Глава 32

Симеон отвел их к себе домой, по другую сторону горы от дворца. Жилище было скромным, как у большинства набатеев, зарабатывающих на сопровождении караванов. Простая дверь вела в атриум, через который можно было попасть во внутренний дворик. В жилые комнаты на первом этаже входили со двора, а наверх, в спальни, поднимались по узкой лесенке. Прислуживал Симеону пожилой раб по имени Базим — он управлял домом и готовил хозяину, когда тот возвращался в Петру из странствий.

— Не слишком большой, — сказал Симеон, показывая гостям дом, — но мне хватает; и именно его я зову родным домом. Пойдемте, Базим приготовил вам комнату. Полагаю, вас утомило путешествие, а ночь в клетке вряд ли освежила.

— Спасибо, — сказал Катон. — Я с удовольствием.

— Тогда отдыхайте. Поговорим вечером, за ужином. Если что-то понадобится, позовите Базима. Мне пора идти.

— Что-то случилось?

— Да, есть кое-какие безотлагательные дела. Нужно поговорить с Мурадом и с караванными картелями. Потребуется почти целый день.

— Что ж, до встречи, — сказал Макрон.

Симеон улыбнулся и направился к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Макрон от души зевнул и выгнул спину.

— Я просто валюсь с ног. Базим!

Раб, шаркая подошвами, появился из маленькой комнаты в конце зала.

— Слушаю, хозяин!

— По-гречески говоришь?

— Конечно, хозяин.

— Молодец. Проводи меня в комнату, которую ты приготовил.

— Да, хозяин. Сюда. — Раб провел их через двор, свернул в узкий проход, и они оказались в огороженном садике. Вьюнки взбирались по шпалерам, накрывавшим половину сада, и создавали тень и прохладу. В углу располагалась большая комната с двумя простыми кроватями вдоль стен. Ухо Макрона уловило звук текущей воды, и римлянин удивленно огляделся.

— Там фонтан.

Макрон пересек сад и остановился перед маленьким бассейном, в который из пасти бронзового льва на стене извергалась тонкая струйка воды. Префект опустил руки в воду и ощутил на коже прохладный поток. С тех пор как они с Катоном высадились в Кесарии, вода оставалась такой бесценной роскошью, что увидеть фонтан здесь, в доме Симеона, казалось настоящим чудом.

— Мой хозяин подумал, что вам захочется отдохнуть там, где слышен звук бегущей воды, — объяснил Базим.

Макрон улыбнулся.

— Он правильно подумал. Огромное ему спасибо.

Макрон подставил голову под струю воды и встряхнулся, разбрызгивая капельки по залитым солнцем плиткам двора. На мгновение он перенесся в детство, в долгие летние дни, когда он плавал с друзьями в маленькой речушке, впадавшей в Тибр. Потом воспоминание ушло, и осталось только ощущение безмерной усталости. Макрон тяжело прошаркал к комнате, которую приготовил Базим.

— Эй, Катон! Ты куда запропастился?

Катон крепко спал, не сняв подаренную накидку; голова покоилась на валике ложа. Макрон улыбнулся: боевой товарищ опередил его, поторопившись уснуть, чтобы не слышать храпа приятеля. Скинув сандалии, Макрон заметил, что Катон даже не разулся. Чуть помедлив, Макрон склонился над другом, осторожно стянул с его ног сандалии и опустил их на пол. Потом улегся на свою постель и улыбнулся от удовольствия, ощутив пухлый матрас. Неподалеку приятно журчала вода, лучи солнца пробивались через листву на шпалерах. Макрон закрыл глаза. Он пролежал бы так несколько дней и вдруг понял, что совсем не против, чтобы царь Набатеи не слишком торопился возвращаться в столицу.

Тут его мысли вернулись к причине их появления в Петре, и Макрон приуныл. Где-то в городе затаился Баннус и его парфянские приятели. Что бы ни решил по возвращении царь, от расплаты враги не уйдут, поклялся про себя Макрон. Баннусу нельзя позволить жить и готовить новые бунты в несчастной, истерзанной провинции Иудея.

