Жюли резко вскочила на холодной металлической кровати, отчего у нее сразу закружилась голова. Поль взял ее за руку и уговаривал успокоиться.

– Что случилось? – спросила она.

– Мы попали в аварию, – спокойно ответил Поль.

– Где Люк? – испугалась Жюли.

– В операционной.

– Где это?

– В отделении педиатрии.

– Я хочу пойти туда.

– Надо спросить у медсестер, можно ли вынуть из твоей руки эту штуковину.

Тогда Жюли уселась на край кровати и без колебаний резко выдернула пластиковую трубку, вставленную ей в вену. Полилась кровь. Она схватила лежащую рядом с раковиной пачку марлевых салфеток, разорвала зубами упаковку и приложила к запястью, чтобы унять кровь.

– Где это?

– Ты не можешь пойти туда, ты еще очень слаба.

– Я в порядке. Где он? – Жюли была полна решимости.

Поддерживая за плечи, Поль довел ее до двери. Они встретили медсестру, которой Поль объяснил, что ведет Жюли повидать сына и они скоро вернутся. Та даже не успела возразить – перед ее носом захлопнулась дверь.

Когда они пришли в отделение детской хирургии, им указали комнату ожидания у входа в операционный блок. Дальше им идти нельзя. Придется ждать здесь. Выбора не было.

Жюли попросила Поля рассказать, что произошло ночью. Она ничего не помнила. Это тревожно. У нее из памяти выпал целый кусок жизни. Как будто автомобиль едет, но не показывает километраж. Тогда Поль объяснил ей, что врачи скорой помощи вкололи ей седативное средство, потому что после аварии она была сильно возбуждена. Он рассказал ей про пикап, мчавшийся по встречной. Жандармы сообщили ему, что спустя полчаса после столкновения водитель скончался, пробы на алкоголь оказались положительными, более чем положительными. Преступление. Поль упомянул о боковом ударе в их автомобиль, справа, что пощадило его и Жюли. Жером серьезно ранен, но его жизнь вне опасности. Больше всего, несмотря на кресло за двести евро, пострадал малыш. Поль думает, что в старом ребенок был бы уже мертв.

– Как Жером?

– Перелом таза и множественные переломы правой ноги. Плечо тоже задето. Но ничего, ничего…

– А что же с Люком? – едва слышно прошептала Жюли.

– Не знаю. Надо ждать.

В комнатке повисла тишина. На столике были небрежно разбросаны журналы, в углу, словно для того, чтобы хоть немного оживить помещение, зеленело какое-то растение. На стенах были развешены умиротворяющие картинки: тут океан, там песчаная дюна, заснеженные вершины незнакомой горы. Сколько бескрайних просторов в такой крохотной комнатушке! И столько тревоги для сердечка Жюли. Она тихо плакала. Поль подошел, крепко обнял ее и стал нежно гладить.

С начала операции прошло уже больше трех часов, когда резко распахнулась боковая дверь. Высокий мужчина в голубом халате присел рядом с ними, спустив под подбородок маску, но оставив на голове зеленую шапочку. Он знает, что Жюли – мать, и осведомляется, можно ли сообщить медицинскую информацию в присутствии сидящего возле нее мужчины. Жюли утвердительно кивнула: оттого, что она не одна, ей легче. Глубокий вдох…

– Я доктор Мерсье, хирург. У меня есть хорошие и плохие новости. По вашему сыну Людовику пришелся жестокий удар. Нам удалось приостановить кровоизлияние в мозг. Но пришлось удалить селезенку.

– Это опасно?

– Селезенка – важный для иммунной системы орган, но человек может жить без нее, соблюдая некоторые правила для предотвращения инфекций.

– Это плохие новости, да?

– Нет, плохие новости гораздо печальнее. Людовик получил черепно-мозговую травму, затронуты некоторые зоны мозга. В настоящий момент он находится в коме. Мы не знаем, очнется ли он, и если да, то когда. Может быть, через два часа, через два дня, через две недели, через два месяца, а возможно, через два года. Медицина пока не в состоянии предсказать срок выхода из комы. Однако электроэнцефалограмма довольно хорошая, и если он очнется, то к нему в полной мере вернутся его умственные способности. Возможно, разумеется, не сразу. Помимо всего прочего, во время аварии был задет позвоночник. В настоящий момент нет реакции на уровне ног. И здесь мы тоже не знаем, насколько это необратимо.

Жюли выслушала сдержанные и ясные слова врача. Эти новости ошеломили ее. После нескольких мгновений оцепенения она снова представила, как накануне, в Бретани, он играл в песок, и разразилась рыданиями, словно внезапно осознав серьезность ситуации. Теперь жестокий удар пришелся по ней. Она плакала, цепляясь за руку Поля.

Время остановилось в этой маленькой комнатке, картинки величественных пейзажей казались ничтожными. Все вдруг стало мелким, все, кроме ее огромного страха. Фотография моря словно была насмешкой над Жюли, которая понимала, что Людовик, возможно, никогда не сможет вернуться туда.

Она почувствовала твердую руку доктора на своем плече. Это прикосновение как будто даже успокоило ее. Снова надев маску, хирург исчез за дверью.

Тишина накрыла комнату как свинцовый колпак. Хотя Полю было очень грустно, он испытал облегчение. Взяв Жюли двумя пальцами за подбородок, он нежно улыбнулся ей:

– Жюли, Людовик жив. Он в коме, но живой.

Пауза.

– Я верю. И ты верь. Прошу тебя, пожалуйста, не опускай руки. Хорошо?

– «Не опускай руки, ибо, возможно, ты за полшага до счастья». Я уже два года твержу эту арабскую пословицу. Но теперь у меня больше нет рук.

– Есть. Ты их не чувствуешь, но они есть.

Жюли приникла к груди Поля, чтобы почувствовать объятие его рук, уж они-то есть. Она старалась успокоиться, приноравливаясь к ритму его дыхания. Он высокий и щедрый. Немного мохнатый. Огромный крепкий дуб с полым, покрытым мхом стволом… А она… раненый олененок, ищущий у него защиты…

– А если он не очнется?

– Он очнется, Жюли, иначе и быть не может. Уцепись за эту мысль.

– Я стараюсь уцепиться, но все скользит, мне кажется, я карабкаюсь по ледяной стенке без крюков и ледоруба…

– Тогда обопрись на других. Обопрись на меня.

Жюли еще крепче прижимается к его груди…