— …таким образом, товарищи, — завершал свой доклад Ворошилов, — одиннадцатого августа мы смогли заключить с японцами перемирие и сесть за стол переговоров. Собственно, на этом инцидент и был исчерпан.

— Товарищ Ворошилов, — обратился к нему заместитель наркома ВМФ Кузнецов, — вы считаете, что японцы больше не будут устраивать такие большие провокации на границе? Ведь на озере Хасан была фактически небольшая война.

— Сложно сказать, — пожал плечами Ворошилов. — Мы ведь даже не знаем — из-за чего произошло это нападение и на что японцы рассчитывали.

— А что товарищ Тухачевский скажет по этому поводу? — спросил Сталин, видя, что Кузнецов хочет высказаться в несколько эмоциональной форме, метая взглядом молнии в сторону Ворошилова. Этому нужно было помешать. Решительный и самостоятельный Кузнецов был крайне нужен в канун войны, а потому требовалось избежать ссоры между ним и старым маршалом.

— У нас нет серьезных разведывательных сведений, а потому мы действительно не знаем, что планируют японцы, — Михаил Николаевич сделал реверанс своему начальнику, — но, — он выразительно посмотрел на Кузнецова, — если товарищ Сталин спрашивает лично мое субъективное мнение, то рискну предположить, что этот инцидент на озере был разведкой боем. Проверяли нас на вшивость. Сможем ли мы выдержать удар и дать сдачи? — Напряженность с лица Кузнецова сразу сошла, когда он понял, что обрел в данном вопросе союзника. Да и Сталин оказался вполне доволен — от прежнего несносного и заносчивого «красного Бонапарта» не осталось ничего. Теперь он был в состоянии думать, что, где, кому и как говорить. Да и намек понял очень ясно, оперативно подыграв и погасив никому не нужный конфликт. — Ведь у японцев очень серьезные интересы в наших дальневосточных владениях. Если мне не изменяет память, то они жаждут забрать у нас все наши владения вплоть до Байкала. Уверен, что эта провокация будет иметь развитие.

— Вы считаете? — несколько рассеянно переспросил Ворошилов.

— Предполагаю, — кивнул Тухачевский. — Токио, для того чтобы выработать свою стратегию в отношении СССР в будущей войне, нужно понять, на что мы способны. Самым логичным развитием ситуации станет удар по нашему сателлиту — Монголии. Мы ведь показали, что будем защищать свои земли. Теперь их должны заинтересовать наши союзники, причем, по возможности, наиболее беззащитные и легкодоступные.

— И какими силами? — уточнил заинтересованный Кузнецов.

— Мне сложно судить об этом вопросе, — ответил маршал, — я ведь не начальник штаба Квантунской армии. Но очень много они выделить не смогут, так как уже не первый год воюют с китайцами и не рискнут ослабить фронт. Думаю, две-три дивизии. А вы как считаете?

— Я согласен с вами. Разве что сил может быть чуть больше. Да и отдельные провокации на море не исключены. Наш Тихоокеанский флот достаточно слабый и вряд ли сможет даже в обороне держаться против японского. Боюсь, как бы нам туго не пришлось в случае большой войны. Кроме того, флот… его у нас собственно и нет. Так. Одна пародия, — махнул рукой Кузнецов. — Без больших океанских кораблей: линкоров, крейсеров и авианосцев нам с японцами не совладать. А взять их неоткуда в обозримом будущем. Даже если морской бюджет увеличат в четыре раза. Это дело минимум на пару десятилетий. Да и инфраструктуру под флот нужно делать, сейчас ведь на Дальнем Востоке у нас практически ничего нет.

— Вот поэтому нам требуется не доводить до войны с Японией, — произнес Тухачевский, — пока в Европе дела будут идти также неопределенно и мрачно, как и сейчас. То есть ударить по их войскам так в следующем году, чтобы они сильно призадумались. Совсем от своих амбиций они вряд ли откажутся, но изменить стратегию вполне смогут. Если мы их ударим слишком вяло или слабо, то они вполне смогут вступить в войну вместе с Германией, и нам придется сражаться на два фронта. И это будет трагедия. А если мы ударим достаточно сильно, то они решат ждать исхода сражений в Европе. Постараются выгадать момент, чтобы нас добить, когда мы уже будем погибать. А так как погибать мы не намерены, то…

— Что значит сильно или не сильно? — попытался перевести разговор в более конструктивное русло Ворошилов.

