Последнее рабочее совещание перед длительной командировкой в Чехословакию несколько тревожило маршала. Очень не хотелось пускать на самотек многие вопросы из-за опасений тех самых дров, что могут в любой момент наломать пытливые умы без присмотра. Оставалось только верить и надеяться на успех. Впрочем, быстрым и простым это совещание назвать было нельзя, так как в связи с проблемами в Чехословакии еще острее встал вопрос подготовки РККА в частности и СССР в общем к предстоящей войне. Сталину требовалось держать этот вопрос под контролем, а потому уже в который раз перемывали косточки «железкам» основательно.

Начали, впрочем, несколько «не с той ноги», так как в очередной раз всплыл вопрос о интенсификации работ по танковому дизелю с целью до войны перевести на него большую часть парка автобронетанковых войск. Кто-то очень упорно в руководстве СССР хотел продвинуть дизельный двигатель в танковый парк любой ценой, невзирая ни на что, заходя то с одной, то с другой стороны. Михаил Николаевич терялся в догадках в отношении этих лоббистов, так как не мог просчитать ради чего это делалось. Вероятно, очередные «красные директора» с «тремя классами церковно-приходской школы» и «революционными университетами» за спиной, волею судьбы, оказавшиеся на высоких должностях, опять воду мутят. Но маршал к таким «кадрам» уже привык, стараясь не делать резких движений и терпеливо работать.

— Товарищ Тухачевский, — поинтересовался Молотов, — мне не очень понятно ваше отношение к дизельным двигателям. Ряд товарищей в начальствующем составе РККА считает, что вы специально затираете это перспективное решение, позволяющее серьезно повысить энерговооруженность советских танков и увеличить их запас хода на том же объеме горючего.

— Дизельные двигатели — это, безусловно, очень важное направление и переход на них в автобронетанковых войсках не только нужен, но и неизбежен, потому что их экономичность и тяга, особенно на низких оборотах, и неприхотливость в эксплуатации просто не имеют конкуренции.

— Тогда почему вы так последовательно отстаиваете использование бензиновых двигателей в перспективных танках? — искренне удивился Молотов.

— Потому что компактные танковые дизельные двигатели — это опережающая технология.

— Что? — переспросит Каганович. — Что значит опережающая технология? Что она опережает?

— Если кратко и не вдаваясь в подробности, то текущий технологический уровень, — невозмутимо ответил Тухачевский.

— А если вдаваясь в подробности? — переспросил ничего толком не понявший Молотов.

— Хм, — на несколько секунд задумался маршал. — Попробую объяснить наглядно. На текущий момент на танки БТ-7 и Т-28 ставят в качестве силовой установки бензиновый двигатель М-17-Т. Он обходится нам примерно в семнадцать тысяч рублей, а гарантированный ресурс до капитального ремонта у этого агрегата выходит в районе двухсот пятидесяти часов работы в танке. На стенде до четырехсот. По оценкам, которые дали нам в НИИ двигателестроения мы можем получить танковый дизель, в том числе и в промышленном масштабе, но в этом случае он будет тяжелее бензинового раза в два, даже при активном использовании в его конструкции легких сплавов, таких как силумин. Кроме того, его стоимость производства будет оцениваться минимум в три раза больше, чем весьма нетехнологичного двигателя М-17-Т, при этом ресурс в танке у него составит что-то около пятидесяти часов, после чего будет требоваться капитальный ремонт, который также окажется дороже. Как не сложно посчитать, на один двигатель М-17-Т, с учетом двух капитальных ремонтов, потребуется для замены пять дизелей, переживших по два капремонта, для получения аналогичного количества часов моторесурса. Много или мало пятьдесят часов моторесурса? Это марш на триста-четыреста километров не по прямой, да с некоторым простоем под холостыми оборотами и маневрами. И вот после такого небольшого пробега придется массово делать капитальный ремонт дизельных двигателей на передовой, либо вообще их менять. Сразу у всей автобронетанковой части, которая из-за этого окажется практически парализованной. Не думаю, что это правильное решение — получить дорогой двигатель, который не сможет даже условно заменить дешевый бензиновый. А ведь довести до ума М-17 и сделать из него не авиационный, а чисто танковый двигатель намного проще и быстрее, чем «родить» даже просто условно-съедобный танковый дизель. Вон, работы по В-2 до сих пор идут с весьма скромными успехами.

