Глава 44
Сентябрь, 11-е
Дождь перестал, и в последующие дни погода стояла ясная. На небе сияло солнце, в мирном свете которого вопиющим контрастом представала картина разрушения. Возобновились османские обстрелы, сопровождаемые несколькими вялыми попытками изобразить приступ, но они вскоре захлебывались под метким огнем стрелков, засевших среди каменных осыпей у стен Биргу и Сенглеа. Встреч с советниками Великий магистр больше не назначал. Обсуждать было, в сущности, нечего. Рацион все урезался, число способных держать оружие все убавлялось — достаточно лишь еще одного решительного штурма, и защитникам неминуемо грозит поражение со всеми вытекающими последствиями. Оставалось лишь держаться в надежде уцелеть как можно дольше.
Изо дня в день Томас, вставая предрассветной порой, шел занимать свой пост на бастионе рядом с Ричардом и остальными защитниками, ожидая в тревожном созерцании, не готовится ли очередной приступ. Хотя атаки неприятеля постепенно сходили на нет, а по укреплениям постреливали лишь некоторые из батарей. Ощущение такое, что продолжать осаду у врага уже просто не хватало ни сил, ни храбрости. И впервые за все время стала проклевываться надежда, что они с Марией и Ричардом, глядишь, все-таки уцелеют. А вдруг?.. Тогда они вместе (иначе и быть не может) возвратятся в Англию и заживут так, как им прежде и не мечталось. Вернее, не удавалось. Было в этих тихих грезах что-то… справедливое, что ли. «Ну а как же иначе?» — думал Томас с умиротворенной улыбкой. Ведь должны же им воздаться все эти перенесенные страдания?
Молиться за такой исход не было смысла хотя бы потому, что за него (он знал это досконально) молилась Мария, причем молилась истово, как ни за что другое. В подвале дома она соорудила маленький алтарь и, сжимая в руках четки, простаивала там на коленях часами, возведя глаза на статуэтку Девы Марии и шепча молитвы. Паузы допускались лишь тогда, когда сверху пролетало ядро — либо с заунывным жужжанием мимо, либо с сыпучим грохотом при попадании в какое-нибудь из близстоящих строений.
На эти ее зряшные стояния Томас смотрел с известной долей иронии, как и на всех убежденных, что этот мир — не что иное, как плод творения любящего и крайне сострадательного Бога. Хорошо хоть, что религиозные убеждения Марии не вменяли ей запрета на ту гамму удовольствий, которую они оба черпали от своей связи — один из многих компромиссов среди верующих, которые Томас истолковывал не иначе как поверхностность самих религиозных чувств.
Уже не чувствовалось бремя той вины, что прежде сопровождало в нем отрицание веры, когда казалось, что он тем самым предает себя и окружающих. Сейчас словно некая пелена упала с глаз, развеялась обманчивой дымкой — и осталось ощущение свободы, портил которую лишь сквознячок страха, что все в этом мире неотвратимо заканчивается смертью. Смерть одновременно служила и четким напоминанием о необходимости жить в полную силу здесь и сейчас. И нет никакой награды в виде загробного блаженства, а есть лишь ходульное обещание рая, хоть как-то подслащающее горечь быстротечной жизни, которая для многих является лишь унылой борьбой с голодом и преждевременной насильственной смертью. Что и говорить, придумано хитро, чтобы исправно удерживать людей в узде. Так с горькой усмешкой размышлял Томас.
— А?..
Ход мысли он внезапно потерял. На него с любопытством посматривал Ричард, сидящий здесь же за бастионным парапетом.
— О чем вы, интересно, раздумывали? — полюбопытствовал он.
— Я? Да так, преходящие фантазии. — Томас потянулся, после чего осторожно выглянул и осмотрел неприятельские позиции в сотне шагов отсюда. Мерные флажки турок по-прежнему свисали со своих вешек. Тишь да гладь. Ни шевеления, ни даже намека на него — ни здесь, вблизи, ни дальше в тыл, откуда обычно небольшими отрядами в лагерь с кораблей доставлялись припасы. Приподнявшись, на позиции врага посмотрел и Ричард, ища взглядом гнезда вражеских стрелков.
— Что-то у них сегодня тихо.
— Тихо в раю, — мрачновато сострил Томас. — А у них… Тебе не кажется, что они ушли?
— Ушли? — Ричард, удивившись, еще раз оглядел вражеские ложементы. — Может, какая-то уловка?
