Глава 29

— Атаковать мятежных рабов нам придется сегодня ночью, — решил Катон, передав офицерам требования Аякса.

Собравшиеся в его шатре центурионы беспокойно зашевелились. Снаружи жаркое солнце прожаривало лагерь римлян. Утренний ветерок давно улегся, так что в шатре было душно. Катон созвал своих старших офицеров сразу, как только наварх Деций Бальб прибыл в лагерь, совершив утомительную поездку верхом с берега бухты, в которой поместилась его эскадра. Катон решил атаковать мятежников сразу же, как только вернулся к себе после встречи с Аяксом.

Центурион Каска, префект кавалерийской когорты, отреагировал первым.

— Господин, ты ведь сказал, что враг подожжет корабли при первых признаках нападения.

Катон кивнул:

— Так сказал Аякс, и в этом я верю ему.

— Зачем же нам тогда атаковать? Рабы сожгут флот, и римский народ будет голодать. Безусловно, главной нашей целью должно явиться спасение кораблей… Их нужно отослать в Рим сразу же, как это сделается возможным.

— Даже если это потребует согласия с условиями вождя бунтовщиков?

Бальб задумчиво поскреб подбородок и заговорил не сразу:

— Если ты нападешь на войско рабов и их предводитель уничтожит флот, тогда нас ждет политическая катастрофа. Если ты согласишься на его требования, Рим избежит голода. Тебя, конечно, осудят за потворство воле этого мятежника и его войска. И насколько я могу судить, сенат и император не проявят к тебе никакого снисхождения… — сделав паузу, он посмотрел на Катона. — Похоже, что приходится делать выбор между многими жизнями в Риме и твоим позором, ссылкой или казнью, господин.

Катон чуть улыбнулся:

— Ты прав, но выбор принадлежит мне. Однако считаться, на мой взгляд, следует и с кое-чем другим. С тем, что если мы примем условия Аякса, а он, тем не менее, уничтожит корабли хлебного флота…

— Такое возможно? — спросил Фульвий. — Зачем ему это?

— Все очень просто, — ответил Катон. — Он ненавидит Рим всеми фибрами своего существа. И меня ненавидит едва ли меньше.

— Тебя? Почему, господин?

— Это длинная повесть, но главное в том, что Аякс считает меня и префекта Макрона ответственными за распятие отца и свое обращение в рабство. Он думает сразу о мести и об обретении свободы.

— Прости меня, господин, но ты уверен в этом? — продолжил Фульвий озабоченным голосом. — Не может ли случиться так, что ты преувеличиваешь собственное влияние на поступки этого человека?

— Я уже тщательно все продумал… до малейших подробностей припомнил жесты и слова, сказанные им во время нашего утреннего разговора. И не сомневаюсь в том, что он намеревается причинить Риму и мне как можно больше ущерба. Аякс живет местью. Когда он разговаривал со мной, каждое слово его было рассчитано на то, чтобы увеличить мой страх за друзей. Он хочет как можно дольше помучить меня, прежде чем нанести свой последний сокрушительный удар. Это было видно по его глазам. — Катон поежился, вспоминая безумную ненависть, сверкавшую во взгляде гладиатора. — Я в этом не сомневаюсь. Он сожжет корабли в тот самый момент, когда ощутит, что вместе со своими сторонниками очутился в недосягаемости. Если я прав, то мы ничем не рискуем, решаясь на нападение. Эти корабли в любом случае обречены. И потому мы обязаны предпринять попытку их немедленного спасения. Я надеюсь на то, что, предприняв ночную атаку, мы сумеем застать врага врасплох.

Катон сделал паузу, предоставляя возможность собравшимся оценить его слова.

Бальб по-прежнему не испытывал уверенности.

— Если наше нападение не окажется внезапным и они подожгут корабли, тогда императора невозможно будет убедить в том, что мятежники все равно хотели это сделать. Клавдий потребует головы ответственных за гибель хлебного флота, господин.

Наварху возразил Фульвий:

— Вот поэтому-то нам и надлежит добиться успеха, так ведь? Ты со своим флотом сделаешь свое дело, а мы свое.

Ощутив невольную симпатию к подчиненному, Катон ответил:

— Бальб, если это нужно для твоего душевного спокойствия, я приму на себя полную ответственность за приказ. Готов дать такую гарантию любому офицеру, которому она нужна.

Наварх кивнул и проговорил:

— Благодарю тебя за это, господин. Я охотно приму такую гарантию — на тот случай, если наша атака потерпит неудачу и корабли сгорят.

