Глава 27

Настроение в обители было в тот вечер подавленным. На стол Дженкинс выставил бесхитростную овсянку, пояснив, что свежего мяса на рынках Биргу больше нет и не предвидится. В целях экономии провианта Великий магистр распорядился, чтобы вся живность отныне забивалась и засаливалась для хранения на грузовых складах возле верфи. Фураж теперь полагался только небольшому числу лошадей. С появлением в городе большого числа беженцев приходилось искать дополнительное место постоя для солдат, а потому в обитель английских рыцарей определили дюжину итальянских наемников, которые теперь столовались в зале вместе с Томасом, Ричардом и сэром Мартином. С прибытием итальянцев хлопот у старика Дженкинса существенно прибавилось, и к новым постояльцам он относился с плохо скрытой неприязнью.

Ужин протекал нешумно, даже как-то задумчиво, разговоры за длинным столом ограничивались в основном просьбами передать тарелку, солонку или кувшин с разбавленным вином. Наемники кучковались на конце стола, что ближе к двери, оставив троим англичанам более удобные места поближе к камину.

— А где, интересно, сэр Оливер? — поинтересовался Ричард. — Он же, кажется, говорил, что с прибытием турок поселится в обители.

Сэр Мартин пожал плечами.

— У него мошна достаточно туга, чтобы позволить себе снимать отдельное жилье. А нос задран так, что тяготиться обществом своих братьев-рыцарей он считает ниже своего достоинства.

— А вы, часом, не знаете, где он мог поселиться? — спросил между делом Томас, помешивая ложкой кашу.

— Да откуда мне знать, — буркнул сэр Мартин.

Трапеза продолжалась в молчании.

— Ишь как оно вышло, с ла Ривьером-то, — тягостно вздохнул сэр Мартин. — Воин был хороший. Никогда не межевался с раздумьями, бить турка или нет. Эх, такого человека потеряли…

Томас в ответ кивнул.

— Однако и безрассудства ему тоже хватало, — сделал оговорку Ричард. — Придерживайся он четко поставленной задачи взять пленных, не угодил бы сам в руки врага.

Сэр Мартин, опустив ложку, недружелюбно уставился на эсквайра.

— Еще раз ставлю тебе на вид, молодой человек: ты забываешь свое место. Подобные суждения, да еще в устах оруженосца, порочат ла Ривьера. Вот дослужишься до собственных шпор — тогда, и только тогда будешь иметь право выносить о рыцарях Ордена какое-то суждение. А умер он, надо сказать, с честью.

— Я не оспариваю этого, сэр. Просто подчеркиваю, что этой своей участи он вполне мог бы избежать.

— По крайней мере, своей смертью он оказал всем нам неоценимую услугу, — заметил Томас.

— Интересно, каким образом? — застроптивился Ричард. — Как справедливо указал сэр Мартин, нам нужны хорошие солдаты, а теперь мы потеряли одного рыцаря и двух оруженосцев, которых то ли убили, то ли взяли в плен. Что едва ли не хуже.

Томас, оттолкнув тарелку, вполоборота повернулся к Ричарду.

— Именно ла Ривьеру хватило ума и мужества убедить сарацин атаковать самое прочное звено нашей обороны. В других местах рвы у нас гораздо мельче, и их там пока даже не прикрывают пушки. Направь османы свой приступ не в лоб, а с боков от ворот, не исключено, что им удалось бы взобраться на стены. А захвати они там плацдарм и толкнись оттуда в Биргу, дело было бы считай что проиграно. Получилось же так — и в этом, несомненно, заслуга ла Ривьера, — что их жестоко отбили в месте, которое они, с его подачи, почитали за самое уязвимое. Обжегшись там на молоке, они теперь дуют на воду, решая атаковать, по их понятию, более доступную цель. А именно форт Сент-Эльмо, к которому они теперь выдвигаются.

Молодой человек опустил глаза.

— Я не подозревал подлинной величины его поступка, — проговорил он, глядя себе на ладони.

— Эх, молодежь, молодежь, — снисходительно попенял сэр Мартин. — Все как есть верхогляды. Ну да ничего, со временем научишься зрить в корень. Если мы, понятно, до этой поры доживем.

