На военном совете разгорелись жаркие споры.

– Какое нам дело до их детей? С какой стати мы должны в этом участвовать? – возмущался Буним. – Очень хорошо, что они там застряли. У нас есть хорошая возможность здесь без помех закрепиться, и, если кутигуры пойдут зимой по льду на правый берег, нам удобно будет ударить им в спину. Как эти аборики, захватим их обозы и семьи.

– А что, если помочь не кутигурам, а аборикам, ударить орде в спину возле Хемода, враг моего врага – мой друг, – нашел неожиданный выход Макариос. – Аборики еще нам и заплатят за то, что мы освободили их от орды этих вонючих дикарей.

– Мы хотели закупать шерсть, вот и будем закупать шерсть, – рассуждал Корней. – Можно продать кутигурам немного клевцов и наконечников для стрел, чтобы они и дальше осаждали Хемод и никому не мешали.

– Только как бы потом эти наконечники в нас не полетели, – Гладила уже привыкал подавать на советах свой пока еще робкий голос.

Амырчак был скорее «за», чем «против», помочь кутигурам:

– Если Хемод находится на Северном торговом пути да еще на главной переправе через Яик, то нам рано или поздно все равно придется столкнуться с ними. Но я не уверен, что это надо делать с кутигурами. Устроив резню аборикам, они спокойно перебросятся потом и на нас.

Леонидас говорил как всегда перед заключительным словом Дарника:

– Если все-таки будем помогать кутигурам, надо установить с ними такой порядок, чтобы ближе, чем на полмили, они ни к нашей походной колонне, ни к нашим лагерям не подходят.

Теперь все ожидали, что скажет князь.

– Каждый из вас по-своему прав, но выпроваживать добровольно пришедших к нам заложников уже не с руки. Это была моя ошибка. Когда я позвал их сюда, я никак не думал, что они так легко согласятся. До Яика четыреста верст. Пока мы туда дойдем, победят либо аборики, либо кутигуры, либо наши заложники своим поведением вынудят расторгнуть мой с ними устный уговор.

Недовольных таким решением не было, все советники одобрительно цокали языками и кивали головами: князь – умница, свое дело крепко знает.

– Мои советники тоже согласны помочь кутигурам с осадой Хемода, – сообщил князь Калчу, вместе со своей полусотней расположившейся в центре дарникского стана. – Только хотят, чтобы твоя тысяча не скрывалась, а следовала рядом с нашим войском на расстоянии в четыре стрелища.

– Хорошо, только наше войско пойдет не рядом, а позади вашего, – ответила тысячская. – Воины спрашивают, можно ли им оставить при себе оружие и надо ли привозить им сюда свои съестные припасы?

– Скажи им, что кормить их здесь будут как всех, ничего им привозить не надо. Из оружия пускай оставят при себе свои ножи, все другое в конце дня лучше сложить на повозку, которая будет ехать с ними.

– Не сейчас, а в конце дня? – уточнила чуть удивленная Калчу.

– Пускай они немного привыкнут, что здесь их никто трогать и задирать не будет.

Тысячская перевела слова князя своей полусотне и, судя по их возгласам, те тоже остались довольны таким раскладом. После чего один из кутигур был послан сообщить их войску о приказе Калчу присоединяться сзади к войску князя Дарника.

Присутствие кутигурской полусотни заложников вызвало огромный интерес у всех союзников, в дарникский стан потянулись и ромеи, и хазары, и луры. Всем интересно было не только рассмотреть, но и потрогать кутигур руками. Их длинные стрелы со свистками, пики с хвостами, железные и действительно каменные булавы вызывали самый живой интерес. Отдав приказ начинать походное движение, Рыбья Кровь специально подзадержался возле заложников и дождался, чего хотел: один из дарникских полусотских достаточно бесцеремонно захотел посмотреть, какие доспехи находятся у кутигурского воина под овчинным кафтаном, за что кутигур его оттолкнул так, что словенин едва не упал.

– Привязать к повозке! – распорядился князь.

Полусотского вместе с его оруженосцем тут же привязали на поводке к одной из повозок, но если полусотский как младший воевода был оставлен в одежде, то его оруженосец раздет догола, а всю его одежду, как водится, вместе с оружием завязали в большой мешок, который оруженосцу предстояло до конца дня тащить на спине. Причем эта повозка должна была двигаться все время на виду у заложников.

