Кавалер в юбке, или шпион при царском дворе

На одном из блестящих придворных маскарадов в Версале, которыми так славилось роскошное царствование Людовика XV, внимание короля привлекла молодая особа. Старый селадон с первого взгляда пленился девушкой, которую до этого никогда не встречал при дворе. У нее были прекрасные белокурые волосы, светло-голубые, томные с поволокой глаза, щеки цвета спелого персика, рост небольшой, фигура изящная и стройная с гибкой талией. Вокруг нее вился рой кавалеров.

— Очаровательное существо, — простодушно заметил король. — Кто она?

— Ваше Величество, — отвечала ему уязвленная маркиза Помпадур, многолетняя его фаворитка, — Вы, кажется, забыли, что сегодня здесь маскарад и каждый из его участников играет какую-нибудь роль.

— Но какую роль может исполнять эта прелестница? — удивился Людовик. — Она, мне кажется, сама естественность и так мила…

— Боюсь разочаровать вас, но это вовсе не то, что вам показалось, — не без удовольствия продолжала осведомленная фаворитка. — Это молодой шевалье, всего лишь наряженный женщиной.

— Не может быть, — снова изумился монарх. — Вот уж никогда бы не подумал. Но если это так, то сходство с женщиной поразительное. — И помолчав, приказал: — Пусть подойдет, я хочу с ней, то есть с ним, поговорить.

Кавалер, наряженный женщиной, был представлен. Из разговора выяснилось, что зовут его д’Эон де Бомон, на маскарад его привела графиня Рошфор, она же подала мысль нарядиться в женское платье.

Король, хотя и был несколько разочарован таким неожиданным пассажем, весело рассмеялся, заметив, что мистификация удалась на славу и находчивому шевалье полагается приз за самый оригинальный маскарадный костюм.

Осталось неизвестным, в чем состоял этот приз и как вообще был вознагражден за свою находчивость и смелость двадцатисемилетний дворянин. Известно лишь, что дальше произошло то, что изменило судьбу кавалера, превратило его на много лет в женщину и ввергло в политические игры эпохи.

Когда шевалье д’Эон раскланялся, мадам Помпадур, явно довольная тем, что сластолюбивый повелитель промахнулся и охота на очередную жертву не состоялась, подала мысль использовать кавалера на политическом поприще. Лукаво улыбнувшись, она предложила: «Почему бы не послать этого мастера переодевания под видом женщины в Россию в качестве тайного агента? Возможно, он будет более удачлив, чем другие».

Людовик неуверенно возразил:

— Сомневаюсь. Есть ли нужда посылать кого-либо под видом женщины? Что это даст?

— Не забывайте, что русская правительница — Елизавета, а кто как не женщина скорее найдет общий язык с женщиной же, — резонно заметила маркиза.

Подумав и оценив совет, король изрек:

— Пожалуй, вы правы, стоит рискнуть.

Здесь необходимо сделать пояснение. Дело в том, что в то время, к которому относится наш рассказ, то есть в 1755 году, отношения между Парижем и Петербургом в силу различных причин были сильно испорчены. Причем настолько, что обе державы отозвали своих послов. Влияние Франции при русском дворе было подорвано. Между тем французская дипломатия, обеспокоенная политикой Пруссии, ее союзом с Англией, с которой Франция вела многолетнюю борьбу за колонии и господство на море, приступила к созданию антипрусской коалиции. Без России такая коалиция была бы значительно ослабленной. В Париже это прекрасно понимали. Но, как говорится, напрашиваться в друзья не рисковали, опасаясь получить «от ворот поворот» и потерять престиж.

Но если нельзя действовать официально, то можно использовать другие каналы, чтобы прощупать настроения петербургского двора. Или, во всяком случае, хотя бы знать, что там происходит. С этой целью было послано несколько тайных агентов, но всех их задержали на границе и вернули обратно (на этот счет имелся приказ), а один, добравшийся до Петербурга и разоблаченный как шпион, угодил даже в Шлиссельбургскую крепость. Так что дело это было небезопасное.

Вот почему предложение послать агента в Петербург, прибегнув к столь ухищренному способу, показалось Людовику заманчивым. Он распорядился разработать план операции, поручив это дело принцу Конти, одному из руководителей «секрета короля», или, иначе говоря, личной разведки монарха, помимо существующей официальной дипломатии.

