Едва скрылись последние повозки короякского ополчения, Дарник с Меченым, Бортем и старостой Карнашем еще раз обошли место, на котором предстояло возвести войсковое дворище, намечая, где ставить конюшни и двухъярусные дома-гридницы и где находиться двум воротам. Будущая крепость должна была лишь вполовину уступать площади всего городища. Старосте Дарник объяснил это тем, что внутри дворища нужно иметь ристалище для конных учений, на самом деле ему хотелось завести там собственный фруктовый сад. Напротив крепости на другом берегу Липы он приказал сложить два сруба с узкими бойницами, а кузнецам городища выковать цепь на сорок саженей, которая бы перегородила реку, не пропуская вверх ладьи арсов.

Вернувшись в свой сундук, Рыбья Кровь прилег на лежанку немного отдохнуть и провалился в глубокий беспробудный сон. Спал день, ночь, еще день и еще ночь. Возле него хлопотали Шуша, ватажники, липовские шептухи, а он все не просыпался. Наконец на третье утро открыл глаза, но встать не смог, тело размякло и перестало слушаться. Даже говорить не мог, лишь беспомощно открывал и закрывал рот, не издавая ни звука. Его принялись лечить: поили горячим отваром, растирали руки и ноги, подкладывали под спину завернутые в материю раскаленные камни – все напрасно.

Только на шестой день он в первый раз встал с лежанки и вышел наружу. Порыв осеннего ветра едва не свалил его с ног – так он был слаб. Однако запас жизненных сил в нем оказался все же неисчерпаем, и мало-помалу Дарник пошел на поправку.

Вскоре он уже выходил за ограду городища и мог тупо и безучастно наблюдать, как строится его войсковое дворище. Пока одна смена бойников в полном вооружении день и ночь несла сторожевую службу, другая копала ров и насыпала крепостной вал. Возведение домов и конюшен легло на плечи тридцати – сорока плотников-липовцев. Повезло, что в городище нашлось немало сухого леса и пеньки для заделывания щелей между бревнами, так что избы получались полностью готовыми к заселению. Выкована была заказанная цепь и сложены срубы с бойницами на левом берегу реки.

Меченый с Бортем и Журанем настолько успешно справлялись с охраной городища и со стройкой, что Дарник невольно задавался вопросом, а нужен ли он им здесь вообще. Да и липовцы разве не видят, что без него они сами со всем справляются. Умом понимал, что надо непременно доказать свое прежнее превосходство, но желания как-то особо сильно проявлять себя не было никакого. Но, видно, Маланка с Вербой истово молились за него в Бежети громовержцу Перуну, потому что вдруг прибежали взволнованные пастухи и рассказали о своей встрече с отрядом арсов. Те на пяти подводах преспокойно направлялись в Липов за своей осенней зерновой данью, но, узнав, что там на зимовку остался Дарник с ватагой, живо повернули назад, ничем не обидев пастухов, которым хватило ума не сболтнуть о недуге своего воеводы. Выходило, что одно имя Дарника понуждало бесстрашных арсов к предельной осторожности и осмотрительности. В этот день Рыбья Кровь почувствовал, что к нему вернулись прежняя любовь и уважение всей полутысячи окружающих его людей.

Вскоре воевода еще больше поразил липовцев, щедро расплатившись с кузнецами за цепь, а плотникам выдав задаток за строительство дворища. После этого все его поручения выполнялись с завидной быстротой и рвением. Открыв таким образом великую силу денег, Дарник разом определил для себя и главное направление своей деятельности: каждый день чуточку улучшать жизнь окружающих людей. Уже окрепнув, но специально притворяясь слабым, он обошел все дома городища, в каждом принимая предложенное угощение и с сочувствием вникая в чужие семейные трудности. Если была возможность хоть что-то похвалить, он не жалел самых ярких и выразительных слов. И одним таким своим отношением расположил к себе липовцев уже не как храбрый воин, а как рассудительный и внимательный человек.