Дни тянулись медленно. Катон с Макроном страдали от ограничений на передвижение по городу. Катона очаровали невиданные усыпальницы и огромные храмы, искусно высеченные в скалах. Днем он ходил по рынку и восторгался неимоверным количеством роскошных товаров, едва ли уступающих богатствам Рима. В библиотеке Катон отыскал коллекцию подробных карт земель, о которых не слышал ни один римлянин. Макрон же ограничивался дегустацией блюд и вин и отсыпался в прохладном саду Симеона. Вскоре Симеон сообщил, что разузнал, где проживают Баннус и парфяне. Богатый купец предложил им свой дом на другом конце города. Купец недолюбливал римлян, как и многие набатеи, с тревогой следившие за ростом империи.

Однажды вечером, когда Катон прогуливался неподалеку от храма перед широким форумом Петры, на него из-за колоннады чуть не налетел Баннус. Оба остановились и начали извиняться, но тут глаза их встретились, и слова замерли на губах. Повисло напряженное молчание, и Баннус собрался уходить.

— Погоди! — сказал Катон. — Мне надо с тобой поговорить.

Баннус прошел еще несколько шагов, потом остановился и обернулся.

— Ты не забыл условия и клятву, которую мы дали царскому управляющему?

— Не забыл. Мы клялись не драться. Я хочу только поговорить.

— Поговорить? — Баннус улыбнулся. — О чем? О погоде? О ценах на зерно? О выходе Рима из Иудеи?

Катон не обратил внимания на издевку и показал на винную лавку на другой стороне форума.

— Пойдем туда, чтобы нас не увидели вместе люди управляющего.

Они молча дошли до лавки и сели на табуреты у стола.

— Угощаю, — сказал Баннус и заказал кувшин вина, потом снова повернулся к Катону: — Ну, говори.

— Твой бунт кончился. Твоя армия разбита, а выжившие вернулись по своим деревням.

— На этот раз я проиграл, — признал Баннус. — Но будет новое восстание. Пока присутствие римлян отравляет нашу землю, восстания будут всегда.

Катон приуныл.

— Тебе не одолеть Рим. Твои люди не ровня легионерам, ты должен это понимать.

— Поэтому я и заключил договор с Парфией, — улыбнулся Баннус. — Думаю, даже римлянин слышал, что случилось с армией Красса при Каррах. Или об этом ваши историки не упоминают?

— Упоминают.

— Тогда тебе известно, что Парфия — серьезный соперник Риму на Востоке.

— Возможно. Но если парфяне победят, неужели ты веришь, что они позволят Иудее стать независимым государством, что бы они сейчас ни обещали?

Баннус пожал плечами:

— Если они попытаются подчинить нас своим законам, мы восстанем против них, как восстали против Рима.

— И снова будете разбиты. — Катон покачал головой. — Разве непонятно? Иудея обречена быть под пятой той или иной империи. Как многие другие страны, которые нашли свое место в нашем мире и вполне процветают. Почему это невозможно для Иудеи?

— Ты слишком много времени провел в компании этого предателя, Симеона, — поморщился Баннус. — Если получилось в других провинциях, это не значит, что можно вводить свои законы у нас. Мы другие, и мы хотим вернуть нашу независимость, иначе мира не будет.

Катон молча смотрел на Баннуса, чувствуя боль отчаяния. Баннус — фанатик. Такие не слушают разумных доводов. Лучше сменить тему.

— Хорошо. Я понимаю твою позицию. Однако на создание новой армии понадобится время. Так зачем тебе удерживать мальчика, Юсефа? Он тебе пригодился, но больше тебе не нужен заложник.

— Юсеф останется со мной.

— Зачем?

— Он сын основателя нашего движения и должен знать о своем наследстве. Со временем он станет моим заместителем. С ним и с реликвиями его отца я сумею вернуть тех, кто сбился с истинного пути.