Возник, естественно, вопрос, достанет ли ловкости и сноровки у переодетого в женское платье кавалера выполнить такое ответственное поручение. Одно дело щеголять в роброне и фижмах на придворном маскараде, совсем другое — тайно проникнуть во враждебную среду и не один день выдавать себя за женщину. Но в беседе с Конти д’Эон уверил его, что справится с этой задачей.

Что двигало им, когда он соглашался? Видимо, жившая в нем склонность к авантюрам, что подтверждает вся его дальнейшая полная приключений жизнь.

Как бы то ни было, д’Эон принял поручение и стал под руководством Конти готовиться к отъезду. Принц имел и личную заинтересованность послать верного ему человека в Петербург. Честолюбивый и самонадеянный, он рассчитывал через него предложить свою руку сорокашестилетней Елизавете Петровне или с ее помощью стать во главе русской армии; на худой конец, заполучить вакантный тогда престол герцогства Курляндского. Был у этого наивного наглеца еще один сумасбродный план — он лелеял мечту о польской короне.

Всему этому и должен был способствовать д’Эон с его поразительным талантом изображать женщину.

То ли благодаря его природной женственности, то ли искусству, с которым он так блестяще исполнял роль девицы, впоследствии родилась легенда о том, что д’Эон и на самом деле был женского пола. В свое время, еще при его жизни, на этот счет ходила масса слухов, причем от самых нелепых до весьма экстравагантных и пикантных, о чем, впрочем, речь впереди. Но и спустя много лет некоторые биографы д’Эона станут утверждать, что у Луи д’Эона де Бомона, адвоката парламента бургундского города Топпера, в 1728 году родилась девочка. В детстве по странной прихоти отца ее одевали и воспитывали как мальчика. Объясняли эту причуду тем, что будто бы отец новорожденной страстно мечтал иметь сына и не мог смириться с капризом природы, вопреки его желанию подарившей ему дочку. Было еще одно более практическое объяснение, почему девочку наряжали мальчиком. С помощью такого подлога родители, мол, рассчитывали получить для сына какое-то наследство, которое иначе не досталось бы им.

Но почему бы не обратиться к записям в церковной книге о рождении и крещении ребенка? И когда это сделали, то установили, что ничего таинственного в его рождении не было. Трое свидетелей оставили свои подписи на свидетельстве о рождении, и по крайней мере два десятка человек присутствовали на крещении новорожденного, нареченного Шарль Женевьева Луиза Огюст Андре Тимоте д’Эон де Бомон. Никто из них не сомневался, что это был мальчик. Рос он и воспитывался на глазах у всех, учился в местной школе, был отчаянным проказником, за что частенько его награждали розгами. Так однажды он схлопотал очередную порцию, когда, шутки ради, нарядился в платье своей сестры и все приняли его за девочку. Это был, можно сказать, первый опыт с переодеванием, который позже получит столь блестящее продолжение.

После школы д’Эон учился в парижской коллегии Мазарини, где дети дворян, готовившиеся на судебные должности, завершали образование.

Уже в молодые годы д’Эон отличался многими талантами, что позволило ему вскоре стать адвокатом парламента, получить звание доктора гражданского и канонического права. Однако не адвокатские речи принесли ему довольно громкую известность, а умение, несмотря на хрупкое сложение, владеть шпагой. Он считался одним из самых опасных дуэлянтов.

Обнаружились у него и кое-какие литературные способности. Особенно ярко они проявятся позже при написании им воспоминаний. Пока же он успешно занимался сочинением надгробных речей, печатался в журнале и накропал два тома «Политических рассуждений об администрации у древних и новых народов». Труд этот не прошел незамеченным, автора стали приглашать в модные салоны, к нему проявили интерес знатные особы, одна из которых, графиня Рошфор, стала его любовницей. Связь с ней и привела его на придворный маскарад, где он, переодетый женщиной, ввел в заблуждение самого короля и подал мысль использовать его искусство перевоплощения для секретной работы в качестве тайного агента.

Итак, был разработан план проникновения в Россию. Но посылать агента, переодетого женщиной, в одиночку было бы рискованно. Надо подыскать ему попутчика или еще лучше отправить вместе с ним кого-нибудь под видом родственника. На эту роль находят шотландского дворянина Дугласа, якобита, живущего в изгнании, приверженца Чарлза Стюарта, неудачливого претендента на английскую корону.