Впрочем, кривить душой Дарнику почти не приходилось. Под тесовыми крышами домов с двумя-тремя печами, направленными к одному дымоходу (уловка против уменьшения дани арсам), он обнаружил немало свитков на словенском языке. Также выяснилось, что многие липовцы умеют играть в затрикий и каждый второй склонен к какому-либо ремеслу. Здесь были и свои бондари, седельщики, красильщики, резчики по камню и кости.

Староста Карнаш на вопрос, откуда все это, ответил просто и загадочно:

– Очень давно наши предки дали зарок, что никуда с этой земли не уйдут, а раз так, то приходилось всегда жить с запасом, чтобы никого не тянуло в дальние края. И арсы нам скорее помогли, чем навредили. Чем больше мы им отдавали, тем больше оставалось у нас. И считать, и писать научились через это. В неурожайные годы жили своими промыслами: строили ладьи, а то и готовые дома везли в степное безлесье. Построим дом, бревна разберем и как простые плоты пустим вниз по реке, а там в два дня соберем, и можно жить.

Дарник утвердительно кивал головой, но понимал с трудом. Как это так: чем больше отдавать – тем больше остается?

Со своими воинами он придумал поступать иначе. Каждый вечер выстраивал на дворище рабочую смену и лучшего работника награждал серебряным дирхемом. Невесть какая награда, но она сильно подействовала на весь гарнизон – каждый знал, что его все время видят и должным образом оценивают. Ну а кому же хочется быть совсем незаметным – и вот уже никого ни в чем подгонять не приходится – все стремятся получить заветную монету.

– А мы почему без награды? – ревниво спрашивали мастера метаний и единоборств.

– Свою награду вам пристойнее будет носить на груди, а не в кошеле, – отвечал воевода, заказывая одному из кузнецов изготовление особых медных знаков для победителей состязаний.

Иначе Дарник стал относиться и к старушке Шуше. Что бы теперь она ни делала, это только забавляло его. Весело хохотал он, слушая ее рассказ о том, как ватажники чуть не казнили ее, обвиняя, что это она выжала из их вожака все жизненные соки. Куражился он и над ее неожиданным признанием в беременности:

– У меня уже две такие подружки, ты будешь третьей. Пора всю липовскую землю заселить моими детьми.

Удивленная, что ее слова восприняты столь легкомысленно, она добавила, что отцом ее ребенка является сотский арсов Голован, что дало Дарнику повод еще сильней подшучивать над своей великовозрастной возлюбленной: мол, интересно, сколько заплатит Голован за возврат наложницы да еще с наследником. Ревность в те времена имела те же особенности, что и сегодня, но Дарника она пока мало касалась – все в его жизни менялось так стремительно и было наполнено столь разнообразными ощущениями, что он не мог надолго останавливаться ни на одном из них. К тому же ему трудно было представить, что кто-либо из окружающих рискнет покуситься на его наложниц или что сами наложницы предпочтут ему кого-то другого. В ромейских свитках, правда, приходилось читать, как жены царей и князей изменяли им с их придворными, но то были старые цари и князья, поэтому в ближайшие десять – пятнадцать лет он мог ни о чем таком не беспокоиться.

На двенадцатый день Рыбья Кровь, спохватившись, приказал выезжать большим конным дозором на короякскую дорогу встречать обоз Быстряна. Его главный помощник появился лишь на пятнадцатый день, заставив всю ватагу изрядно поволноваться. Повозки с десятком бойников, наложницами, детьми и скарбом сопровождали три десятка конных княжеских гридей под командой самого Стержака. По распоряжению князя они должны были взять с городища годовые подати. Липов всегда подчинялся лишь арсам, но теперь и в самом деле получалось, что коль скоро именно короякцы победили арсов, то тем самым и городище попало под власть короякского князя. Тридцать гридей, разумеется, никак не могли их ни к чему принудить, зато точно могли определить, сколько нужно войска, чтобы позже привести Липов в полное подчинение.

