Глава 23

— Мария? — недоуменно поглядел Ричард. — Такого быть не может. Она же мертва. Стокли так сказал. Как она может быть живой?

— Это она, — односложно ответил Томас. — Не сойти мне с этого места.

— Которая из них?

— Вон та, в зеленом, — указал Томас.

Тонкая выделка одежд выделяла эту женщину среди скорбного шествия островитян, и Ричард на расстоянии полсотни ярдов легко ее углядел.

— Вы, наверное, все-таки ошибаетесь.

Томас ответил не сразу, опасаясь, что Ричард прав, а сам он подпал под чары неимоверного желания снова ее видеть. Он опять вгляделся, и теперь уверенность, что это именно Мария, возрастала с каждым шагом, который эта женщина делала в сторону ворот. Чтобы убедиться досконально, оставалось единственное средство, и Томас, словно сам не свой, отвернулся от парапета и порывисто зашагал к лестнице, ведущей к переходу за воротами.

— Сэр Томас! — окликнул сзади Ричард. — Постойте!

Но тот лишь ускорил шаг, который подбадривало звонкое эхо от стен. Вскоре на плечо легла рука: Ричард. Руку эсквайра Томас энергично стряхнул и продолжил спуск.

— Что вы думаете делать? — позвал сзади оруженосец, но дальше уже не пошел.

Томас толком и не знал; чувствовал лишь, что ему нужно знать. Знать досконально. Вот уже снова начинало грызть сомнение, грозя ударом, от которого в случае ошибки не оправиться. А вот и переход внизу лестницы, в мутноватом свете которого видна людская вереница, что вливается из главных ворот. Женщина со своей свитой дойти до ворот еще не должна. Томас, не выходя из перехода, встал чуть сбоку и ждал с неистово бьющимся сердцем и головокружительной, предательской легкостью в голове.

Вот из затенения вышел человек с посохом. Через секунду-другую показалась женщина. Вблизи различалась даже тонкая кружевная оторочка зеленого плаща. По плечам женщины дымчато струились волосы с ниточками проседи. Не более чем в пяти шагах от Томаса она остановилась и оглядела внутренний двор форта. Темные пронзительные глаза скользнули по затаившему дыхание наблюдателю, по солдатам, которые сейчас заканчивали сгружать припасы, поутру загромождавшие изрядную часть двора. Наконец она с жалостью оглядела селян, кучками жмущихся на плитняке двора. Кое-кто из островитян не скрывал слез отчаяния. Горстка тянущихся за женщиной слуг притормозила, невольно сбив ход колонны, и сдерживала спинами натиск, пока госпожа не ступила на внутренний двор.

Образ Марии, лелеемый Томасом в памяти вот уж двадцать с лишним лет, разнился с внешностью этой женщины, тем не менее сходство было налицо — во всяком случае, такое, что мучительно хотелось, чтобы это была именно она. Кольнуло желание окликнуть ее по имени, но недоставало смелости: а ну как это не она, и тогда все вдребезги… Женщина прошла еще несколько шагов, каждый из них медленнее предыдущего, и остановилась окончательно. Несмотря на обтекающих ее людей — в том числе собственных слуг, — их двоих сейчас объединяла общая неподвижность в потоке. Томас сам воспринимал окружающее не более чем облекающую их подвижную рябь с невнятным рокотом шумов и голосов. Она повернулась медленно, как бывает во сне, и тогда постепенно, словно не смея приблизиться, ее взор одолел разделяющее их пространство и снизу, от плит двора, поднялся к его лицу, остановившись на нем неотрывно. Губы ее бесшумно шевельнулись.

Всякое сомнение отхлынуло, и Томас, медленно приблизившись, остановился на расстоянии вытянутой руки, не зная, что сказать, куда деться. Какие слова могли выразить, вместить в себя двадцать лет безысходной тоски, неизбывной борьбы с необходимостью принять и смириться с тем, что к прошлому нет возврата?

— Томас, — тихо промолвила она.

Он ответил робкой полуулыбкой, тут же внутренне себя одернув и кивнув:

— Да. — Улыбка непроизвольно вернулась. — Да… Мария.

В ответ взор несравненных глаз, полный потрясенного смятения:

— Но… как? Как такое может быть? Как такое бывает вообще?

О как ему хотелось ее обнять — да, наверное, и надо было, но с их последнего соприкосновения минуло столько времени, что, казалось, память забыла, как это делать, а малейшая неловкость могла обернуться неприятием. Ну скажи же хоть что-нибудь, остолоп! Что застыл?