Катон устало вздохнул:

— Что ж, нет никакой нужды в том, чтобы за неудачу расплачивалось больше народу, чем это необходимо, так?

— И в самом деле, господин, — непринужденно согласился Бальб, после чего склонил голову набок с вопросительным выражением на лице. — Остался последний вопрос.

— Ну?

— Зачем атаковать именно сегодня ночью? Мне кажется, что это несколько поспешно.

Катон замер и посмотрел на наварха. Именно этого момента в обсуждении он опасался. Вопрос был вполне справедливым, и хотя подготовленный им ответ был хорошо обоснован с тактической точки зрения, он прекрасно понимал, что на принятие этого решения первейшее влияние оказали его собственные чувства. Раз этим людям предстояло рисковать своими жизнями, справедливость требовала, чтобы Катон доверился им и рассказал полную правду. Прочистив горло, он обратился к собравшимся голосом, в котором не звучало и тени эмоций:

— Почти все вы знаете, что некоторое время назад мятежники захватили в плен префекта Макрона и дочь правителя. Аякс дал мне понять, что они еще живы и находятся в его лагере.

— Тогда тем больше у нас причин не спешить с атакой, их непременно убьют в самый первый момент, — возразил Бальб. — В таком случае лучше не спешить с действиями. Хотя бы до тех пор, пока ты не попытаешься выторговать их освобождение.

Катон покачал головой:

— Ждать мы не можем. Аякс обещал мне завтра на заре казнить одного из них. Он сказал, что именно я должен выбрать, кого именно. Если я откажусь сделать выбор, смерть ждет их обоих. Вот почему атаковать приходится сегодня ночью.

— Вот дерьмо, — пробормотал Фульвий, с ужасом посмотревший на Катона, осознавая все последствия. — Сочувствую тебе, господин.

Катон потер челюсть.

— Аякс играет с нами. Все части его плана рассчитаны на то, чтобы по возможности долго мучить меня. Но на самом деле для нас здесь открывается возможность. Если Аякс считает, что я парализован тревогой за друзей и неуверенностью, то он и не станет ожидать от меня стремительных действий. Он решит, что я не стану рисковать, чтобы не подвергнуть их жизни опасности. Поэтому-то мы и должны сделать попытку сегодня, пока можно рассчитывать на неожиданность.

— Но что, если все это задумано, чтобы спровоцировать тебя на атаку? — спросил Бальб. — Именно сегодня ночью?

— Зачем ему это? Если мы нападем и он сожжет корабли, тогда мятежникам нечего будет предложить Риму… Сделка сорвется.

— А если он уже отдал приказ поджечь корабли?

— Но зачем ему отдавать такой приказ, если он хочет спровоцировать меня на атаку? — устало вздохнул Катон. — Вот что, Бальб, и так, и этак сразу не бывает.

Дискуссия утомила Катона. Он понимал, что без некоторых возражений его приказы восприниматься не будут. Бальб очевидным образом относился к тем офицерам, которые возводили осторожность в религию, а нерешительность оправдывали желанием учесть все возможные варианты, не предпринимая никаких действий. Классический случай извинения собственного бездействия. Он уже мог понять, почему Макрон так ярился в подобных оказиях и предпочитал самое прямое решение проблемы. «Я принял решение», — сказал себе Катон, оглядев офицеров.

— Итак, выступаем сегодня ночью, господа. А теперь прошу обратить свое внимание к плану.

Достав свиток пергамента, на котором заранее набросал план залива, Катон разложил карту на столе и пригласил офицеров к трем его сторонам, после чего приступил к рассказу.

— Лагерь мятежников расположен в самом конце залива и на берегу упирается в частокол, в конце которого устроено небольшое укрепление, охраняющее наиболее уязвимый фланг. На другой стороне, на этом полуострове, располагается ставка Аякса. Думаю, именно там он и содержит заложников. От нападения со стороны суши бунтовщик защищен собственной армией, а со стороны моря его берегут утесы и обрывы противоположного берега. У оконечности полуострова находится небольшая бухточка с песчаным пляжем, однако она слишком мала и хорошо охраняема, чтобы там можно было высадиться в полной мере. — Катон помедлил, давая время офицерам изучить карту. — Наша цель проста: мы должны не позволить рабам поджечь корабли до того, как мы захватим их.

