Утром же Богданов, разбуженный звонком Процента, осведомился у последнего:

— Где корм для твоей собачки? Или в качестве него ты предполагал использовать меня?

Роман опять пустился в объяснения, что был затор; экспедиторы, которые везли рептилию в театр, поехали переулками; машина стала; оказались тут рядом, позвонили, он и велел занести в квартиру, чтобы вечером забрали.

«Так запасной ключ есть у соседки сверху», — подумал Богданов, которого объяснение Романа никак не удовлетворило. — Слишком много случайностей, так не бывает. Процент явно петлял. Потом все же раскололся, что просто решил пошутить. Теперь-то он понимал, что шутка вышла идиотской, и раскаивался в содеянном.

Не знай Богданов о страсти Козлова к разного рода розыгрышам, он решил бы, чего доброго, что Роман надумал выжить надоевшего квартиранта. Словом, Валентин не обиделся. К тому же Ромка (знал, подлец, чем взять) обрадовал товарища:

— Билет тебе купили, господин ученый. Чего молчишь? Не слышу радости.

Богданову определение «ученый» с известных пор перестало казаться безобидным.

— Спасибо, — проговорил он без ожидаемого восторга, — но только не надо меня ученым называть, ладно?

Процент как ни в чем не бывало заявил:

— Хорошо, буду звать неученым.

Убедившись, что спорить с Ромкой бесполезно,

Валентин промолчал. Козлов же предложил:

— Прикатывай в зал, похмелимся.

При атлетическом зале или, если угодно, спортивно-оздоровительном центре существовала небольшая сауна с бассейном.

В предбаннике (оборудованном по последнему слову техники) находился (совершенно непонятно для чего) компьютер, не говоря, конечно, о видике и телевизоре с экраном метр по диагонали. Похмеляться, как выразился Козлов, там было просто здорово, а потому Богданов хотя и недоспавший, но чувствовавший себя хорошо, мысленно окунув в голубую прохладную воду бассейна распаренное, пылавшее огнем тело, представив янтарь пива в высоком стекле, согласился, хотя и имел цели прямо с утра начать розыскную работу.

К тому же в список «свидетелей по делу» первым номером майор определил Аркадия Арнольдовича Ромаду, а отправляться к солидному человеку с визитом в восемь часов утра было как-то неудобно. Валентин ругал себя за то, что не позаботился выяснить домашний номер последнего. Если бы не дурацкая нелепица с гробом-крокодилоноской, Валентин сделал бы это, но беседа с Шарпом и борьба с «сообщником» иностранца совершенно выбили Богданова из колеи.

Через час, распаренный, слегка захмелевший, завернувшийся в чистую простыню, Богданов, садя в деревянном кресле, туповато взирал на огромный экран телевизора.

Внезапно дверь отворилась, и в теплое марево соснового бора (так пахло в предбаннике, Ромка любил этот запах) вошел человечек. Он казался особенно маленьким оттого, что сопровождали его два шкафообразных господина в явно отягощавших их (ребята привыкли к «Адидасу») строгих костюмах. Впрочем, «джентльмены» немедленно удалились и заняли посты с противоположной стороны двери, а типчик, поздоровавшись со всеми за руку (ладошка как сдохшая рыбка), стал вести себя очень уж по-хозяйски.

Богданов всегда слышал: «Шаркунов. — хрен моржачий», «Шаркунов — пидор гнойный», но никак не ассоциировал эту личность с простым и добрым русским именем Борис Николаевич, а так типчик и назвался.

В профиль лик его напоминал утонувшую в при-вздернутых плечиках длинноносую головенку польского орла.

«Что за козел? — рассердился Валентин. — Так хорошо сидели!»

— Что у нас с Рязанью, Гена? — спросил «символ польской государственности» третьего из присутствовавших — первого зама Геннадия Германовича Гнатенко. — Ломаются еще? Так добивай, кто тебе мешает? Перекрой им краны… Пивзавод наш?.. — Гнатенко кивнул. «Птичка» тоже качнула маленькой головушкой. — Ну так вы с Толиком лишите их пива, водку перестаньте продавать, ввоз спиртного иностранного производства прекрати… Мы водку поднимем… Да ты не волнуйся, Рома, не волнуйся, наберем денег, а потом вновь опустим. Может, и не опустим, тогда уже не ясно будет, подняли или опустили. Главное, ты знаешь нашу позицию?