— А вот мы сейчас посмотрим, — поджал губы Томас.
Он сел и расстегнул на подбородке ремешок. Затем, взяв одну из заряженных аркебуз, что были наготове прислонены к парапету, водрузил на ствол шлем и медленно поднял его, чтобы над кладкой четко просматривался плюмаж. Поводил шлемом в одну сторону, затем в другую — не видеть этого из своих окопов враг попросту не мог.
— Если там хоть кто-нибудь есть, они не упустят случая дать выстрел по одному из рыцарей, — рассудил Томас.
Приманка не сработала. Наконец, когда стала уже затекать рука, аркебузу он опустил и снял с нее шлем.
— Пошли кого-нибудь с сообщением к ла Валетту. Что, мол, враг впереди не обнаруживает своего присутствия. А я, когда вернусь, сообщу, так ли это на самом деле.
— Вы… туда? К ним? — округлил глаза Ричард.
— Разумеется. Надо же, чтобы наверняка.
— А если это ловушка? Попытка выманить нас из укрытия?
— Ты сам видел, — сказал Томас, нахлобучивая шлем. — Ни единого выстрела. Они побросали свои ложементы, я в этом уверен.
— Но зачем?
— Терпеть не могу гадать наперед, — улыбнулся Томас. — И о тайной своей надежде слова не скажу, пока не увижу все своими глазами. Ну ладно, Ричард, — он хлопнул сына по плечу, — не будем мешкать. Посылай человека к ла Валетту и следи за мной. А то кто знает: туда-то я ползком, а обратно, может, и бегом придется.
Не дожидаясь ответа, он, пригнувшись, засеменил от парапета к ближайшему провалу, где не так давно был на скорую руку сооружен небольшой бруствер. По ту сторону вроде никого. Удовольствовавшись тем, что движения впереди не наблюдается, Томас с коротким вдохом перекатился через закраину и по склону осыпи слетел в рытвину, где припал к земле, тяжело переводя дыхание. Слух напряженно вылавливал малейшие признаки движения или голосов. Тихо.
Справа неподалеку виднелся труп, наполовину заваленный осыпью и припорошенный мучнистой пылью. На тюрбане бурело засохшее пятно, взлохмаченное в том месте, где череп прошила пуля. Глаза на откинутой голове омертвело пялились на чистую небесную лазурь, а по вздувшейся физиономии с ленивым жужжанием ползали мухи, жируя на гниющей плоти. Судя по виду и запаху, тело пролежало здесь дней десять — одно из многих, которых турки не рискнули забрать для достойных похорон по своему обряду.
Пока вроде бы все в порядке. Томас осторожно поднял голову и выглянул за край рытвины. Впереди расстилалась каменистая земля в грубых язвинах от вражеской картечи и ядер, которые даже при недолете, ударившись о камни, рикошетом отскакивали на укрепления. Куда ни глянь, всюду сломанные лестницы, брошенное оружие и доспехи — все это вперемешку с мертвецами, гротескно раздувшимися под солнечным зноем. Не более чем в двадцати ярдах от Томаса торчали разбитые обломки осадной башни, и он, медленно выпроставшись из рытвины, помчался к ней через открытое пространство, пригнув голову и плечи. Удивительно: ни окрика, ни выстрела. Присев на корточки за своеобразным укрытием из толстых досок, Томас кое-как отдышался, после чего оглянулся на бастион. Там виднелось поблескивание стали: значит, Ричард смотрит.
— Ниже голову, дуралей! — прошипел в сердцах Томас, вторя себе свирепым жестом, но голова юноши по-прежнему торчала над парапетом. Из страха за сына Томас выскочил из укрытия и помчался к ближайшему османскому флажку, помечающему переднюю линию ложементов: если где-то поблизости укрылся стрелок, то пусть он лучше выстрелит в эту бегущую мишень, чем в Ричарда. Бежал Томас не по прямой, а зигзагами. Сердце гулко стучало от напряжения и страха. Незаметно для себя он очутился на бруствере ложемента, куда и упал на четвереньках, с плеском разбрызгав глинистую жижу на дне. Тут же распластался по отвесной боковине, раскинув руки и тяжело переводя дыхание. Огляделся — никого. Он здесь один.