— Едва ли это возможно, господин, — промолвил, наконец, Фульвий. — У нас есть три варианта: мы нападаем по суше, по морю, или по суше и морю одновременно. Беда в том, что мятежники увидят нас на подходе. При любом нападении с суши нам придется, прежде всего, преодолеть частокол. Если мы придем с моря, часовые рабов увидят корабли еще до того, как те войдут в бухту, даже несмотря на то, что ночь сегодня будет безлунной. Так или иначе, они поднимут тревогу и успеют сжечь корабли хлебной флотилии.

Катон кивнул:

— Ты прав. Всякое предпринятое обычными средствами нападение с суши или с моря обречено на неудачу. Что оставляет нам только один вариант.

Наклонившись вперед, он постучал пальцем по карте в самом конце залива, почти у выхода его в открытое море.

Бальб нахмурился.

— Здесь? Какой в этом смысл? До конца палисада отсюда еще целая миля.

Центурион Фульвий поджал губы.

— Что именно ты хочешь этим сказать, господин?

— Если мы начнем свое нападение с суши или открытого моря, тогда нам придется действовать из самого залива. А с этого направления мятежники не будут ждать никаких неприятностей.

Катон заранее обдумал свою идею. Она была очень рискованной и зависела от точного расчета. В случае неудачи тем, кто пойдет в передовых рядах, едва ли удастся уйти живыми. Хуже того, Катон понимал, что возглавлять их придется ему, а это означало встречу с одним из немногих занятий, которых он страшился, — с плаванием. Распрямившись, трибун посмотрел на Фульвия и ответил:

— Я поведу в залив два отряда. Мы возьмем легкое оружие и проплывем в самое сердце вражеского лагеря, пока не окажемся напротив причаленных к берегу кораблей. После этого мы разделимся на два отряда: один направится к кораблям на берегу, другой — к кораблям, сцепленным в конце бухты. Расстояние примерно одинаково, поэтому мы сможем произвести нападение одновременно. Мы захватим корабли, очистим их от горючего материала, и тогда начнется главная атака. Легионеры захватят укрепление и ударят во фланг. Ауксиларии будут защищать лагерь и перекрывать дорогу к бегству. Тем временем, — Катон повернулся к Бальбу, — твоя эскадра обогнет мыс у входа в залив и на полном ходу подойдет к концу бухты, где ты высадишь корабельную пехоту, которая поможет легионерам.

— Господин, это безумие, — запротестовал Бальб. — Ты хочешь, чтобы твои люди проплыли почти две мили с оружием в руках, а потом забрались на корабли и одолели экипажи… Что, если мятежники держат много народа на каждом из кораблей? Если Аяксу нужен хлебный флот, чтобы поторговаться с Римом, он должен хорошо охранять его.

— Я все утро наблюдал за кораблями, — ответил Катон, — и увидел только горстку людей на каждом из них. Если мятежники по приказу Аякса натащили туда горючих материалов, тогда ему нужно, чтобы на каждом корабле было немного людей, которые должны зажечь огонь и дождаться, чтобы он как следует разгорелся, прежде чем покинуть судно. Выделив по десятку солдат на корабль, стоящий на якоре, и по два десятка на вытащенные на берег, мы без труда захватим их. На якоре стоят двадцать кораблей, еще двенадцать находятся на берегу. Поэтому для выполнения этого задания потребуется одна когорта, не более. Наши люди должны быть хорошими пловцами, а чтобы переправить оружие, мы используем надутые кожаные меха. Вовремя отплыв и двигаясь осторожно, мы сумеем незамеченными подобраться к кораблям, тем более в безлунную ночь. В каждом отряде будет по два человека с буцинами. Как только будут захвачены стоящие на якоре корабли, они подадут сигнал к началу главной атаки.

Катон огляделся.

— Центурион Фульвий, ты будешь командовать сухопутной атакой. Тебе придется взять это укрепление и ударить вдоль пляжа, пока враги не сумели вывести из лагеря достаточно людей, чтобы попытаться отбить у нас и уничтожить корабли хлебного флота.

Фульвий кивнул, и Катон окинул взглядом других офицеров.

— Еще вопросы будут?

Таковых не нашлось, и он с облегчением вздохнул:

— Ну что ж, господа, приказы вам доставят поближе к вечеру. Убедитесь в том, что ваши люди готовы и пораньше накормите их ужином. Ночь будет долгой. Центурион Фульвий, останься. Остальные могут идти. Бальб, ты тоже останься. Все прочие свободны.

