Всех пленных гребенцев тоже отпустили, для тяжелораненых дали пятнадцать подвод, забрали только все оружие и доспехи, которые тут же были распределены среди пастухов и подносчиков. Собственные потери хазарского войска составили около сотни убитых и столько же раненых. Но о потерях никто не тужил, всех восхищала ловушка, устроенная для гребенцев князем, и собственная боевая доблесть.

— Зачем просто так отпустил Алёкму? — общую претензию князю выразил воевода-липовец.

— А ты за него хороший выкуп хотел получить?

— Хотя бы и так, все же лучше, чем ничего.

— Тогда бы Алёкма стал несчастным героем, весь Гребень его жалел бы. Сейчас, думаю, никто его не пожалеет.

Дарник хотел добавить, что его цель не выиграть одну битву, а забрать у Алёкмы все княжество, но вовремя удержался. Воеводы с его объяснением и так согласились.

Непонятно было, что делать дальше с груженными бревнами повозками. Князь отправился решать это с самими смердами-переселенцами. Какой-то туповатый хазарский сотский по своему почину пригнал их к месту побоища, и теперь несколько сотен глаз мужчин, женщин и подростков угрюмо смотрели на Дарника.

— Чтобы освободить вас, князь Алёкма потерял всю свою дружину и городское ополчение. Если вы вернетесь, будете в этом виноваты. Земли у Славутича еще плодороднее, чем здешние. Конечно, поначалу вам там придется несладко. Зато вы там станете первыми людьми, и все лучшее через год-два достанется вам. Выбирайте: быть здесь или идти со мной.

Своей речью Рыбья Кровь остался доволен: ну разве можно что-нибудь возразить против таких доводов? Но смерды молчали. Все было ясно.

— Отдать им их телеги! — в раздражении бросил князь.

— А бревна? — спросил Корней, который, как всегда, вертелся рядом.

И бревна, хотел добавить Дарник, но тут же передумал. Бревна хоть какой, да можно было назвать добычей.

— Бревна нам нужней, чем им.

Оставив гребенцам их телеги со скарбом, вновь впрягли в повозки с бревнами лошадей и тронулись дальше. До последнего момента князь был уверен, что хотя бы два десятка гребенских парней увяжутся с ним, не могут не увязаться. Но три сотни переселенцев как стояли возле своих телег и убитых гребенцев, так и остались стоять, дожидаясь, пока хазары уйдут.

Хорошо еще, что хоть собственные сотоварищи ни в чем Дарника не упрекали: ну славно подшутили над гребенцами за их набег на Липов, и ладно.

Чуть отъехав с войском для погребальной церемонии, князь приказал привести к нему липовца-фалерника, сделавшего возмущенное замечание. Того никак не могли найти. Скоро выяснилось, что пропали еще с десяток липовских бойников. Такого еще никогда с Дарником не случалось, чтобы при победе воины сами уходили от него.

— Хочешь, мы догоним их и как следует накажем? — предложил Корней.

— Не надо, — отказался Рыбья Кровь. — А хазарам, если кто спросит, скажи, что я их гонцами отослал в Липов.

Это дезертирство глубоко уязвило князя. Умом он понимал, что, когда счет воинам идет на тысячи, непременно должны быть самые разные настроения и убеждения, но сердце не соглашалось признать, что кто-то его новую победу считает недостойной. Он и фалернику-то хотел все это как следует объяснить: да, воевать с единородцами не годится, но разве они, липовцы, сделали первый выстрел? Расставили детскую ловушку, а гребенские опытные вояки в нее попались да потом не захотели выпустить дурацкие бревна из своих рук. Ведь он, Дарник, дважды предлагал им мировую, а они убили его переговорщика! И вообще, разве можно жалеть мужчин с оружием в руках? Жалейте сколько угодно смердов, женщин и детей, только не бойцов. Правильно когда-то трусоватый юнец Корней вещал: «Ты, князь, выводишь и уничтожаешь самую злую и жестокую людскую поросль, чтобы сделать остальной словенский народ мягче и добрее».

