ГЛАВА 16

— Когда точно это доставили?

Командующий Плавт бросил депешу на стол главного писца. Тот развернул пергаментный свиток и принялся, щурясь от чада масляной лампы, водить пальцем по строкам, пока не нашел регистрационный номер.

— Один момент, командир, сейчас… — пробормотал он, поднимаясь со стула.

Командующий кивнул и отвернулся, глядя наружу, за поднятый полог шатра. Небо сплошь затягивали тучи, и, хотя солнце только что скрылось за горизонтом, было уже темно. Темно и душно. Тянуло морской влагой, что сулило неприятную перемену погоды. Бури и сами-то по себе угнетали, но генерала куда больше беспокоило то, как скажется очередное ненастье на мобильности его войск. Из всех мест, где ему довелось воевать, этот проклятый остров даже в климатическом отношении был едва ли не худшим. И хотя здесь не бывало ни таких долгих, студеных зим, как в Германии, ни такой изнурительной, палящей жары, как на сирийских равнинах, это ничего не меняло, ибо нимало не устраняло главную из британских проблем.

«Сырость — вот главная проблема Британии, — подумал военачальник. — Тут всегда сыро, тут нет понятия „сушь“». Час-другой дождя, и земля начисто раскисает, превращаясь в топь, в жижу, где вязнет даже пехота, не говоря уж о тяжелых телегах, так что любая переброска подразделений, пусть даже и небольших, требует исполинских усилий. Причем это относится к совершенно нормальной, можно сказать, твердой почве, а не к настоящим болотам, какими изобилует остров и какие практически непроходимы для римских солдат. А вот местные жители, те приспособлены к этим условиям, они знают местность и ухитряются находить среди бесконечных трясин сухие пригорки для своих лагерей. Особенно много таких прибежищ на возвышенностях, разбросанных по широким равнинам к западу от реки Тамесис. Оттуда Каратак высылает свои проворные и увертливые отряды, проникающие за тонкую цепь римских укреплений, нападающие на посылаемые с побережья обозы, разоряющие угодья и поселения союзных Риму племен, а когда безнаказанность притупляет рассудок и в голову этим разбойникам ударяет воинственная кельтская кровь, они атакуют римские патрули и даже пытаются штурмовать небольшие форты. В результате без каких-либо крупных сражений силы вторжения несут потери, тают, и Плавту приходится использовать все свое влияние при дворе Клавдия, чтобы хоть изредка получать необходимые подкрепления. Но отправка в Британию дополнительных войск всегда сопрягается с ехидным требованием Нарцисса поскорее «добить» Каратака. Последнее такое послание своей издевательской учтивостью ввергло командующего в ледяную ярость.

Генерал скрипнул зубами от злости на всякого рода стратегов, которые из своих беломраморных резиденций на Палатинском холме рассылают повсюду идиотские приказания, понятия не имея о реальных проблемах, с какими солдатам приходится сталкиваться в изматывающей повседневной борьбе за безопасность империи и расширение ее пределов. Мысль эта снова привела Плавта в бешенство. Он напрягся и хлестко хватил себя кулаком по ладони.

Писцы, работавшие за расставленными вдоль стенки шатра столами, невольно вскинули головы, удивленные странной выходкой обычно сдержанного полководца. Плавт воззрился на них с еще большим гневом:

— Куда же запропастился ваш хренов начальник? Эй, ты!

— Слушаю, командир.

— Оторви зад от стула и разыщи его!

— Есть, командир.