Кое-как уняв дыхание, Томас вынул меч и осторожно тронулся к ответвлению, которое, по логике, должно было выводить в одну из сап. За собой турки оставили немногое: в основном ломаный инвентарь да задубелое от грязи тряпье. Осторожно свернув за угол, Томас по сапе пробрался к одной из батарей, что смолкла три дня назад. Редан, исправно молотивший Биргу последние два месяца, поражал своим безмолвием. Более того, в амбразурах из корзин с землей и камнем совсем не просматривалось пушечных жерл.
Постепенно сапа шла вверх и входила в батарею. Здесь в горле першило от густого, с кислинкой, запаха жженого пороха. Кое-где виднелись обугленные остатки лафетов, разбитые бочонки и балясины, что использовались при возведении орудийных платформ. Невдалеке за батареей возвышалось подобие кургана, возле макушки которого рылась свора одичалых собак. Под тонким слоем отрытой земли находилась братская могила, из которой оголодавшие животные вытаскивали для пропитания части мертвых тел.
С центрального возвышения батареи виднелись дымы и на других реданах, по ту сторону бухты, а те, что были нацелены на Биргу и Сенглеа с оконечностей обоих мысов, не подавали признаков жизни. В сердце взметнулась надежда: уж не снимает ли враг осаду? Томас еще раз оглядел окружающие высоты и с хмельной от радости головой сунул меч обратно в ножны. Срочно, бегом, обратно на бастион. До него отсюда с четверть мили — далековато. Может, махнуть напрямик по открытой местности? Нет, лучше все же не рисковать: враг может оставить горстку стрелков, чтобы постреливали для острастки, если защитники вот так смело начнут высовываться за пределы своих укреплений.
По возвращении на бастионе его уже ждал Великий магистр.
— Ну что? — спросил он; на изможденном лице пятнами проступал взволнованный румянец.
— Они ушли, сир. — Томас в полный рост, на виду у вражеских окопов, стал указывать свой маршрут: — Я добрался туда, до той вон батареи. Никого. Унесено все, что можно — и орудия, и припасы, — а остальное пожжено. По эту сторону позиции ими брошены, это я могу сказать с уверенностью.
Ла Валетт кивнул.
— Дозорные на Сент-Анджело также видели, как они снимают пушки с батарей на Шиберрасе.
Ворчливый перекат пушечного выстрела из-за бухты показал, что кое-какие орудия у турок еще действуют (мол, не обольщайтесь). Томас обернулся туда, где за Сент-Эльмо дугой вытягивался полуостров. Понаблюдав за вспышками и дымками выстрелов, он сделал вывод:
— На каждой из батарей, сир, у них осталось не больше чем по одному орудию. В общей сложности набирается штук шесть. Чтобы отвлекать наше внимание и прикрывать отход их армии к кораблям.
— Тогда получается, мы их побили! — радостно воскликнул Ричард, в порыве чувств ткнув одной из перчаток в другую. — Именем всего святого, мы сделали это!
— Торжествовать пока рано, — сказал ла Валетт, задумчиво огладив бороду. — Мустафа-паше, несомненно, известно, что мы в шаге от поражения. Ему надо всего лишь подождать, пока голод или упадок духа подкосят нас, заставив сдаться. На его месте я бы остался здесь и довел дело до конца, поднеся султану плод своей горькой победы. Причина для отхода может быть одна: турки узнали о приближении подмоги. А значит, наконец-то зашевелился дон Гарсия.
Что и говорить, выводы Великого магистра прозвучали весомо.
— Так что нам сейчас делать, сир? — встрепенулся Ричард. — Устроить вылазку и наподдать османам?
— Я завидую вашей пылкости, молодой человек, — с грустинкой улыбнулся ла Валетт. — И кого же мы, по-вашему, сможем выставить на бой? Жалкий отряд перевязанных чучел? Нет. Если дон Гарсия и впрямь вышел на подмогу, то будем дожидаться его. Если только… — Он задумчиво поглядел в сторону Сент-Эльмо. — Если только в порядке ожидания не занять наш форт. Да-да, Святого Эльма. Чтобы союзники на подходе увидели над ним флаг Ордена. По возможности скоро. — Он испытующе поглядел на Томаса. — В конюшне у нас еще есть с десяток коней — все, что осталось. Вверяю их вам и вашему оруженосцу. С собой возьмите восьмерых проверенных людей. Скачите в Сент-Эльмо. Если там еще окажутся турки, выбейте их и водрузите на тыловой башне наш штандарт. Двоих человек отправьте на вершину Шиберраса, оценить обстановку — есть ли еще враг и не видать ли армии дона Гарсии. В Мдине у нас еще есть свежие силы. Я пошлю туда гонца с приказом гарнизону выдвинуться в помощь дону Гарсии.