Однако, как бы Дарник перед собой ни оправдывался, осадок в душе оставался. Хуже всего, что впервые в жизни он не знал, что ему делать дальше. Сидя в Липове, по крайней мере, понимал, что летние походы — это всегда какие-то приобретения: славы, казны, новых соратников, большего процветания своему городу, а самым великолепным была собственная свобода действий — могу и так сделать, и эдак. Сейчас, казалось, свободы стало еще больше, вот только потерялся стержень, от которого следовало плясать. Как бы ни были приветливы и послушны хазары, но это чужое племя. Даже если они все заговорят по-словенски, ближе ему от этого не станут. Но и возвращаться к своей прежней липовской жизни, после того как он попробовал и Романии, и Болгарии, и Таврики, было тоже как-то не с руки.

Войско с тяжелым обозом медленно катило на запад. Князь хотел выйти на середину пути между Ракитником и Айдаром, чтобы там заложить из трофейных бревен одно-два опорных городища. Покинув пределы Гребенского княжества, они пошли по границе Айдарского края.

На третий день дозорные доложили о появлении с севера, со стороны Айдара, словенского войска. Неужели сам каган пожаловал, подумал Дарник. Но это оказались двести липовских бойников и ополченцев под началом Кривоноса, отправившиеся в Айдар, а после в степь искать своего князя. Стало быть, для липовской земли он по-прежнему удачливый предводитель, которому хотят служить своим мечом! Неприятное настроение Дарника мгновенно улетучилось.

Раньше он всегда немного недолюбливал плутоватого Кривоноса, но насколько же сейчас рад был его видеть!

— А как же Перегуд?

— Так свергли меня с Перегуда, — чуть тревожно отвечал воевода-наместник. — Как узнали, что ты надолго в чужих землях застрял, так собрали вече и свергли.

— А ты им говорил, что я вернусь и всех хорошо выпорю.

— Да говорил. А они мне: князь добрый — простит, если что.

Это тоже было чрезвычайно приятно слышать, что кто-то считает его добрым.

Среди ополченцев находились липовцы, короякцы, и даже перегудцы. Наместничество над Перегудом явно пошло Кривоносу впрок — оружия он захватил вдвое больше, чем нужно, да и все двести ратников были одеты в прекрасные доспехи из княжеских оружейниц. Не забыл и про двойные седла, о которых часто в степи вспоминали липовские воеводы.

— Всеслава не возражала против такого грабежа? — полюбопытствовал Рыбья Кровь.

— Заставила меня все по описи принимать. Но я подумал, откуда у хазар хорошее оружие, и все взял с запасом.

— Правильно сделал. Вот только лопат и пил маловато.

— Лопат?! — сильно озадачился Кривонос.

Прибытие неожиданного пополнения изменило планы князя. Все войско, развернувшись, двинулось на юг, В одно море Дарник этой весной уже окунулся, теперь хотел искупаться в другом — Сурожском. Его походный маневр не остался незамеченным, и буквально на следующий день в хазарский стан прибыли послы от Тарначской Орды со щедрыми дарами и осторожным вопросом:

— Куда князь Дарник идет?

— Торговый путь прокладывать по гостеприимной тарначской земле, — отвечал им Рыбья Кровь.

Воеводы князя прятали улыбки: во всей степи не было больших разбойников и врагов торговых караванов, чем тарначи.

— Разве хазары и тарначи не могут торговать друг с другом без лживых купцов?

— Я никогда не слышал, чтобы степной народ торговал друг с другом одними и теми же баранами и козами. А лживых купцов будем наказывать вместе с вами. Дайте нам проводников, чтобы наше войско не топтало священные для тарначей места.

Проводники-соглядатаи были дадены, и через несколько дней дарникское войско вышло к морю. Искупаться жаркой летней порой выразили желание даже не умеющие плавать хазары. Четыре с лишком тысячи воинов несколько часов с детскими воплями плескались в неглубоком на пару сотен шагов море.