Писец бросился исполнять повеление, а Плавт досадливо потер плечо. Вдобавок ко всему проклятая сырая зима наградила его ломотой в суставах, и, хотя давно потеплело, докучливая боль в плечах и коленях то и дело давала о себе знать. Пожилой генерал тосковал по настоящему летнему теплу и по солнцу, такому, какое сияет над его виллой в Стабии, а также по недостижимой возможности проводить там хотя бы какое-то время с женой и с детьми. Этот ностальгический всплеск вызвал у него усмешку. Последний раз ему удалось насладиться летним семейным отдыхом без малого четыре года назад, да и то можно сказать, что он просто украл у армии несколько счастливых дней, когда его вызвали в Рим с докладом об обстановке в Данубе. Дети безостановочно ссорились, отбирая друг у друга игрушки и изводя как себя, так и взрослых оглушительным визгом и криками. Только сдавая их на попечение няньки, родители могли выкроить час или два покоя для совместной неторопливой прогулки по тихому берегу лазурного моря. Неминуемо скорое возвращение Плавта к войскам придало этой короткой встрече особую остроту, и он поклялся жене, что воспользуется первым же шансом вернуться домой навсегда.

Увы, этого шанса ему так и не представилось, а нынешняя кампания затянулась, и походило на то, что он умрет от старости раньше, чем бритты будут покорены. Судьба пока не сулила ему даже слабой надежды пожить для себя, то есть мирно седеть, наблюдать, как взрослеют детишки, и тихо стариться вместе с любимой супругой.

Воспоминания о семье наполнили его болезненной горечью. В начале года жена, дочь и сын попытались приехать к нему, но это обернулось столь ужасной бедой, что теперь об их пребывании здесь не могло быть и речи.

Плавт знал, что его силы — и физические и духовные — на исходе. Для осуществления грандиозного замысла нужен был другой человек, достаточно молодой и достаточно энергичный, чтобы довести задуманное до конца: до полной победы над Каратаком, сокрушительного разгрома объединенных сил бриттов и непреложного подчинения Риму всех населяющих остров племен. По мнению Плавта, из его легатов с этим мог справиться один лишь Веспасиан.

Хотя Веспасиан принял под руку легион несколькими годами позже большинства равных ему по рангу военачальников, он быстро наверстал нехватку командного опыта за счет напористости и прирожденной цельности своей натуры. Именно поэтому Плавт поручил ему проведение самостоятельной операции в южных районах Британии, и до сих пор легат оправдывал доверие генерала, круша укрепления неприятеля, однако это порождало другую проблему. Успех оказался слишком стремительным, победоносный марш уводил удачливого легата все дальше вперед, а линии снабжения его легиона, соответственно, растягивались, становясь все более уязвимыми для наскоков подвижных вражеских шаек. Плавту даже пришлось попридержать удальца, велев ему поначалу уничтожить опорные пункты противника на рубежах страны атребатов и лишь после этого повернуть к югу, захватывая все земли до самого побережья. Когда Веспасиан туда выступит, разрыв между ним и основной частью римской армии станет несоразмерно большим. Впрочем, Веспасиан сам сознавал существующую угрозу и сообщил о своих опасениях в недавно присланном Плавту письме. Получалось, что очень многое сейчас зависело от того, сохранят ли верность римлянам атребаты.

Над лагерем прокатился приглушенный раскат грома, и командующий устремил взгляд поверх волнистых палаточных крыш к горизонту, где вспышка молнии возвестила о надвигающемся ненастье. Неожиданно налетевший холодный ветер принялся трепать отвернутый полог шатра, и в этом Плавт тоже увидел знак приближения бури. Штаб римских сил размещался на небольшом естественном возвышении близ центра палаточного городка, но все же не строго на пересечении его двух главных улиц, как этого требовала традиция. Нарушение уставного порядка вызвало возражения блюстителей лагерных норм, но генерал настоял на своем, ибо хотел, раз уж представился такой случай, иметь возможность без помех глянуть за частокол в сторону западной цепи холмов. Туда, где сейчас на одном из лесистых склонов виднелась россыпь огней.