На круглых бесстрастных кутигурских лицах по этому поводу трудно было прочитать какие-либо чувства, но уж недовольства от такой расправы над их обидчиком там точно не было.

– Можно мне посмотреть на твое войско? – попросила Калчу.

Князь не возражал, и, едва войско тронулась в путь, она поехала бок о бок с Дарником, внимательно все разглядывая.

«Может быть, это и есть главная цель ее добровольного пленения, – подумал Рыбья Кровь, – узнать нашу силу и возможности изнутри».

Вскоре к ним присоединился Леонидас, ему тоже хотелось получше рассмотреть необычную воительницу, степную амазонку, как он ее назвал. От его внимания не ускользнула изуродованная рука Калчу.

– Интересно, в какой битве ей так по руке попали? – вслух прикинул он, зная, что кутигурка не понимает по-ромейски.

– Шесть лет назад она была у меня в плену, и ей эти пальцы отрубили по моему приказу, – Дарник не упустил случая подразнить мирарха.

Тот изумленно посмотрел на князя, потом вопросительно оглянулся на едущего позади Корнея. В ответ воевода-помощник лишь выразительно развел руками: ну да, отрубили сорока пленницам по три пальца – с кем не бывает!

– И она как на это… простила тебе? – Любопытство прямо распирало ромея.

– Откуда я знаю, сам спроси у нее, – пожал плечами Дарник.

Леонидас знаком подозвал к себе стратиота из охраны, знающего хазарский, и через него спросил у Калчу:

– Князь сказал, что твои пальцы отрубили по его приказу, это так?

– Он сделал это, чтобы я больше никогда не могла сражаться против него, – спокойно ответила Калчу.

– А ты никогда не хотела ему отомстить за это? – был следующий бесцеремонный вопрос мирарха.

– Из-за этой раны я перестала быть воином, зато сумела стать тысячской.

– А твой муж, он как к этому относится?

– Мой муж тогда тоже попал в плен к князю Дарнику и был отпущен вместе с нами. Пальцы у него все остались целы. Но его вместе с другими пленниками-мужчинами наши тарханы приговорили к смерти. Князь Дарник все рассчитал очень хитро и точно.

– А почему именно три пальца, а не всю руку? – Этот вопрос предназначался уже Дарнику.

– Я боялся, что без руки кутигуры женщин тоже казнят. Но у меня же мягкое сердце. К тому же я полагал, что из-за этих трех пальцев они не станут больше посылать в бой остальных своих женщин. Так потом и случилось, – Рыбья Кровь постарался ответить предельно правдиво.

Мирарх недоверчиво смотрел то на Калчу, то на Дарника, не в силах свести воедино их явную теперешнюю приязнь друг к другу.

Проехав вдоль всего поезда и оставив у головного отряда Леонидаса, мудрый палач и его не менее мудрая жертва направились в хвост войска в сопровождении всего лишь десятка телохранителей, чтобы взглянуть на новое прибавление войска.

– Тебя, кажется, давно никто в плен не брал, – неодобрительно бурчал за спиной Корней. Дарник его не слушал.

В полуверсте от тылового хазарского охранения двигались кутигурские конники, по пять всадников в ряд, почти за каждым из них в поводу шла или вьючная, или запасная лошадь. У многих конников помимо пик и луков имелись короткие метательные копья – словом, в вооружении они мало чем уступали стратиотам и бортичам. Хазарский сотский из тылового охранения заметно нервничал от такого опасного следования за собой, но ничего не поделаешь – приходилось как-то с этим мириться.

При виде своей тысячской рядом с Дарником и десятью княжескими телохранителями под Рыбным знаменем, кутигуры насторожились, подтянулись и смотрели только на Калчу и князя. Казалось, только подай тысячская знак, как они всей силой ринутся на горделивую дарникскую свиту. Дарник искоса поглядывал на свою спутницу: нет ли у нее такого соблазна? Но Калчу хранила полное спокойствие, и, объехав весь кутигурский отряд, княжеская кавалькада повернула обратно.

– У тебя здесь не больше пяти сотен воинов. Почему не тысяча? – поинтересовался у Калчу Дарник.