Найдя место, где в море впадала небольшая речка-ручей, князь определил его для строительства приморского городища Новолипова. Невдалеке у такой же речушки находилось рыбачье селище тавров, древнего племени, обосновавшегося здесь с незапамятных времен и ухитрявшегося жить в ладу со всеми хищными степняками, которые поочередно становились их соседями. Почти все тавры хорошо владели словенским языком, но это вовсе не значило, что они были в восторге от намерения хазарского визиря обосноваться рядом. Так и говорили:

— Мы здесь живем только благодаря тому, что не становимся ни на чью сторону. Поэтому не обессудьте.

Зато у них было то, отчего у Дарника тотчас жадно заблестели глаза: большие рыбачьи лодки.

— А далеко вы на них в море ходите? — вроде бы праздно спрашивал он.

— Да по всему морю, если не в бурю, конечно.

Ага, мысленно обрадовался князь. Но сначала нужно было уладиться с общими делами. Копать крепостной ров и складывать семьдесят домишек много народу не требовалось. Нужно было и остальных чем-то занять. Два полуполка по тысяче человек разошлись на запад и восток прокладывать путь вдоль берега моря.

— Дай и мне тысячу, — вдруг попросил Корней.

— Не много ли на себя берешь! — возмутился князь.

— Ты в восемнадцать лет уже тысячей командовал, а мне все девятнадцать. Если одобришь мое предложение, то дашь тысячу?

— Говори.

— Твоя цель получить свою виру и скинуть Алёкму с гребенского престола руками самих гребенцев. Так?

— Допустим.

— Надо пустить слух, что ты отпустил его за обещание отдать тебе в качестве виры пять тысяч домов гребенских смердов.

Дарник даже позавидовал, что такая замечательная мысль самому ему не пришла в голову.

— Ну и пусти такой слух.

— Так его надо подкрепить самим делом. Тысяча воинов и двести повозок для меня вполне достаточно. Лесов здесь мало, а селища и сторожевые вежи строить надо. Пять тысяч домов, конечно, сразу не привезу, но на десяток селищ бревен натаскаю.

Князь весело рассмеялся — предложение было беспроигрышным. Самому выдумщику в руки полуполк он, конечно, не доверил, назначил тысячским другого липовского хорунжего, но наказал тому все делать по указке Корнея.

Кривонос ревниво «бил копытами» — тоже хотел серьезной службы.

— А тебе я отдаю Новолипов, — сказал ему Дарник.

— А сам куда?

— Знаю куда, — таинственно ухмыльнулся ему князь. — Несколько дней меня зря не ищите.

Вызвав к себе четверых самых верных арсов, он велел им сделать недельные запасы воды и провизии. И как-то поутру они впятером со всем этим грузом направились к селищу тавров. Заранее было подсмотрено, в каком ближнем месте в камышах прячется крепкая рыбачья лодка, поэтому, когда к ней стал пробираться тавр с двумя сыновьями-подростками, его уже поджидала пятерка липовцев.

— Мы хотим посмотреть, как вы рыбачите, — сказал рыбаку Дарник.

Арсы уже укладывали на дно судна два бочонка с водой и корзины с провизией. Так и поплыли вроде бы на рыбалку. Отплыв достаточно далеко от берега, повернули в сторону, и еще через версту князь приказал держать курс на юг, на Корчев. Рыбакам не оставалось ничего другого, как подчиниться. На лодке нашлась запасная пара весел, и, сев за весла, арсы сильными гребками погнали суденышко прямо на юг. Четверо суток то под парусом, то на веслах плыли по тихому спокойному морю. Наконец появился холмистый берег Таврики. Вдоль него плыли на восток еще двое суток. Местные жители мало интересовались их лодкой, принимая за обычных рыбаков. Дарник ничего не узнавал на берегу, а ведь прошло-то всего два года. Арсы не знали, что именно он ищет, пришлось сказать им. Самый старший посоветовал проделать путь, который князь с помощниками совершил из Корчева. Так и решили сделать. Оставив в лодке двоих телохранителей стеречь рыбаков, Рыбья Кровь с двумя другими отправился в Корчев, вернее, в его посад, заходить в сам город особой нужды не было. С собой взяли лишь узкие длинные ножи и посохи с медными набалдашниками — в умелых руках они являлись грозным оружием.

