Флотилия из пятнадцати малых и пяти больших лодий-дракаров отошла от липовских причалов. Шли пятью звеньями, впереди каждого звена большая лодия, за ней три малых. На малой лодии 40 гребцов и 10 лучников, на дракаре 60 гребцов и 20 лучников. На каждом судне в команде по 3–4 арса, опытных мореходов, им поднимать парус и стоять у кормовых весел. Все войско из двенадцати сотен воинов, разделенных по новой разбивке на пять полухоругвей. Камнеметы и бортовые щиты убраны, видимых опоясанных мечами лучников не более 4–6 на одно судно — обычная охрана для торговых лодий. Шлемы и оружие гребцов спрятаны под сиденьями, а доспехи, как давно заведено у дарникских гридей, прикрыты длинными расшитыми рубахами. Гребли размеренно и неторопливо — без чрезмерного напряжения втягивались в новое для себя дело.

Дарник находился на головной тридцативесельной лодии, построенной по образцу захваченного у северных норков дракара, стоял на носу, рассматривая проплывающие мимо виды, и терпеливо сносил болтовню Корнея.

— Две калачских биремы с ромейским огнем — и от твоего речного каравана останутся одни головешки, — зубоскалил тот. — А потом твой раздувшийся в воде труп насадят на кол и будут показывать в Калаче на торжище.

— И в Русском каганате все наконец вздохнут с облегчением, — вторил князь, стараясь, впрочем, чтобы их разговор был не слышен другим воинам.

— Интересно, кто тогда подгребет под себя твое княжество: дорогой короякский тестюшка или остерский князь Вулич?

— Мой труп будет сидеть на колу в Калаче, и ему будет все равно, — усмехался Молодой Хозяин.

— Если тебе это безразлично, значит, ты не настоящий князь, а всего лишь раздувшийся вожак разбойной ватаги, — делал вывод княжеский шут. — А вот бывает так, что воевода может все битвы проиграть, а последнюю, самую важную, обязательно выиграть? И наоборот: все битвы выигрывать, а последнюю, самую важную, проиграть? Ты бы как лучше хотел?

— Все выигрывать, а последнюю проиграть, — отвечал Рыбья Кровь.

Это действительно было по нем: расплатиться за все свои удачи одним великим проигрышем, чтобы равновесие с остальными воителями-выдвиженцами в конце концов восстановилось. Стрела в бок, незадача с жениховским походом, возможно, являлись первыми легкими предостережениями. А на третий раз, как известно, не предупреждают, а сразу вышибают из седла. Подобный ход мыслей давно стал его привычкой: ожидать и балагурить о самом мрачном, чтобы оно на самом деле никогда не сбывалось.

В Малом Булгаре флотилия подхватила четыре ватаги булгар, чтобы затем высадить их у впадения Липы в Танаис — строить новое городище-крепость Усть-Липье.

Отсюда вдоль Танаиса начинались земли вольных бродников, что никому не платили податей, не сеяли хлеб, а жили охотой, рыбной ловлей и торговлей скотом. С проезжих торговых караванов они пошлин, впрочем, тоже не брали, довольствовались продажей им свежей дичи и рыбы, но при малейшей обиде могли сильно наказать любого. Дарника здесь любили, тем более что немало бродников служило в его войске, и на каждой стоянке князя с двумя воеводами-бродниками, Буртымом и Сеченем, ждало щедрое угощение.

Чем дальше на юг, тем становилось по-летнему теплее и солнечно. Воины с удовольствием купались в реке, забывая о мечах и булавах, спрятанных под сиденьями. На берегу у костров только ели, а спать вповалку ложились в лодиях. Не донимая войско боевыми занятиями на берегу, Рыбья Кровь изредка устраивал пробные схватки на воде: две малых лодии охватывали с двух сторон большую, перебрасывали на нее доски с крючьями и палками вместо мечей, устраивали общую схватку. Или заставлял гребцов раскачивать лодии, а камнеметчиков с укрепленных на палубе треног попадать при этом в цель. Да во время движения отрабатывал сигнальные знаки, приучая судовые команды к нужным перестроениям и действиям.