— Ты говоришь о Мириам и ее людях?

— О них и о других подобных общинах во всех городах восточного мира. Сейчас они колеблются. Мириам и предатели вроде Симеона извратили послание Иегошуа, говоря его последователям, что вооруженное сопротивление бесполезно, что побеждать врагов нужно мирными средствами. Что нужно верить в будущее. — Баннус уставился на Катона. — Скажи мне, римлянин, что может сделать вера, чего не может сила? Свобода приходит на острие меча. Вот моя вера. Так же считал и Иегошуа, пока не ослабел в тяжелый момент. Эту веру предали Мириам, Симеон и их последователи. Этой вере я обучу Юсефа, и однажды он поскачет рядом со мной во главе нашей армии — тогда мы освободим Иерусалим. Только так мы осуществим мечту Иегошуа.

— А мессией, естественно, будешь ты.

— Конечно. Я принял этот титул от Иегошуа.

Катон вдруг осознал, что было сказано только что, и нахмурился.

— Когда ты сказал «пока не ослабел» — что ты имел в виду?

— А… — Баннус нагнулся вперед и улыбнулся. — Спроси твоего приятеля Симеона о том, как все кончилось… Прошу извинить меня, но я не вижу смысла продолжать нашу беседу. Если встретимся еще раз, римлянин, я убью тебя.

Баннус поднялся и, покинув винную лавку, пересек форум и свернул в боковую улицу. Усталое отчаяние свинцовой тяжестью легло на сердце Катона: он так надеялся убедить Баннуса отпустить Юсефа! Однако теперь все зависело от решения царя Набатеи.

Вечером, за ужином, Катон не находил себе места. Весь день он размышлял над словами Баннуса о Симеоне и решил во что бы то ни стало выяснить, в чем причина ненависти между этими людьми. Базим убрал блюдо из-под мансафа и принес кувшин подогретого вина с пряностями. Все трое сидели молча, разглядывая звезды, ярко сиявшие на чистом небе. Полная луна висела над темным утесом, возвышающимся над царским дворцом.

Тут раздался глухой стук в дверь, Базим медленно пошел ответить. Вскоре он принес хозяину складную вощеную табличку. Симеон раскрыл ее и пробежал глазами текст.

— Это от управляющего. Царь вернулся в Петру на закате. Сейчас он беседует с управляющим и его советниками. О его решении нам сообщат утром.

— Хорошо! — Макрон стукнул кулаком по подушке на сиденье. — Мы получим эту тварь Баннуса и решим все раз и навсегда.

Симеон взглянул на него:

— Похоже, ты уверен, что царь решит в твою пользу.

— Отчего же мне не быть уверенным? Царь больше опасается Рима, чем Парфии.

— Возможно, это и так, префект, но умоляю, не говори такого в Петре. Меньше всего нам сейчас нужно, чтобы кто-нибудь устроил антиримскую истерию.

Макрон притих и отпил вина.

— Просто сказал как есть.

Симеон рассмеялся.

— Вот поэтому ты законченный солдат, а не дипломат.

— И рад этому до усрачки! — Макрон поднял стакан. — Лучше честный боец, чем боец с честью.

— Да это новый афоризм! — Симеон захлопал в ладоши.

— Я сегодня говорил с Баннусом, — заявил Катон.

Макрон и Симеон, перестав улыбаться, повернулись к Катону. Макрон первым пришел в себя.

— За каким хреном тебе это понадобилось? Хочешь, чтобы нас снова бросили в дерьмовую клетку?

— Нет.

— Но тогда… — Макрон сердито потряс головой. — Зачем?

— Я пытался убедить его отдать Юсефа.

— Как я догадываюсь, он сказал «нет».

— Сказал — и еще кое-что добавил. — Катон посмотрел на Симеона: — Посоветовал мне спросить тебя, что случилось с Иегошуа.

