Трезвенник Лёня запил, как и полагается истинно русскому человеку в минуты тяжких испытаний вроде: жена разлюбила и ушла, друг не понял и т. п., мало ли поводов для страданий у необъятной души, широта которой прямо пропорциональна глубине мук, испытываемых ее обладателем?

В процессе загула одна дама убедила страдальца, что, судя по всему, «жена» обманывает его. Утешительница, как мы знаем, попала в точку, и, лежа в постели с несчастным — не перевелись, да и не переведутся никогда любительницы утирать скупые мужские слезы, — подала дельный совет, как наказать неверную.

Мысль о мести, как зерно, дала всходы не сразу. Случилось так, что Лёня пробудился в гордом одиночестве в собственной комнате в маминой квартире. Сообразив, что на дворе ночь, а денег в кармане ни гроша, Бакланов приуныл, но, наткнувшись в холодильнике на запечатанную водочную поллитровку, воспрянул духом и, отпив примерно половину содержимого бутылки, так развеселился, что решил — наступило время покарать коварную изменщицу.

Что для этого следовало предпринять Лёня, во всяком случае, как ему самому казалось, помнил превосходно. Забравшись на антресоли, где покойная бабушка хранила свечи, и вволю наглотавшись пыли, Лёня обнаружил то, что. искал, материала хватило бы на целый взвод обидчиков, простор для творчества был обеспечен. На радостях Лёня оступился и со всего маху грохнулся с табуретки на пол. Охая и матерясь, мстительный чернокнижник-самоучка принялся собирать свечи, рассыпавшиеся по всей прихожей.

Поднятый им шум разбудил Галину Игоревну (так звали родительницу Лёни), которая, убедившись, что ничего страшного не случилось, ушла к себе, не забыв с пафосом воскликнуть: «Я едва сомкнула глаза, приняла три таблетки элениума!»

Лёня, потирая ушибленные места, отправился на кухню, где «накатил» сто граммов, и принялся за дело. Однако скоро выяснил, что задачу он перед собой поставил не самую простую: материал, из которого были сделаны свечи, оказался куда менее податливым, чем воск, служивший ведьмам и колдунам в аналогичных случаях. План мести оказался под угрозой срыва, допустить этого Бакланов не мог, он бросился на поиски решения и скоро отыскал его.

Когда-то в подростковом возрасте Лёня занимался чеканкой и даже посещал кружок; результатом подобного увлечения стали десятки работ, в которых мать и ее подруги усматривали несомненную и незаурядную одаренность ребенка.

Увлечение это Лёня вскоре забросил, большую часть произведений искусства раздарил, некоторые, невзирая на протесты матери, выбросил. В его комнате остались всего две работы, точнее, одна, но выполненная из двух кусков металла: на первом четырнадцатилетний Лёня изобразил свою первую любовь, одноклассницу Иру (трагическое имя! Просто фатальное!) Корнееву такой, какой видел ее на пляже в крохотном купальничке, верхняя часть которого едва прикрывала небольшую грудь. На второй работе была увековечена та же самая Ира, только сзади.

Ирины — первая и последняя — были чем-то похожи, и сам автор работы, не раз отмечавший это, даже подскочил от радости, вспомнив о чеканках. Не прошло и трех минут, как перед Лёней оказались две превосходные отливочные формы, в которые он и залил расплавленные свечи. Создав скульптуру, Лёня пожалел, что не сможет достать волос и ногтей неверной «жены», но горевал не долго; вытащив из холодильника кусок сырого мяса, Бакланов начертал на полу кровавый пантакль, вроде того, который рисовал Славик. Затем зажег и установил на вершинах всех пяти лучей по одной свече, в центр же звезды положил фигурку Ирины и, приговаривая страшные заклинания, начал пронзать псевдовосковое «тело» швейными иголками.

Вследствие произведенных им действий изменщица должна была испытывать неимоверные страдания. Однако, как вскоре подумалось Бакланову, что толку в том, что нельзя увидеть немедленно? Тут ему вспомнилась одна книга, которую они с Кириллом Амбросимовым издавали в благословенные послепутчевые времена, где подробно описывался способ вызывания духа, который, оказавшись в нашем трехмерном пространстве, обязан был (так, во всяком случае, уверяли авторы книги) выполнять распоряжения призвавшего его человека, последний же делался хозяином духа.