— Приношу вам свои извинения, сэр, — виновато поглядел на Томаса Ричард.

— Передо мной извиняться нет смысла, — сказал Баррет. — Просто ты, сам о том не подозревая, опорочил имя человека, отдавшего за всех нас жизнь. А ведь может статься, что храбрость и сила духа ла Ривьера изменила весь ход осады. Подумай о том, Ричард, прежде чем в следующий раз делать о ком-либо поспешные выводы. — Томас поднялся из-за стола. — Ну ладно, пойду укладываться. Спокойной вам ночи, джентльмены. И нашим гостям, — громко произнес он, делая полупоклон в другую сторону стола.

Занятые тихим разговором итальянцы обернулись на голос и, смекнув, о чем идет речь, учтиво склонили головы, после чего возобновили прерванную беседу.

Томас ретировался в свою комнату-келью, прикрыл за собой дверь и, устало сев на кровать, скинул башмаки, стянул бриджи и улегся, глядя в потолок. В узкое окно над головой струился лучик лунного света, призрачной дугой ложась на противоположную стену. Томас сунул руки под голову и зевнул. Спать не доводилось два дня. Давали знать о себе напряжение прошлой ночи и треволнения нынешнего дня; так он, пожалуй, давно не уставал. А если точнее, то уже много лет. Прикрыв глаза, Томас ровно задышал, но сон отчего-то не шел. Вот мимо двери прогрохотали шаги, и голос сэра Мартина досадливо что-то брякнул об «итальяшках», после чего так же досадливо захлопнулась дверь в его комнату.

Утомленный ум возвратился к недавней стычке (опять стычке!) со Стокли наверху бастиона. Какова действительная его роль во всем этом? Он что, и вправду все эти двадцать лет вынашивал в себе обиду отвергнутого воздыхателя? Хотя, если вдуматься, ревность и впрямь способна подпитываться обрывками воспоминаний, так же как любовь. Получается, Стокли скрытничает о местонахождении Марии из ревности? Или, по его словам, таково все-таки желание самой Марии? Ее, безусловно, надо будет найти. Причем скоро.

В дверь легонько постучали. Первой мыслью было прикинуться спящим и не открывать. Хотя отвлечься от навязчивых мыслей о Марии тоже не мешало.

Вполголоса чертыхнувшись, Томас уселся на кровати:

— Войдите!

Чуть скрипнули петли, и в приоткрытом дверном проеме со свечой показался Ричард. Из зала в комнату донеслось журчание разговора, более веселого и непринужденного с уходом из-за стола иноземцев-англичан.

Сзади как раз прошел на кухню Дженкинс, за добавкой: еще одним кувшином вина.

— Сэр Томас, мне нужно с вами поговорить, — возвестил с порога Ричард.

— Ну так заходи.

Эсквайр закрыл за собой дверь и, подойдя, поставил свечу у кровати, а себе поднес единственный в комнате стул.

— Если ты насчет нынешнего разговора, — предупреждающе заметил Томас, — то я лишь призывал тебя лишний раз все взвешивать, прежде чем выносить суждение. А то у тебя есть склонность забываться, что на тебя здесь смотрят как на оруженосца и ждут от тебя подобающего поведения. Даже оруженосцы, что постарше.

— Да я не о том, — отмахнулся Ричард. — Мне надо с вами обсудить кое-что поважнее. — Он с некоторой опаской оглянулся на дверь — как бы кто не подслушал, — после чего придвинулся ближе и тихо заговорил буднично-доверительным тоном: — Я нынче, пока вы с ла Валеттом и остальными находились на бастионе, наведался в Сент-Анджело по заданию.

— Какому такому заданию?

— Вы что, забыли? — удивленно посмотрел Ричард. — Конечно же, вызнать насчет сундука сэра Филиппа. Караулу я сказал, что вы где-то в апартаментах Великого магистра оставили свои боевые перчатки и послали меня их принести.

— Весьма предприимчиво с твоей стороны. И что, часовые тебя пустили?