— Меня вызвали обратно. Ла Валетт послал. Я вернулся, из Англии. Всю дорогу надеялся, молился, что снова тебя увижу.

В глазах ее испуг, словно она, оглянувшись, внезапно увидела, что стоит на краю обрыва. Томаса пронзил страх, что она сейчас отпрянет, отвернется, может, даже побежит. Но испуг мелькнул и пропал, а на губах заиграла неуверенная улыбка.

— Вот ты меня и лицезреешь, — она протянула навстречу руки.

Томас поглядел на ее пальцы, такие же изящные, как прежде, хотя мелкие морщинки и легкая восковость кожи выдавали возраст. Тем не менее когда он, подступив на полшага, взял ее ладони в свои, прохладная мягкость ее рук вызвала знакомый трепет.

— Мне сказали, что ты умерла, — не подумав, брякнул Томас.

— Умерла? — Мария рассмеялась. — Да нет. Как видишь, жива. Цела и невредима. Во всяком случае, пока. Ну а что ты? Я часто думала, как у тебя там все сложилось после отъезда. Представляла, как ты возвратился к себе в имение, про которое рассказывал. Нашел, наверное, жену, обзавелся детьми… — последнее она произнесла с наигранной веселостью.

— Жены и детей у меня так и нет. Но хотя бы есть поместье.

Натянутый обмен фразами был подобен дамбе, сдерживающей неистовый поток вопросов, изъяснений; всего того, что так и рвалось наружу.

— Я часто думал о тебе, — проронил Томас. — Каждый день.

Она улыбнулась. Улыбка ее потускнела, некрепкая хватка пальцев разжалась, руки опустились вдоль боков.

— А я пыталась тебя забыть, — покачала она головой. — Пыталась…

— Сэр Томас!

Сторонний окрик мгновенно выдернул его из кипящего буруна чувств. Обернувшись, он увидел спешащего к ним по двору ла Серду, за которым едва поспевал слуга в темной рубахе с белым крестом Ордена. Томас разрывался между тонкой ниточкой связи с Марией и своим служебным долгом.

— Постой здесь, всего минутку, — умоляюще посмотрел он на нее. — Очень тебя прошу.

Мария кивнула, и Томас повернулся к ла Серде.

— В чем дело?

— Посыльный из Биргу, — ла Серда указал на слугу. — Говори.

— Слушаюсь. — Посыльный, вытянувшись, изложил суть послания: — Великий магистр шлет всем благие пожелания и просит вас, сэр, безотлагательно вернуться в Сент-Анджело.

— Безотлагательно? — нахмурился Томас, бросив взволнованный взгляд на Марию. — Но я еще не управился. Здесь еще тьма работы.

— Сэр, Великий магистр требует вашего присутствия, — настаивал слуга.

Ла Серда не мог сдержать ехидной улыбки.

— Вот видите. У вас, сэр англичанин, свои приказы. Ну а я со своим хозяйством как-нибудь да справлюсь. А вам лучше отправляться.

— Ладно, — игранув желваками, кивнул Томас. — Еще минуту. — Он повернулся и шагнул к Марии. — Ты слышала: мне пора. Но я должен видеть тебя как можно скорее. Нам нужно поговорить.

— Поговорить?

— А как же. Мне столь многое нужно тебе сказать, столь многое от тебя услышать… Скажи мне, что поговоришь со мной.

— Хорошо.

Томас, еще раз оглядев двор, тайком указал на дверь в небольшую часовню.

— Укройся там. Я приду и разыщу тебя сразу, как только смогу. Клянусь.

Он взял ее ладонь и легонько стиснул, чувствуя ее прежний трепет и жар в своем сердце.

— Сэр Томас, прошу вас, — подал требовательный голос слуга. — Нам надо идти.

Баррет выпустил ей руку и произнес так тихо, что слышала лишь она:

— Я вернусь.

Мария с кивком отвернулась, жестом веля своей небольшой свите сопровождать ее в часовню. Томас какое-то время провожал ее взглядом. Тут из входа в башню показался Ричард. Не доходя, он остановился в сторонке и задумчиво поглядел ей вслед.

Когда лодка пересекала бухту, Томас через силу сдерживал себя, чтобы не оборачиваться назад, как будто в надежде, что Мария будет стоять там на парапете и глядеть ему вслед. Несмотря на внешнее спокойствие, ум его бушевал воспоминаниями и самыми невероятными надеждами. Его самого изумляло, что в таком возрасте, после всего пережитого, с его закаленным, жестким взглядом на жизнь, который он у себя выработал, его вдруг так легко захватили необузданные эмоции и такие же пламенные, одна несбыточнее другой, грезы юности. Видно, верна старая поговорка: человек лишь стареет, но не мудреет.