– Еще пять сотен со свежими лошадьми разбросаны на пути к орде.

– Почему орда не уйдет от Хемода? Может быть, тогда аборики не будут так убивать ваших детей?

– Мы пробовали уходить, но наши лазутчики сказали, что казни детей все равно продолжались. Как мальчишки любят отрывать лягушкам лапки, так и аборики любят отрубать лапки нашим детям.

– А менять детей не пробовали?

– Мы предлагали им за каждого ребенка по три наших мужчины или две женщины, они отказались. Детей им нравится казнить больше.

Когда они вернулись в дарникский строй, Дарник велел позвать к себе Ратая и, все так же продолжая движение вместе со своей гостьей на лошадях, попросил оружейника придумать, как лучше всего взять город, расположенный на острове посредине реки. Заодно призвали на помощь Оляту, чтобы выяснить больше подробностей о Хемоде.

В этот вечер князю было не до чтения «Одиссеи». Лидия засыпала на ложе одна, а Дарник с Корнеем и Ратаем в сажени от нее увлеченно обсуждали быстрое взятие аборикского железного города. Предлагали от самого сказочного варианта: сделать ниже по течению запруду и затопить Хемод до самого простого: загонять в реку большие повозки и уже по ним идти на штурм городских стен. Вспомнили и про плоты, и про пустые бочки, на которых можно закрепить настилы из тонких ветвей, и ночных пловцов, которые, держа во рту тростинки, могут скрытно подплыть в мертвое пространство под самую стену. Не забыли и про пятьдесят горшков с ромейским огнем, что имелись у стратиотов в обозе, хотя если там действительно дома и стены обшиты железными листами, то вряд ли и огонь что-то сделает. Больше всего князю понравилось предложение Ратая закапывать ночью возле городских ворот камнеметы в землю, с тем чтобы встречать ринувшихся на вылазку абориков хорошими залпами железных орехов.

– Что, они со стены не увидят, что ты там что-то закопал? – возражал Корней.

– Да пускай видят, подумают, что это мы для них волчьи ямы приготовили, – доказывал свое оружейник. – Самое важное для нас – до последнего скрывать возможности наших пращниц и камнеметов.

Как следует разогрев свое воображение, но ни до чего конкретного не договорившись, разошлись, чтобы несколько часов поспать. Но что-то продолжало беспокоить князя, и перед тем, как забраться к стратигессе под бочок, он залез в свой княжеский ларец и извлек из него три свитка с правилами управления для княжичей. Так и есть, четвертое правило гласило: «Умейте просить. Иногда следует попросить что-то очень большое, что человек сделать не может. Через день можно просить этого человека о малом, и он тут же с готовностью это сделает». Выходит, то, что он совсем недавно придумывал для забавы, догнало и подчинило его сейчас.

На рассвете в шатер робко заглянул Афобий. Дарник тотчас открыл глаза, будто и не спал.

– Сидит эта, там, – неуверенно, стоит ли это докладывать князю, сообщил оруженосец.

Рыбья Кровь надел портки и рубаху и вышел из шатра. В пяти саженях от входа, на земле, скрестив ноги, неподвижно сидела Калчу и смотрела на восходящее солнце. Князь присел рядом с ней на корточки.

– Почему не спишь?

Она словно и не слышала. Он повторил свой вопрос.

– Может быть, сегодня убьют мою дочь.

– Ну мы идем, идем, ты разве не видишь?

– Надо взять камнеметные машины, запасных лошадей и ехать в два раза быстрей.

Дарник уже и сам думал о том же.

– Одних камнеметов мало. Мне нужны и воины, которые пойдут на приступ.

– У тебя будет пятнадцать тысяч наших воинов, – сказала она, поднимаясь с земли, – тебе надо только сделать пролом в стене.

«Вот она, ее маленькая просьба на следующий день, которую я с готовностью выполню», – подумал он.

– Десять дней пути за два дня все равно не пройдешь.

– Их можно пройти за пять дней, и пять детей останутся живы.

Вера Калчу в то, что он примчится и тут же возьмет неприступный город, просто поражала. Каково же будет разочарование их орды, если у него это не получится, и какие могут от этого быть последствия – об этом лучше было не думать.

– Даже лучшие мои воины такой скачки не выдержат.