Там находился лагерь Каратака. Уже не один день враждующие войска разделяло всего несколько миль, и на этом пространстве происходили частые стычки между мелкими патрулями и верховыми разъездами. Дальше этого дело не шло, ибо Плавт знал, что, если он пойдет в наступление, хитрец-Каратак просто отступит, снова вынуждая римские легионы к безрезультатной погоне за ним, сопряженной лишь с еще большим удалением их от основной снабженческой базы. Понимая это, Плавт остановил продвижение армии и занялся обустройством цепочки фортов, предназначенных для защиты своего тыла и флангов. Лишь по завершении этой работы он поведет легионы вперед, вынуждая бриттов к отходу. Они все равно не смогут пятиться до бесконечности, рано или поздно им придется сразиться. И тогда римляне сокрушат их окончательно и бесповоротно.

«Таков, по крайней мере, план», — подумал Плавт с невеселой усмешкой. Беда только в том, что строить какие-то планы в затягивающейся на годы войне — дело крайне неблагодарное, ибо враг склонен вносить в них поправки. Вот и теперь Веспасиан прислал весьма тревожное донесение о появлении южнее Тамесис еще одной армии бриттов. Не исключено, что Каратак намеревается объединить эти два войска. Если так, то он может попытаться оторваться от Плавта, уйти на юг и всем скопом обрушиться на Второй легион. А может, напротив, решить, что бритты достаточно сильны, чтобы сразиться с основной римской армией. Такой вариант был бы для Плавта наиболее желателен, но ему теперь приходилось относиться к Каратаку с куда большим уважением, чем какое-то время назад, особенно в связи с тем документом, который он швырнул на стол писцу. Это было еще одно донесение, на сей раз от центуриона, которому Веспасиан поручил командовать маленьким гарнизоном Каллевы. Центурион Макрон отчитался о недавней стычке с вражеским отрядом, в которой он одержал победу. Что не могло, конечно, не радовать: эту часть отчета командующий прочитал с удовольствием, но вот когда дело дошло до описания ситуации в Каллеве, многоопытный Плавт, несмотря на стремление начальника гарнизона представить все в лучшем виде, ощутил беспокойство.

— Командир!

Генерал повернулся навстречу появившемуся у входа старшему писарю.

— Ну?

— Это донесение прибыло пять дней назад, командир.

— Пять дней, — тихо повторил Плавт.

Очередная вспышка молнии осветила опустошенную сельскую местность. Спустя миг громыхнул гром, и писец вздрогнул.

— Квинт, можешь ты объяснить, как получилось, что эта депеша попала ко мне только через пять дней после прибытия?

— Она не касалась вопросов первостепенной важности, командир.

— Ты ее читал?

— Так точно, командир.

— Полностью?

— Не могу припомнить, командир, — замялся писец.

— Понятно. Не слишком удовлетворительный ответ, а, Квинт?

— Так точно, командир.

Командующий смотрел на писца до тех пор, пока пристыженный канцелярист не потупился.

— Запомни, каждое донесение необходимо прочитывать полностью, с первой и до последней строки. Второй раз я подобного небрежения не прощу.

— Да, командир.

— А сейчас пришли ко мне трибуна Квинтилла!

— Трибуна Квинтилла, командир?

— Гай Квинтилл. Приписан к Девятому легиону несколько дней назад. Найдешь его в командирской столовой. Пусть явится прямо в мои покои, и чем скорее, тем лучше. Выполняй!

Писарь повернулся и покинул шатер. Плавт же, провожая его взглядом, дивился собственной снисходительности. Несколько лет назад за такую оплошность этот малый был бы разжалован в рядовые и отправился тянуть лямку в строю. Должно быть, с возрастом у него развивается мягкотелость. Верный признак того, что он, Плавт, как генерал, и впрямь староват для управления действующими войсками.

Пока Квинтилл читал донесение, гроза докатилась до лагеря и теперь бушевала над ним. Темная даль за поднятым пологом входа в личные покои командующего то и дело светлела от молний, и всякий раз крупные капли рассекавшего воздух дождя казались взвесью стеклянных осколков в мертвенно-бледном, призрачном мире. Спустя миг после каждой вспышки оглушительно гремел гром, дребезжали стоявшие на столе кубки, а потом все стихало: лишь подвывал ветер да ливень монотонно молотил по кожаной крыше шатра.