Ничего не возразив Стержаку, Рыбья Кровь предложил пока стать гридям на постой и отдохнуть. Уединившись затем с Карнашем и Быстряном, они принялись решать, что делать. Не подчиниться – значит навлечь княжеский гнев. По установившемуся зимнику непременно появится большая дружина, против которой городищу не устоять.

Их совещание прервал гонец с нижнего речного дозора, сообщивший о трех арсовых ладьях, возвращающихся из похода. Гарнизон Липова немедленно был поднят по тревоге. Кроме сорока бойников и двадцати конников Жураня вооружились еще тридцать молодых липовцев. Через брод на левый берег реки с двумя камнеметами на треногах переправились двадцать лучников под командой Быстряна и заняли оборону в срубах с бойницами. Над водной гладью Липы между двумя вековыми ракитами растянули железную цепь. С десяток бойников укрылись в прибрежных зарослях на правом берегу. Еще четыре колесницы с камнеметами стояли в готовности возле дворища. Конников Жураня Дарник послал перейти реку ниже по течению, позади арсов, и помогать своими стрелами Быстряну, не давая арсам высадиться на левом берегу и не позволяя ладьям повернуть назад. Попробовал он распорядиться и княжескими гридями, однако Стержак категорически воспротивился:

– Гриди будут слушаться только меня, а я тебе подчиняться не намерен.

– Если арсы сюда ворвутся, вам тоже достанется на орехи, – мрачно пообещал ему Маланкин сын.

Вскоре показались двадцативесельные ладьи арсов. Шестьдесят гребцов в шлемах и доспехах усиленно налегали на весла, а левые борта судов плотно закрывали круглые щиты. Весть о дарникской ватаге, без сомнения, дошла до них, и теперь они просто хотели проскочить мимо, чтобы попасть в свою крепость. Натянутая поперек реки цепь и камнеметы с левого берега явились для них полной неожиданностью. Едва нос первой ладьи коснулся цепи, как выстрелы камнеметов из срубов смели с кормы кормчего и нескольких гребцов. Ладья беспомощно замерла на месте. Однако две другие ладьи решительно направились к левому берегу. Появление конников Жураня нисколько не смутило арсов. Высыпав из ладей, они яростно пошли на приступ срубов. Правобережные камнеметы стреляли изо всех сил, но их одиночные камни-репы мало беспокоили арсов. Дарник уже собрался послать на помощь Быстряну еще с десяток конников, но тут прискакали мальчишки-пастухи и сообщили, что к Липову движется большой отряд пеших арсов из крепости.

Оставив у дворища лишь одну колесницу, Дарник повел двадцать ватажников и тридцать липовцев вместе с тремя колесницами на северную дорогу. Возле городища остались еще гриди Стержака, вместе с жителями наблюдавшие за речным сражением. Хотелось надеяться, что они все же не позволят ворваться в Липов лодочным арсам, если те вдруг вздумают направиться на правый берег.

На северной дороге Рыбья Кровь развернул в ряд колесницы, построил привычным порядком щитников и лучников и стал ждать. Вот из леса показался отряд бойцов человек в семьдесят, но какой жалкий вид они имели по сравнению с прежними арсами: почти без доспехов и шлемов, с топорами и деревянными щитами без железных умбонов, с копьями и простыми охотничьими луками. Увидев стоявших перед ними наготове дарникцев, они в нерешительности остановились. Первый же залп из камнеметов и степных луков заставил их попятиться, второй – отступить под прикрытие кустов и деревьев. Чтобы подразнить противника, Дарник приказал отряду медленно пятиться к городищу. Словно на невидимом поводке, арсы последовали за ними, продолжая сохранять прежнее безопасное расстояние. В двух стрелищах от ворот Липова дарникцы вновь остановились. Замерли и арсы, то ли вызывая на себя ответную атаку, то ли специально оттягивая время и отвлекая часть сил Дарника, чтобы помочь своему лодочному отряду.

