаю, вам это по силам, – продолжает Декл. – По-моему, вы очень изобретательны, у вас большой ресурс.
Еще раз:
– Серьезно?
– Черкните мне, когда найдете. Festina lente.
Он улыбается, и окошко чата чернеет.
Ну вот, теперь я злюсь. Я рассчитывал, что Декл поможет мне. А он дает мне домашнее задание. Невыполнимое задание.
Но: «По-моему, у вас большой ресурс». Такого мне еще не приходилось слышать. Задумываюсь над этим словом. Ресурс. Думая о ресурсах, я сразу вспоминаю Нила. Но может, Декл и прав. Все, чего я добился, сделано с чьей-либо помощью. Я знаю людей с особыми умениями и знаю, как сложить эти умения вместе.
И если подумать, у меня есть и на эту задачу ресурс.
В поисках старинного и непонятного, загадочного и значительного я обращаюсь к Оливеру Грону.
Когда Пенумбра исчез и магазин закрылся, Оливер так проворно перескочил на новую работу, как будто она уже была у него в кармане, полагал я. Он устроился в «Пигмалион», один из подлинно независимых крепких книжных магазинов, открытый участниками «Движения за свободу слова» на Энгельс-стрит в Беркли. И вот мы с Оливером сидим в тесном пигмалионовском кафетерии, втиснутом позади вальяжно раскинувшейся секции продовольственной политики. Ноги у Оливера слишком длинные для такого маленького столика, поэтому он вытягивает их в сторону. Я жую коржик с малиной и ростками фасоли.
Похоже, Оливер доволен своей новой работой. «Пигмалион» громадный магазин, почти целый городской квартал, набитый книгами и чрезвычайно хорошо организованный. Яркие цветные квадраты на потолке обозначают границы между отделами, а по полу проведены узкие полоски тех же цветов, сплетающиеся в узоры, будто дорожки на печатной плате. Когда я пришел, Оливер перетаскивал охапку тяжелых томов в секцию антропологии. Может быть, его крепкое сложение выдает в нем не библиотекаря, а регбиста.
– Ладно, что такое пуансон? – спрашивает Оливер.
Его знания о загадочных объектах не столь глубоки после рубежа двенадцатого столетия, но меня это не пугает.
Я объясняю, что система ручного набора держится на металлических буковках, которые составляются в строки, складывающиеся в свою очередь в страницы. Сотни лет эти буковки изготавливались по одной, каждая отливалась вручную. Для такого литья нужна матрица, шаблон, вырезанный из твердого металла. Этот шаблон и назывался пуансоном, и на каждую букву имелся свой пуансон.
Оливер молчит, смотрит отстраненно. Потом говорит:
– Ага, значит, послушай. В мире есть всего два типа предметов. Это прозвучит диковато, но… у одних предметов есть аура. У других нет.
Что ж, ставлю на ауру.
– Мы говорим об одной из главных реликвий многовекового культа.
Оливер кивает.
– Отлично. Бытовые предметы… домашний скарб?
Исчезли.
Он щелкает пальцами: пшик.
– Большое везение, если случается найти, к примеру, роскошную салатницу. Но религиозные реликвии? Ты не поверишь, сколько ритуальных сосудов до сих пор в ходу. Никому не хочется быть обалдуем, который выкинул ритуальную чашу.
– Значит, мне повезло, что быть обалдуем, который выкинул Gerritszoon, тоже никто не хочет.
– Ага, и если кто-то его украл, это добрый знак. Кража – одна из лучших судеб, которые могут выпасть предмету. Краденое в обороте. Его не засасывает земля.
Тут он плотно сжимает губы.
– Но не слишком обнадеживайся.
Поздно, Оливер. Я проглатываю остатки коржика и спрашиваю:
– Ладно, если ты знаешь ауру, дальше что?
– Если эти пуансоны существуют где-нибудь в моем мире, – говорит Оливер, – есть место, где ты их обнаружишь. Тебе нужен доступ в Инвентарную таблицу.