Генерал присматривался к трибуну, недвижно сидевшему напротив него и внимательно изучавшему свиток. Квинтилл происходил из старинной фамилии, до сих пор владевшей обширными имениями в окрестностях Рима, и был последним в длинной веренице аристократов, всегда занимавших в Сенате главенствующие места. Его назначение в Девятый легион являлось своего рода благодарностью за огромную сумму, беспроцентно ссуженную несколько лет назад Плавту отцом Квинтилла. Но дело было не только в покрытии застарелых должков. Молодой аристократ видел в военной службе неплохую ступень для карьерного роста, а Плавт, со своей стороны, зная о непомерном честолюбии этого близкого ко двору человека и справедливо полагая, что тот, кто настолько амбициозен, непременно безжалостен и беспринципен, намеревался использовать это в своих интересах.

— Да, весьма познавательно, — промолвил Квинтилл, откладывая свиток в сторону и тем же движением изящно прихватывая со стола кубок. — Но могу я спросить, командир, какое отношение это имеет ко мне?

— Разумеется. С рассветом ты отбудешь в Каллеву.

— В Каллеву?

Лишь на долю мгновения на породистом лице трибуна отразилось удивление, тут же исчезнувшее под маской невозмутимости.

— А почему бы и нет? Почему бы не ознакомиться с местными обычаями, пока наше влияние не свело их на нет?

— Да, конечно, — улыбнулся Плавт. — Но только постарайся не показать варварам, с какими тебе там придется встречаться, что понятия «союз с Римом» и «подчинение Риму» для тебя идентичны. Это может быть воспринято нежелательным образом.

— Я попытаюсь…

— Попытки порой бывают губительны.

Улыбка с лица Плавта исчезла, и трибун осознал, что с этого мига разговор делается серьезным. Трибун пригубил вино и поставил кубок, внимательно глядя на генерала.

— Квинтилл, ты слывешь обходительным и ловким малым, а это именно то, что в данном случае требуется. Надеюсь, твоя репутация соответствует истине.

Трибун скромно кивнул.

— Очень хорошо. Как я помню, ты к нам прибыл совсем недавно.

— Десять дней назад, командир.

— Десять дней. Недостаточно, чтобы обрасти здесь знакомствами и нужными связями.

— Так точно, командир, — признал Квинтилл.

— Но это не беда. Нарцисс о тебе самого высокого мнения.

— Это необычайно любезно с его стороны.

— О да… необычайно. Поэтому я тебя и выбрал. Мне нужна в Каллеве толковая пара глаз и ушей. Центурион Макрон с понятной сдержанностью выражает легкую озабоченность, по-прежнему ли способен царь Верика держать в узде своих подданных. Макрону по нраву его новая должность. Ему приятно стоять во главе обособленного гарнизона, и он, разумеется, не желает, чтобы ему на голову посадили начальника более высокого ранга. По справедливости, там он проделал весьма значительную работу. В кратчайшие сроки сформировал из атребатов две боеспособные когорты, которые уже нанесли поражение дуротригам. Замечательное достижение.

— Так точно, командир. Похоже на то. Надо думать, этот Макрон — хороший наставник, и атребаты, которых он обучил, представляют сейчас собой грозную силу.

Командующий смерил трибуна холодным взглядом.

— Торопливость в суждениях — непозволительная для нас роскошь. Таков один из суровых уроков, преподанных здесь мне бриттами.

— О, командир. Если ты так считаешь…

— Я так считаю. А тебе не мешает извлечь урок из моего опыта.

— Разумеется, командир, — склонил голову Квинтилл.

— Мудро с твоей стороны. Так вот, успех Макрона поставил меня в затруднительное положение. Видишь ли, царь Верика стар. Сомневаюсь, что он переживет следующую зиму. До сих пор ему удавалось заставлять свой народ соблюдать договор с Римом, но в его племени есть и люди, не столь хорошо к нам расположенные.

— Разве так обстоит не везде?