— И из-за чего это происходит? — поинтересовался Ворошилов.

— Из-за того, что дизельный двигатель испытывает значительно более серьезные внутренние нагрузки, нежели бензиновый. В случае с корабельным или тракторным дизелем вопрос габаритов и массы не стоит так остро, поэтому получается двигатель масштабировать, значительно уменьшив удельную мощность на единицу объема и снизить тем самым общие внутренние нагрузки. В случае же современного танкового дизеля так легко выкрутиться не получится. Из-за высокой компактности начинают предъявляться значительно большие требования к качеству материалов и их обработке. А потому разрушение той же поршневой группы происходит значительно быстрее, чем в случае с бензиновым. То есть сделать-то танковый дизель мы сможем, но есть ли в этом смысл? У нас нет на текущий момент ни материалов, ни технологий обработки, позволяющих делать танковый дизель хотя бы удовлетворительного качества и надежности. А сама выгода от использования дизельного двигателя в танке оказывается полностью эфемерной, так как попытка сэкономить на топливе и получить несколько лучшие тяговые усилия самым решительным образом ударит по стратегической маневренности автобронетанковых частей, по подготовке личного состава, которому остро не будет хватать часов, и так далее. Вот такое положение вещей и называется опережающей технологией, когда уже можно, но еще рано.

— И когда, по вашему мнению, наступит время для массового внедрения танковых дизелей? — спросил нарком тяжелой промышленности Лазарь Каганович с явно заинтересованным видом.

— Этого я точно сказать не могу. НИИ двигателестроения ориентируется на десять-пятнадцать лет напряженной научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы.

— В НИИ уверены в этом?

— Да, — грустно ответил Тухачевский. — Я ведь и сам их нередко тереблю. Дизельный двигатель — очень хорошая вещь в войсках, позволяющая очень серьезно поднять эксплуатационные качества техники. Он проще в использовании, более тяговит, экономичней, не требует системы электрического зажигания и так далее. Но это только в том случае, если он нормальный. Сырая поделка создаст намного больше проблем, чем пользы. Можно сказать, что попытка сейчас внедрить массовый танковый двигатель в армии не только обойдется нам в большую копеечку и снизит общую боеготовность автобронетанковых частей, но и саботирует программу подготовки личного состава. А нашим бойцам нужно давать хороший накат на современной технике, без которого они не смогут получить столь важные навыки и квалификацию. Не думаю, что танки без обученных экипажей нужны Советскому Союзу, ведь именно экипаж превращает груду железа в грозную боевую машину и от степени его подготовки зависит то, насколько танк сможет раскрыться в бою и реализовать заложенный в него разработчиками потенциал.

— И поэтому вы предлагаете даже не пытаться перейти на танковый дизель перед войной? — с внимательным взглядом спросил Сталин.

— Да, — твердо и уверенно ответил Тухачевский. — Ситуация с танковым дизелем аналогична той, что в свое время имелась с безоткатными пушками Курчевского.

— Но где мы будем производить М-17? — воскликнул Каганович. — Завод номер двадцать шесть в Рыбинске совершенно перегружен. Вы предлагаете изготавливать танковые двигатели в ущерб авиационным?

— Нет, так поступать не стоит. Да и вообще — завод, выпускающий авиационные двигатели, должен на них специализироваться, не отвлекаясь на непрофильные задачи. Французский контракт открывает перед нами довольно интересные перспективы. Я предлагаю сделать следующее. Передать с Ярославского автомобильного завода сборку тяжелых грузовиков на завод имени Сталина, который сейчас завершает свою модернизацию за счет французских поставок и справится с этой задачей. А на базе Ярославского автомобильного завода развернуть Ярославский завод силовых установок, куда по мере разворачивания мощностей перевести рабочих из двигателестроительных цехов ЗИСа и ГАЗа. Специализацией этого нового предприятия станут исключительно «сухопутные», «наземные» силовые установки для автомобилей и бронетехники. Этот шаг, подкрепленный новым оборудованием, позволит в конечном итоге не только обеспечить ЗИС и ГАЗ двигателями для их основных моделей в необходимом объеме, но и в дальнейшем расширить ассортимент.