На этот раз память не подвела князя, и он уверенно пошел в нужном направлении. Арсы всю дорогу проявляли непонятную живость, которую Дарник сначала объяснял опасностью всего их предприятия, но, чем дальше, тем все больше настораживался.

— Неужели там семь тысяч солидов? — беспрестанно повторял один из них, второй же лишь пугливо зыркал по сторонам.

— Здесь, — указал Рыбья Кровь, уже в сумерках выйдя к заветному месту.

Слежавшаяся каменистая земля с трудом поддавалась ножам и посохам арсов. Наконец наконечник посоха с характерным звуком ударил в деревянную поверхность. Пока один арс доставал сундучок, второй рядом с сидящим на корточках князем выпрямился во весь рост. Дарник, не глядя, вскинул двумя руками свой посох над головой. Удар, пришедшийся по собственному древку чужого посоха был так силен, что опрокинул князя на спину. Через мгновение он уже сражался с двумя своими телохранителями. Спасло, что они не догадались взять его в клещи, а напали с одной стороны и в темноте не могли быстро нанести разящий удар. Он на звук определял их движения, но тоже не сразу мог до цели достать набалдашником. Не получается по голове, так вот вам в колено, вот вам в пах! Тот, кто согнулся с разбитым коленом, получил острием удар в шею, раненному в пах достался удар набалдашником в висок. Для верности Дарник каждого еще пырнул ножом в сердце.

Когда-то, набирая себе телохранителей, он специально отсеивал самых громадных и мускулистых, полагая, что не следует доверять свою жизнь тому, с кем он сам не сможет справиться один на один. Сейчас эта предосторожность полностью себя оправдала.

Пора было уходить, и, оттащив убитых подальше в кусты и сняв с них все, что могло служить их распознаванию, Рыбья Кровь взвалил на плечо тяжеленный сундучок с золотыми монетами и поспешил вдоль берега подальше от Корчева.

Рассвет застал его спящим на арсовых рубахах, брошенных на траву. Проснувшись, князь медленно приходил в себя. Про то, что золото способно мутить человеческий рассудок, он был наслышан. Но, чтобы вот так напрямую столкнуться с этим, никак не ожидал. Открыв сундучок, он долго перебирал солиды, рассматривая их так и эдак, — никакого особого волнения не приходило, разве что проскользнула легкая тревога, что кто-то может сейчас заметить его в зарослях кустарника и тоже сойти с ума.

У Дарника возникло сомнение, стоит ли вообще пробираться к рыбачьей лодке, не хотелось снова увидеть этот алчный блеск в глазах оставшихся арсов. Он даже подумал, а не попробовать ли ему переплыть Сурожское море самостоятельно, нанять другое судно и переплыть. Телохранители вряд ли осмелятся без него возвращаться, убьют рыбака с сыновьями и отправятся в Корчев наниматься в охранники. Интересно было узнать, чего он сам стоит в рискованном пути без привычного войска и телохранителей. Даже развлек себя предположением, как сможет попасть со своим золотом в Херсонес и зажить там совсем не войсковой жизнью. Найдет хорошенький домик с садом, обзаведется наложницей, купит трех-четырех мальчишек-словен и будет их обучать всему, что знает. Про свою настоящую жизнь скроет, зато как красиво зазвучит: «Был на свете такой князь Дарник, который делал то-то и то-то…» А потом на городском торжище кто-нибудь его опознает, возможно, даже осудят на смерть, зато с каким восторгом будут потом рассказывать выросшие мальчишки его истинное жизнеописание своим детям и внукам! Наверно, это и есть настоящее малое бессмертие, когда сто — двести лет кто-то будет вспоминать о твоих поступках как о чем-то совершенно недавнем, думал Дарник.

Потешив себя подобными фантазиями, он закопал в песок взятые у арсов вещи, взвалил на плечо сундучок и пошел дальше вдоль берега моря. Солнце еще как следует не пригрело, а князь уже нашел свою рыбачью лодку. Там, понятно, даже тавры были в крайнем беспокойстве. Рассказ Дарника о схватке с городской стражей не вызвал недоверия: огромный синяк на левом предплечье и сильная царапина на спине от падения на острый сучок убедительно о том свидетельствовали. Удивлялись лишь, как удалось сохранить в целости сам сундучок.