Когда офицеры вышли из шатра, Катон обратился к Бальбу:

— Сегодня ночью тебе предстоит исполнить важную роль. Если флот подведет нас, мы можем проиграть и все сражение. А в таком случае тебя ждет не больше милосердия от императора, чем меня, когда он узнает эту новость. Ты понял?

— Да, господин. Я выполню свой долг.

— Отлично. — Катон взял навощенную табличку и протянул ее наварху. — Вот твой приказ. Включая сигнал к началу атаки, убедись в том, что твои корабли вовремя займут исходное положение. А теперь тебе придется поторопиться, чтобы успеть пораньше вернуться к своим кораблям, так что ступай. Конечно, как только мой писец подготовит документ с твоим возражением против моего плана, подтверждающий, что это я приказал тебе принять участие в атаке. Можешь подождать снаружи.

Бальб нахмурился и на мгновение задумался, на лице его красноречиво отражалась буря одолевавших его чувств. Наконец он вздохнул и покачал головой:

— Пожалуй, это излишне, господин. Как ты сказал, меня ждет долгая дорога; лучше я не буду тратить времени на ожидание и поскорее вернусь к своим кораблям.

— Тогда ступай. Удачи тебе.

Наварх улыбнулся:

— Удача скорее потребуется сегодня тебе, господин. Да сохранят тебя боги.

Коротко поклонившись, он повернулся через плечо и вышел из шатра.

— Моряки, — кивнул центурион Фульвий. — Какая от них польза?

— Посмотрим, что ты скажешь, когда сегодня ночью они явятся тебе на выручку.

Фульвий был явно задет.

— Я пройду через весь лагерь мятежников и повешу Аякса за яйца, прежде чем первый его пехотинец ступит на берег.

— Едва ли это окажется настолько просто, — Катон усмехнулся. — Мне нужно обговорить с тобой последний элемент моего плана. Как только мы обезопасим стоящие на якоре корабли, мне потребуются трое твоих лучших людей. Учти, они должны быть добровольцами: я не хочу приказывать кому бы то ни было сопровождать меня на такое опасное дело.

Фульвий в упор посмотрел на него.

— То есть ты хочешь освободить заложников, господин?

— Да. У меня нет другого выхода. Я не могу оставить своих друзей на милость этого гладиатора.

— Я понимаю. Но и ты должен знать, что у тебя немного шансов освободить их.

— Немного, — согласился Катон. — Но мне и прежде случалось попадать в подобные ситуации, и вот… я до сих пор жив.

— Удача не вечно сопутствует человеку, господин.

— В самом деле? Что ж, придется оспорить справедливость этой мысли, центурион. Или погибнуть в попытке… Ну, пойдем, у нас с тобой до ночи уйма работы.

— С хорошими новостями тебя, центурион! — улыбнулся Аякс, присаживаясь на корточки у клетки рядом с Макроном.

Дело шло к вечеру, солнце уже не пекло. Прошло уже несколько часов после того, как Макрон и Юлия получили свою полдневную порцию еды и воды, и губы их запеклись. Гладиатор принес с собой кувшин с водой и как следует приложился к горлышку, после чего с подчеркнутым удовольствием облизал губы и произнес:

— Ах, как приятно! День был долгим и жарким, но, по-моему, мы приготовились к встрече с твоими друзьями, если они попытаются напасть на лагерь.

— Ты что-то сказал про новости, — ответил Макрон. — Говори и проваливай.

— Ну, ладно. Вы и не догадаетесь, с кем я столкнулся нос к носу, когда отправился к лагерю римлян предъявлять свои требования.

Макрон повернул голову к Аяксу. Он понимал, что речь пойдет о Катоне, однако не собирался радовать гладиатора ответом.

— Какая мне разница?

— Вот как! — Аякс изобразил разочарование. — Не стоит становиться таким брюзгой, Макрон. В конце концов, я принес тебе весть о твоем друге, центурионе Катоне. Точнее, о трибуне Катоне, каким он сейчас числится. Восходящая звезда, я бы сказал.

— Катон? — Юлия подняла голову.

— Именно, — проговорил Аякс. — Я поставил перед ним одну трудную проблему, которую ваш друг должен разрешить к завтрашнему утру.

Юлия нахмурилась:

— Что ты хочешь сказать?

— Все очень просто. — С удовлетворением оглядев пленников, Аякс продолжил: — Я решил на рассвете убить одного из вас и попросил вашего друга Катона назвать того, кого мне придется казнить.