— Расширить? — переспросил Молотов.

— Перед нами стоит важнейшая задача, заключающаяся не только в создании тяжелого танкового двигателя мощностью пятьсот-шестьсот лошадиных сил, но и других силовых установок. Ведь в армии и тылу нужны не только танки. У нас на текущий момент совершенный провал в двигателях мощностью сто пятьдесят и триста лошадиных сил. Особенно остро стоит вопрос о стапятидесятисильных двигателях, которые должны закрыть нишу тяжелых грузовиков и легкой бронетехники. Мы ведь сейчас на Ярославском автомобильном заводе очень серьезно буксуем в вопросах производства тяжелых грузовиков прежде всего из-за силовых установок. Их нет, и быстро «родить» мы их не сможем, так как неверно сосредоточились, во-первых, исключительно на дизельных решениях, а во-вторых, на попытке разработать их самостоятельно без учета мирового опыта.

— Вы эту линейку двигателей предлагаете также создавать бензиновой? — удивленно спросил Молотов. — И не собственных конструкций, а иностранных?

— Да. Бензиновые. А то что иностранных, то вопрос стоит очень просто — либо быстро и иностранный, либо никак, но наш. У нас просто нет серьезной конструкторской школы, позволяющей в разумные сроки создать компактные двигатели мощностью сто пятьдесят и триста лошадиных сил. Школу, безусловно, нужно создавать, но не в ущерб делу. Тем более в столь критической ситуации, когда стремительно приближается большая война, которая потребует много простых и надежных двигателей здесь и сейчас, а не когда-нибудь в будущем.

— Но хватит ли у нас топлива для этой прорвы бензиновых двигателей? — вновь возразил Молотов.

— Насколько я знаю современный расклад отечественной нефтепереработки, — поддержал мысль Кагановича Молотов, — бензин в совокупности составляет только двадцать процентов получаемой продукции, в то время как керосин и дизельное топливо — около тридцати пяти. А ведь для нужд более-менее современных бензиновых двигателей требуется крекинг-бензин с хорошим октановым числом. Хотя бы в шестьдесят пять. А ведь крекинг-бензина у нас выходит вообще всего три-четыре процента.

— Все верно. Тридцать пять процентов. Но из них только девять — собственно дизельное топливо, которое на текущий момент уже, — маршал сделал особый акцент на этом слове, — является дефицитом. А ведь оно поставляется в село для удовлетворения потребностей стремительно растущей армии тракторов и в НКВМФ на нужды подводных лодок. Вы хотите усугубить и без того сложное положение по дизельному топливу? Что же касается крекинг-бензина, то да. Текущая ситуация, безусловно, грустная. Всего четыре процента от общей переработки из которых идет на получение этилированных авиационных бензинов. Но тут есть несколько очень важных замечаний. Во-первых, дело не в том, что нефть иначе перерабатывать нельзя, а в том, что в СССР до недавнего времени была очень деструктивная позиция по этому вопросу. Достаточно вспомнить тот факт, что термический крекинг после революции мы смогли начать осваивать только с 1936 года, да и то, под давлением обстоятельств, в то время как первая в мире промышленная установка термического крекинга была сделана нашими соотечественниками на нашей земле в далеком 1891 году. И работала, что немаловажно. Я говорю про Шухова и Гаврилова.

— В 1891 году? — удивленно переспросил Сталин. — Это не тот ли Шухов, который построил знаменитую радиовещательную башню?

