ГЛАВА 24
Когда шестая, не дожидаясь общего сбора, снялась и покинула лагерь, это не вызвало ни у кого удивления: всем было ясно, что центурия получила задание. А вот в чем оно состояло, волновало, конечно же, всех, и потому уходящих провожали глазами. Толки не улеглись даже после того, как багажная повозка шестой со скрипом выехала на дорогу и покатила в сторону Дурокорторума. Наконец праздные разговоры пресекли командиры, погнав болтунов на работу. Снимать собственные палатки и готовиться к маршу.
Однако охваченным радостным возбуждением легионерам шестой никто не мешал вволю строить догадки. Макрон, возглавлявший колонну, не мог не слышать галдежа в ее первых рядах, как раз и рассчитанного на то, чтобы привлечь внимание командира. Попытки солдат закидывать таким способом удочки были известны ему и вызывали улыбку. Пускай гадают, ничего плохого в том нет. Конечно, он мог приказать прекратить разговорчики, но зачем? Пока солдаты довольны, им можно дать послабление. Макрон и сам был рад случаю отделиться от легиона, он все глаза протер о солдатские спины, на протяжении двухсот миль неизменно маячившие впереди. К тому же полученное задание избавляло центурию от досадных задержек при всякого рода заторах и еще более раздражающего ежевечернего ожидания, когда надутые от сознания собственной значимости штабные бездельники соизволят указать, где его людям следует разбить бивак.
То ли дело сейчас. Впереди, до самого горизонта, более или менее прямой линией тянется совершенно пустая дорога. Небо над головой голубое, ясное, вокруг чирикают птички. Вдыхая всей грудью чистый, пьянящий утренний воздух, свободный от пыли, поднимаемой сотнями ног, Макрон пребывал в отличнейшем настроении, чего нельзя было сказать о его оптионе. Тот, находясь чуть сбоку и сзади, уныло переставлял свои длинные ноги, совершенно не обращая внимания на царящую вокруг благодать.
Макрон подотстал на шаг и хлопнул его по плечу.
— Эй, Катон, что с тобой, парень?
Тот встрепенулся.
— Да, командир?
— Я спрашиваю тебя, как дела?
— Дела, командир? Какие дела? Нам вроде бы ничего делать не надо.
— Вот именно! — Центурион просиял. — Так пользуйся этим, радуйся жизни, цыпленок! Такое приволье выпадает не часто. Это задание — просто подарок для нас. Даже если, — он снизил голос, — оно и связано с сопровождением какого-то расфуфыренного хлыща. Нам-то что до него, верно ведь, малый?
— Тебе видней, командир.
— Точно, парень, видней. Уж поверь, я знаю, что говорю. А потому не вешай носа и гляди на жизнь малость повеселее. Поверь, ты относишься к ней чересчур уж серьезно.
Катон угрюмо воззрился на непрошеного утешителя.
— Это потому, командир, что моя жизнь в данный момент очень мало меня веселит, — отозвался он с горькой ноткой.
— Ага, — Макрон дружески ткнул его в бок. — Вижу, ты сам не свой из-за этой девицы. Ну и как же прошла для тебя вчерашняя ночь?
Катона этот невинный вопрос напугал так, что он сбился с шага.
— Ну, — подмигнул Макрон, — ты ведь трахнул ее?
— Никак нет, командир.
— А что так? Наверное, что-нибудь помешало. Только не говори, будто ты, вместо того чтобы щупать девицу, всю ночь читал ей стихи. Ведь этого не было, сознавайся?
— Не было, командир, — признался Катон, соображая, можно ли выложить центуриону всю правду. — Нас прервали прежде, чем мы успели… ну, это самое.
— Понимаю, — сочувствующе кивнул Макрон. — А что же случилось?
— Мы договорились встретиться за штабным шатром у повозок. Все у нас шло хорошо, но тут вдруг вокруг поднялась кутерьма. Шум, крики и все такое. Мы, может быть, и продолжили бы, но ее кликнула госпожа, и… и она убежала.
— Надо было чуть задержаться и все закончить, — заметил Макрон.
— Для этого уже не было времени, — сказал Катон с сожалением. — Она убежала, и мы даже не успели условиться о новой встрече. Которая теперь неизвестно когда состоится: я ведь тут, а она — увы! — там.
