Мы втроем — я, Джон и Пёс, бродили по посёлку, отдыхая от постоянной болтанки и качки. К тому времени Дик стал верным спутником Долговязого, бегая за ним, как собачка. Есть такие люди, которые могут выжить лишь рядом с сильными личностями, отвечая на снисходительность щенячьей преданностью. Дик полностью оправдывал свою кличку.

Ноги всё ещё чувствовали качку, и я шёл, покачиваясь, словно стараясь постоянно удерживать равновесие. Той покачивающейся походкой, которой я некогда завидовал и по которой за милю можно признать бывалого моряка.

Мы миновали пустующий рынок, прошли мимо запертой церкви и, не найдя более достопримечательностей, устроились на отдых в тени широколистой пальмы. Два стола и пара лавочек под навесом из пальмовых листьев в этих местах гордо назывались «трактиром». Здесь можно было разжечь жажду тёплым горьким пойлом и утолить её прохладной водой, набранной прямо из протекающего рядом быстрого ручейка, сбегавшего с ближайшей горы. Здесь можно было плотно пообедать копчёной свининой с лепёшками и закусить сладкими сочными фруктами. Здесь можно было отдохнуть, наслаждаясь тишиной.

Мы устроились под навесом, заказали выпить и закусить Я с удовольствием протянули уставшие ноги. Пёс, как всегда, начал разглагольствовать на всякие глупые темы, да мы с Джоном его не слушали, наслаждаясь журчанием ручейка и щебетом птиц. Видя, что его мысли нам глубоко не интересны, Дик заткнулся и прикрыл глаза, решив вздремнуть. Наступил блаженный послеполуденный покой, и я с удовольствием растянулся в холодке, прямо на земле, прислонившись спиной к шершавому стволу пальмы. Набив трубку, я принялся пускать колечки дыма, полностью расслабившись и ни о чём не думая.

Так бы прошёл весь день, не будь он нарушен неожиданным происшествием. Дело было ближе к вечеру, когда жара спала, и местные бездельники потянулись на улицу, дабы заняться своим обычным бездельем.

Мирный покой разрушили гомон и крики. Затем послышался топот ног и треск сучьев. Из эвкалиптовой рощи, распугивая коз и кур, выскочил босой оборванец, замер на секунду, соображая, куда бежать дальше.

Бежать было некуда. Впереди был океанский берег, позади преследователи. Толпа настигала, а беглец дышал так тяжело, словно его только что из под воды достали. Решившись, он бросился к нам, с мольбой протягивая руки:

— Помогите, братья христиане!

Говорил он на английском, что впрочем, не редкость в здешних местах. В этом новом Вавилоне каких только рас не встречалось. В основном, правда, арабы и чернокожие; да только те предпочитали селиться особняком, в горах и джунглях. Побережье же принадлежало европейцам — португальцам, французам, англичанам, конечно-же, и десятку— другому иных рас и народностей, ветрами странствий заброшенным на этот остров.

Такая солянка и выбежала с джунглей вслед за беглецом, павшим на колени у наших ног. Увидев нас, поднявшихся навстречу, они внезапно в нерешительности остановились, не зная, что предпринять. Пистолеты за поясом, ременные ножи Пса и моя сабля несомненно внушали уважение. А куцые палки в руках догонявших смотрелись смешно.

Пёс сунул руку за пазуху, и те, кто его знал, могли предположить, что первому, кто взглянет на Дика косо, сильно не поздоровится. Я положил руку на эфес и стал вполоборота к толпе, бочком к беглецу. Тот лёг ничком, прикрыв голову в ожидании побоев, и представлял собой поистине жалкое зрелище. Худой, с выпирающими сквозь лохмотья рёбрами, в рваных бриджах, стянутых бечёвкой, чтоб не спадать. Он был жалок и вызывал презрение. Но в глубине души шевелилось и ещё какое-то, призабытое чувство. Словно видишь грязного, побитого щенка, который всё ещё верит в людскую доброту и жмётся к тебе в поисках защиты…

— С чего весь шум и гам? — спросил Джон, приподняв голову. Он был сама безмятежность, но по тону голоса любому становилось ясно — не стоит бросать камень в этот омут.

— Кто вы такие? — раздался из толпы смелый вопрос, но наперёд никто не выступил.

— А кто спрашивает?

Тишина в ответ. И мы молчали.

Несколько голодранцев, полдесятка мальчишек и одна-две склочные бабы из тех, кто не упустит возможности поскандалить и при случае потягать за волосы несчастного, попавшего в из крепкие руки — вот и все преследователи. И сейчас они переминались с ноги на ногу при виде троих крепких мужчин, могущих постоять за себя. И за других, при необходимости.

В это время бедолага поднял голову, словно не веря в то, что его не будут убивать прямо сейчас. И тут же из толпы прилетел камень. Не попал, упал на землю, покатился. Кто-то из мальчишек показал свою храбрость и тут же бросился наутёк, скрывшись за спинами толпы.

Долго игра в молчанку продолжаться не могла. Я спросил:

— Что вы хотите?

— Отдайте нам этого ворюгу! — ответил кто-то.

— Его никто не держит. Возьмите. — Сказал я неожиданно для самого себя.

Заморыш судорожно вздохнул и обречённо обхватил голову.

Толпа сдвинулась с места, но прежде, чем я уступил им дорогу, поднялся Джон.

— Не так скоро… — сказал он, как мне показалось, угрожающе. Или обвинительно. Мне подумалось, что эти слова частично предназначались и мне.

Внушительная фигура Джона преградила путь толпе.

— Прежде скажите, что он натворил.

Ответа не последовало. Все переглядывались, выискивая того, кто первым крикнул: «Держи вора!». По видимому, тот приотстал в пути, так как обвинитель не вышел вперёд. Вместо этого с толпы донеслись неуверенные выкрики о том, что оборванец, дескать, украл чего или прирезал кого. В общем, виноват.

— Так что получается? Вы гоняетесь за этим несчастным малым, собираетесь побить его или даже вздёрнуть на верёвке, и даже не знаете, за что?

Возникла заминка. Они озирались, переговаривались, тыкали друг в друга пальцем и никак не могли прийти к общему заключению.

— Выходит, так… — раздался неуверенный голос после продолжительной паузы.

— Так может, вертайтесь к своим делам и оставьте парня в покое, пока не найдётся обвинитель? А мы присмотрим за ним, что бы где чего не вышло…

Джон стоял, будто одинокий риф среди пенящихся волн. И понемногу его спокойствие передавалось другим; волнение утихало, наступал отлив.

Мы не оставили беднягу на берегу. Оказалось, одно время он был моряком, а значит, своим. А джентльмены своих в беде не бросают.

Что натворил оборванец, мы не спрашивали. Это не имело значения. Когда ты поднимаешься на борт корабля, прошлая жизнь вообще не имеет значения. Как и имя. Ты становишься другим человеком, оставляешь все грехи свои на берегу и начинаешь иную жизнь, в которой нет ни прошлого, ни будущего. Есть лишь настоящее, день сегодняшний. И есть законы, которые ты должен соблюдать, если хочешь оставаться в братстве.

Мы приняли Бенджамина, как своего. Никто не спрашивал, так ли его зовут на самом деле и откуда он родом… Бен стал матросом нашего корабля. Прозвище придёт к нему само собой, со временем — и тогда он станет полноценным членом команды.