— Он самый. Я сам удивился, когда услышал об этом. Сразу же загорелся любопытством и бросился проверять эту информацию. Все оказалось верно. Однако сам Шухов не очень хотел со мной беседовать на эту тему и ограничился формальными фразами. Да и вообще — плохо скрывал свои страхи и обиды. — У Сталина вопросительно вскинулись брови, и Тухачевский продолжил: — Несмотря на то что все двадцатые годы он активно сотрудничал с нами и сделал очень многое для развития науки и техники в Советском Союзе, с начала тридцатых годов на него буквально спустили собак, занимаясь откровенной травлей. Ведь Шухов представлял собой идеальный объект для так популярного в те годы «спецеедства». Вот и довели человека до того, что он откровенно боится за себя и своих близких, а к советской власти относится со скрываемым, но все-таки видимым страхом и неприязнью. И это вместо того, чтобы всемерно продвигать научно-технический прогресс в Советском Союзе.

— Он сейчас может нам чем-нибудь помочь в развитии нефтепереработки? — спросил уже с совершенно серьезным видом Сталин, сделав себе пометку.

— Вряд ли. Боюсь что он и полугода не проживет. Слишком слаб, болен и подавлен. Его как в середине тридцатых затерли и устранили от дел, так и… — Маршал махнул рукой, выражая разочарование.

— Давайте вернемся к вопросу нефтепереработки, — чуть помедлив, ответил Хозяин.

— Конечно, — кивнул Тухачевский. — ИНО в конце прошлого года смогло внедрить на предприятие американского промышленника и изобретателя Эжена Гудри нескольких агентов, которые подарили Советскому Союзу «цикл Гудри», то есть технологию каталитического крекинга на основе алюмосиликатов. Через месяц должна быть запущена первая опытная промышленная линия каталитического крекинга в Астрахани мощностью около пятисот тонн в сутки. К концу 1939 года мы полностью введем в эксплуатацию новейший нефтеперерабатывающий завод в Нижнем Новгороде, на котором будет реализован усовершенствованный нами метод каталитического крекинга с использованием искусственных алюмосиликатов. А это ни много ни мало — полторы тысячи тонн «бензина Гудри» в сутки. То есть к началу 1940 года при сохранении текущего объема нефтедобычи и общей переработки, мы сможем увеличить долю крекинг-бензинов с четырех до восьми процентов. Кроме того, группа Зелинского — Казанского занимается вопросами каталитического риформинга, открытого ими же в 1936 году, что позволит повышать октановое число даже на плохих бензинах прямой перегонки. И вот уже второй год строится новый, мощный завод в Самаре, который выйдет на проектную мощность к концу 1940 года и обеспечит порядка трех тысяч тонн переделки бензина прямой перегонки в качественный бензин с октановым числом в семьдесят-восемьдесят. Эти и другие шаги, которые уже сейчас нами предпринимаются, позволят получать массово не только ныне недоступный Советскому Союзу авиационный бензин — «сотку», но и значительно увеличат выход высококлассного бензина в целом. Насколько много? Даже на обозначенных предприятиях мы сможем получать два с половиной миллиона тонн в год неэтилированного бензина с октановым числом от семидесяти до восьмидесяти двух. То есть утроим то, что делаем сейчас. А ведь кроме обозначенных заводов к концу 1941 года мы планируем ввести в эксплуатацию еще три завода каталитического риформинга и один завод каталитического крекинга, что не только обеспечит передел всего добываемого нами низкокачественного бензина, но и значительное увеличение доли крекинг-бензинов. Грубо говоря, при том же объеме переработки мы получим вместо двадцати процентов преимущественно некачественных бензинов около тридцати двух процентов прекрасных бензинов класса КБ-70 и КБ-80. А ведь это порядка семи миллионов тонн достаточно дешевого бензина с высоким октановым числом в год, что даст нам возможность к концу 1941 года не только полностью закрыть все потребности авиации, но и обеспечить наземную армию.

— Вы думаете, — произнес задумчиво Каганович, — мы уложимся по срокам?

— Должны. Большая война вряд ли начнется раньше весны 1941 года. А мы уже в конце 1940 года создадим промышленные мощности, позволяющие закрыть потенциальные потребности мобилизационного плана. При этом мы планируем к концу 1939 года завершить создание в Омске небольшого заводика, производящего специализированное оборудование для нужд каталитического крекинга и каталитического риформинга. Насколько мне известно, рабочие для него, снятые с высвобождаемых мощностей НКВМФ, уже направлены на курсы повышения квалификации экстренно созданных при Московском нефтяном институте. Так что с начала 1940 года, максимум с его середины, мы сможем производить все необходимое оборудование для новых заводов современной нефтепереработки самостоятельно, а не опираться на французов.