Макрон внезапно ударил ногой, попав по железному пруту перед самым лицом гладиатора. Клетка зазвенела под ударом, однако Аякс не шелохнулся.

— Грязный ублюдок! — выкрикнул Макрон надтреснутым голосом.

— Не надо, центурион, ты прекрасно знаешь, что тебя в любом случае ждет смерть. А при таком раскладе тебе, быть может, даже удастся пожить лишние несколько дней — если Катон предпочтет оставить в живых тебя. В противном случае ты узнаешь подлинную цену его дружбы еще до того мгновения, когда, наконец, начнешь молить меня лишить тебя жизни. Так или иначе, я сумею умножить его страдания. Надеюсь, что вы оба — и ты сам, и молодая госпожа — не сможете уснуть сегодня ночью…

Макрон зажмурил глаза, пытаясь прогнать черную ярость, горевшую в каждой мышце его тела. Он стиснул кулаки. Стремление крикнуть, обругать Аякса было практически неодолимым, однако он знал, что подобная реакция вызовет только смех и новые мучения, и потому накрепко стиснул зубы и попытался освободить разум от всяких мыслей.

— А как жаль терять таких друзей… В особенности тебя, Юлия Семпрония. Какой красоткой ты была до того, как я посадил тебя в эту клетку. — Он нагло усмехнулся, и Юлия прижала к телу остатки одежды. — Такую красоту нельзя губить. Я думаю, что тебе надо дать последний шанс насладиться чистотой тела, чистой одеждой и мужским телом до того, как завтра утром мы узнаем судьбу, которую приготовил для тебя Катон.

Юлия в ужасе посмотрела на него и с трепетом в голосе спросила:

— Чего ты хочешь от меня?

— Всего лишь попользоваться тобой, как господа-римляне пользуются своими рабынями. — Аякс подмигнул. — Для тебя это может оказаться полезным уроком. Посмотрим.

Умолкнув, он принюхался к воздуху и скривился:

— Впрочем, чтобы привести тебя в порядок, потребуется не один час. Я прикажу немедленно вымыть тебя на тот случай, если найду нынче ночью время без отвращения насладиться твоей красотой.

Аякс поднялся на ноги, щелкнул языком и указал на Макрона.

— А ты лучше засни пораньше, Макрон. Я не хочу, чтобы мы с молодой госпожой мешали тебе звуками нашего наслаждения.

На сей раз Макрону уже недостало сил сдержать гнев. Испустив утробный стон, он открыл глаза, с ненавистью уставился на Аякса и пробормотал сквозь стиснутые зубы:

— Клянусь всеми богами, что, если мне удастся выбраться отсюда, я голыми руками вырву твой язык вместе с глазами и разорву на мелкие куски.

— Очаровательное желание! — усмехнулся Аякс. Обойдя вокруг клетки, он нагнулся к Макрону, вцепившемуся в прутья. — Но абсолютно нереальное, так ведь?

Распрямившись, он направился к своему шатру. Макрон повернулся к Юлии. Глаза ее были полны ужаса.

— Макрон! Не отдавай меня ему. Пожалуйста, не отдавай.

Макрон покачал головой:

— Я… я ничем не могу помочь тебе.

— Макрон, ну, пожалуйста! — Губы Юлии задрожали, по лицу потекли слезы. — Прошу тебя, не отдавай меня! Ну, пожалуйста!

Центурион попытался не слышать этих просьб, доведенный едва ли не до безумия тем, что ничем, совершенно ничем не может помочь девушке.

Мольбы Юлии внезапно смолкли: к клетке направился один из стражников. Отперев замок, он открыл дверь клетки и направил обнаженный меч в сторону Макрона.

— А ты там не шевелись, понял?

Свободной рукой он схватил Юлию за плечо и вытащил ее из клетки, после чего ногой захлопнул дверь и убрал меч в ножны. Пока он запирал дверь, Макрон подобрался к ближайшим к Юлии прутьям и крикнул:

— Юлия! Посмотри на меня! Посмотри на меня!

Она вздрогнула как от удара, а затем со страхом повернулась к нему, пока страж старался взять ее под мышки.

— Юлия, — продолжил Макрон с ледяной решимостью. — Если тебе представится возможность, убей его!

— Да, — кивнула она. — Да.

Страж поставил ее на ноги, и то ли понес, то ли потащил по песку к палатке Аякса.

Макрон привалился спиной к прутьям, умоляя богов избавить его от этой муки — тем или иным образом.