— Пусть неудачник пла-а-а-атит! — неожиданно запел Шаркунов.

Все, кроме несказанно удивившегося Богданова, заулыбались. Уроду такое его поведение, судя по всему, не понравилось. Однако Шаркунов не стал обращать внимание на столь малозначительное существо. Обнажив желтокожий, как у китайца, торс, а затем освободившись и от всей прочей одежды, шеф Гнатенко и Козлова исчез за дверью банного отделения.

Когда его не стало в предбаннике, все с явным облегчением переглянулись. Богданов не успел высказаться по поводу президента «Исполина», как дверь, за которой тот скрылся, снова распахнулась. Входить весь целиком великий босс Шаркунов не стал, он, простирая начальственную длань, произнес:

— Позови своего водилу, Рома, пусть берет веник и ко мне… Знает хохол толк в парной. Вы тоже присоединяйтесь.

Он исчез, и Гнатенко, многозначительно переглянувшись с Козловым, также покинул предбанник. Роман позвал Мишаню и, когда армейские товарищи остались вдвоем, сказал вдруг:

— Надоел мне этот ублюдок…

— Миш..?

— Да при чем тут?! — Процент ощерился и провел ладонью по влажной лысине. — Я об этом… — Тут Ромка сумел удивить своего приятеля, с нешуточным озлоблением заявив: — Пришить бы его, полета, нет, сотни не пожалел бы… Даже две…

— Долларов?

— Тысяч долларов… Не взялся бы? — Роман оживился. — Послушай, ты же специалист?.. Сто тысяч! Половина!.. — Он осекся и испуганно посмотрел на Валентина. — Шучу, шучу…

Они поговорили еще минут пять, потом Роман ушел к шефу, а майор, отвергнув предложение присоединяться, быстро собрался и вышел вон из предбанника, спеша застать в офисе Ромаду.

Общение с Шаркуновым неприятным образом подействовало на Богданова, он чувствовал, что за уродливой внешностью Ромкиного шефа скрывается еще более мерзкая душонка.

«Ну а твое-то какое дело? — спрашивал себя Валентин, не находя ответа. — Ты, можно сказать, живешь на его денежки, а все недоволен».

Впрочем, как человек действия, копаться в своих переживаниях Валентин не любил, считая это занятие достойным лишь хлипких полуинтеллигентиков — настоящего интеллигента он встречал лишь однажды в жизни, им был, несомненно, покойный профессор Стародумцев, — а полу — они и есть полу, вот и бросает их из жара в холод, из холода в жар. Размышляя о подобных типах, Валентин испытывал некую гордость за то, что он не такой, как они.

«Уж на что мы мелкие и гадкие людишки…» — вновь вспомнился ему Пешков. Майор остановился как вкопанный, поразившись посетившей его дикой мысли.

«Пожалуй, первым знаменитым полу был Иоанн Четвертый. Он то казнил, то плакал и молился во спасение душ им загубленных. Типичный шизофреник: а ведь он Рюрикович — значит, норманн. Ну а это-то здесь при чем?! Они лишились старой веры, но не приобрели новой, а по сути поклонялись злату и серебру, верили только в меч».

Богданов, с удивлением оглядевшись по сторонам, обнаружил, что вышел из машины и находится на площади Ногина. Козловская «семерка» стояла аккуратно припаркованная у обочины как раз под знаком, запрещавшим стоянку, хотя Валентин мог бы поклясться, что еще позавчера, когда он проезжал тут, знака не видел. Поставить машину было больше негде.

«Чертов знак. Успели уже!» — подумал он со злостью. — Хорошо хоть не «поцеловался» с каким-нибудь лимузином. Как я вообще-то ехал, даже и дороги не помню! На автопилоте? Хорош, нечего сказать, хорош».

— Помогли бы на хлеб бабусеньке? — заканючила откуда-то возникшая старушка. — Бедствуем, а все демократы проклятые.

Валентин машинально засунул руку в карман, вытащил бумажник и протянул попрошайке пятитысячную купюру.

Старуха схватила ее и, не веря удаче, спросила:

— Не жалко?

— Нет, — бросил майор уже на ходу, прикинув, что «пятерка» — почти четыре пачки «Пегаса».

— Там митингуют, ты сходил бы посмотрел, — предложила старушка, переходя с Богдановым на «ты».