— Все равно, пока не дойдет до настоящей битвы на воде, понять, чего все это стоит на самом деле, невозможно, — говорили арсы-мореходы.

Еще несколько дней пути, и впереди показался сначала Малый Турус, а потом и Большой. Меченый уже был извещен о речном походе и как следует подготовился к встрече: бани, пиры, веселые девки. Тут же в Большом Турусе Дарника поджидал обеспокоенный посол из хазарского Калача:

— Не хочет ли князь переправиться на Итиль и идти на Хвалынское море в богатые багдатские земли?

— Это будет стоить вашему наместнику тридцать тысяч дирхемов, — невозмутимо выдвинул свое условие Рыбья Кровь.

— Обычно нам платят за проход через наши земли, а не мы платим, — скромно напомнил хазарин.

— Мои воины год назад кровь проливали за хазарского кагана и кровью расплатились за проход и по Танаису, и по Итилю. Еще раз говорю: поход в багдатские земли стоит для вас тридцать тысяч дирхемов, — повторил князь.

Никто не препятствовал послу с берега осмотреть всю липовскую флотилию. Несмотря на безоружный вид северных «купцов» и их лодий, опытный взгляд хазарина сумел по достоинству оценить всю мощь речного словенского нашествия.

— Мне лазутчики передали, что запас ромейского огня у хазарских бирем кончился, а новые горшки и сифоны из Царьграда привезут неизвестно когда, — сообщил Меченый чуть позже. — Неужели ты, в самом деле, хочешь взять Калач? Там одних воинов две тысячи, и еще столько же могут вооружить ремесленников и купцов.

— Сколько я тебя учил: считай свою силу, а не чужую, — весело заметил на это Дарник.

Хорошо отдохнув, пополнив запасы продовольствия и заменив тех, кого сильно укачивало, на турусских гридей, липовская флотилия двинулась дальше. От Туруса до Калача был один день пешего пути, столько же понадобилось и лодиям.

И вот утопающий в садах пограничный хазарско-асский город. Ассы, как русы и бродники, тоже говорили на словенском языке, но долгое разделение Диким Полем сильно изменило их: теперь они были больше хазарами и ромеями, чем словенами, и не испытывали к липовцам ни малейших единоплеменных чувств. Два года назад Дарник едва не взял Калач приступом, истребив не менее тысячи его защитников, поэтому на хороший прием здесь ему рассчитывать тем более не приходилось. Отойдя к правому безлюдному гористому берегу реки, лодии стали располагаться на ночную стоянку. Бесконечный майский день долго не затухал, давая возможность калачцам с левого берега как следует рассмотреть хищных пришельцев. Как и хазарского посла, мирный вид лодий никого не мог обмануть. Чужие торговые лодии спешно покидали калачские причалы.

У рядовых липовцев между тем шли свои споры: стоит нападать на город или нет?

— Если будем нападать, то уже сейчас надо готовиться к этому, — говорили менее искушенные бойники.

— Наш князь не пес, чтобы долго ходить вокруг и скалить зубы, — утверждали ветераны. — Всегда бьет внезапно. Вот увидите, утром сядем на весла, и вперед!

Однако утром команды «вперед» не последовало. К левому берегу направились две малых лодии, причем к городскому причалу пристала только одна, вторая остановилась от нее в тридцати саженях, чуть подгребая веслами против течения, дабы держаться на одном месте. На берег сошли под видом купцов с десяток гридей, заплатить смотровую торговую пошлину с одной лодии, обойти торжище, узнать цены, показать свои образцы товаров и под шумок оставить в Калаче парочку соглядатаев. Калачские стражники тоже нескромных вопросов не задавали: ну приехали торговать и приехали, даже на таможенном досмотре всех остальных липовских лодий не настаивали, чтобы не дать повода для ссоры. И уже сами «купцы» повышали голос:

— Чем же так нехороши наши товары, что не желаете их покупать?

К этому хазарские тиуны тоже оказались готовы, согласившись купить большую партию седел и свечей. Впрочем, особо увлекаться продажами князь не велел — сколько еще будет других торжищ — и после полудня, свезя проданные товары на берег, липовская флотилия снялась с места и поплыла дальше, к великому облегчению калачцев.