Рядом в молчании сидел Ричард — неестественно спокойный, несомненно просчитывающий сейчас нежданный поворот событий. Когда с приближением нависающей громады Сент-Анджело юноша наконец заговорил, Томас невольно ощутил негодование от его неизбежного копания в своем прошлом — более того, в своем сердце.

— Зачем сэр Оливер солгал?

— Может, из мести, — пожал плечами Томас. — Он ведь знал, что весть о ее смерти больно ранит мне сердце.

Ричард подумал.

— Вопрос в том, скажется ли ее присутствие на истинной цели нашего здесь пребывания.

— С какой стати?

— Оно уже усложнило ваше положение, а мне для доступа в архивы нужна ваша помощь. Я не приветствую ничего, что нас от этого отвлекает.

— Я от дела не устраняюсь, — сказал Томас.

— Обещайте мне, что не будете попусту рисковать своей жизнью — во всяком случае, пока я не добуду то, зачем пришел.

— А вот это зависит скорее от Великого магистра. Думаю, скоро мы это выясним. — Томас повернулся и привольным жестом указал на море. Белые паруса и темные корпуса османских судов находились всего в нескольких милях от побережья и меняли сейчас курс на юг, неторопливо дрейфуя мимо входа в бухту, вне досягаемости пушек на стенах орденских фортов. — И еще от них.

Ричард прикусил зубами кончик большого пальца и задумался. Лодка меж тем обогнула скалы Сент-Анджело, и гребцы повернули к укромному причалу у подножия форта.

— Как вы намерены поступить с той женщиной?

— Понятия не имею, — качнул головой Томас. — Вообще, непросто даже воспринимать то, что она жива и находится здесь. Я должен поговорить с ней и уяснить, что у нее на сердце. Ведь столько лет прошло, да и расстались мы не на высокой ноте. Я так понимаю, что симпатии ее ко мне давно иссякли. В общем, правду раскроет лишь еще одна встреча и разговор.

— А если правдой окажется, что она… по-прежнему вас любит?

Томас помрачнел.

— Честно скажу: не знаю. Мне хотя бы исправить то, что еще с той поры лежит на моей совести. Я был бы счастлив одной этой возможностью.

— А если ее сердце принадлежит уже не вам, что тогда?

Томас обернулся к нему с недоброй ухмылкой.

— Думаешь, я потеряю желание жить? Ты забываешь, что я давно уже свыкся с мыслью о том, что существовать уже само по себе хорошо. К тому же теперь у меня есть ради чего рисковать жизнью. Орден, Мария — я молюсь о том, чтобы спасти их обоих и жить затем в удовольствии от того, что я так поступил. Это как-то успокаивает твои переживания?

— Во всяком случае, пока, — Ричард обратил взгляд на морскую даль. — Жаль, у меня не вышло управиться с заданием до того, как захлопнулась эта западня.

Гребцы налегли на весла, каждый на свое — один затабанил, второй загреб, — и суденышко, резко повернувшись, мягко ткнулось о просмоленные канаты, служащие буфером. Посланный за Томасом слуга ловко скакнул на причал, держа швартовочный конец, и надежно примотал его к столбику, после чего помог рыцарю и его эсквайру выбраться на берег. Томас огладил на плаще складки и жестом позвал Ричарда следовать за собой по крутым ступенькам лестницы, ведущей снизу в форт.

Великий магистр находился у себя в кабинете, в компании еще нескольких рыцарей. Все гурьбой стояли у сводчатого окна, наблюдая, как по безмятежному морю пядь за пядью близится сердцевина османский армады. Ее арьергард все еще отстоял на несколько миль к северу, а значит, к бухте будет подтягиваться еще в течение нескольких часов. Ричарду Томас указал остаться перед кабинетом, где помимо него своих господ дожидалось еще несколько оруженосцев и слуг.

— Кораблей, должно быть, по меньшей мере штук триста, — услышал он голос одного из рыцарей.

— По самым скомным подсчетам, — подчеркнул еще один рыцарь, высокий и статный, — судя по всему, маршал де Роблес, старший военачальник Ордена и соперник ла Валетта перед избранием последнего на должность Великого магистра. Томас ожидал увидеть здесь и Стокли, но его не было.