Симеон глубоко вздохнул, глядя на темно-красную жидкость в стакане. Макрон, повернувшись к Катону, вопросительно поднял брови. Катон жестом попросил друга не торопиться. Наконец Симеон заговорил:

— Я расскажу, что случилось, и вы поймете, почему мы с Баннусом ненавидим друг друга. Вы уже знаете, что мы оба были последователями Иегошуа. В те дни мы были друзьями — лучшими друзьями, почти братьями. Был еще один друг, но о нем я расскажу позже. Мы примкнули к движению, потому что Иегошуа обещал освободить Иудею. Он привлекал все новых и новых людей, и некоторые стали называть его мессией. Сначала он не обращал на это внимания, но потом принял эту идею. Признаться, я и сам его подталкивал. Сейчас я стыжусь этого, после того что случилось. В любом случае задача мессии вполне определенная: освободить Иерусалим, занять трон Давида и вести Иудею к завоеванию остального мира.

— Серьезная задача, — тихо сказал Макрон.

— Очень. — Симеон слегка усмехнулся и продолжил: — И вот с несколькими тысячами наших сторонников мы двинулись на Иерусалим. Начиналось все неплохо. На улицах люди приветствовали нас с восторгом и осыпали Иегошуа благословениями. Мы заняли район Большого храма. Иегошуа приказал изгнать ростовщиков и сборщиков налогов из храма и уничтожить их записи. Можете представить, как это восприняли бедняки из его сторонников. Мы разоружили храмовую стражу, и нас охватил восторг. Оставалось только надавить на Синедрион, убедить их перейти на нашу сторону и подняться против римского гарнизона.

— Но они-то что делали? — вмешался Макрон. — То есть гарнизон? Наверняка они выступили, как только вы заняли храм?

— Они заперлись во дворце Ирода. В то время отношения между моим народом и римскими чиновниками достигли точки кипения. За несколько лет до того вспыхивали бунты, и прокуратор, не желая накалять обстановку, не стал ничего предпринимать.

Макрон откинулся на спинку кресла, поморщившись от отвращения.

— Я бы вас в два счета усмирил.

— Могу себе представить. Но ты не Пилат. В любом случае Синедрион отказался встать на нашу сторону. Понимаешь, первосвященники — выходцы из самых богатых и влиятельных семей, а Иегошуа считал, что Иудею нужно избавить не только от римской тирании, но и от нищеты и притеснений. Он полагал, что Синедрион поставит народ выше своих кошельков, и их отказ застал его врасплох. Тогда он и сдулся. Неожиданно заявил, что нам следует победить не силой оружия, а убеждением. Что мы должны завоевать сердца и души наших врагов.

— Сердца и души! — Макрон расхохотался. — Где-то я уже это слышал. Проклятье, когда уже люди научатся… Прости, продолжай.

— Спасибо. — Симеон нахмурился. — Когда мы услышали от него такие слова, то пришли в ужас. Мы с Баннусом встретились тайком и решили, что Иегошуа должен умереть. Движению нужен более решительный вождь, иначе восстания не получится. Не будет нового царства Иудейского. И мы задумали предать Иегошуа. Отдать его властям. Его, безусловно, казнят, а у нас появится мученик — и новый вождь.

— Кто именно? — спросил Катон. — Ты или Баннус?

— Я. Баннус должен был стать моим заместителем.

— Да, славными друзьями вы оказались, — сказал Макрон. — С такими друзьями, как ты и Баннус, зачем Иегошуа были враги?