Русло реки еще больше расширилось, горы и холмы по правому берегу сменились ровной степью, переходящей кое-где в песчаную пустыню. Селища бродников чередовались с зимовьями степняков и укрепленными купеческими стоянками. Липовцы нигде не задерживались, торопясь выйти к Сурожскому морю.

После впадения в основное русло полноводного Малого Танаиса вновь пошли земли Русского каганата. Встречные суда из Айдара безбоязно приветствовали караван лодий с рыбными знаменами на мачтах. С одного из них сообщили, что в ромейском Ургане уже знают о флотилии Рыбьей Крови и готовятся ее основательно встретить, три биремы охраняют вход в гавань и ждут подхода еще трех бирем с Таврики. Дарник был порядком озадачен: что делать, если ромеи первыми нападут на него? Сражение с регулярными морскими силами Романии не входило в его намерения. При захвате Туруса он уже успел увидеть действие ромейского огня с хазарских бирем и не хотел его повторения.

На ближайшей стоянке князь приказал снять мачты с парусами с трех малых лодий и посадить в них на весла двойное количество гребцов. Эти беспарусные суда стали разведывательным отрядом его флотилии. Впереди поплыли два из них, третье держалось в отдалении, так, чтобы второе судно могло быстро вернуться к третьему, послать его с сообщением к основным силам и снова вернуться к первому разведчику.

Сам Дарник перешел на переднюю беспарусную лодию, чтобы самому все быстро решать. На трофейной хазарской карте русло Танаиса при впадении в море разбивалось на семь или восемь отдельных рукавов, образуя обширную дельту. Лишь бы биремы не успели преградить вход в саму дельту, опасался князь и подгонял гребцов налегать на весла изо всех сил.

Мачты бирем с узкими ромейскими флажками они увидели за две версты. Вечернее солнце за легкой облачной пеленой окрасило западную кайму неба в мягкий оранжевый цвет, на фоне которого особенно отчетливо вырисовывались эти флажки. Дарник дал знак обеим лодиям пристать к берегу, немного погодя к ним приблизилось третье судно-разведчик и сразу поплыло обратно, чтобы указать основным силам, где именно останавливаться на ночевку. Дождавшись, когда стало окончательно смеркаться, обе безмачтовые лодии вновь поплыли вниз по реке, прижимаясь к заросшему камышами берегу. Все гребцы надели доспехи, борта украсили прямоугольные щиты, а четыре камнемета выставили на упоры в боевом положении. О том, надо или нет атаковать ромеев, Рыбья Кровь себя даже не спрашивал. Раз те закупорили горловину реки, значит, как самое малое будет унизительный обыск лодий, и излишки оружия просто отберут. Как же после этого возвращаться в Липов?!

Вот впереди показались силуэты бирем. Высокие, внушительные, с двумя рядами весел, они стояли на якорях посреди реки, носами вверх по течению. Две впереди, третья чуть позади. Дарник не сразу сообразил, почему именно в таком порядке, потом понял, что это на случай, если словенские лодии прорвутся с какого-либо края, тот край третья бирема и закроет.

— Ну что, возвращаемся? — спросил пробравшийся на нос кормщик.

— Нет, идем мимо них дальше, — распорядился Рыбья Кровь.

Обе лодии продолжали медленно, не нарушая тишины, двигаться вниз по течению. Не замеченные ромеями, они проскользнули мимо бирем, отошли на полтора стрелища и снова пристали к берегу, чтобы окончательно договориться, как действовать. План Дарника был предельно прост; пользуясь темнотой, подойти с двух сторон к третьей запасной биреме и одновременно напасть на нее. Если получится, сломать их огнеметные сифоны и захватить горшки с горючей смесью, потом по сигналу трубы быстро вернуться на лодии и удирать во всю прыть, но обязательно не забыть поджечь саму бирему.

— А может, лучше себе ее захватим? — предложил полусотский арсов. — Потом на биреме и в их Урган, переодевшись, ворвемся.

