Никаких сомнений: больница Шрайнерса могла бы вдохновить Ширли Джексон на написание одного из ее романов, если бы она, конечно, когда-нибудь увидела мрачный силуэт этого здания. Не то чтобы в его архитектуре было что-то пугающее, совсем нет, но необъяснимое чувство тоски сразу же появлялось у всех, кто приближался к больнице. Безликие окна, отвратительные стены — все в этом строгом облике говорило о какой-то скрытой порочности. Когда Бролен увидел это здание, свернув с Джексон Парк-роуд, он буквально ощутил спертый воздух родовых боксов, и представил себе потоки жидкости, вытекающей из тел в операционных блоках, и острую иглу шприца, вонзающуюся в плоть в поисках вены. Он не смог бы объяснить, почему в его голове возникли эти образы. Очевидно, выглядеть так в глазах людей было горьким уделом больницы Шрайнерса.

Бролен добрался до огромной стоянки, находившейся возле здания.

— Прими вправо, — заметил Салиндро. — Более логично, что убийца припарковал машину на общественной стоянке, а не на паркинге для персонала. Там проще затеряться.

«Мустанг» повернул направо и медленно покатил по дорожкам. Стоянка, действительно, была необъятной, ею пользовались пациенты, посетители и студенты медицинского университета, расположенного на другой стороне дороги.

Пэчворк из автомобилей, дремавших под бледным октябрьским солнцем, по-настоящему впечатлял. «Эту пеструю разноцветную мозаику наверняка видно из самолета», — подумал Салиндро.

Вдалеке, притягивая к себе взгляды, работала «мигалка» машины «скорой помощи». Из дверей приемного покоя, толкая каталку, выскочили санитары. Из задних дверей автомобиля почти одновременно с ними выпрыгнули двое мужчин в синих костюмах, говоривших о роде их занятий, они вытолкнули из машины носилки, на которых лежал раненый, вопивший от боли. Сквозь накрывавшую его белую простыню проступали красные пятна.

— Если говорить о смерти, я бы не хотел закончить свои дни подобным образом, — неожиданно тихо произнес Салиндро.

— Закончить свои дни как? На носилках?

— Нет, в больнице. Стонать, как все вокруг, мочиться кровью, чувствуя, как внутри поднимается ужас от осознания того, что смерть неизбежна. В окружении людей, которые четко выполняют свой долг, но которые несмотря на весь свой профессионализм воспринимают твою смерть, как один из многих переходов в Великое Безвестное. Мне бы хотелось умереть более интимно, но при этом находиться, знаешь ли, в центре внимания, чтобы вокруг моей скромной персоны крутились люди, которые, как и я, понимали бы, что все кончено, что я ухожу. Мне не нужна профессионально обставленная смерть, как это принято сегодня, в этом нет никакого драматизма.

Бролен на секунду оторвал взгляд от цепочки автомобилей и посмотрел на друга.

— Ты часто думаешь о смерти?

— Случается.

Салиндро продолжал смотреть на машину «скорой помощи».

— С возрастом начинаешь думать об этом немного больше, — добавил он. — Полвека — это кое к чему обязывает, тем более при моем режиме дня… Никакого режима дня.

Вдалеке команда санитаров исчезла в здании вместе с раненым; секунду спустя «скорая помощь» выключила «мигалку» и уехала. Все длилось мгновение, почти призрачное.

— Две недели назад я был у брата на барбекю, — продолжал Салиндро. — Знаешь, он работает на АЗОС. У него в комнате я заметил рамку с вышитой надписью: «Мужчина, потерпевший неудачу в семейной жизни, — неудачник во всем». — Он сухо засмеялся, отчего его живот затрясся поверх ремня. — И вот я пялился на эту долбаную рамку десять минут кряду, пока Долли не нашла меня. Она спросила, все ли со мной в порядке, и мы вернулись к братцу и его семейке. Вероятно, эта сраная рамка была прибита к стене лет десять назад, а я заметил ее впервые. Как некий знак, послание. Сраная рамка… — повторил он. — Отличная шутка эколога, ничего не скажешь!

Бролен тем временем разглядывал автомобили, украдкой посматривая и на своего соседа. Он знал, что у Салиндро никогда не было детей. Да и жены тоже: он проводил все свое свободное время с друзьями и уделял бесконечно много часов сверхурочной работе, Он больше не занимался спортом, ел все, что хотел, никоим образом не ограничивая себя, и это было плохо, поскольку его здоровье явно страдало от этого, но его действительно ничто не держало в этом худшем из миров. Салиндро радовался тому, что жив, но и не заплакал бы, если однажды к нему пришла бы смерть. По крайней мере, именно так думал Бролен.

— Знаешь, это предчувствие смерти… все это просто хрень, — произнес инспектор. — Ты только что сказал мне, что не хотел бы паниковать, чувствуя, как смерть приближается к тебе, но я думаю, что все происходит не так.

— Правда? Ты, видимо, что-то об этом знаешь. Сколько раз ты уже умирал? Я вот говорю себе, что у нее есть свой особый запах…

— Нет, все не так, могу тебя уверить. Однажды, когда я учился в ФБР, мне довелось попасть в серьезную перестрелку. В принципе, я не должен был там оказаться, однако я сопровождал полицейского, ну, не важно… Два парня захватили в банке заложников. Одному из наших попали в живот. Он потерял много крови и, не переставая, повторял: «Я сейчас сдохну, я это чувствую, я сейчас сдохну». Я ехал вместе с ним в машине «скорой» и в какой-то момент увидел, как он резко побледнел. Тогда он посмотрел мне в глаза, взял меня за руку и произнес: «Ну… Вот… Скажи моей жене, что я ее люблю…» Он, как ты говоришь, чувствовал приближение смерти, но оказалось, что пуля попала ему во второе ребро и не причинила серьезных повреждений. Две недели спустя он уже прыгал, как заяц! Так что все эти типы, знающие, что они сейчас умрут и изо всех сил старающиеся успеть произнести спич на тему «прощай», годятся только для кино.

— Ну… Ты меня не убедил.

— Не заморачивайся, когда это с тобой случится, ты будешь совсем старым. Ты просто однажды спокойно заснешь и забудешь проснуться…

— Вот это мне подходит! Но я все равно не согласен с твоей мыслью. Есть ведь люди, чувствующие, что их дни…

— Ларри! — воскликнул Бролен, нажав на тормоз.

Салиндро посмотрел в ту сторону, куда указывал пальцем инспектор.

В десяти метрах от них спокойно стоял коричневый «Меркури-Капри».