— Это значит, что мы должны одержать над японцами быструю и решительную победу, да так, чтобы ни у кого не осталось в этом сомнений. А не как при Хасане. Воевали? Да. Отразили? Да. Но все вяло как-то. Впрочем, все-таки отразили, иначе японцы вряд ли бы просто так остановились — вполне могли бы развить наступление. На мой взгляд, в боях у озера Хасан более-менее решительно действовал из старших офицеров только Рычагов.

— Так ему и положено так действовать, — усмехнулся Берия. — Молодой. Горячий.

— Да уж, — покачал головой Сталин, — дрова ломать товарищ Рычагов умеет. Он хоть и толковый офицер, но слишком заполошный.

— И еще ему остро не хватает образования, — добавил Шапошников. — Хотя офицер он, безусловно, одаренный и весьма умелый. Самородок, так сказать.

— Требующий огранки, — добавил Берия с улыбкой.

— Так может нам, как старшим товарищам, заняться его подготовкой? — попытался поддержать шутливую, но очень удачную тему Тухачевский.

— Вот вы и берите его под свое крыло, — сказал Сталин. — Вы первый заместитель наркома обороны. Много работаете с оперативной информацией и прекрасно зарекомендовали себя как штабной и командный работник.

— Но я ведь не летчик, — развел руками Тухачевский.

— И это мешает вам совать нос в авиационные дела? Вон, какие бучи на комиссиях устраиваете. И, что удивительно, но не безрезультатные. Я читал отзывы. Конструкторы очень высоко оценивают ваши замечания и прислушиваются к ним, а не отмахиваются, как от глупостей высокопоставленного чиновника. Мы потому вас и направляем на как можно большее количество подобных совещаний.

— Ну что вы, товарищ Сталин? Так, небольшие замечания. Тут деталь, там деталь. Не авиатор я, чтобы дельные предложения давать.

— Не прибедняйтесь, — усмехнулся довольный хозяин. — Вспомните как вы встали грудью на защиту проекта реактивных двигателей, ради которых даже пробили научно-исследовательский институт. Сколько шума было, помните? А месяц назад на мой стол лег отчет об испытаниях первого образца турбовинтового двигателя. Криво и убого, но этот аппарат на стенде отработал сорок часов. А это — колоссальный прорыв. Ни у немцев, ни у англичан, по нашим сведениям, таких успехов никто не показал. Да и занимаются они традиционными реактивными двигателями. А ведь еще полгода назад злые языки на вас наговаривали всякие небылицы. Но вы не ошиблись. И партия в вас не ошиблась. Да, стендовые испытания показали, что его двигатель — это еще сырая конструкция, но это совсем иное, нежели гадать о принципиальной реальности подобных решений. И это все благодаря вам. Так что не нужно прибедняться. — Тухачевский немного потупил взор, выражая легкое стеснение.

— Товарищ Сталин, — помявшись, произнес Тухачевский. — Но ведь для понимания перспективности турбовинтовых двигателей не требуется знать всю специфику использования авиации. Достаточно просто хорошо разбираться в технике. Моей заслуги в этом никакой нет. Я просто помог талантливому человеку работать. На моем месте так бы поступил каждый.

— И тем не менее, — в усы улыбнулся Сталин. — Партия высоко оценила этот успех. Тем более что таких эпизодов за вами числится уже немало. Кроме того, возможно вы сможете просветить товарища Рычагова по поводу того, что такое общевойсковой бой, и поможете ему понять бесконечно высокую роль связи. А то до меня неоднократно доходили слухи о том, что он недопонимает и недооценивает значение радио на борту самолетов. Доходило до абсурда, вроде предложений снять радиостанции для облегчения истребителя в бою. Офицер-то он толковый, но местами прямо как ребенок, так и не поднявшийся выше рядового летчика-истребителя.