— Слушаю, сир, — склонил голову Томас. — Выйдем сразу по мере готовности.
* * *
Обширный лагерь, раскинувшийся вокруг Марсы, был брошен. Притоптанную землю захламляли какие-то обломки, обрывки и тлеющие кучи, куда турки перед отходом сваливали для сжигания то, что не могли взять с собой. Небольшой конный отряд Томаса вошел в лагерь около полудня. Сияющее в безоблачном небе солнце выхватывало пейзаж во всей его неприглядности. К запаху горелого мусора примешивалась еще и вонь отхожих мест, так что при проезде приходилось прижимать к носу латную рукавицу.
На дальней стороне лагеря, где дорога вдоль Шиберраса поворачивала на Сент-Эльмо, стояло несколько палаток, единственных из оставшихся. Воздух здесь густел жирным смрадом разложения; Томас, направляя коня к приоткрытому клапану ближней палатки, невольно сглотнул рвотный позыв. Помимо туканья копыт и побрякивания удил, единственным звуком здесь было сонное жужжание мух в недвижном воздухе. Через приоткрытый вход виднелись ряды безжизненных тел на грязных скатках. Живых здесь не было. Многим перерезали горло: османы определенно решили не допустить, чтобы кто-нибудь из соплеменников попал в плен к иоаннитам или, того хуже, в руки мстительных мальтийцев.
— Боже милостивый, — выдохнул Ричард, оглядывая с седла эту жуткую картину.
— Боже, да еще милостивый… Удивительно, что из тебя все еще исходят такие слова, — устало вымолвил Томас и, повернув коня, дал ему шпоры, чтобы как можно скорее выехать из этого гиблого места и вобрать грудью не отравленный тленом воздух.
Отряд поскакал дальше. Слева вздымался гребень; справа, переливаясь, посверкивали воды бухты. С горного склона не доносилось ни звука. По ходу миновали все четыре батареи, откуда враг обстреливал Сенглеа и Биргу, а до этого — Сент-Эльмо. Две пушки получили повреждения в лафет и были брошены; предварительно, чтобы вывести из строя, стволы им разорвали двойной закладкой пороха с боеприпасом.
Наконец дорога, обогнув каменный выступ, повернула к порушенным стенам форта. Томас, натянув поводья, с расстояния мрачно оглядел знакомую, въевшуюся в память панораму. Земля перед стеной была изборождена вражескими сапами и ложементами, точно шрамами. Один из провалов турки засыпали камнями вперемешку с грунтом и утрамбовали. По этой насыпи враг затащил наверх пушки, чтобы со стены палить через бухту. Здесь, как пока и везде, не обнаруживалось никаких признаков жизни. Томас дал отмашку, и цепочка всадников на рысях двинулась к форту. По приближении вдоль насыпи стал виден ряд кольев, на которые были насажены какие-то округлые темные предметы. При виде их желудок Томасу как будто сжало, а в сердце заклокотал гнев: он понял, что это.
— Это там… головы? — неуверенно спросил Ричард.
Томас коротко кивнул и погнал коня рысью, чтобы сын и остальные не видели его горя. После двух месяцев под солнцем иссохшие черты на лицах уже и не угадывались. Мертвая кожа прикипела к кости, обнажив в оскале зубы. Лепились к черепам выгоревшие под зноем встрепанные волосы, глаза давно выклевали чайки. Зрелище без преувеличения тошнотворное. И это все, что осталось от боевых товарищей, отдавших жизнь за то, чтобы Сент-Эльмо продержался, и продержался гораздо дольше, чем ожидалось. Своим страданием и смертью они отыграли время для своих товарищей в Биргу и Сенглеа. При виде этих скорбных останков Томас ощутил укол вины за то, что сам он до сих пор жив.
Впрочем, лучше об этом не думать. Ведь он тоже сражался, пока была возможность; ну а погибнуть… Остаться и погибнуть было бы бессмысленно; непозволительно бесцельно после того, как у него появились Мария и сын, ради которых стоило — нет, надо было— жить. Тем не менее эти немые головы сейчас словно язвительно корили: мы-то вот поплатились головой, а ты… И ему было стыдно.
Миновав последний из жутковатых кольев, он проехал в форт; люди следом. Копыта коней приглушенно цокали по щербатым плитам внутреннего двора.