– Отбери тех, кто выдержит, а мы отберем тех коней, которые выдержат, – это было даже не требование, а откровенное обвинение в его воеводской непригодности.

– На две тысячи воинов отберете?

– Отберем на тысячу. Больше тысячи ты таких воинов все равно не найдешь, – был ее ответ.

Калчу как в воду глядела – Дарнику удалось набрать в передовой полк ровно тысячу конников, правда, на тридцати колесницах с камнеметами и двадцати двуколках с припасами было еще больше ста человек.

Среди воевод и архонтов решение князя о выделении передового конного отряда вызвало целую бурю возражений.

– Наше войско и так невелико, дробить же его еще больше – хуже не придумаешь! – кликушествовал Буним.

– Они дойдут такими измученными, что от них все равно не будет никакого толку! – говорил Макариос.

– Князю лучше оставаться с главным войском, а малый отряд пусть ведет кто-то другой, – высказал осмотрительное суждение Гладила.

– Ну да, оставишь ты князя с главным войском, – только усмехнулся Корней. – Хорошо бы у кутигур заложников побольше взять, так, на всякий случай.

Затем говорили главные архонты.

– Князю не стоит соглашаться идти через пустыню, пусть идет вдоль реки и вдоль моря. Если кто будет отставать, мы подберем, – дал добрый совет Амырчак.

– Делать так – это чистое безумие. Но именно поэтому это мне и нравится. Князь, если ты откажешься брать меня с собой, ты нанесешь мне самую большую обиду, – попросил Леонидас, и это решило дело.

Амырчак тоже не прочь был отправиться с передовым полком, но тогда весь их поход подвергся бы слишком большому риску, поэтому на него, а также на Макариоса и Гладилу возложили командование над главным войском. Неожиданностью для Дарника оказалось желание отправиться с передовым полком Бунима. Князь даже, отведя толмача-помощника в сторону, попытался его от этого отговорить:

– В Хемоде нас может ждать большая ловушка. Если останутся в живых десять человек из ста, то это будет очень хорошо.

– Самуил сказал, что самое безопасное место в этом походе за твоей спиной, так что я знаю, что делаю, – улыбаясь, словно маленькому ребенку, произнес Буним.

– Твой зад просто не выдержит такой скачки.

– Ничего, ты привяжешь меня в сети между двумя лошадьми, и я прекрасно доеду, – был непреклонен в своем решении отважный иудей.

Сборы передового отряда заняли добрых полдня. Пятьдесят прибывших кутигурских коноводов придирчиво осматривали всех – и своих, и дарникских лошадей: подковы, лошадиные спины, седла, наличие каких-либо ран – при малейшем сомнении лошади тут же возвращались в стан.

Дарникские полусотские во главе с Ратаем не менее тщательно готовили повозки и снаряжение каждого воина: палаток не брали, кроме камнеметов, старательно уложили железные части для восьми пращниц, много всяких веревок, цепей, сетей, землекопных инструментов, два десятка бочек, конные доспехи только для князя и знаменосца, больших щитов не больше полусотни, луки и арбалеты самые лучшие, про пращи и пращи-ложки тоже не забыли, из второго ударного оружия брали лишь кистени и клевцы, продовольствия всего на неделю.

Дарник ожидал, что Калчу начнет возражать против дополнительных заложников, но нет, легко согласилась: триста так триста. Однако воспротивились Гладила с Макариосом: слишком много, не устережем. Поэтому ограничились двумястами.

С набором воинов вышло не слишком гладко. Многие, на кого рассчитывал Дарник, предпочли остаться с главным войском, а другие сами просились в его отряд. Стратиоты и гребенцы осторожничали, Леонидасу едва удалось набрать две сотни ромеев, столько же хазар собрал и Буним, зато луры рвались к князю всеми пятью сотнями, бортичи и бродники тоже полными землячествами, старички-тервиги и те не хотели отставать.

Наконец, когда полуденное солнце чуть смягчило свой жар, передовой отряд выступил в путь: легкой рысью следом за Рыбным знаменем поскакала сотня дозорных Корнея, за ней в два ряда двуколки. За каждыми десятью повозками двигались сотня-две всадников: стратиоты мирарха, три сотни Калчу, хазары Бунима, бортичи, бродники, тервиги. Замыкали походную колонну три сотни луров.