— Хорошо, товарищ Сталин, — медленно и как-то нерешительно кивнул Тухачевский. — Я возьму над ним шефство. Но дело ведь для меня новое, не освоенное. Самому нужно разобраться, подходы к человеку найти. Он ведь у нас парень не простой — с характером. Да и не педагог я.

— Так и мы поможем, если что выходить не будет, — продолжил легкое юродство Сталин. — Как, товарищ Ворошилов, поможем молодежи?

— Отчего же не помочь? Конечно, поможем, — отозвался Ворошилов, впрочем, без всякого энтузиазма. Что за субчик этот Рычагов, он был хорошо наслышан, да и сам некое знакомство имел. Зубная боль, а не человек. Хорошо, что не ему доверили его уму-разуму учить, и то хлеб.

— А как мы все это оформим? — спросил Тухачевский. — Он ведь на Дальнем Востоке, а я тут. В командировку отправим?

— Давайте мы его к вам приставим консультантом по авиационным делам, — предложил Ворошилов.

— Хорошо. Товарищ Сталин, но мне потребуется помощь других старших офицеров. Нужно будет организовать регулярные штабные игры. Тут нам и моряки, и летчики, и танкисты — все понадобятся.

— И как часто вы хотите организовывать такие учебные военно-штабные игры? — без малейшего налета заинтересованности спросил нарком ВМФ Смирнов, явно не горящий желанием во всем этом участвовать.

— Как можно чаще. Это ведь позволит не только повысить взаимодействие на уровне родов войск, но и продумать да обсудить сложные ситуации. Пережевать их, разобрать на детали и добиться понимания у каждого участника такой игры. Да и для оперативного искусства это дело пойдет только на пользу — пусть игровой, а все одно — опыт. Пойдем, так сказать, по суворовским стопам. Он ведь в юности так и учился, изучая и разбирая сражения прошлого и переигрывая их то так, то иначе.

— Я думаю, товарищи, эту инициативу нам стоит поддержать, — обратился Сталин к Смирнову с Ворошиловым. Те молча кивнули, открыто выступить против Сталина Смирнов не мог, а Ворошилову было в целом все одно, главное, чтобы его не доставали. — И еще, товарищ Тухачевский, — продолжил Сталин, — вы нам отрекомендовали Рычагова, вам за него и отвечать. Так что не подведите нас.

— Не подведу, — коротко кивнул, слегка поникший маршал. Высказался на свою голову. Сталин это заметил, но вида не подал. Впрочем, киснуть Тухачевскому не позволил.

— Что вы конкретно предлагаете по Монголии?

— Нам нужно заранее подготовиться к летней кампании следующего года. Для этого в Улан-Удэ я предлагаю к марту следующего года перебросить второй армейский корпус, первую механизированную, одну легкую бомбардировочную, одну легкую штурмовую и две истребительные дивизии. Как вы понимаете, я имею в виду наши лучшие авиационные части и единственную полностью укомплектованную по новым штатам автобронетанковую часть. Это очень важный момент — японцы должны будут встретиться с самыми лучшими нашими бойцами. Чтобы завершить логически эту театральщину, предлагаю уже сейчас начать ротацию личного состава, дабы на тех пограничных рубежах были собраны самые толковые пограничники. Да и бойцам всех четырех авиадивизий было бы недурно начать серьезно изучать карту местности, так как там очень непростой рельеф и ориентироваться на нем будет сложно. Кроме того, — сказал после небольшой паузы Тухачевский, — нам потребуется около пяти тысяч грузовых автомобилей и порядка пятисот легких тягачей, чтобы все эти войска можно было оперативно перебросить в долину реки Халхин-Гол.

— Почему Халхин-Гол? — спросил Кузнецов.

— Потому что там удачное место для нападения — стратегический выступ. Я бы на месте японцев ударил двумя группами в основание этого выступа по сходящимся линиям для окружения советских пограничников. Но дети Страны восходящего солнца вряд ли на это пойдут — сведения о том, как они ведут бои с китайцами, дают нам уверенность в том, что японцы не применяют подобных решений. А вот в том, что наступать они будут на него, я практически уверен, так как в противном случае этот выступ станет нависать над ними угрозой для флангов.