Завидев Томаса, ла Валетт чуть заметно ему кивнул, после чего, повернувшись, обратился ко всем:

— Враг направляется к югу острова. Теперь ясно, что он намерен высадиться в гавани Марсашлокк или в какой-нибудь небольшой бухте на том побережье. Воспрепятствовать высадке у нас вряд ли получится, но замедлить ее мы вполне сможем. А потому я приказал маршалу де Роблесу взять тысячу человек и при проходе вражеского флота вдоль побережья следовать за ним тенью. — Он повернулся к маршалу лицом. — Момент атаки при высадке определяйте сами, но в общее сражение не ввязываться. Бить быстро, разить без пощады и сразу отходить, не дожидаясь подхода вражеских подкреплений. Это понятно?

— Понятно, сир. Но у людей играет кровь, — самодовольно заметил де Роблес. — Они захотят опробовать себя при первой же схватке с неприятелем. Так сказать, переведаться.

— В таком случае ваш долг их удержать. Доказать свою доблесть у них еще будет возможность, причем довольно скоро.

— Слушаю, сир. Я проявлю твердость.

— Рассчитываю на это.

Ла Валетт указал еще на одного рыцаря — диковинного вида, с белокурыми волосами ниже плеч и аккуратно подстриженными усиками. На вид ему было не больше тридцати. Под указующим перстом Великого магистра он вальяжно улыбнулся.

— Шевалье ла Ривьер. Вы возглавите отдельный, сравнительно небольшой отряд из рыцарей и наемников. Вашей задачей будет напасть из засады на неприятеля, как только тот высадится на берег. Маршал со своими солдатами к этому времени отойдет к Биргу, так что рассчитывать сможете только на собственные силы. Беспричинного риска также не допускать. Вам надо внушить врагу мысль, что смерть ждет его за каждым камнем, за каждой стеной сожженного жилища, откуда на него могут наброситься и перерезать горло. Наше противоборство — это столь же война нервов, сколь и классическая оборона. А потому военная хитрость здесь ничуть не менее значима, чем храбрость и умение владеть оружием. — Магистр сделал паузу и оглядел свое офицерство. — Нам предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. Уступая числом, к победе мы можем прийти только сопротивлением более ожесточенным и длительным, чем воля турок нас преодолеть. Не допускайте ошибок. По своей беспощадности, напряжению сил и жестокости эта война не уступит ни одной из битв прошлого.

Он подождал, пока смысл его слов осядет в умах, после чего вернулся вниманием к ла Ривьеру.

— Есть и еще одна цель, которую вы с вашими людьми должны будете осуществить, помимо наведения страха на врага. Нам нужны их «языки». Захватите несколько пленных и доставьте сюда для допроса. Нам нужно подробное представление о силе и намерениях неприятеля, и как можно скорее.

— Сделаю с превеликим удовольствием, сир, — с томной надменностью улыбнулся шевалье.

— Уверен в этом. Своим заместителем возьмете сэра Томаса Баррета. Раньше он не раз проявлял себя в подобных делах. Уверен, что старая его хватка в ходе этой вылазки встрепенется. Не пренебрегайте его советами, ла Ривьер. Мало кто из рыцарей держится в седле, как вы, и люди ваши, знаю, пойдут за вами в пасть самой смерти, если вы их туда поманите. Тем не менее мне известна еще и ваша неуемность, а потому вам нужно сдерживающее влияние. Которое как раз и умеет оказывать сэр Томас. Вы меня поняли, оба?

Томас и ла Ривьер одновременно кивнули.

— Есть ли еще какие-то вопросы, мессиры? — обратился ко всем Великий магистр.

— Да, сир, — сказал Томас. — Когда мы выходим?

Ла Валетт раскатисто рассмеялся.

— Что, не терпится сразиться с турками? Маршал де Роблес выводит своих людей из Биргу через час. Вы с шевалье выдвигаетесь за три часа до рассвета, чтобы успеть подготовить засаду под покровом темноты. — Он поочередно оглядел своих подчиненных. Вопросов больше не было. — Удачи вам, мессиры, и да пребудет с вами Господь.

Маршал де Роблес вышел из кабинета во главе своих людей; Томас с ла Ривьером последовали за ним. Здесь английский рыцарь представил француза Ричарду, заодно объяснив юноше суть предстоящего задания.

— Возвращайся в обитель и подготовь наши оружие и доспехи. Я так думаю, коней нам предоставят? — обратился Томас к ла Ривьеру.

— Само собой. Негоже рыцарю вступать в бой пешим. Вам обоим дадут лошадей.