— Нам бы самим тут в угольки не превратиться, — усмехнулся князь. — Поэтому приказываю: ромеев не убивать, а только ранить, протыкайте руки и ноги и оставляйте. Пускай своих потом сами перевязывают и лечат. Надо, чтобы двум другим биремам стало не до нас.

От больших и малых щитов отказались, из доспехов оставили только шлемы и нагрудники, в специальных железных ящиках разожгли огонь для факелов.

Не все вышло столь гладко, как задумывалось. Грести бесшумно против течения не получилось. С биремы заметили крадущиеся лодии и подняли тревогу. Но липовцы были уже у обоих бортов. Лодия Дарника чуть промахнулась, сильно ушла вперед, и ее пришлось веревками с крючьями, закинутыми на ромейское судно, подтягивать назад. Зато удалось дважды выстрелить из обоих камнеметов «железными орехами» по головам противника, пытавшегося обрубить крючья. Бойники с белыми повязками на шеях дружно лезли на бирему, падали в воду и снова лезли. Все прежние указания враз оказались забыты, горячка и сутолока рукопашной схватки не оставляли места каким-либо размышлениям. Дарнику пришлось самому зажигать факелы и передавать их воинам. На лодии осталось не больше пяти-шести человек. Хорошо еще, что трубач был на месте.

Тревога поднялась и на дальних биремах. Там засветились огни, произошло какое-то движение, и чуть погодя по воздуху пронесся дымящийся предмет, упал на воду возле атакуемой биремы и взорвался пламенной вспышкой, освещая происходящее вокруг. Вода, казалось, только помогала горящей жидкости гореть еще ярче.

— Поджигай, поджигай! — машинально вслух повторял князь, пытаясь понять, сколько еще у них осталось времени.

На биреме пошла настоящая резня. Полторы сотни захваченных врасплох ромеев оказывали слабое сопротивление сотне липовцев. Многие прыгали в воду, чтобы спастись вплавь.

Неожиданно горящий факел из рук Дарника выхватил Корней и белкой прыгнул с ним на высокий борт биремы. Огни на воде стали двигаться — ромеи спешили к месту схватки. Князь дернул за руку трубача, зазвучал сигнал отхода. Но вернуть вошедших в раж воинов было непросто. Рыбья Кровь велел всем, кто оставался на борту, бить по железу. Наконец разгоряченные гриди и бойники потянулись на лодию. Не дожидаясь всех, стали обрубать веревки с крюками и отходить прочь. Вторая лодия отошла еще раньше. Опоздавшие липовцы прыгали в воду и догоняли своих вплавь. Поднимая их на борт, умудрились захватить и двух ромеев, поплывших в суматохе не туда, куда следовало.

Запасная бирема была в густом дыму — факелы сделали свое дело. Два других ромейских корабля не преследовали словен — подбирали плавающих соратников и пытались спасти горящее судно.

Отойдя на два стрелища, лодии вошли в неприметную протоку и чуть погодя, ткнувшись носами в песчаную полоску берега, остановились. Рядом находился невысокий глиняный обрыв. На него послали дозорных, чтобы наблюдать за всеми перемещениями ромеев. Вероятность того, что они попробуют атаковать, была очень мала, тем не менее князь приказал всем ратникам вместе с оружием и припасами перейти на берег и устраиваться на ночлег, не разжигая костров.

Потери на обеих лодиях составляли девять человек, еще столько же было ранено. Горшков с горючей смесью захватили много, но лишь два десятка сумели донести в целости и сохранности. Пленные рассказали, что они вовсе не собирались сражаться с липовцами, а просто хотели направить воинственного князя в нужном им направлении, для чего именно на их биреме находились полторы тысячи золотых солидов. Разумеется, нападавшим они так и не достались. Но и без этого дарникцы считали себя истинными победителями, которым есть чем гордиться. Кто-то сумел раздобыть ромейский шлем с высоким султаном, кто-то щит, меч или лук и радовался им больше, чем шкатулке с золотом. Трусоватого, осторожного Корнея было не узнать.

— Я читал один свиток, где говорилось, что война богомерзкое и человекопротивное дело, — болтливой сорокой рассыпался он. — Сам тоже так думал. А, оказывается, видеть чужую кровожадность и самому быть кровожадным еще лучше, чем с девками любовь крутить!