— Угу, — пробурчал Валентин, спеша к офису Ромады.

Тут произошло непредвиденное. А. А. успел, побывав в конторе, срочно на день или даже на два умчаться в Петербург. Одним словом, тут Богданов пролетел.

Покидая офис, он подумал о том, что теперь не увидит издателя до возвращения с Чукотки, и похлопал себя по внутреннему карману пиджака, где лежал билет на рейс Москва — Анадырь и обратно. Драгоценный документ находился на месте. Это очень обрадовало и даже воодушевило Богданова. Шагая к машине, он обратил внимание на небольшую толпу у памятника героям Плевны. Там действительно проходил митинг: человек на возвышении, яростно размахивая руками, вещал собравшимся послушать его досужим гражданам.

«Подойти, что ли?» — спросил себя Валентин и, даже не успев подумать: «А за каким чертом?», пересек улицу.

Говорят — помянешь черта, а он тут как тут. Видно, не пустое болтают. Едва перейдя дорогу, Валентин узнал оратора. Митинг, как скоро выяснил майор, подготовило общественное движение «Защитники отечества», руководство которого в очередной раз призвало «все здоровые силы страны» объединиться для «борьбы с захватчиками».

Богданов долго ломал голову, в честь чего же митинг? Последняя из заметных дат — день Парижской коммуны — осталась позади, до первого апреля (а большинство мудрых заявлений выступавших вполне бы подошли в качестве программных номеров праздничного шоу, приуроченного ко Дню смеха) было еще долговато. Но «Защитники отечества», как оказалось, собрались отметить день весеннего солнцестояния и наступления года Юпитера по неведомому майору астрологическому календарю.

Олеандров на трибуне заливался соловьем, забыв о времени и пространстве.

— Русские люди, великий русский народ — неотъемлемая, вернее сказать, лучшая часть, высший представитель нордической цивилизации, наше место в Европе, более того, мы — центр ее, не столько в географическом, сколько в духовном и культурном смысле слова, — сообщал собранию Анатолий Эдуардович. — Наша культура превосходила культуру варварского Запада. Не мы у него, а он у нас учился, перенимал высшие достижения-науки и культуры. Но когда пришли на нашу землю суровые испытания, когда Русь, как щитом, прикрыла собою Запад от варварского вторжения диких восточных орд хана Батыя, Запад не протянул нам руки помощи! Напротив, немецкие и шведские захватчики зарились на нашу Родину, думая оторвать кусок пожирнее от ее ослабевшего тела. — Тут господин политик новой формации подкрепил свою речь, как примерами, высказываниями Пушкина и… как это ни парадоксально, Льва Гумилева, а затем продолжал громить «гнилой» Запад: — Они должны нам! Да, да! Не мы им, а они нам!

Все собравшиеся зааплодировали. Богданов, чтобы не выглядеть чужаком (он совсем не желал привлекать к себе внимание), поднял руки и несколько раз беззвучно сомкнул и разомкнул ладони.

— Все те деньги, который дает нам Америка и Международный валютный фонд, — наши!

— Наши! Наши! — дружно завопила компашечка неопрятных, подвыпивших с утра пораньше молодых людей и девушек. Ребята кричали искренне. Судя по всему, с наличкой у них ощущался напряг, так что целевая субсидия МВФ им бы не помешала. — Мужик! Тебя в президенты!

Телохранители Олеандрова переглянулись и посмотрели на шефа. Анатолий Эдуардович кивнул. Один из помощников, обойдя толпу, подошел поближе к восторженной молодежи и завел дружественный разговор, что означало — для компании не все потеряно, есть шанс немножко подзаработать, поставив сигнатюрку на листе бумаги.

Анатолий Эдуардович продолжал:

— Вся эта замечательная гуманитарная помощь… вполне, я бы сказал, по-иезуитски так называемая, есть не что иное, как наше же нам и возвращаемое — в виде подачки. Одним словом, мы даем им быка, а они нам… от него рога!..

Он сделал паузу для аплодисментов, сквозь которые раздалось несколько буйно восторженных выкриков: «Правильно!», «Дело говорит мужик!», «Верно!» и… «Вся власть народу!»