Определив, что здесь все в порядке, Дарник оставил отряд на Меченого и Бортя и поскакал к реке. На левобережье, к счастью, дело тоже так и не дошло до рукопашной. Лучники Быстряна, как в крепости, сидели в срубах, не подпуская арсов близко, а конники Жураня гарцевали поодаль, то приближаясь к арсам, то отступая, но не забывая при этом метать сулицы и выпускать стрелы. Потеряв пятнадцать убитыми, арсы вернулись к своим ладьям и, укрывшись щитами, стали ждать ответного нападения. Спускался вечер, и надолго затягивать сражение было опасно, поэтому Рыбья Кровь дал сигнал к переговорам. Подъехав к кромке воды, объявил стоявшему на корме вожаку арсов свои условия:

– Нам нужны ваши ладьи и пленные. Мы дадим вам подводы, на них вы со своей добычей и оружием отправитесь в Арс.

Посовещавшись между собой, арсы согласились.

К пологому спуску пригнали восемь повозок, на которые арсы стали грузить свое имущество, раненых и убитых. Когда повозок не хватило, добавили еще две телеги. Все происходило в настороженном напряжении, когда половина вооруженных арсов, выстроившись шеренгой, охраняла занятых погрузкой товарищей. Так же вели себя и переправившиеся через реку конники Жураня. Последними были отпущены пленные: пятнадцать девушек и дюжина крепких подростков, из которых арсы, по своему обычаю, готовили своих лучших воинов.

Несколько раз Дарник наведывался к заградительному отряду. Там все оставалось без изменений. Дарникцы и арсы, стоя в строю, перебрасывались вполне мирными насмешками и шутками. Когда появились первые подводы с «лодочными» арсами, крепостные соратники приветствовали их ободряющими криками.

– Ну и приучил ты их уже, – ухмыляясь, заметил воеводе подъехавший Быстрян. – Радуются, что просто остались живы.

Объявившийся вдруг рядом Стержак придерживался другого мнения:

– Ты должен забрать у них десятую часть добычи в пользу князя.

– Три ладьи и пленные больше чем одна десятая часть добычи, – с трудом сдерживаясь, возразил Рыбья Кровь.

– Значит, половину их цены должен заплатить князю ты, – не отставал короякский воевода.

– Завтра утром получите всю плату, – пообещал ему бежечанин.

Стержак удовлетворенно кивнул, не заметив, как Быстрян тревожно взглянул на своего молодого командира – ему интонация Дарника говорила больше, чем сами слова.

Крепостные арсы уходили последними, прикрывая собой колонну повозок, но никто не собирался на них нападать. Едва последний разбойник скрылся из виду, все ватаги Дарника вернулись в городище. Пожилые липовцы плакали от счастья – за всю жизнь это была их первая победа над своими воинственными властителями. Убит был лишь один липовец и ранено семеро ватажников. Когда это выяснилось, Быстрян заметил Дарнику:

– В Корояке только и разговоров, что ты воюешь без потерь. Не только тебя, но и тех, кто рядом с тобой, считают завороженными.

Единственными, кто не радовался новой победе над арсами и испытывал сильное смущение, были княжеские гриди. Все сражение они простояли в полном вооружении как простые зрители. Женщины из числа бывших остёрских пленниц попытались пристыдить гридней, однако Дарник остановил их:

– Дело воинов – слушаться приказов своих вожаков, они наши гости, и относитесь к ним как к гостям.

Сам он, впрочем, думал несколько иначе, и когда за вечерним пиром княжеские гриди поднимались из-за стола по нужде, назад за стол они уже не возвращались. Отдельная тройка крепышей под командой Бортя хватала их в темноте, связывала и опускала в холодный погреб. Когда сильно выпивший Стержак удивился, что за столом не осталось ни одного гридя, точно так же поступили и с ним.

Наутро при стечении всех воинов и липовцев Рыбья Кровь объявил, что за проявленную трусость княжеские гриди вместе с воеводой лишаются своего оружия и лошадей. Вместо мечей им выдали по увесистой палке отбиваться от волков, снабдили едой на пять дней и отправили в Корояк пешком. Стержак, правда, попробовал ругаться и угрожать, но по знаку Дарника через сук развесистого дуба перебросили веревочную петлю, и короякский воевода сразу замолчал, вспомнив привычку бежецкого вожака вешать крикунов без предупреждений. Так под свист и улюлюканье бравые княжеские гриди, пряча взбешенные глаза, покинули Липов, а тридцать рослых боевых коней и десять вьючных пополнили дарникский табун.