— Ну так выбирай себе ватагу по вкусу — и вперед за кровожадностью! — поощрил князь.

— А как же ты без меня? Не заскучаешь? — Корней лихорадочно соображал: не прогадать бы.

Но Дарник уже отошел к другим воинам.

На рассвете дозорные разбудили князя, чтобы сообщить: ромеи уходят. Поднявшись на обрыв, Рыбья Кровь увидел, как биремы, загребая двумя рядами весел, ходко идут вниз по течению, к одной из них на длинном тросе был привязан обгоревший остов запасной биремы. «А как же погребение убитых?» — вертелось на языке у Молодого Хозяина. Он рассчитывал, когда ромеи пристанут к берегу для большого погребального костра, снова атаковать их. Но они просто уплывали прочь, наверное, желая побыстрей доставить своих убитых и раненых в Урган.

Просыпающийся стан наполнялся веселыми возгласами и смехом, узнавая, что противник позорно бежал, воины еще сильней, чем ночью, ощущали себя героями. Каждый хвастал своими подвигами, без смущения признаваясь в собственном промахе или неловкости — ведь у ромеев таких промахов было в десяток раз больше.

— Это я поджег бирему! — убеждал князя Корней. — Неужели и сейчас медной фалеры не заслужил?

— Пока только четверть фалеры. Еще три подвига с тебя, — еле отмахивался от него Дарник.

Послав берегом гонцов в основной стан, Рыбья Кровь велел готовить костер для своих убитых. Полусотские лодий спрашивали о дальнейших действиях:

— Будем ли преследовать биремы или нет?

— Мы же торговать пришли, не воевать, — отвечал им, улыбаясь, князь.

Полусотские не обижались — незнание ближайших планов давало им еще большую пищу для любых предположений. Вскоре прибыли основные силы флотилии, получив от разведчиков целый поток рассказов о ночных событиях. На пленных ромеев все посматривали как на диковинных зверьков: так вот как выглядят прославленные мореходы, не дающие никому спуску в южных морях! Дарник был доволен: страха перед огнедышащими биремами у липовцев значительно поубавилось.

— Ты забыл, что урганцы ждут еще три биремы из Таврики, — напомнил князю Буртым, в отсутствие Меченого ставший главным хорунжим. — На открытой воде они нас быстро догонят.

— Попробуем, чтобы не стали догонять, — решил Рыбья Кровь и сел писать покаянное послание урганскому стратигу. Мол, приняли в темноте их суда за хазарские биремы и вообще собираемся идти в мятежную Лазику, а не в Урган. Лазикское царство на восточном побережье Русского моря то становилось союзником Романии, то отпадало от нее, поэтому любой набег на него был ромеям только на пользу.

Встретив на основном русле реки два купеческих каравана, идущих в разные направления, Дарник с караваном в Урган направил одного из пленных ромеев с посланием стратигу, а с караваном в Корояк — нескольких раненых и второго пленного — пусть прибудут в Липов с вестью об их первой победе. Причем первому отпущенному пленнику князь сообщил, что привезет его сослуживца в Урган сам.

По протокам дельты Танаиса продвигались прежним порядком: впереди разведывательный отряд, позади все остальные лодии. Наконец река кончилась и вся водная гладь безбрежно распахнулась вокруг на десятки верст. Качка, и та пошла совсем другая. Ромейских бирем видно не было, но и без них в сердце Дарника закралась непривычная робость. Ему много приходилось слышать, что суда на море беспрестанно тонут, но в сознание это как-то особенно не проникало: кто-то тонет, а кто-то нет, и уж он точно никогда не потонет. Сейчас этой уверенности вдруг сильно поубавилось. Прежде суеверных людей Дарнику понять до конца не удавалось, все казалось, что те просто придумали себе какую-то игру и играются в детские страхи и приметы. Самолюбие не позволяло считать себя ничтожной песчинкой на ветру, и лишь здесь, на еще совсем гладкой морской поверхности, он ощутил в полной мере всю свою малость и беззащитность. Равнодушной и безжалостной выглядела простиравшаяся вокруг бездонная толща воды, от которой его отделяли несколько тонких досок обшивки лодии.