— Вот-вот! — немедленно обрадовался Олеандров, указывая пальцем в том направлении, откуда послышалось последнее заявление. — Именно народу, именно ему, потому что народ — это самое главное… — Такой неожиданный пассаж немного сбил оратора с толку. Анатолий Эдуардович не собирался распространяться на тему какого-то народа. — Что еще за народ? При чем тут народ?! Однако оратор не мог позволить придурку из толпы сбить себя с панталыку. — Народ. Именно народ! Только народ! — повторял он и, неожиданно заговорщически улыбнувшись, спросил: — А из чего… то есть из кого состоит этот самый народ?

Толпа собравшихся не ожидала такого коварного вопроса, никто не рассчитывал, что столь эрудированный человек станет спрашивать вполне очевидные вещи. Наступила пауза, давшая возможность Анатолию Эдуардовичу прийти в себя.

— Народ состоит из людей, — торжественно сообщил он безмолвствовавшей публике. — Стало быть, цель каждого честного политика — забота о благе народа, то есть человека. Тут надо вспомнить, кто мы. — Олеандров, как сказал бы поэт, сверкнул очами. — Русский народ, а значит, и человек, как я уже говорил, — лучшая составляющая часть нордической цивилизации, и потому только в России, я повторяю, только в России, в недрах самого могучего сына матери-земли…

«Что он говорит? — вытаращил глаза Богданов, привыкший вследствие общения с профессором Стародумцевым обращать внимание на речь, как свою, так и окружающих. — Что там в недрах сына?..»

Олеандров был в ударе:

— …может появиться новый человек, сверхчеловек! — Произнося сложное слово с особым нажимом на его первую половину, Анатолий Эдуардович плотоядно улыбнулся и, указуя перстом в толпу, закончил мысль: — Сверх-че-ло-век! Им может оказаться любой из вас! Да, таково мое глубочайшее внутреннее и… внешнее убеждение.

Эта тирада привела толпу в восторг, но более других восхитила все же Богданова, который не мог не оценить изящества русского языка борца за русский народ. Решив, что с него достаточно, и вспомнив о делах, Валентин отправился к машине.

Майору надо было попасть в здание на Лубянской площади, где работал капитан Лукьянов, оказывавший Валентину немалую помощь. На сей раз, взиду новых знакомств, сделанных за последние дни, у Богданова накопилось к товарищу немало вопросов.

Погруженного в глубокие думы Валентина ожидало некое неприятное препятствие — возле «семерки» стоял сержант-гаишник.

«Счастье, что машина не попалась на глаза ликвидаторам… Тьфу, мать их! Эвакуаторам! — подумал Богданов. — Надо было дураку слушать шизофреника Олеандрова!»

Милиционер с выражением глубокой задумчивости на лице обошел несколько раз вокруг непрезентабельных «жигулей», проверил права, доверенность, заглянул в техпаспорт, внимательно изучил содержание раз-ворота удостоверения сотрудника ФСБ, которое Валентин сохранил на память о любимой организации. Сержант слишком уж долго вертел в руках комитетскую «ксиву», точно ожидая, что у водителя сдадут нервы и он расколется, сознавшись в том, что никакой он не майор, никакой не сотрудник ФСБ, а шпион по фамилии Гадюкин, но, в конце концов, вернул документ, бросив лаконичное:

— Ладно, поезжайте, но больше не нарушайте.

— Да я на минутку тут притормозил, просто на митинге задержался, — как бы извиняясь, проговорил майор.

Сержант посмотрел на Богданова с нескрываемым удивлением:

— О каком митинге вы говорите?

— Как? — опешил Богданов. — Вон там, у памятника.

Милиционер повернул голову, но с того места, где они стояли, увидеть собравшихся возможным не представлялось.

— Там не может быть никого, — сказал он решительно. — Мы бы знали.

— Вероятно, митинг возник стихийно, там выступал один наш подопечный…

«Не надо болтать, что ты, ей-Богу, как мальчишка!» — отчитал он себя, осекшись на полуслове.

Милиционер кивнул и сказал:

— Такого быть не может, у нас все под контролем. Все. Поезжайте.

Последовав безусловно разумному совету гаишника, майор сел за руль. Проезжая мимо памятника, он на всякий случай скосил глаза в сторону. Прошло не более пяти минут с тех-пор, как Валентин слушал здесь пламенную речь адепта теоретического нордизма.

Богданов потер глаза.

«Что такое? Куда все девались?»

