Генерал-полковник Рокоссовский нервно вышагивал, поглядывая время от времени на совершенно спокойного Тухачевского, практически медитирующего на карту. Быть начальником штаба у него было не просто, особенно сейчас.

Поляки, несмотря на ожидания некоторых «горячих голов», оказались не такими уж и слабыми противниками. Даже напротив — сражались ожесточенно и яростно. Про маршала перед началом боевых действий ходили даже шуточки, что он, дескать, старается перестраховаться после Монголии. А злые языки так и вообще заявляли о том, будто Тухачевский боится повторения Варшавской трагедии двадцатилетней давности. Зато теперь все притихли. Двух недель не прошло. Впрочем, Рокоссовский был очень благодарен такой науке. Тем более что определенная перестраховка Михаила Николаевича позволила избежать глупостей в первые дни.

В помещение центрального поста штаба фронта вошел дежурный шифровальщик с папкой. Поразительная вещь, надо вам сказать. Нововведения в штабной работе очень сильно повысили ее эффективность и скорость. В том числе и в таких простых вещах, как отслеживание положения дел и частей, а также их состояние. Не в реальном времени, конечно, но с минимальными задержками.

— Наконец-то! — выдохнул Рокоссовский. — Что там?

— Полк Петренко смогли деблокировать. Все обошлось, — лаконично ответил дежурный, протягивая папку с расшифровкой донесения.

— От группы Радича есть что-нибудь?

— Никак нет. Они пропустили уже три сеанса.

— Константин Константинович, — обратился к нему маршал. — У вас все готово?

— Так точно. Готово. Но Радич сильно бы помог.

— Значит, там была слишком сильная охрана. Или местные навели контрразведку. Могли ведь.

— Могли, — грустно произнес Рокоссовский.

— Сколько у нас осталось до следующего сеанса? — обратился Тухачевский к дежурному шифровальщику.

— Четыре часа.

— Константин Константинович, распорядитесь поднять по тревоге корпус Василевского. Начинаем через час.

— Есть, — кивнул Рокоссовский и, чуть помедлив, добавил: — Может быть, подождем?

— Группа либо уничтожена, либо заблокирована, либо захвачена, — жестко ответил маршал. — Что с ней случилось — мы не знаем. Если она захвачена, то это может поставить под удар всю операцию, потому как не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, для чего эта группа там резвилась. И отбросьте сантименты. Нерешительность и промедление могут привести к невыполнению боевой задачи, большим проблемам и лишним жертвам.

— Так точно, — кивнул Рокоссовский после нескольких секунд паузы.

— Таким образом, к исходу четырнадцатого октября войска второго и седьмого пехотных корпусов смогли взломать польскую оборону Пинского направления и выйти передовыми частями к Белостоку. Севернее Пинска, в районе Барановичей оказались в окружении пять дивизий противника.

— Пинск взят? — спросил удивленный Ворошилов. — За пару дней? Оттуда что, поляки ушли без боя?

— Никак нет. Пинск не взят. Он блокирован и сейчас окружен войсками второго эшелона. Идут бои на окраинах. Сегодня утром к городу подошли штурмовые батальоны армейского осназа из резерва фронта и начали выбивать войска противника из его укрепленных позиций. В течение трех-четырех дней должны управиться.

— И много там заблокировано в городе?

— Остатки пехотной дивизии. По предварительным сведениям — около восьми тысяч человек. Но у них плохо с оружием и боеприпасами. Отступали. Снабжение было нарушено нашей авиацией.

— Как поляки отреагировали?

— Усилили Брестскую группировку и, по сведениям нашей разведки, планируют ударить вдоль железной дороги на Барановичи с целью деблокировать окруженные дивизии и отвести их к Варшаве. Из-за чего они сильно ослабили фронт, и маршал Тухачевский считает возможным ударить механизированной дивизией Черняховского от Белостока на юг, дабы отрезать Брестскую группировку от транспортного сообщения с центром. Войска генерал-майора Черняховского уже концентрируются южнее Белостока.

— Рискованно, — задумчиво произнес Сталин. — Не отрежут?

— Должны попытаться, но нечем. Под Брестом у них стоят всего две пехотные дивизии и одна бригада. Сегодня утром в наступление перешла вторая армия в направление Львов — Сандомир, сковав последние резервы Войска Польского. Предел их возможностей — отступить на юго-запад и соединиться в районе Люблина с Ковельской и Львовской группировкой.

— А что немцы?

— Завязли, товарищ Сталин, — ответил Шапошников. — Ведут тяжелые городские бои. Остановились на линии Торунь, Влоцлавек, Кутно, Лодзь, Перкув, Кельце, Краков. В этих городах были созданы мощные оборонительные сооружения. Никаких сведений по потерям у нас нет, но немцы вот уже неделю не могут продвинуться вперед, хотя предпринимают ожесточенные попытки штурмов. Особенно тяжело им приходится в Кракове и Лодзи. По агентурным сведениям, эти города подверглись сильнейшим бомбардировкам, но все равно — держатся.

— Долго простоят?

— Неизвестно. Все упирается в запасы боеприпасов и продовольствия, а там все пылает. Люфтваффе не жалеет бомб, и налеты идут круглосуточно. Несмотря на это, думаю, неделя у нас есть. Может быть две. Это на восточном фронте поляки особенно не старались в плане организации оборонительных рубежей. На западе же — жилы рвали. Многие крепкие дома превращены в огневые точки.

— И немцы эти города сотрут в порошок, — задумчиво произнес Сталин…