Очевидно, он все-таки что-то перепутал, так как, несмотря на все старания, персонального демона вызвать не смог. Расстроившись, Лёня отправился на кухню, где в два приема прикончил остатки «огненной воды», а затем, исследовав холодильник, обнаружил еще примерно полбутылки какой-то спиртосодержащей жидкости и, проклиная судьбу-злодейку, кряхтя и морщась, расправился и с этой находкой.

Дальнейшее Лёня осознавал с трудом. Очевидно, демонов направляли в наш мир с некоторой задержкой, так как прошло уже какое-то время, когда из кромешной тьмы, окружившей Лёню, вырвались снопы искр и пламени, заклубился сизый дымок и запахло серой. И посреди всего этого кошмара Бакланову явился тот, встречи с кем он, собственно, и добивался — демон. Вид его леденил душу, он оказался точно таким, каким, согласно росписям на церковных потолках и кадрам из фильмов ужасов, и должен быть черт: красные уголья глаз, покрытое серой шкурой тело, огромные рога, хвост и копыта.

— Я здесь, хозяин, — сказал демон с поклоном. — Приказывай, я твой раб!

Раб? Это Лёне понравилось, он отдал черту приказ немедленно явить ему, господину, коленопреклоненную изменщицу Ирку и… и…

— Сначала Ирку, а потом посмотрим! — приказал Лёня. Черт исчез, а вместо него все из того же дыма вышел невысокий коренастый старик с не то прищуренным, не то просто подбитым глазом.

— Так и сгореть недолго, — проговорил он строго. — Скажи спасибо, что я вовремя появился, а то бы поджарился или задохнулся, да и мать угробил бы.

— Кто вы?

— Пошли, — проигнорировав вопрос, приказал старик.

— Никуда я с вами не пойду! — взъерепенился Лёня, но, получив лихую затрещину, сразу стал покладистее и, как был в тапочках, джинсах и рубашке, покорно проследовал вместе со стариком, запихавшим его в машину и бросившим сидевшему за баранкой человеку: «Давай-ка, ямщик, потихонечку трогай!»

Через пятнадцать минут все тот же старикан препроводил Бакланова в мрачную, напоминавшую «отель» а-ля бомжатник, расположенную в подвале без окон квартиру, где оставил его в комнате с двумя кроватями, на одной из которых уже спал, завернувшись в одеяло, какой-то человек. Самым отвратительным показалось Лёне наличие в помещении огромного количества печатной продукции «Форы».

Покидая Лёню, незнакомец не терпящим возражений тоном посоветовал не задавать дурацких вопросов и, прибавив к этому задушевное: «Тебе же, дураку, лучше будет», удалился.

Лёня слышал, как в замке массивной железной двери зачавкал ключ, потом все стихло.

Утро подарило Бакланову не мало неожиданностей. Помимо зверского похмелья (тут, правда, рассчитывать на что-то другое не приходилось), его ждала встреча с… Кириллом Амбросимовым, а уж как удивился Лёня, когда нашел на обшарпанной кухне третьего товарища по несчастью, подругу Ирины Наталью.

— Я тут уже вторую ночь отночевала, — мрачно сообщила она.

— А я… — Кирилл вздохнул и махнул рукой, — и вааще!

— Нас похитили? — глуповато улыбаясь, поинтересовался еще не вполне протрезвевший Лёня.

— Какие мы догадливые, — съязвила Наталья.

— A-а… — протянул Бакланов, ничуть не обидевшись. — Я было подумал, что меня в вытрезвитель забрали.

— Жрать будете? — вместо ответа спросила Наталья. Мужчины молча кивнули. — Кюшат подано, — раздраженно кривляясь, бросила она и вывалила на три тарелки подгоревшую яичницу. — Посуду мыть будете по очереди.

— Ясно, — проговорил Лёня, еще не вполне свыкнувшийся с реальностью, и повторил: — Ясно.