— Не дрейфь, парень. Я уверен, она прибережет для тебя свои ласки.
— Надеюсь, что так, командир.
— Значит, ты находился там, когда принялись ловить вора? Ты видел что-нибудь?
— Ничего, командир. Когда началась кутерьма, я тут же смылся оттуда и, прибежав к нам, завалился в постель.
— Похоже, ты пропустил всю забаву.
— Да, командир. Пропустил, командир.
Катон нарочито вздохнул, впрочем вздох все равно получился искренним. Макрон от души посочувствовал пареньку.
— Давай отвлечемся и поглядим, как у меня продвигается со словами, — сказал он, и вправду желая развлечь дурачка — Ты называешь слово, а я произношу его по буквам. Идет?
— Да, командир. Попробуем, командир.
Экзаменовка пошла. Задания были достаточно сложные, но Макрон, запинаясь, пыхтя, с честью с ними справлялся. Продравшись через такие дебри, как «крепостной вал», «часовой» и «метательное копье», он облегченно вздохнул, а Катон вновь погрузился в раздумья. Если часовой оправится от ранения, кольцо расследования начнет смыкаться. Можно не сомневаться, что оно очень скоро сомкнется, и что тогда? Пытки? Пытки, невыносимые страдания, самооговор, унизительная смерть перед строем. Правда, если с Лавинией все в порядке, она наверняка подтвердит, что он мало в чем виноват, если только… Он вновь сбился с шага, ибо мысль была неприятной. Если только она не побоится впутываться в столь опасное дело. А что сделает Флавия? В конце концов, все с ее попустительства и пошло. Она ему — друг, но притом и супруга легата. И совсем не исключено, что супруга легата возьмет сторону своей служанки. Ровно по тем же соображениям, что и та. А он шагает тут и не знает, как все там развивается — у него за спиной.
— Катон?
Он вздрогнул.
— Да, командир?
— Этот человек, которого нам нужно встретить…
— Нарцисс?
— Тише, — буркнул Макрон. — Ребятам, что сзади, не положено знать его имя.
— Прошу прощения, командир. Так что же ты хочешь спросить?
— Тебе доводилось встречать его во дворце?
— Да, командир. Он был близким другом отца, или, по крайней мере, считался таким. Пока не взлетел много выше.
— Расскажи мне о нем, — попросил Макрон и пояснил, заметив вопрос на лице своего оптиона: — Я хочу знать, каков он, чтобы не дать маху при встрече. Ну там, не разозлить его из-за какой-нибудь ерунды. Как-никак, он дружок императора, понимаешь? Нет, не то что бы я боялся его или решил к нему подольститься, ты ведь знаешь, такая хрень не по мне. Просто мне хочется, чтобы он, находясь на нашем попечении, был всем доволен. Думаю, нам это вовсе не повредит.
Катон задумался. Задача была непростая. О Нарциссе он знал очень много нелестного, но понимал, что распространяться об этом нельзя. А его холодность к отцу в последние годы не оставляла сомнений, что никакое приятельство прежнего времени не позволяет рассчитывать чьим-то там отпрыскам даже на тень покровительства со стороны столь влиятельного лица. И то сказать, ведь к его мнению прислушивается сам император. Чуть ли не больше, чем к мнению Мессалины, своей беспутной и амбициозной жены.
— Ну?
— Это — большой человек. Я хочу сказать, весьма выдающийся. Правда, со стороны он может показаться несколько высокомерным и замкнутым, но лишь потому, что несет на своих плечах слишком тяжкое бремя. Раньше рабы во дворце говорили, что у него больше мозгов, чем у всех. — Катон помолчал. — Короче, уважать его можно, — подытожил он и умолк, не вполне уверенный в справедливости своего заключения.
— Что ж, все это прекрасно, да только не то. Я хочу знать, можно ли мне с ним поладить?
— Поладить?
— Ну да, я имею в виду, свойский ли он малый? Любит ли выпить, ценит ли шутки? Я, например, нашел бы чем его позабавить.
— Нет, командир. Он не поймет. Не пытайся развлечь его, ладно? — Катон передернулся, представив, как покоробят утонченного сибарита грубые шуточки на солдатский манер. — Оставайся собой, командир. Просто делай, что должен. А когда вам придется общаться, побольше молчи.