— Представьте, да. Ваше имя нынче способно открывать любые двери. Я прошел в Сент-Анджело и изобразил перед дворецким ла Валетта, что разыскиваю те перчатки, а затем сказал, что вы, видимо, ошиблись, и пошел якобы к выходу. А на самом деле прошел по цитадели — это оказалось легко — к хранилищу. Вот здесь я и столкнулся с первыми трудностями, которые нас, судя по всему, подстерегают.

— В самом деле? Какие именно?

— Охотничьи собаки Великого магистра. У них конуры в арке того же коридора, где находится хранилище. Вход туда расположен на дальнем конце крыла. Там есть подобие прихожей, где дежурят четверо караульных, — уже само по себе трудность, а тут еще, не успел я войти в коридор, на меня сразу залаяли собаки и всполошили охрану.

— Что было дальше?

— Я сказал, что заблудился. Тогда двое стражников вывели меня оттуда и указали, как выйти из цитадели.

— Будем надеяться, что они не сообщат о происшествии по инстанции. Иначе, если это вызовет любопытство у кого-нибудь из приближенных ла Валетта, отыскать сундук станет некоторым образом сложнее.

— Еще сложнее? К нему и сейчас-то не подобраться. Вы уверены, что в то подземелье нет еще какого-нибудь прохода? Может, еще какая-нибудь дверь или водосток, идущий вблизи или снизу?

— Я что-то не слышал.

Ричард нахмурился. Томас, с минуту на него поглядев, почесал подбородок.

— Тебе не кажется, что пока все эти поиски несколько не к месту?

— В каком смысле?

— Мы окружены врагом. Мальта отсечена от внешнего мира — во всяком случае, до снятия осады. Ну а если островом завладеют османы, тогда и вовсе становится неважным, добудешь ты тот документ или нет.

— Напротив, это становится еще важнее, — возразил Ричард. — Если он попадет в руки врага, его значимость мгновенно сделается ясна и станет крупным козырем в руках врагов при любых переговорах с Англией.

— Каких врагов? — усмехнулся Томас. — Турок, католиков или Ордена?

— По-видимому, всех.

— Жаль. Я-то уж было понадеялся, что у тебя наметилась хоть какая-то спайка с ла Валеттом и его последователями.

— Спайка как раз есть. Хотя бы в том, чтобы выбраться из этой западни живыми. Так что я пока буду делать все, что в моих силах, для поражения нашего общего врага. Но это не тот случай, сэр Томас, когда враг моего врага — мой друг. Если нас подловят на поиске документа, то сомневаюсь, что нас ждет пощада, стоит ла Валетту уяснить истинную цель нашего здесь пребывания. Великий магистр — человек не из жалостливых, и как бы высоко он ни ставил ваши навыки и опытность, обмана он вам не простит.

— Наверное, нет, — согласился Томас. — Милосердия сейчас не сыщешь днем с огнем.

— Что вы имеете в виду? — резко вскинул голову Ричард.

— Да так. К тебе это не относится.

— Отчего же. Очень даже относится. Мне как никогда нужна ваша помощь в выполнении моего задания. Я просто не могу допустить, чтобы вы отвлекались. Это, наверное, из-за той женщины — Марии?

Томас помолчал.

— Ты знаешь, что да.

— Тогда вам лучше быть настороже. В наших планах ей не место.

По сердцу Томаса словно чиркнула ледышка.

— Это что, угроза?

— Нет. Просто я хотел вам напомнить о вашем долге перед своей страной и королевой. Не забывайте об этом.

Томас подался вперед так, что их с эквайром лица сблизились чуть ли не вплотную.

— Ричард, уясни. Если ты тронешь Марию хотя бы пальцем или же своими действиями создашь для нее опасность, я тебя уничтожу.

— Вы бы убили меня ради ее спасения? — не отводя глаз, спросил юноша. — В самом деле?

Секунду-другую их взоры были скрещены как шпаги, а затем Томас откинулся на постель в каком-то сумеречном оцепенении. Сердце билось от страсти, однако железная решимость Ричарда выполнить свою задачу, свой долг придавала его, Томаса, чувствам оттенок некоего капризного самопотакания, а высказанная угроза казалась пустой и вздорной.