— Позвольте, — несколько недовольно произнес Молотов, — но если верить вашим словам, то возникает определенное недопонимание. То вы говорите о двадцати процентах бензина в общей нефтепереработке, то двадцати шести, а то уходите за тридцать. Но как это возможно?

— Все упирается в технологии. Меняя способ переработки нефти, можно менять пропорции выделяемых из нее фракций. Так, например, при прямой перегонке действительно бензина можно получить в диапазоне от пятнадцати до двадцати пяти процентов, а около сорока пяти процентов уходят в мазут и прочую отработку. Причем бензин, получаемый при прямой переработке, весьма поганого качества. Если же подходить к переработке нефти прогрессивно, то средний выход бензина увеличится до сорока-пятидесяти процентов, а он сам при этом окажется с приличным октановым числом. Такое увеличение доли будет происходить за счет пропорционального уменьшения иных фракций, прежде всего тяжелых. По оценкам НИИ нефтехимии, в будущем можно будет выжимать из легких сортов нефти до восьмидесяти процентов «бензина Гудри» или его аналогов. То есть мы снова возвращаемся к тому, что текущее положение дел вызвано у нас совершенной запущенностью вопроса нефтепереработки, при которой до сих пор используются технологии времен царя гороха. — Маршал снова замолчал, смотря на слегка деморализованный вид Кагановича.

— У кого-нибудь из товарищей есть вопрос по нефтепереработке? — вмешался Хозяин, решивший прервать этот не очень удобный разговор. — Хорошо. Ваше предложение, товарищ Тухачевский, по реконструкции Ярославского автозавода и развитию новейших технологий нефтепереработки мы обсудим особенно на Политбюро. Высокооктановые бензины и современные двигатели — это важнейшее направление развития нашей советской промышленности, от которого зависит не только наша победа, но и выживание. А теперь давайте пойдем дальше. Что мы еще хотели обсудить?

— Развитие автобронетанковых войск, — мгновенно отреагировал Ворошилов. — В частности, идею боевых платформ. Думаю, товарищ Тухачевский сможет более развернуто ее представить, так как лично и разрабатывал.

— Конечно, — кивнул маршал. — До настоящего времени мы подходили к конструированию бронетехники как к самостоятельным уникальным моделям. Практика конструирования комплекса разнообразной техники на базе танка Т-26, ведущаяся последние годы, натолкнула меня на мысль о том, что это начинание нужно не только поддержать, но и развить. Поэтому я предложил сразу и целенаправленно создавать подобные платформы и уже на их базе конструировать конкретные машины. Такой подход позволит очень серьезно унифицировать вопрос производства и эксплуатации новых единиц бронетехники…

Совещание шло долго и мучительно. Поднимались и тщательно пережевывались многие вопросы. «Противоматериальные» ружья. Ручные нарезные гранатометы калибра сорок миллиметров и тяжелые гранатометы с реактивными гранатами. Тактические ракетницы с широкой номенклатурой боеприпасов. Ротные минометы с нестандартным калибром в шестьдесят миллиметров, против популярных пятидесяти. И много другое. За те восемь часов, что шло это напряженное и насыщенное совещание, совершенно вымотавшее душу всем присутствующим, смогли обговорить очень много и решить массу вопросов. Благо что присутствие без малого шестидесяти человек, включая представителей-консультантов от всех существующих НИИ, этому способствовало. Когда еще получится столь всесторонне обсудить сложные технические и административные вопросы? А потому Тухачевский приехал домой дико уставший, но предельно довольный. Тот конструктивный настрой, что последние месяцы доминировал в СССР, его безмерно радовал. И главное — вместо перманентной «охоты на ведьм» шла ударная и весьма прогрессивная созидательная деятельность. А левый уклон и анархизм давились на корню так жестко, что маршал даже иногда их жалел, но все же ни разу не рискнул пойти их защищать, так как понимал — эти радикалы уже один раз дров наломали. Хватит.

