Кто-то ткнул его копьем! Значит, спастись не удалось?!

Богданов подпрыгнул и, повернув голову, ошалело поднял глаза, чтобы увидеть «старого знакомого», Мишу-алкоголика. В облике последнего произошла не столь уж неожиданная метаморфоза. Ценный свидетель по делу о благополучной кончине издательства «Фора» пребывал в изрядном подпитии. Вместе с тем было в Мише что-то странное: не то вопрос, не то мольба в глазах.

Никто, конечно, не тыкал в Валентина копьем, хотя бы потому, что в двадцатом веке, куда возвратился майор из экскурсии в одиннадцатый, копьями в обыденной жизни старались не пользоваться. Просто Миша осмелился потрясти его за плечо и тут же испугался своей дерзости, так как ни в коем случае не мог предположить, что тот подпрыгнет точно укушенный.

— Ты, это… вы того, — пробормотал Миша. — Спали, да?

«Ладно, — подумал Богданов. — В гости к барону Рикхарду я летал во сне. Опять началось… А это что?»

Вопрос имел под собой почву. У самого выхода из двора за спиной Миши темный, как чугун решетки заборчика, печально раскачиваясь, стоял великолепно освещенный игривым весенним солнечным лучиком в дымину пьяный… негр и громко и жалобно икал, а редкие прохожие и любопытные Мишины соседи могли лишь с грустью отметить печальный факт падения нравов среди лиц «африканской национальности».

— Брат! — простонал Миша и, поедая Богданова преданными глазами, бухнулся на колени перед дверью его «семерки». -Христом Богом, брат! Помоги!

— Э-э-э… — протянул Валентин, но прежде чем он успел поинтересоваться, чем должен помочь «молит-веинику» Мише, как чернокожий борец с зеленым змием, издав протяжный всхлип, также рухнул на колени.

— Па-ам-маг-ги, бр-рат! — простонал африканец.

— Какого хрена вам от меня надо?! — разозлился Богданов от обилия самозваных братьев. — А ну встаньте!

Ответом ему было нестройное, но истовое «Помоги, брат!».

— Какого хрена?!

— Все тебе расскажем, только выручи, помоги! — взмолился Миша и, косясь себе за спину, проговорил с великой скорбью в голосе: — Это все Мангус, падла черкожопая!

— Я Огюст, — жалобно пропел негр и снова икнул.

— Он, халява, пузырь второй уронил, — продолжал Миша со злостью и добавил: — Теперь икать начал! Смотреть не могу, убил бы!.. Да жалко… Учился у нас, с бабой нашей любовь крутил да присох крепко, а она его послала подальше, вот он и запил, неделю возле меня кантуется. Жалко, живая душа…

Богданов уже ни на секунду не сомневался, что «помоги» и «выручи» в системе понятий Миши означает только одно — «дай на бутылку». А вот что они собираются ему рассказать за следующую пятерку?

— А почему он тут-то болтается? — спросил Валентин.

— Так баба здесь жила, выгнала его, хату заперла, да и свалила… — сказал Миша и сплюнул в сердцах: — Шалашевка.

— Так чего же он в общагу не едет? — изумился майор.

— Так ждет, Рамеа, мать его!

— Чего ждет?

— Так ее, бл…дину, и ждет, — произнес Миша с подлинным сочувствием. — Горюет мужик.

Трагедия неразделенной любви африканца не могла не тронуть майорского сердца, однако отрывать от него — большого и отзывчивого — очередной пятерик он не спешил, решив сначала оценить информацию, которую утаил от него лукавый или нерадивый свидетель, и только потом произвести или не произвести выдачу безвозмездной ссуды.

— Встань и его подними, — приказал майор, опасаясь подвергнуться обвинениям в расизме со стороны прохожих и выглядывавших из окон жителей домов.

Поняв по тону, что надежда не умерла, Миша встал и, подойдя к товарищу, начал уговаривать того подняться, что Огюст и сделал, икая и всхлипывая:

— Я Нина любить, жениться хатеть, он ушел, я совсем помирать…

— Не надо, Мангус, помирать, — уговаривал его Миша, — бабу другой находи… тьфу, мать, привязалось! Другую найдешь!

— Ну, говори, мне некогда, — пригрозил Богданов. — Что там еще?

Забыв об Огюсте, Миша снова подбежал к Богданову и быстро-быстро заговорил, показывая куда-то в сторону.

— Тут рядом, тут недалеко, — начал он и сбивчиво принялся объяснять Валентину суть дела.

— Покажешь, и если наврешь, пришибу, понял? Из-под земли достану! — заявил майор, сверля глазами алкаша.

«Вроде не врет, хотя черт его знает!»

— Пойдем-дойдем, тут рядом, покажу, как есть, — запричитал Миша после многократных заверений в своей честности.

У подъезда дома, действительно расположенного в трех минутах ходьбы, Миша остановился.

— Вот здесь, — сказал он. — Я не пойду, мало ли зачем ты к нему, чтобы после не обижался. Он парень добрый…

Майор, не слушая дальнейших славословий в адрес «доброго парня», сунул Мише еще одну пятерку и, бросив через плечо: «Смотри мне!», вошел в старый, давно не ремонтированный, пахнувший кошками подъезд.