— У кого штандарт? — прочистив горло, осведомился Томас.
— У меня, сэр, — ответил один из сержантов.
— Спешивайся и ступай за мной. — Рыцарь выпустил поводья и слез с седла. — Пошли двоих, кто позорче, на вершину гребня, — сказал он Ричарду. — Надо узнать, что там затевает Мустафа-паша. Погрузить свое воинство на корабли он явно еще не успел. Пусть также поглядят, не видать ли союзников. Все понятно?
Сын кивнул.
— Затем надо обыскать форт. Возможно, они кого-то после себя оставили — раненых, кого-нибудь из пленных. Если так, то, может быть, удастся составить более полную картину того, что у сарацин на уме.
Томас жестом указал сержанту идти следом, а сам через двор двинулся ко входу в главную башню. Слышно было, как сзади Ричард приглушенно отдает распоряжения. Оно и понятно: оба, и Томас, и Ричард, настолько сполна вкусили ужасов отчаянной борьбы за Сент-Эльмо, что теперь их невольно пробирало ощущение, будто призраки тех, кто здесь погиб, в тишине взирают на них. Едва взойдя на верх башни, Томас увидел, что зеленый стяг, которым османы через бухту дразнили христиан, снят с флагштока.
— Поднимите наш славный крест, сержант. Если турки все еще на острове, то пускай видят, что Сент-Эльмо снова за нами.
— Слушаю, сэр.
Из переметной сумы сержант достал плотно свернутое знамя, подошел к флагштоку и, сноровисто приладив красно-белое полотнище к фалу, поднял его на самую верхушку. В легком морском бризе флаг изящно заколыхался. Минуту спустя через пространство бухты донеслись приглушенные крики ликования; видно было, как над парапетом Сент-Анджело восторженно размахивают руками солдаты гарнизона. Через бухту уже направлялись лодки, груженные людьми, амуницией и небольшим запасом провианта, чтобы продержаться в форте до конца осады. Томас повернулся и посмотрел вниз, на тот угол укрепления, где он со своими людьми пережидал обстрелы и изо дня в день противостоял стали и огню врага.
Когда взгляд остановился на пятачке, где, торча на стульях, мужественно приняли смерть полковник Мас и капитан Миранда, сердце кольнула боль: вот кто был истинными героями обороны форта, безукоризненно выполнявшими свой долг до самого конца.
— Сэр, посмотрите-ка туда, — окликнул сержант, который сейчас, держа руку у бровей, щурился на север.
Томас вгляделся в указанном направлении. Там, в мерцающей дымке расстояния, стелилось облако, плавно текущее над просушенной солнцем местностью в направлении Мдины. Разумеется, облако образовывала при перемещении большая масса людей.
— Интересно, кто это, — напряженно спросил сержант, — наши или супостаты?
— Турки, — поджал губы Томас. — Движутся на Мдину. — О численности колонны можно было догадываться по протяженности пылевого полога. — Похоже, что идут все, кто только способен нести оружие. Может статься, насчет подмоги Великий магистр все-таки ошибался.
Сержант в сердцах сплюнул.
— Если только дон Гарсия не прибыл, то Мдину они возьмут. Тут и гадать нечего. А тамошнего запаса провианта им хватит, чтобы вернутся с ним в Биргу и переупрямить нас: нам-то совсем есть нечего.
— Тогда нам лучше надеяться, что Мдина выстоит, — рассудил Томас.
Росток надежды в нем начинал увядать. От пылевой завесы он перевел взгляд на море. Примерно в миле от берега морской простор чуть скрадывала дымка; тем не менее взгляд различал мачты и паруса османского флота, берущего курс на северный конец острова.
— Они идут в залив Святого Павла. Зачем именно, скоро, видимо, узнаем. Оставайся здесь и наблюдай. Если колонна врага изменит направление, спустись и сообщи мне. Я буду во внутреннем дворе. Надо будет убраться из форта загодя, если сарацины вдруг решат занять Сент-Эльмо снова.
Сержант кивнул, и Томас пошел спускаться вниз. Выйдя из башни под слепящий свет, он с прищуром огляделся. Двое солдат, что остались смотреть за лошадьми, отступили в скудную полосу тени вдоль одной из стен. Из здания часовни показался Ричард. Томас жестом его подозвал.
— Надо будет снять вот это, — он указал на колья с водруженными головами. — Сними и помести пока в часовню. Достойно предать их земле можно будет потом.