— Что, ты тоже забоялся? — сунулся к князю догадливый Корней. Перейдя в камнеметчики, он все равно продолжал держаться возле Молодого Хозяина. — То ли будет, когда ветерок поднимется? Это Сурожское море еще самое тихое, а на Русском такие бури бывают, только держись.

Рыбья Кровь молчал. Едва ему напомнили о собственном страхе, как он тут же усилием воли перевел его на другое: я боюсь, потому что не знаю, как управлять на море своими лодиями. Действительно, на реке с передачей сигналов вдоль узкого русла было достаточно просто. Но как быть с судами, рассыпанными по широкому пространству? Особенно если придется на кого-то нападать или совершать боевое маневрирование?

Отплыв с десяток верст от устья реки вдоль морского побережья, Дарник со своими беспарусными лодиями причалил к берегу. Вскоре рядом уткнулись носами в гальку и остальные суда. На ромейских биремах управление велось с помощью разноцветных флажков. Их сигналы князь предусмотрительно еще в Липове выписал в отдельный свиток. Но заранее обучал полусотских лодий лишь с их небольшой частью — неизвестно было, дойдут ли они вообще до моря или нет. Теперь настала пора ознакомить воевод с их полным списком. Писари взялись за перья и живо переписали ромейские морские сигналы на девятнадцать свитков для всех судов.

Договорились и о главном способе действий пятью отрядами-звеньями: два начинают, два чуть позже помогают, а пятый прикрывает отход или наносит завершающий удар. Командовать первыми двумя отрядами будет Буртым, вторыми двумя сотский Сечень, а пятым сам Дарник или Лисич, если князь вздумает снова плыть с разведочными лодиями. Во время походного строя впереди идет отряд князя, при столкновении с большими силами неприятеля он остается на месте, а его с двух сторон обтекают звенья Буртыма и Сеченя. Все трофейные горшки с ромейским огнем сосредоточили на двух дракарах Буртыма, чтобы весомей была вторая волна нападения.

Получив столь ясные и четкие распоряжения, липовские воеводы заметно приободрились: значит, их князь и на море знает как надо действовать.

— А если какая лодия начнет тонуть, что лучше: ее спасать или продолжать бой? — спросил один из полусотских.

— Я пошлю ее спасать из своего звена, — отвечал ему Дарник.

Снова перейдя на головной дракар, он почувствовал себя чуть уверенней и, дабы еще сильнее отвлечься, время от времени поднимал всевозможные сигналы на своей мачте, чтобы хоть чуть-чуть приучить флотилию к походным перестроениям. Плыли на юго-запад, все время держась близ суши. Обильная растительность речного берега сменилась куцыми лесными островками приморской степи. Часто невольно оглядывались назад: нет ли преследующих бирем?

Бывалый арс-проводник рассказывал князю про Таматарху — город у пролива в Русское море. Сколько раз ромеи, хазары и аланы захватывали его и всякий раз отпускали на вольное правление — не в силах были справиться с ежедневными десятками судебных тяжб между собой торговых людей. Хлебнув уже как следует судебной власти в Липове, Рыбья Кровь понятливо усмехался: кому охота сильно вникать в обвесы и обсчеты. Да и при получении податей с такого жулья всегда сам будешь чувствовать себя внакладе.

— Зато вольное положение Таматархи сделало ее лучшим пристанищем всего сброда обоих морей, — добавлял арс, — и местом, где заключались предварительные договоренности между близлежащими странами и княжествами.

— Почему предварительные? — спросил Дарник.

— Чтобы была уверенность, что основное посольство примут как надо.

— Но это же большая затяжка времени переговоров?

— Вовсе нет. В Таматархе сидят постоянные посольства ромеев, хазар и багдатского халифа, они все выспрашивают и могут сами посылать с чужими посольствами своих сопровождающих.

— А есть ли посольство русского кагана? — захотел уточнить князь.

— Нет. Хазары сами договариваются за русского кагана, — последовал малоприятный ответ.

Опять хазары! И все русско-словенские княжества своими данниками считают, и переговоры за них ведут!