— Темно было, вот стражники и не заметили, — пояснил Дарник.

На ближайшем дворище купили продукты, оба бочонка наполнили свежей водой, и путники-добытчики пустились в обратное плавание. Оно заняло больше недели. Из-за сильного волнения на море плыли вдоль берега, вдвое увеличив себе расстояние. Рыбья Кровь всю дорогу зорко приглядывался и прислушивался к оставшимся арсам, даже спал в четверть глаза — ни малейшего сомнения в надежности телохранителей не появилось. Зато князь с изумлением обнаружил, что безумие золота стало скрести его самого, беспрестанно возникали мысли, как обезопасить сам сундучок, как скрыть ото всех полное количество в нем монет, как дольше их вообще оттуда не доставать и не тратить.

По мере приближения к Новолипову в голову князя вклинивались и другие неприятные мысли: а не собрали ли тарначи большое войско? А не понес ли Корней слишком большие потери? А нет ли плохих вестей из Ракитника?

Когда казалось, что вот-вот, и они будут дома, наперерез их лодке вылетели два небольших суденышка с полудюжиной гребцов в каждом. Это была бы самая ехидная насмешка судьбы, если бы вот сейчас его, липовского князя и хазарского визиря, захватили в плен какие-либо местные пираты. А из достойного оружия на всю рыбацкую лодку имелось лишь два лука, по пять клевцов и сулиц, не считая рыбачьих острог и топоров. К глубокому облегчению путешественников, это оказались свои липовцы. Предусмотрительный Кривонос, оставшийся за воеводу-наместника, рассудил, что без собственной флотилии существовать невозможно, и реквизировал у тавров два суденышка.

— Все ли хорошо? — спросил Дарник у вожака липовцев, чуть стихли шумные приветствия.

— Еще лучше, чем хорошо, — загадочно улыбнулся тот.

Князь хотел, разозлиться на эту его вольность и не сумел, слишком рад был, что опасное плавание закончилось. Так и шли к берегу борт о борт, говоря о мелочах.

— Корней привез полсотни домов, а из Ургана первый ромейский караван прибыл, — успел сообщить вожак.

Ага, значит, это еще не главные радости, понял Рыбья Кровь.

На берег его вышла встречать толпа хазаро-словен. И тоже на многих лицах проскальзывали лукавые улыбки. Неужели Всеслава приехала? — похолодел Дарник.

Всеми хитрыми ужимками и недомолвками, естественно, управлял Корней.

— Вон за тем сундучком лучше присматривай, — строго сказал ему Дарник.

— Да никуда это поганое золото не денется, — отвечал хорунжий. — Ты лучше сюда посмотри.

Дарник посмотрел. В десяти шагах от него в расступившейся толпе стояла Зорька, держа за руку двоих пятилетних мальчишек. Что это еще за мальчишки? — едва не сорвалось с уст князя, прежде чем он сообразил, что это его сыновья: тот, что поживей, сын Черны Смуга, тот, что позастенчивей, следовательно, сын Зорьки Тур.

Зорька была хороша, два года назад выглядела обычной немолодой уже женщиной, а сейчас будто на пять лет помолодела, постройнела и обрела вид не стряпухи-наложницы, а настоящей княжеской жены.

— Поцелуйте отца, — сказала Зорька мальчишкам.

Те, дичась, нерешительно двинулись к Дарнику. А князь, уже сам, забыв о своем высоком достоинстве, бросился к ним и всех троих сграбастал в одну охапку.

— А Черна где? — спросил, с наслаждением вдыхая их мгновенно ставшие родными запахи.

— Сына отдала, а сама осталась, — шепнула Зорька.

— Как хорошо, что вы приехали!

— А разве не ты сам посылал за нами?

— Сам, конечно, сам! — Дарник всеми силами пытался остановить счастливую улыбку на своем лице, но она его не слушалась, а расползалась, негодная, все шире и шире…