— Ну а как бы поступил на моем месте ты? — произнес он.

— Не могу себе представить.

— Тогда мне тебя жаль.

— Свою жалость приберегите для себя, — прошипел Ричард. — Ваша надуманная связь с этой женщиной — не более чем слабость. Чего вы думаете ею достичь? Скажите мне. Каковы ваши планы? Что бы вы могли ей предложить?

— Предложить? Шанс исправить все неправое, что было у нас обоих. Быть может, если мы все это преодолеем, то еще сможем воссоединиться — что нам, собственно, полагалось давным-давно. В планах у меня просить ее стать моей женой, и тогда я увезу ее к себе домой в Англию, где мы сможем в мире и согласии встретить старость.

Ричард на это лишь медленно покачал головой.

— Нет глупца большего, чем глупец старый. И даже глупцу видно, что степень любви и прощения, которые вы приписываете этой даме, граничит, образно говоря, с фантазией. Вы должны это видеть.

— Я вижу то, что в моем сердце.

— И это вас ослепляет, делая незрячим ко всему остальному. В данный момент самое пламенное мое желание — это выполнить приказания Уолсингема самостоятельно, но я этого, увы, не могу. Помочь в этом должны мне вы.

— Значит, должен? — Томас, прежде чем продолжить, пристроился спиной к стене. — Что ж. Если я помогу вам с выполнением вашей задачи, то и сам в свою очередь рассчитываю получить от вас помощь.

Эсквайр сузил глаза.

— Какую же именно, если не секрет?

— Прежде всего я желаю знать, где находится Мария. Тех селян из Сент-Эльмо перевезли сюда. Она должна быть где-то здесь, в Биргу.

— Несомненно. Ни для кого не секрет, что у многих из ваших братьев-рыцарей есть любовницы, а некоторые из них даже тайно обручены и живут, как мужья с женами, в своих домах и поместьях на острове. О, лицемеры! — оскалился в усмешке Ричард. — Как и все, кого римско-католическая церковь выставляет образцами нравственной чистоты. Филистеры и ханжи, все как один. — Ричард, обуреваемый горьким сарказмом, воздел стиснутый кулак. — Будь на то моя воля, я, ей-богу, стер бы их всех с лица земли!

— Их? — повел бровью Томас. — Ты рассуждаешь как христианин или как магометанин? Мне что-то сложно уловить разницу.

Ричард, спохватившись, разомкнул пальцы.

— Прошу прощения, — пробормотал он. — Устал очень. Забылся.

Оба смолкли. Томас смотрел на своего компаньона с откровенным любопытством.

— Что такое с тобою сделали, что ты настолько ненавидишь этих людей?

— Да ничего. Бывает. На секунду сорвался, вспылил. Только и всего.

— Нет, далеко не «всего». Ты на секунду приоткрыл свое сердце, а его, оказывается, полонят такая темнота и ярость, каких я в тебе и не подозревал. Ричард, что же это все-таки такое? Что так снедает твою душу?

— Достаточно сказать, что мне нет причин любить тех, кто прислуживает папистам, — холодно ответил Ричард. — Я сам родился от католиков, которые бросили меня в детском возрасте. Рос, как сорная трава, без ласки и доброты, пока меня не взял к себе в услужение сэр Роберт, а затем отдал Уолсингему в шпионы. Сесил и открыл мне, что католицизм — насквозь гнусная, коррумпированная ветвь христианства, и я всю свою жизнь посвятил борьбе с папизмом в Англии, да и вообще везде.

Ричард учащенно дышал; в нем все еще какое-то время клокотал гнев, но постепенно он его обуздал и заговорил более-менее сдержанно:

— Сэр Томас, если вы мне поможете, то помогу вам и я. Мы отыщем и это письмо, и вашу Марию, и увезем их с этого острова к себе в Англию — обоих, если захотите.

— Пламенно на это надеюсь, что и ее тоже.

Ричард кивнул.

— Тогда по рукам. Будем считать, что соглашение подписано не иначе как кровью. — Юноша протянул руку, и Томас ее пожал. — Надеюсь, ваша Мария того стоит, — произнес оруженосец с лукавинкой.