Отдельно Михаила Николаевича радовали успехи ИНО. Абрам Аронович после прихода Лаврентия Павловича на пост руководителя ГУГБ НКВД в 1936 году и смены ориентиров в политике руководства начал энергично прогрессировать и делать серьезные успехи. Причем самостоятельно и без каких-либо подсказок. Например, в сфере промышленного шпионажа после того, как Лаврентий Павлович дал ему полную свободу действий в выборе целей, он незамедлительно сосредоточил все усилия на коммерческом секторе, откровенно забив на хорошо охраняемые военные производства Европы и США. Зато в этих коммерческих компаниях у него оказался очень серьезный улов — намного больше, чем кто бы то ни было мог ожидать. Чего стоит только «бензин Гудри» и «феродо» — передовые технологии производства, которые стали доступны СССР уже во второй половине 1937 года? А ведь агенты ИНО совали свой нос куда только можно. И в автомобильную промышленность, и в авиационную, и на гражданские судоверфи, и на металлургические заводы… даже на предприятия, производящие металлические бидоны и канистры и то заглядывали. Не обходили стороной сотрудники ИНО и учебные заведения, тщательно собирая сведения научного характера и разнообразные публичные материалы. На каждого более-менее серьезного ученого или талантливого студента технического вуза старались открыть досье.

Само собой, охватить сразу и все не получалось — банально не было подготовленных людей. Поэтому приходилось прибегать к услугам уголовных и деклассированных элементов, которых требовалось оплачивать, что в конечном итоге приводило к весьма увлекательным свистопляскам — отечественные агенты, как заправские Бонни и Клайд, грабили провинциальные банки и инкассаторские машины. Благо что проблем с вооружением не имелось. Это вам не уличные банды с финками и дубинками. Отнюдь. Тут работали «большие мальчики» с Томми-ганами, БАРами, «солотурнами» и прочим серьезным оружием. Иногда применяли даже пулеметные засады или минирование фугасами, например, при нападении на почтовые составы. Работали, так сказать, с огоньком и размахом, поэтому советская разведывательная сеть уже к середине 1937 года в финансировании из Москвы просто не нуждалась.

Были, конечно, и провалы, но в целом работа шла хорошо, так как ставка на уголовников и «мафию» оправдала себя полностью, уводя иностранные спецслужбы по ложному следу, а зачастую и вообще переводя расследование отдельных происшествий к полицейским управлениям, совершенно не разбирающимся в таких делах. Не под силу было бороться полиции со стремительно укрепляющейся «русской мафией», которой из Москвы руководил Абрам Аронович, как бы курьезно это ни звучало.

Кроме промышленного шпионажа, поставленного к концу 1938 года поистине на широкую ногу, Слуцкий очень много уделял времени и сил работе с эмиграцией и сочувствующими. Особенно после того, как Советский Союз изменил курс и стал заманивать «песнями и плясками» эмигрантов домой. Начали робкие попытки наладить сотрудничество с РОВС, которые вылились в негласный переговорный процесс, хоть и безрезультатный. Но главное было сделано — РОВС установил контакт, а дальше было дело техники.

В общем, дела в ИНО ГУГБ НКВД шли настолько хорошо, насколько могли идти, и Тухачевский был поистине окрылен этими успехами. Ведь это означало, что рано или поздно люди Слуцкого выйдут на Урановый комитет, а потом и на Манхэттенский проект, то есть не дадут США пальму первенства в вопросе создания ядерной бомбы. Да и вообще — работа ИНО в Европе и Америке привела к тому, что в Москву шел поистине девятый вал второстепенной информации, позволявшей, после ее всестороннего анализа и изучения, получать разведывательные сведения очень высокого уровня, что выводило точность и качество работы советской разведки на совершенно новый, ранее недоступный уровень. Например, благодаря анализу грузовых перевозок за 1938 год в пригороде Хельсинки получилось не только выявить ранее неизвестные объекты береговой обороны, но примерно оценить их оснащение с гарнизонами. И, что немаловажно, не засветиться.