Вместе с победой к воеводе окончательно вернулись его прежняя кипучая энергия и целеустремленность. Если на пиршестве после осады Арса непомерные восхваления липовцев кружили ему голову и мешали совершать даже самые простые поступки, то сейчас, когда от всего городища к нему, Дарнику, исходили безграничная признательность и любовь, ему в ответ хотелось отплатить десятикратной заботой и вниманием. Самое удивительное, что он уже и на себя и на свою ватагу смотрел как бы с точки зрения липовчан. Поэтому прибавление к быстрянскому обозу с бойниками, наложницами и детьми еще почти тридцать новых пленных особого восторга у него не вызвало. На совете со старейшинами городища он так прямо и сказал:

– Я понимаю, что всю нашу ораву вам прокормить очень тяжело, поэтому давайте думать, как сделать это полегче.

Выход нашли в отправке войсковых добытчиков по дальним селищам, где они за дирхемы скупали зерно и крупы. С расселением было проще – хоть места в рабочих домах хватало для всех, Дарник все же стремился побыстрей перевести ватажников и пленных на войсковое дворище, пусть даже в недостроенные дома. Октябрь-листопад выдался на редкость теплым и сухим, и работа по возведению жилищ и основательной ограды дворища не утихала весь световой день. Не вышло затруднений и с пленницами, в три дня их всех разобрали липовские женихи. Подростки тоже были уже достаточно крепкими, чтобы участвовать в общих работах. Словом, пока в войсковой казне хватало серебра, беспокоиться о зимовке не приходилось.

Две недели спустя после изгнания княжеских гридей пожаловал из Корояка в Липов еще один караван. На четырех подводах прибыли Кривонос и Лисич со своими наложницами и десятком ополченцев из тех, кто постоянно хотел попасть в дарникскую ватагу. Стержак не простил бесчестия, и князь отдал ему за обиду дворище Дарника и, как говорили, по первому зимнику собирался еще строже наказать дерзского бежечанина.

Это известие не очень смутило Рыбью Кровь, чего-то похожего он и ожидал. Зато обрадовало, как спокойно его восприняли липовцы и ватажники. Даже на новых нахлебников не дулись, напротив, Карнаш с глазу на глаз посоветовал воеводе договориться с ближайшими селищами о помощи людьми. Дарник же предложил свое: готовить к отражению неприятелей самих липовцев, мол, ему нужны еще пятьдесят бойцов, тогда можно не страшиться ни арсов, ни князя Рогана. При прекращении зимой земледельческих работ такое положение оказалось для липовцев не слишком обременительным и даже внесло заметное разнообразие в их повседневные заботы.

Составив шесть смешанных ватаг, Дарник перевел гарнизон на трехсменный режим: пока одни сторожили, а другие строили, третьи по полдня занимались боевыми учениями.

Следующим оборонительным шагом воеводы стало возведение Короякской заставы. Один из готовых и уже заселенных двухъярусных домов раскатали по бревнышку, завезли по короякской дороге за двадцать верст и снова в три дня сложили. Его нижний ярус заняла конюшня, а верхний – гридница на шесть бойников. Вокруг башни навалили по окружности малую засеку, а вместо ворот поставили боевую повозку с высокими бортами, которую для прохода требовалось лишь откатить в сторону. Оборонительное значение такой заставы было скорее воображаемым, чем реальным, тем не менее само ее наличие произвело на липовцев весьма сильное впечатление как некая отметина их собственной охраняемой земли.

Отныне большой конный дозор каждый день отправлялся из городища к западному пограничью, вез сторожам еду и фураж и узнавал, все ли спокойно. Раз в неделю состав заставы менялся, и это в Липове считалось самым опасным боевым заданием, после которого каждый мог считать себя бывалым воином.