Ричард не пошевелился, а лишь неотрывно, распахнутыми глазами на них смотрел.
— Надо оставить их так, как есть. Чтобы люди видели истинную суть магометанства.
— Нет, — сказал Томас твердо. — Их надо убрать. Это надругательство над человечностью.
Ричард в ответ невесело рассмеялся.
— Вся эта кровавая возня — надругательство над человечностью. И пусть головы послужат об этом напоминанием. Вот они, истинные плоды войны. Пускай же они послужат уроком тем, кто их увидит. Пусть поймут, что с нами сделала война.
Томас, помолчав, тихо заметил:
— Ты хочешь преподать урок нашим? Дескать, какая страшная цена здесь была заплачена? Они это уже знают. Сердца их и без того разрываются от боли. Что толку казать им еще одно зверство? Это их только лишний раз распалит. Они будут гореть жаждой мести, искать ей выхода, и насилие породит в них лишь новое насилие.
— Вот и пусть будет так. Пока мир не очистится от скверны магометанской веры.
Сумеречная тоска завладела Томасом при виде угрюмого, гневного лица юноши.
— Ричард. Сын. Когда-нибудь мы должны положить конец этому противостоянию, иначе оно погубит нас. Ужели ты этого не видишь?
Глядя себе под ноги, юноша сдавленно ответил:
— Вижу, но ничего не могу поделать с собой, со своими чувствами. Сейчас… После такого…
— У тебя впереди жизнь. Не трать ее на ненависть. Ты достоин лучшей доли. У меня самого слишком много времени ушло на осмысление этого. Не хватало еще, чтобы мои ошибки повторил ты. Эх, Ричард… — Он положил руку сыну на плечо. — Прошу тебя, помоги мне их убрать.
Губы сына сжались тонкой линией, но, подняв глаза, он все-таки кивнул. Остальным солдатам Томас приказал продолжить обход форта, а они вдвоем с Ричардом поднялись к тому зловещему частоколу. Остановившись перед крайней из голов, Томас взмахом отогнал от нее мух, взметнувшихся с унылым жужжанием. Вблизи можно было различить черты. Он понял, кто это.
— Капитан Миранда…
Перед глазами воскрес образ пылкого испанца — бравого вояки, что вдохновлял солдат самоотверженно сражаться при вопиющем перевесе врага. Миранда с мечом в руке; блеск его клинка и доспехов, дерзкие шутки в лицо врагу… Но вот образ истаял, а остались лишь скукоженные, побуревшие под солнцем останки. С тягостным вздохом Томас протянул к нему обе руки.
В эту секунду его заставил обернуться отдаленный стук копыт. К форту, погоняя коня, во весь опор мчался один из солдат, посланных на гребень для разведки. Оставив на время свое малоприятное занятие, Томас, а с ним и Ричард, пошагали вниз, навстречу верховому. Дернув поводья, отчего конь в фонтане пыли и каменной крошки взвился на дыбы, всадник выбросил руку в сторону севера:
— Подмога, сэр! Пришла подмога! Там, возле Нашшара! Уже готовятся дать бой!
— Сколько их? — чувствуя, как кровь приливает к затылку, осведомился Томас.
— Тысяч семь, — не раздумывая, ответил солдат, — а то и восемь.
— Восемь тысяч? — изогнув бровь, озабоченно прикинул Томас. — А у врага?
— Примерно вдвое больше.
Получается, численный перевес все равно на стороне турок. Но, как-никак, свежие силы против измотанного, оголодавшего противника…
— Там, внизу, сейчас причаливают лодки из Сент-Анджело, — указал он всаднику. — Скачи к берегу, пересаживайся и немедленно к Великому магистру. Сообщи ему о том, что видел.
Под удаляющийся стук копыт Томас торопливо пошел спускаться к форту.
— Что теперь? — поспевая следом, спросил Ричард.
— Теперь? — с тонкой улыбкой произнес рыцарь. — Теперь, сын, нам для пребывания отводится одно-единственное место. Сегодня решается судьба всей Мальты — да что там, всего христианства, — и зависит она от исхода предстоящей битвы. С победой дона Гарсии османы будут сокрушены. Если же он проиграет, они возобновят осаду в твердой уверенности, что больше их уже ничто не отвлечет. Дону Гарсии сегодня понадобится каждый — ты слышишь? каждый! — кто способен держать оружие. Наша судьба теперь решается под Нашшаром. Поспешим!