Было от чего прийти в смятение. — возле памятника никого не оказалось: исчезла компания молодых людей, ушли старушки — одним словом, за две-три минуты рассосалась довольно большая толпа досужего народа, не стало даже импровизированной трибуны с ораторами. Стараясь не думать об этом, Валентин про-. ехал мимо.

Как раз в тот момент, когда майор, не веря глазам, смотрел на опустевшую площадку перед памятником, сержант-гаишник, сев в машину, обыкновенные «жигули» без милицейской символики, снял форменный бушлат, небрежным движением бросил на сиденье фуражку и, достав из бардачка уоки-токи, вызвал некоего неведомого «Двенадцатого».

— Думаю, на Лубянку поехал, — проговорил он небрежно. — Часа полтора-два у него уйдет… Потом смотрите в оба…

В здании, куда, как правильно предположил «милиционер», отправился Богданов, последний пробыл почти два часа, товарищ его — капитан Лукьянов был занят. Освободившись, он, немало удивленный объемом майорского списка, все же обещал помочь. Кое-что он уже сделал, и, что самое главное, домашний адрес и телефон директора «Форы» Богданов заполучил. Ему повезло лишь частично: Амбросимова он не застал, пришлось ограничиться разговором с женой Кирилла Андроновича Любой. Она посоветовала поискать мужа в офисе и объяснила, где располагалось издательство, выяснить адрес которого по официальным каналам оказалось затруднительно.

На улицу Валентин вышел приободренный. На радостях он промахнул нужный поворот, в результате чего проехал аж до аэровокзала, где, вволю наматерившись в адрес организаторов дорожного движения столицы, сумел развернуться и через десять-пятнадцать минут въехал в искомый двор. И тут вышло не все гладко. Видимо, Люба что-то напутала или Богданов как-то не так ее понял — словом, он еще с четверть часа чертыхаясь искал нужный подвал, обнаружив его в конечном итоге совсем в другом дворе.

Майор даже и не подозревал, что в те самые минуты, когда он, проклиная все на свете, разыскивал офис «Форы», неведомый ему «Двенадцатый» отчитывал помощников, совершенно по-глупому упустивших Богданова во время его маневров на Ленинградском шоссе. Он ужасно удивился бы, узнав, что собственная нерасторопность помогла ему оторваться от слежки.

Еще больше изумился бы он количеству важных (и не очень) особ, внимание которых привлекла его скромная персона.

Валентин опоздал, он, можно сказать, «поцеловался» с железной дверью, да не просто запертой, а заваренной. Поражало обилие свежих следов легковых и грузовых автомобилей на грязном, подтаявшем снегу.

«Снег, наверное, пролежит здесь до апреля — двор теневой, — походя отметил майор. — Не бойкое местечко. Может, у них другой вход есть?»

Следовало задать вопросы аборигенам, один из них как раз маячил поблизости.

— Точно, тут типография была, — подтвердил неопределенного возраста смурной мужик, пахнувший перегаром. — Книжек у них тьма, я иной раз таскать помогал. Они ребята душевные, наливали, не скупились.

— А где начальник? — спросил майор.

Мужик покачал головой, мол, нет, старик, никого, сам же видишь. Богданов достал три мятых тысячных бумажки и, прежде чем вручить их собеседнику, спросил:

— Пива хочешь?

Мужик счел вопрос риторическим.

«!!! — говорили его глаза. — И не только пива!»

— Расскажи мне немного об этом заведении.

Через пять минут мужик сделался владельцем пяти

тысяч российских «деревянных», а Богданов обогатился весьма неожиданной информацией. Оказалось, что примерно за два часа до его появления «Фору» навестили гости. Полдюжины «резких», не склонных к шуткам молодых парней, которые прибыли сюда на трех фирменных машинах и одном «урале». В последний ребята загрузили книги и оборудование. Таскать заставили сотрудников. Миша (так звался собеседник майора, все это видел из окна своей квартиры.

— Кирюшке и Лёньке по шеям дали, чтобы не возникали… — сообщил наблюдательный алкаш.

— Кто такой Лёнька?

— Зам…

— Так их, получается, вышвырнули отсюда?