— Благодарю вас, — учтиво склонил голову Томас и обернулся к Ричарду: — В таком случае мне пока заняться нечем. К полуночи я тоже возвращусь в обитель, и к отряду мы примкнем внутри главных ворот Биргу.

— Слушаю, сэр. А где вы будете до этого?

— Мне надо кое-куда съездить.

— О? — улыбчиво возвел бровь ла Ривьер. — Что же может представлять такую важность? Или, смею спросить, ктоее представляет?

Томас смерил француза взглядом: а шевалье, надо сказать, хваток. Пришлось жестким голосом отчеканить:

— Это мое личное дело. И любой рыцарь, ценящий благородство, не станет испытывать благородство другого.

Гребцы у себя в лодке устраивались на отдых, когда Томас, нежданно возвратившись, приказал им грести обратно через бухту. В убывающем свете дня навстречу друг другу оживленно курсировали суда: одни везли в Сент-Эльмо припасы, другие возвращались с грузом пассажиров, стремящихся обрести безопасность в более надежных стенах Биргу. Предстоящая встреча с Марией наполняла сердце Баррета легкостью. Несколько часов с ней, а затем обратно, в совместный поход с ла Ривьером. Прежняя неловкость, вызванная потрясением от встречи с Марией, сменилась спокойной уверенностью, что разговор выйдет более непринужденным, а в его ходе выяснится, как у Марии складывались истекшие годы и осталось ли в ней что-то от чувств, что некогда так бередили их обоих.

Когда лодка приблизилась к узкой полосе гальки внизу форта, Томас, не дожидаясь швартовки, спрыгнул с носа и, крикнув гребцам оставаться на месте, зашлепал по мелководью. Выбравшись на берег, он побежал по тропке, петляющей по каменистому склону вверх к форту. На внутренний двор уже легли багряные отсветы заката. Беженцев в форте скопились уже сотни, а через главные ворота прибывали все новые. На лицах читался страх. Многие плакали; некоторые стояли на коленях, истово молясь, чтобы их миновал гнев басурман. Осмотрительно ступая между людьми, Баррет направился к часовне.

Массивная дверь была открыта, внутри во множестве блестели огоньки свечей. На скамьях усердно молилась разноликая паства. Глаза Томаса выискивали Марию, но ее зеленого плаща нигде не было видно. Он тронулся по центральному проходу, пристально оглядывая обе стороны, — безрезультатно. С нарастающим волнением он приблизился к священнику, что выходил сейчас из исповедальни.

— Святой отец, я разыскиваю женщину. Она должна была находиться здесь, дожидаться меня.

— Женщина?

Томас нетерпеливо кивнул.

— Да. В зеленом плаще. Она прибыла вскоре после полудня, вместе со своими домочадцами. Я сказал ей дожидаться меня здесь. Вы ее видели?

— Ее? Разумеется. Она даже исповедалась.

— Так где же она?

— Ушла.

— Как ушла? — От волнения Томасу вступило в голову. — Куда?

— Не знаю. Она не сказала. Судя по виду, она была чем-то крайне взволнована. Хотя кто нынче не взволнован, при таких-то делах? Тем, кто с ней, она приказала собрать пожитки, и они ушли. Больше я ее не видел.

— Она не оставила что-нибудь для меня? Может, какую-то записку?

— А вы кто будете? — поглядел осторожно священник.

— Сэр Томас Баррет. Друг… этой дамы.

— А-а. Понятно. Нет, ничего не оставила.

— Совсем ничего?

— Совсем. Уж не обессудьте.

— А куда она могла уйти, не знаете? Она же, я так понимаю, все еще здесь, в форте?

— Сомневаюсь. Я видел, как они все направились к главным воротам. Скорее всего, могли пойти к причалу, где еще можно попасть на лодку в Биргу. Если вы ее ищете, советую поискать там. А теперь, если это все, мне пора. Надо, с вашего позволения, давать утешение беженцам.

Томас посторонился, давая священнику пройти. Внутри все словно свело. Почему Мария не дождалась? Отчего ушла в спешке? На ум не напрашивалось ничего, что могло подвигнуть ее к такому поспешному уходу, причем без желания свидеться хотя бы напоследок. Очень уж скоропалительное решение; остается надеяться, что причина была настолько неотложна, что ничего иного Марии не оставалось.

Ну что ж, в таком случае надо ее просто отследить. Все равно покоя не будет, пока не станет известна правда о ее чувствах, какой бы та правда ни была. Единственное условие: она должна прозвучать из ее уст. А найти особого труда не составит. Мир и без того тесен, а уж осажденная крепость — тем более.

Дело лишь во времени.