— Ты не понимаешь, префект, — ответил, напрягшись, Симеон. — Мы любили Иегошуа. Все мы. Но Иудею мы любили больше. Нужно было спасти наш народ. Что значит жизнь одного, пусть самого любимого, по сравнению с судьбой целого народа? — Симеон замолчал и отпил из стакана. — Мы написали послание, сообщив властям, где найти Иегошуа. Был только один близкий нам человек, которому мы могли доверить письмо, — я уже упоминал его. Его звали Иуда. Однако даже ему мы не рассказали, что было в послании. Иуда отнес письмо в Синедрион. Иегошуа арестовали, допрашивали, пытали и казнили. Его потрясенные сторонники ничего не смогли предпринять. В тот же день римские солдаты вышли на улицы, схватили вожаков, разоружили и разогнали их сторонников. Мне и Баннусу удалось бежать — через сточные трубы. Выбравшись из Иерусалима, мы разошлись. Он отправился на север — продолжать борьбу. Я ушел на юг, в Петру. Какое-то время я жил в одиночестве, стыдясь содеянного, не думая ни о чем. Со временем я начал путешествовать, восстанавливая связи с выжившими членами движения, как Мириам. Я сначала не понимал, насколько изменился. Я был молод и неопытен, понятия не имел о настоящей битве. Только подумать — я когда-то верил, что мы можем победить легионы! — Симеон покачал головой. — Романтика великих свершений и безрассудство молодости ведут к погибели. В конце концов я осознал, что Иегошуа был прав: нам не победить Рим мечом — только словом, только идеей. Баннус так и не понял этого.

— А Иуда? — спросил Катон. — Что стало с ним?

Симеон мрачно потупился.

— Как только Иуда узнал, что было в послании, он повесился. — Голос Симеона дрогнул. — За это я не могу себя простить… Вот и вся моя история.

Симеон внезапно поднялся с кушетки и, опустив голову, ушел в дом. Макрон проследил за ним взглядом, потом уныло посмотрел на Катона.

— Вся эта страна — сплошная бесконечная дерьмовая трагедия. Чем скорее мы покончим с нашими делами и уберемся прочь, тем лучше. Я сыт по горло. Они меня достали. Все они.

Катон не ответил. Он думал о Юсефе, горя желанием спасти мальчика от Баннуса и вернуть Мириам. Только так можно разорвать этот порочный круг разрушений и отчаяния.

Гонец появился рано утром. Макрон и Катон завтракали свежим инжиром и козьим молоком. Симеон, улыбаясь, подошел к друзьям.

— Царь согласился отдать нам Баннуса. Парфянского принца отправят в его царство. Солдат уже отправили арестовать Баннуса и его приятелей.

— Кончено! — воскликнул Катон.

— Да, — улыбнулся Симеон. — Кончено. В Иудее настанет мир. Царь просил нас немедленно прибыть во дворец, чтобы уладить все формальности.

Макрон восторженно вскочил, вытирая липкие руки о складки туники.

— Ну? Так чего мы ждем?

Они снова оказались в зале управляющего — на сей раз им предложили кресла. Служители и чиновники устроились рядом, ожидая появления управляющего и царя. Макрон сидел, излучая довольство, но понемногу стал закипать, раздраженный затянувшейся отсрочкой, и начал нетерпеливо притопывать ногой, не обращая внимания на разносящееся по залу эхо. Симеон, протянув руку, прижал колено римлянина.

— Проклятье, ну и где этот ваш царь? — проворчал Макрон. — Уже целую вечность ждем.

Боковая дверь открылась, вбежал служитель и прошептал что-то одному из советников управляющего. Советник бросил взгляд на римских офицеров, кивнул служителю и направился к Катону и Макрону.

— Что-то не так, — сказал Катон. — Что-то случилось.

— Ты о чем? — раздраженно прошептал Макрон. — Что может случиться?

— Тихо.

Советник, поклонившись римлянам, обратился к Симеону на местном наречии. Катон следил за Симеоном и увидел, как тот застыл от удивления.

— В чем дело?

Симеон поднял руку, предлагая Катону помолчать, и выслушал советника до конца. Потом повернулся к Макрону и Катону.

— Баннус сбежал. Утром солдаты явились его арестовывать; парфяне были на месте, но Баннуса в его комнате не оказалось. Из стойла исчезли две лошади. Солдаты немедленно уведомили стражников на входе в Сик, велели задерживать всех покидающих город — но было поздно. Стража доложила, что на рассвете Петру покинул человек. Он назвался купцом; с ним был мальчик.