Мужик кивнул и сделался печален, давая понять, что очень жалеет добрых ребят из «типографии». Миша был очень сообразительным, он смекнул, что может выжать кое-какую копейку из любопытного лоха, каким показался ему Богданов. Последний же знал, вернее, чувствовал, что «допрашивает» важного свидетеля, мелочиться не стоило, но вместе с тем баловать алкаша также нельзя.

— Я дам тебе еще трешник, — пообещал Валентин. — А ты не юли, выкладывай все, гляди мне, а то назад отберу.

Мужик, напрочь утратив сочувствие к руководству «Форы», бросил на майора испуганный взгляд.

— Дал бы пятерик, а? Я бы два пузыря взял, — попросил он.

— Посмотрим на твое поведение, — строго ответил Богданов.

Поняв, что собеседник шутить не будет, Миша довольно внятно изложил историю «наезда» на «Фору».

Он, конечно, заинтересовался происходившим, но, понимая, что за проявление любопытства крутые ребята на иномарках могут и покалечить, отошел от окна и тихонечко спустился к входной двери подъезда, откуда мог наблюдать за происходившим во дворе в щелочку, благодаря чему не только видел, но и слышал почти все, что там происходило.

Кирилл, как понял майор, был не из тех, кто легко сдается, он привел двух милиционеров из ближайшего отделения. Бригадир «наездчиков», ничуть не смущаясь, показал капитану и его спутнику какие-то документы, согласно которым прежний владелец еще месяц назад продал подвал директору фирмы, приславшему парней с разборкой. По словам все того же бригадира, его шеф предупредил нынешних арендаторов, чтобы очистили помещение через две недели, сам же честно прождал целый месяц. Все соответствующие документы, подтверждавшие продажу, оказались у бригадира (по крайней мере, на первый взгляд) в полном порядке. Милиционеры ушли, бросив на прощание: «Действуйте через суд, платить надо было».

Кому платить, этого они не уточнили, Миша тоже не знал. В заключение он поведал Валентину следующее:

— Кирилл с Лёнькой вместе с ментами свалили, оставаться не решились, понятное дело. А парни те заварили подвальную дверь и уехали. Все барахлишко их увезли — за долг, сказали.

На сем рассказ можно было считать законченным, и Богданов честно выплатил Мише вторую пятерку.

— Постой, — сказал он алкашу, вдохновенной походкой затрусившему вон со двора в направлении ближайшей торговой точки. — А… а… слушай, а Лёнька этот?.. Ладно, иди. Нет, стой, где отделение?

— Пойдем покажу, как идти, тут рядом, — сказал Миша.

Крутиться на «жигулях» по незнакомым закоулкам Богданов не осмелился, лучше уж пройти пешочком.

«Надеюсь, не сопрут Ромкиного конька», — подумал майор и, размышляя о странных событиях, разыгравшихся возле заваренной двери, зашагал за провожатым.

Отделение и правда находилось близко, но никто из его сотрудников не мог ответить на вопросы Валентина, и ему пришлось несолоно хлебавши возвратиться к «семерке». Сев в машину, он положил руки на руль, но включать двигатель не спешил.

«Бред, — подумал Валентин. — Милиционер, митинг, Олеандров… А чем все-таки занимается Ромкина фирма?»

Богданов уже спрашивал об этом товарища. Процент отмахивался: «Мне проще сказать, чем мы не занимаемся». Тогда такой ответ только позабавил майора, а теперь…

«Подделывание денег, торговля наркотиками, проституция, нелегальный игорный бизнес?.. Кто сказал, что «Исполин» не связан хотя бы с одним из вышеперечисленных нелегальных промыслов?.. Никто такого не говорил! Да и почему одним? Странный тип этот Шаркунов. Разве люди так вот запросто говорят о делишках, которые обделывают… якобы обделывают на паях с президентом? Если это правда — так можно схлопотать пулю в затылок или подорваться в собственном лимузине. Вранье? Дешевая поза?.. К чему это ему?..»

Надо было ехать, но Валентину отчего-то не хотелось покидать тихий грязноватый дворик. Недосып и приятный опохмел сыграли свою роль, а веселый лучик, ударивший в стекло машины, довершил дело. Тело обмякло, веки налились свинцом…

Исчезли кирпичные стены домов, покрытые облупившейся грязноватой, некогда, вероятно, кремовой казенной краской, подрагивавшие от сквозняков подгнившие двери подъездов и покосившаяся будочка над входом в подвал с заваренной дверью. Все вокруг стало другим.