— К сожалению, всюду. Но в данном случае эти не согласные с Верикой люди довольно влиятельны и в случае кончины царя могут выдвинуть на избирающем преемника племенном совете своего кандидата. И если тот станет повелителем атребатов…

— Мы окажемся в полном дерьме, командир.

— Прямо по шею. И мало того, что в тылу у нас окажется враждебное племя, так ведь вдобавок оно, благодаря усилиям центуриона Макрона, будет обладать нешуточными возможностями для подрыва снабжения легионов.

— Командир, обучая эти когорты, центурион превысил свои полномочия?

— Ни в коей мере. Он точно следовал приказам легата Веспасиана и выполнил их отменно.

— Значит, полномочия превысил легат?

— И опять же нет. Он запросил разрешение на подготовку этих когорт и действовал с моего одобрения.

— Понятно, — тактично промолвил трибун.

— Беспокоит то, что центурион Макрон, прекрасный, кстати, служака, не очень-то прозорлив и вряд ли способен предугадать, куда может занести наших приятелей атребатов.

— Но ведь можно приказать ему распустить когорты и изъять у них наше оружие.

— Приказать-то просто, осуществить сложнее. Ты не знаешь кельтов, а я на них насмотрелся. Для воина-бритта нет худшего оскорбления, чем попытка разоружить его. Они считают, что право на меч и копье им дается с рождения. Такая обида может вызвать всеобщее возмущение, и неизвестно, выдержит ли подобное испытание даже преданность Верики.

— Сложное положение, — задумчиво промолвил трибун. — Кое-кто может заинтересоваться, как вообще оно возникло. Тот же Нарцисс, например.

Плавт подался вперед через стол.

— В таком случае, скажи своему другу Нарциссу, чтобы он присылал сюда больше войск. Будь у меня достаточно вспомогательных сил, мне не пришлось бы полагаться на Верику и формировать дополнительные когорты.

— Прошу прощения, командир, я высказался лишь в порядке размышления, но ни в коей мере не осуждения. Виноват, если мои слова произвели такое впечатление. Ведь очевидно, что ситуация весьма непроста.

— Это еще слабо сказано. Теперь ты видишь, насколько я нуждаюсь в четком представлении о положении дел в Каллеве. Мне необходимо знать, до какой степени существование этих когорт связано для нас с риском. Если ты придешь к выводу, что они представляют опасность, мы их распустим, имея в виду, чем чреват такой шаг, если нет, подождем, поскольку они нам полезны. В то же время я должен увериться, что и новый преемник царя будет чтить договор, заключенный Верикой с нами. Помни, малейшая угроза перехода племени атребатов на сторону Каратака требует нашей мгновенной реакции. Не проворонь этот момент.

— Серьезная работа для одного человека, — заметил Квинтилл.

— Ну… ты будешь не совсем одинок. Некий весьма именитый атребат, так сказать, кормится с наших рук. Он близок к Верике и сможет тебя поддержать. Подробности я сообщу тебе позже.

— Справедливо, командир. — Трибун внимательно посмотрел на командующего: — Но какими полномочиями я буду наделен для выполнения этой миссии!

Плавт протянул руку, взял отдельно лежавший на столе свиток и подал его трибуну. Гладкий пергамент был плотно обернут вокруг короткого, выточенного из слоновой кости жезла, которого некогда касался сам Клавдий, и скреплен генеральской печатью.

— На первом этапе ты будешь только наблюдать и докладывать. Но если обстоятельства сложатся так, что появится необходимость в немедленных действиях, тебе будут предоставлены полномочия прокуратора. В этом случае земли атребатов надлежит тут же сделать провинцией Рима. С этой целью ты, в соответствии со своими правами, вменишь Веспасиану в обязанность аннексировать и оккупировать их.

— Это большая ответственность, — протянул Квинтилл. — Легат не обрадуется, когда об этом услышит.

— Если нам повезет, ничего этого не потребуется и никто ни о чем не услышит.