— Пять тысяч грузовиков… — задумчиво произнес Ворошилов. — Не много ли?

— Пять тысяч — это сверх штатных. Этот шаг необходим для того, чтобы войска можно было действительно быстро перебросить к месту боев, а потом оперативно снабжать. Я ведь предлагаю войска накапливать не на территории Монголии, а в столь значительном удалении. Это необходимо для того, чтобы японцы не очень сильно переживали, понимая, что эти пехотные дивизии будут идти своим ходом месяца полтора, а то и два. Если форсированным маршем — то минимум месяц. И придут они к месту боев совершенно измотанными. То есть для японцев наш армейский корпус в Улан-Удэ будет не столь опасен как на границе, да и его назначение им будет непонятно.

— Вы думаете, что они его не учтут в наступательной операции? — удивленно спросил Ворошилов.

— Отчего же? Учтут. Обязательно учтут. У них хорошая разведывательная сеть и есть все подозрения, что они будут знать о наличии армейского корпуса в Улан-Удэ уже в феврале-марте. Но вот его размещение и задачи останутся для них загадкой. Ведь до места предстоящих боев тысяча триста километров и нет никаких железных дорог. И если мы постараемся их дезинформировать, то сможем ввести их в заблуждение относительно роли и задач этого корпуса. В Токио, безусловно, легко просчитают тот факт, что до места боев им идти очень долго и, кроме того, их нужно будет как-то снабжать с плечом более чем в тысячу километров. То есть боеспособность войск будет отвратительная из-за банальной нехватки продовольствия, боеприпасов и горючего на местах.

— Но ведь они узнают, что мы нагнали туда большое количество грузовиков и тягачей? — заинтересованно спросил Берия. — Как мы это сможем представить?

— Несколькими статьями в газетах, в которых заклеймим нерадивых работников парков, которые допускают чрезвычайно высокий процент поломанных грузовиков и техники. Мы ведь фактически только удваиваем штат грузовых автомобилей и тягачей. Пятьдесят процентов сломанной техники — это хоть и не нормально, но вполне реально. Японцы, зная их уровень оценки наших способностей как организаторов, вполне могут допустить, что мы не справились с задачей даже просто поддерживать работоспособность автотранспортного парка. Разыграем небольшое представление.

— И удвоение транспортных штатов позволит нам быстро перебросить войска?

— Я делал некоторые предварительные расчеты и пришел к выводу, что в этом случае мы сможем перебросить наше сводное соединение к Халхин-Голу за полторы-две недели за счет этих грузовиков. Единственный момент — нужно на всех танках произвести капитальный ремонт двигателей и ходовой, чтобы было как можно меньше отказов. И погонять ремонтно-восстановительные части дивизии. Тысяча триста километров — это серьезное испытание. — Тухачевский сделал небольшую паузу. — И хороший показатель того, почему нам необходимы максимально надежные танки с неплохим общим ресурсом. Кроме того, в Улан-Удэ нам нужно уже к маю создать запасы боеприпасов, продовольствия, запчастей и горюче-смазочных материалов для собранной там военной группировки минимум на полгода боев. Если останется — хорошо. Потом вывезем. А вот если не хватит, мы можем проиграть кампанию.

— Думаю, это вполне реально, — ответил нарком путей сообщения Каганович. — Сложно, конечно, но если начать незамедлительно, то вполне по силам. Не исключено, что даже к февралю закончим подготовку.

— А что вы думаете, товарищ Ворошилов? — обратился к нему Сталин. — Дельное предложение поступило от вашего заместителя?

— Вполне. Хоть и несколько мудрено. Жаль, только, что про кавалерию товарищ Тухачевский забыл.

— Кавалерию предоставят наши союзники — монголы. Тем более что наступать дальше границ Монголии нам не стоит, несмотря на то что мы вполне можем. Ведь задача продемонстрировать силу, а не применить ее в полной мере. Противник должен понять, с кем имеет дело, и правильно оценить свои шансы, но окончательно с ним портить отношения не стоит, — пожал плечами Михаил Николаевич. — Зачем нам в этом случае кавалерия? Для атаки окопавшегося противника она не очень подходит.