Беглый шотландец выдаст себя за путешественника геолога-любителя, заодно интересующегося покупкой мехов. Вместе с ним в качестве племянницы и должен был ехать кавалер д’Эон под именем девицы Лии де Бомон. Обоих надлежащим образом тщательно подготовили, причем Дугласу также вменялось вести наблюдение и собирать информацию. Инструкция, данная ему и написанная мелким шрифтом с сокращением слов, была спрятана в табакерке. В ней, в частности, говорилось: «Уже с давних пор его величество не имеет в России ни посланника, ни министра, ни консула, поэтому королю почти ничего не известно о положении в этой стране, тем более что ревнивое и подозрительное правительство не дает возможности вести нормальную переписку». В то же время «положение Европы вообще, смуты, возникшие в прошлом году в Польше и готовые, по-видимому, возобновиться; участие, принятое в них петербургским двором, и опасение, что Англия, в скором времени, при посредстве своего посланника, кавалера Уильяма, заключит договор с Россией о субсидиях, — все это требует тщательного наблюдения за образом действий русского двора».

Дуглас и д’Эон должны были проведать о намерениях русских относительно Швеции, о видах на Польшу и готовности к войне с Германией, о политике в отношении Турции. Немалый интерес следовало также проявить к внутреннему положению России, собрать информацию о состоянии армии и флота, их численности, о торговле, словом, обо всем том, что полезно было знать Франции. Так, скажем, французов очень интересовала участь бывшего императора Иоанна Антоновича, содержащегося в заключении, и его отца принца Брауншвейгского: нет ли у четырнадцатилетнего свергнутого императора приверженцев и не поддерживает ли их тайно Англия? Если бы оказалось, что это так, то можно было бы нанести удар всей английской дипломатии в Петербурге.

Особую задачу поставили перед «племянницей», задачу, прямо скажем, не из легких: проникнуть ко двору и войти в контакт с самой императрицей; выяснить ее личное отношение к Франции — ведь когда-то, в годы молодости Елизаветы Петровны, существовал план выдать ее за Людовика XV. Возможно, у нее еще сохранились симпатии к нему (король был в этом уверен), и тогда на этом можно будет сыграть.

Девице де Бомон вменялось также собрать материал о лицах, пользующихся особым доверием императрицы, и о тех, кто ей тайно противостоит, то есть разведать о расстановке сил при русском дворе. Как видим, поручение было совсем не безопасным, включало обширную и разнообразную программу, выполнить которую в полном объеме казалось делом сверхтрудным. Посвящены в задуманный план были всего несколько человек — король, мадам Помпадур, принц Конти и его секретарь.

Помимо устных и письменных инструкций д’Эон получил лично от принца Конти богатый гардероб дамского платья. В корсете одного из них был зашит документ с полномочиями от короля, а в подошве туфли спрятан ключ к шифрованной переписке. Точно такой же шифр имел и Дуглас. Поскольку пользоваться пришлось бы обычной почтой, писать надо было условным языком, якобы речь идет о закупке мехов.

Если, скажем, упоминалось «чернобурая лисица», то имелся в виду английский посол — Уильям Хэмбри, действительно хитрый и коварный, как лисица; слова о том, что этот товар падает или поднимается в цене — соответственно означали степень влияния посла при дворе; выражение «горностай в ходу» — следовало читать как преобладание русской партии и недоверие к иностранцам; «волчьи шкуры также в цене» — берут верх проавстрийские настроения; «соболь падает» — уменьшается влияние русского канцлера Бестужева-Рюмина, а «рысь в цене» — его престиж растет. Число солдат в тысячах обозначалось количеством мехов в единицах; неудача зашифровывалась словами о плохом здоровье, а необходимость возвращения — уведомлением, что меха уже куплены.

Перед самым отъездом д’Эон получил от короля томик сочинения Монтескье «О духе законов». Книгу эту полагалось беречь особенно тщательно. В кожаном переплете были спрятаны секретные послания французского монарха российской императрице.

Оснащенные и экипированные таким образом «дядя» и «племянница» в начале июня 1755 года двинулись в путь.